дований.  Настоящие  атавцы  встретили  бы   их   с   распростертыми
объятиями. Я бы оказал, что господа  коммунисты  в  несколько  подавленном
состоянии. Что ж, наручники  никого  еще  не  предрасполагали  к  веселому
настроению...  Перед  господами  коммунистами  широко  раскрываются  двери
тюремной машины... Вы видите, как за  ними  захлопнулась  дверь...  Машина
тронулась прямым путем в тюрьму... Уважаемые дамы  и  господа!  Вы  видели
телепередачу, посвященную борьбе Бюро  расследований  с  коммунистическими
заговорщиками. Пожелаем нашим парням удачи в их святом деле".
   Бишоп выключил телевизор и включил свет. Все  молчали.  Бишоп  запустил
радиолу. Снова замурлыкал баритон: "Где же  ты,  Лиззи?"  Кое-кто  заказал
себе кофе.
   Потом Раст заявил, что его знобит.
   - Я здорово продрог на улице, когда читал газету.
   - Нет, это, наверно, от этой чертовой прививки, - заметил аптекарь. - Я
беседовал сегодня с доктором,  который  прилетел  делать  прививки,  и  он
сказал, что это нормальное явление, когда человека после этого знобит.
   -  Интересно,  как  он  себя  чувствует,  этот  доктор,  -  ухмыльнулся
человечек с седенькими усиками на оплывшем лице дряхлеющего  мопса.  -  Он
даже не думал скрывать, что не считает коммунистов врагами...
   - И где он себя чувствует? - хихикнул Бишоп. - Надо надеяться,  что  он
уже в каталажке. Как вы полагаете, господин Трепанг?  Вам,  как  секретарю
суда, все книги в руки.
   Человечек с лицом мопса многозначительно усмехнулся и подмигнул.
   - Могу ли я рассчитывать на билет на судебное заседание, когда их будут
судить, всю эту коммунистическую шайку? -  осведомился  Бишоп,  чтобы  все
знали, как он относится к сегодняшним арестам. - Я  так  полагаю,  что  их
следовало бы судить как можно скорее.
   - Если бы я мог  действовать  по  собственному  усмотрению,  -  отвечал
Трепанг, польщенный всеобщим вниманием, - я бы каждое утро расстреливал во
дворе тюрьмы пачку коммунистов, а на следующий день разбирал бы их дела  в
суде, чтобы удостовериться в их виновности.
   - Святые слова! - усердно закивал головой Раст.
   - Ну, я все-таки так думаю, что не все они сплошь  изменники  и  агенты
Москвы, - неуверенно проговорил, посасывая трубочку некто  Добби,  плотный
человек с мощными седеющими усами на желтом лице малярика. Он имел в  виду
в первую очередь Карпентера, с  которым  проработал  рядом  в  цехе  около
восьми лет. - Или я ошибаюсь?
   - Ошибаетесь. Вы, бесспорно, ошибаетесь, Добби, -  авторитетно  рассеял
его сомнения аптекарь. - Все они, как стандартные таблетки, один к одному.
   - Значит, ошибаюсь, - запыхтел трубочкой Добби. Он имел  слишком  много
иждивенцев, чтобы пускаться в споры по такому скользкому вопросу, да еще в
такое время.
   От полицейского, зашедшего хлебнуть кофейку, стало известно, что из ста
двадцати трех коммунистов, постоянно проживающих в городе, восемьдесят три
уже арестовано. Остальные успели спрятаться.
   - Все равно они никуда не улизнут, - сказал  аптекарь.  -  Слава  богу,
теперь в связи с чумой всюду понатыкано  столько  заградительных  отрядов,
что им некуда улизнуть.
   - Начальник поклялся, что к утру они все будут у него  за  решеткой,  -
сказал полицейский, вытирая  пот  и  надевая  фуражку.  -  Ну,  мне  нужно
спешить.
   - Желаю вам удачи, - любезно улыбнулся аптекарь. - Удачной охоты,  Джо!
Кстати, как там с Карпентером?  Его  поймали  живьем  или  пристрелили  на
месте?
   - Никуда он от нас не спрячется, ваш Карпентер, - ответил  полицейский,
к тайной радости Добби.
   - Он мой не в большей степени, чем ваш, - обиделся Бишоп.
   - Ну, ладно, ладно, господин Бишоп, вы ведь прекрасно понимаете, что  я
пошутил.
   Все  уже  начали  расходиться,  когда  в  аптеку  вбежал   запыхавшийся
остроносый мальчишка с очень хитрыми глазами:
   - Онли здесь?
   - Какой Онли, мальчик? И потрудись закрывать за собой дверь. Сейчас  не
лето, - насупил белобрысые бровки Бишоп.
   - Онли Наудус, который работает в лавке у Квика, вот какой.
   - Его здесь нет. А в чем дело?
   - А в том дело,  что  к  нему  подбросили  из  Фарабона  свежую  партию
ребятишек. Целых три штуки. Племянники. Его ждут. Им не с кем целоваться.
   - Никуда он не пропадет, твое золото Наудус, - успокоил его аптекарь. -
Никому он не нужен. Не волнуйся.
   - А я и не волнуюсь. Очень он мне  нужен,  этот  жмот!  Меня  попросили
посмотреть, не у вас ли он сидит... Ну, я пошел.
   - Надо сказать  "спокойной  ночи,  сударь",  если  ты  благовоспитанный
мальчик.
   - А я вовсе и не благовоспитанный. Очень  мне  это  нужно,  -  обиделся
мальчик,  шмыгнул  носом  и  выскочил  на  улицу.  Но  потом  он,  видимо,
передумал, просунул голову в приоткрытую дверь и громко прошептал:
   - Спокойной ночи!
   - То-то же, - удовлетворенно заметил аптекарь. - Спокойной ночи!


   Онли вернулся домой в одиннадцатом часу ночи. Он  был  бледен  и  очень
зол. Его счет к коммунистам рос от часа к часу. Во-первых, чума.  Если  бы
не взорвали Киним, ее не было бы, ему не пришлось  бы  пробиваться  сквозь
огонь заградительной заставы к себе, в  Кремп,  и  он  не  был  бы  ранен;
во-вторых, только  сегодня  вечером  ему  удосужились  сообщить,  что  дом
Анны-Луизы разбит вдребезги бомбой... Хорошо еще, что никого в  это  время
дома не было: муж Анны-Луизы был на линии, Анна-Луиза с  детьми  и  Бетти,
которую черт принес из Фарабона как раз в такие дни,  бежали  в  толпе  из
города. Но они выбежали позже него, и он их потерял где-то еще в  пределах
города. И вот, оказывается, Бетти  тоже  ранило.  Ее  подстрелил  какой-то
мерзавец, когда она попыталась пробиться сквозь кордон, потому что  у  нее
ведь в Фарабоне остались дети. Бетти сейчас  в  больнице,  и  именно  ему,
Онли, придется сообщать эту приятную новость брату. И подумать только, как
все получилось! Она уехала из Фарабона потому, что у них не оставалось  ни
гроша за душой, а теперь, когда ее так тяжело ранило, Сим  вдруг  начинает
зарабатывать как бог и сразу присылает ей тысячу сто кентавров! Если бы не
коммунисты, которые заварили всю эту страшную кашу, Анна-Луиза не потеряла
бы дома, Бетти была бы здорова, а ему не надо было бы ломать себе  голову,
обдумывая, как написать об этом Симу.  Интересно,  как  этот  растяпа  Сим
умудрился заработать такую кучу  денег?  Тоже  братец!  Так  здорово  стал
зарабатывать, а нет того,  чтобы  рассказать  единственному  брату,  каким
образом он вдруг так изловчился, и пригласить единственного брата к себе в
компанию. В-третьих, Онли Наудус был сейчас полон испепеляющей ненависти к
Карпентеру, который не только не дал себя поймать (небось человек с чистой
совестью  спокойно  отдался  бы  в  руки  полиции  и   доказал   бы   свою
невиновность), но и так ударил при этом Наудуса, что он потерял сознание и
чуть было не истек кровью. Ему уже удалось схватить  Карпентера  за  ногу,
когда тот перемахивал через забор, но Карпентер изо всей силы лягнул его и
как раз по перевязанной ране, так что его потом больше часа  отхаживали  в
больнице. Но ничего, Карпентеру это дорого обойдется!
   Полный самых мрачных мыслей, он  отворил  дверь  своей  квартирки.  Его
встретила профессорша.
   - Наконец-то! - обрадовалась она. - Мы не знали, что и подумать. Вы так
долго отсутствовали...
   Из-за ее спины выглянули две любопытные детские рожицы. Онли  посмотрел
на них с недоумением. Он их не узнал, да и не мог узнать. Четыре года тому
назад, единственный раз, когда он их видел, они были еще совсем маленькие.
К тому же Сим тогда еще имел работу, и они были тогда пухлыми краснощекими
карапузами.
   - Это ваши племянники, - сказала фрау  Гросс,  поймав  его  вопрошающий
взгляд. - Дети вашего брата. Младшенького я уже уложила спать...
   - Узнаю манеру моего дорогого братца, -  ожесточился  Онли,  на  минуту
позабыв о полученном  сегодня  утром  денежном  переводе.  -  Нашел  время
разъезжать  по  гостям  со  всем  семейством!  Даже  чума  его  не   может
переделать!
   Фрау Гросс отвернулась, не в силах высказать ему горькую правду  о  его
старшем брате. Три часа  готовилась  она  к  этому  разговору,  подобрала,
казалось, наиболее подходящие слова. Но сейчас  у  нее  попросту  духу  не
хватило оглушить его страшной вестью.
   - А наш папа умер!  -  выскочила  вперед  Рози,  довольная,  что  может
сообщить незнакомому дядюшке такую интересную новость. - Сейчас мы будем у
вас жить. Здравствуйте, дядя Онли.
   - Здравствуйте, дядя Онли! - сурово поздоровался  Джерри.  -  Мы  будем
вести себя тихо. И мы  будем  совсем  мало  кушать,  вы  не  беспокойтесь,
пожалуйста. Мы уже привыкли совсем мало кушать...
   - Только их мне теперь и не хватало! - охнул Онли Наудус и схватился за
притолоку, чтобы не упасть.


   Онли Наудусу было  очень  жалко  и  Сима,  и  Анну-Луизу,  и  Бетти,  и
несчастных ребятишек. Но больше всего ему все-таки было жалко самого себя.
Самого себя, Энн и мебель.  В  первую  очередь,  пожалуй,  именно  мебель.
Сейчас, когда как с неба свалилось  три  лишних  рта,  час  окончательного
расчета за мебель отодвигался в далекую туманную  даль.  А  вместе  с  ним
откладывалась на неопределенное время и их свадьба с Энн. Брать с  раненой
Бетти плату за содержание собственных племянников, особенно  когда  у  них
только что умер отец, он не мог, да и не хотел: что люди скажут?
   Про мебель он, конечно, не проронил ни слова, - у него хватило  на  это
такта, - но взгляд, которым он окинул свое  (увы,  не  совсем  еще  свое!)
трюмо,  стол,  очень  модные  и  очень  неудобные  кресла   с   низенькими
квадратными  спинками,  был  правильно  понят  не  только  его   невестой,
забежавшей вскоре после его возвращения, но и супругами Гросс.
   - Боже, но какие же они у тебя заморыши, твои племянники! - воскликнула
раскрасневшаяся с мороза Энн, узнав, кто такие маленькие гости ее  жениха.
Она всхлипнула, расцеловала их и стала  поправлять  растрепавшийся  убогий
розовый бантик в челочке Рози. - Они даже  не  бледненькие.  Они  какие-то
светло-голубенькие!
   "Славная моя! - с нежностью подумал о ней Онли. - Старается,  бедняжка,
показать, будто ее совершенно не волнует  вопрос  о  том,  как  мы  сейчас
расплатимся за мебель..."
   Быть может, ему было бы несколько легче перенести обрушившиеся на  него
удары судьбы, если бы он знал, что Энн и не думала  притворяться,  что  ей
действительно в эти минуты больше всего было жалко не себя,  не  мебель  и
даже не жениха, переживания которого она  отлично  понимала,  а  вот  этих
чахлых малышей с прозрачной, без единой кровинки кожей,  которые  смотрели
на своего дядюшку с любопытством и робкой надеждой.
   - А теперь, ребята, спать! - сказала фрау Гросс, опасаясь больше всего,
как бы Онли не ляпнул вдруг  при  них  какую-нибудь  грубость.  -  Как  вы
думаете, где бы их удобнее было уложить?
   Онли безнадежно махнул рукой:
   - А хоть на моей кровати.
   -  Дяденька  Онли,  -  решился,  наконец,  Джерри,   которого   глубоко
заинтересовала дядина рука на перевязи. - Почему у вас рука перевязана? Вы
были на войне?
   - Спать,  спать!  -  заторопилась  профессорша.  -  Вы  не  возражаете,
господин Онли, если я их уложу на стульях? - Но, увидев его перекосившееся
лицо, она быстро поправилась: - Хотя нет, пожалуй, лучше будет устроить их
на полу... А то еще свалятся во сне...
   Ребята метнули на нее оскорбленный взгляд. Даже  маленький  Мат  и  тот
давно уже не падал во сне на пол. Но они промолчали,  потому  что  детским
своим чутьем почуяли, что как эта старенькая тетя Полли ни расхваливала им
их дядюшку, а они здесь все-таки не очень желанные гости.
   Профессорша повела их в соседнюю комнату и стала устраивать на полу. Ее
муж вызвался ей  помогать,  чтобы  оставить  вконец  расстроившегося  Онли
наедине с его невестой. Да и ему самому надо было потолковать  с  женой  с
глазу на глаз.
   Профессорша кинула взгляд на ребятишек. Джерри, свернувшись  калачиком,
спал. Рози все еще ворочалась с боку на бок.
   - Спи, спи, девочка! - оказала фрау Гросс.
   - Я сплю, тетя Полли.
   - Ну, вот и хорошо. Ты накройся с головой одеялом, скорее заснешь.
   Рози накрылась с головой, но тотчас же снова высунула ее из-под одеяла:
   - Тетя Полли!
   - Спать надо, девочка, спать!
   - Тетя Полли, я буду делать все, как вы мне будете велеть. Хорошо?
   - Хорошо, девочка, хорошо. Спи!
   - Я сплю, - послушно ответила Рози. - А завтра?
   - Что завтра, девочка?
   - А завтра утром что мне делать?
   - Спи, Рози, а то я рассержусь. Завтра поговорим.
   - Завтра утром я подмету пол и вытру всю пыль, хорошо?
   - Хорошо, девочка. Спи.
   - Я сплю, тетя Полли. Спокойной ночи!
   - Спокойной ночи, детка.
   Рози повернулась на другой бок, накрылась с головой одеялом и замолкла.
   Профессорша, хотя разговор с ее мужем и шел по-немецки, все же выждала,
пока не убедилась окончательно, что девочка заснула.
   - Гросс, - шепнула она наконец, - что я тебе скажу...
   Профессор пододвинулся поближе и приготовился слушать.
   - Ты помнишь того черноволосого  в  темно-синем  свитере,  ну  того,  с
которым мы третьего дня пожары тушили?
   - Карпентера?
   - Угу.
   - За ним нынче вечером целая охота была. Стреляли даже.
   - Угу.
   - Вот только неужели его схватили?
   - Его не схватили.
   - Не схватили? - обрадовался Гросс, но тут же придал своему лицу  самое
сухое выражение. - Мне, правда, кажется, что он хороший человек, но, прошу
тебя,  переменим  тему  разговора...   Меня   совершенно   не   интересует
политика... А откуда тебе известно, что его не арестовали?
   - Гросс,  друг  мой,  -  виновато  прошептала  профессорша  и  горестно
вздохнула, - я знаю, что ты меня будешь упрекать, я  знаю,  что  заслужила
твои упреки, но только я...
   Она замолкла, не решаясь договорить фразу.
   - Только ты что? - нетерпеливо спросил профессор.
   - Только я, дорогой мой друг, вмешалась. Сердце не выдержало.
   - Ты меня уморишь, Полина. Говори толком: во что это ты вмешалась?
   - В политику... Ну совершенно нечаянно...
   - Когда же это ты успела? - облегченно вздохнул профессор. - Ты  же  из
дому сегодня не выходила.
   - Я в нее, дорогой мой, не выходя из дому, вмешалась.
   - Ладно, - улыбнулся профессор. - Давай лучше поговорим  о  Карпентере.
Откуда тебе известно, что его не поймали?
   - Так я же как раз о Карпентере и говорю... Я его... я его спрятала.
   - Спрятала?! Ты с ума сошла!.. Где же ты его спрятала?
   - То есть я его не совсем спрятала, он сам спрятался. Вбежал  со  двора
на кухню, дверь была раскрыта, влез  на  чердак  и  спрятался.  Но  я  его
видела. Услышала, кто-то  шуршит  на  кухне,  гляжу,  а  это  он  и  есть,
Карпентер. Без шапки, без пальто, дышит, как опоенная лошадь,  смотрит  на
меня затравленными глазами и говорит:  "Здравствуйте,  мадам.  Ну  что  ж,
выдавайте меня полиции". Я говорю: "Почему же это я  должна  вас  выдавать
полиции?" Он говорит: "Потому, что я коммунист. Мадам, конечно,  ненавидит
коммунистов?" Я говорю: "Нет же, почему?"
   - Боже мой! - профессор схватился за голову. - Что ты наделала! Что  ты
наделала! Это же мог быть провокатор!
   - А я, милый мой Гросс, уже не девочка, - я  по  глазам  вижу,  что  не
провокатор... Я ему еще сказала, что, судя по  тем  немногим  коммунистам,
которых я знаю, они достойны всяческого уважения!
   - А "Интернационал" ты с ним не  пропела?  -  осведомился  профессор  с
наивозможнейшей язвительностью.
   - А ты бы выдал? - перешла фрау Гросс от обороны к нападению.
   - Уж, во всяком  случае,  я  не  стал  бы  ему  рассказывать  про  свои
знакомства с коммунистами.
   - Про знакомых это я, конечно, зря. А он на меня так посмотрел! -  Фрау
Гросс не выдержала и всхлипнула. - "Спасибо, - говорит, - мадам,  от  лица
ваших знакомых" - и лезет на  чердак.  Я  ему  говорю:  "А  вы  обыска  не
боитесь? Вдруг, - говорю, - ночью  нагрянет  полиция  с  обыском?".  А  он
смеется: "Это у Наудуса, - говорит, - обыск!  Никому  во  всем  Кремле  не
придет в голову, что я прячусь у Наудуса.  Этот  мерзавец,  -  говорит,  -
гонялся за мной вместе с полицией, а я его так  стукнул,  что  он  надолго
меня запомнит".
   - Это он действительно очень хитро придумал, - спрятаться в этом  доме,
-  усмехнулся  профессор;  -  А  знаешь,  дорогая,  ведь  ты  вовсе  и  не
вмешивалась в политику. Он ведь сам в этот дом забрался и  сам  спрятался.
Выдавать мы его не обязаны. И как раз  потому,  что  мы  никак  не  должны
вмешиваться в политику.
   - Он сказал,  что  правительство  неспроста  объявило  коммунистов  вне
закона и что скорее всего готовится какая-то очень большая пакость.
   - Вот это-то и страшно. Такая же мысль пришла и мне в голову.
   - Он сказал, что денька два отсидится на  чердаке,  -  снова  вспомнила
профессорша о Карпентере, - а потом, говорит, видно будет...
   Профессор промолчал.
   - Ну, с голоду он, положим, не умрет, - продолжала фрау  Гросс,  словно
читая мысли мужа. - Кое-чего съестного он прихватил на кухне.
   Поздно вечером кто-то постучался во входную дверь.
   Наудус быстро выпроводил Энн  к  Гроссам.  Неудобно,  когда  незамужняя
девушка так поздно засиживается у молодого человека, пусть даже и  жениха.
Это может ее скомпрометировать.
   - Кто там? - спросил он.
   - Полиция, - отвечали с улицы. - Это вы, Наудус?
   - Я.
   - Как ваше здоровье? Начальник велел  узнать,  как  ваше  здоровье.  Он
говорит, что вы настоящий молодчага.
   - Спасибо, - сказал Наудус, чуть  приоткрывая  дверь,  -  здоровье  мое
могло бы быть лучше. Этот проклятый Карпентер лягнул меня, что твой мул. Я
чуть не вознесся прямо в рай... Вы его еще не поймали?
   - Сейчас снова отправляемся по его душу. Мы  вам  обязательно  сообщим,
как только застукаем его, можете быть уверены... Спокойной ночи, Наудус!
   - Спокойной ночи! Желаю удачи!
   Фрау Гросс обменялась с профессором  многозначительным  взглядом.  Нет,
этот Карпентер совсем не дурак. Он знал, где спрятаться...
   Когда шаги полицейских затихли вдали, Онли  отправился  провожать  Энн.
Настроение его заметно улучшилось. И не только потому, что он был  польщен
похвалой начальника кремпской полиции. Он был более, чем доволен.  Он  был
счастлив. Наконец-то ему, кажется, удалось поймать за хвост жар-птицу:  он
придумал способ, как быстро и по-настоящему разбогатеть.


   То есть, если говорить по-честному, Онли Наудус давно уже придумал этот
способ. Больше того, не он его даже и придумал. Кому не известно, что  нет
лучшего средства быстро  и  основательно  разбогатеть,  чем  приобрести  в
подходящий момент акции солидных военных фирм. На пути к этому  способу  у
Онли Наудуса стояло всего лишь два препятствия. Во-первых, поди-ка угадай,
когда начнется война, несущая  бешеные  дивиденды  акционерам;  во-вторых,
даже когда тебе уже определенно известно, что война ожидается  со  дня  на
день, где взять денег на приобретение волшебных акций?
   И вот сегодня вечером, совсем недавно, уже после того, как  полицейский
из-за дверей пожелал ему спокойной ночи, Наудуса вдруг осенило: наконец-то
фортуна ослепительно, умопомрачительно  улыбнулась  ему!  Умные  люди,  ко
мнению которых он привык прислушиваться, предсказывали, вопреки всяким там
европейским  конференциям  и  совещаниям,  близкую  войну  со   всеми   ее
сказочными прибылями. Что же до денег,  то  деньги  фортуна  прислала  ему
руками его умершего брата Сима, Тысячу  сто  кентавров.  Не  очень  много,
конечно. Но если у господа бога есть хоть малейшее  чувство  юмора  и  он,
смеха ради, хоть раз уделит его рабу Онли Наудусу от неисчислимых милостей
своих, то и акции на тысячу сто кентавров  могут  при  нормальном  течении
войны по крайней мере удвоиться в стоимости за каких-нибудь две недели.  А
если  Бетти  пролежит  в  больнице  подольше  (у  нее  достаточно  тяжелое
ранение), то они и утроятся и он не только вернет Бетти ее  деньги  (упаси
боже