сподин Наудус. Думайте о ее видах на замужество,
прошу вас. Думайте только об этом, и как можно напряженней.
   - Хорошо, доктор. Я только об этом и думаю. Я очень напряженно думаю об
этом, - с готовностью отвечал Сим Наудус.


   Уже к вечеру того же дня акции "Перхотт и сыновья. Оружие" поднялись на
четыре  пункта.  Слухи  о  "таинственном  советском  бомбардировщике"  (им
интересовались девять клиентов доктора Раста)  оказались  необоснованными,
как и предсказывал доктор Раст на основании движения  пятна  в  зубе  Сима
Наудуса и трезвого политического опыта Гомера Юзлесса. На том же серьезном
основании было предсказано двадцати трем клиентам, что ни им, ни их родным
не грозит смерть от  чумы,  если  они  только  своевременно  сделают  себе
надлежащие прививки. Семнадцати пациентам  было  дано  заверение,  что  их
престарелые родители и родичи, на  наследство  которых  они  рассчитывают,
сравнительно скоро умрут.
   Так как многие предсказания нового провидца оправдались буквально через
несколько часов, а остальные за этот срок  никак  не  были  опорочены,  то
приемная  доктора  Раста  до  глубокой  ночи  была  набита  состоятельными
клиентами, жаждущими хорошо оплаченных предсказаний. Четыре раза  пришлось
объявлять пятиминутные  перерывы,  чтобы  дать  Симу  Наудусу  возможность
совершить небольшую разминку. И каждый  раз  Юзлесс  врывался  в  кабинет,
потрясая книгой записей клиентов; и требовал поторапливаться.
   В половине второго ночи Наудус был, наконец, отпущен домой. В кармане у
него лежали восемнадцать пятикентавровых бумажек - первый его заработок за
последние четыре месяца и самый  крупный  дневной  заработок  за  всю  его
жизнь.
   Что до заработка доктора  Раста,  то  он  уже  к  десяти  часам  вечера
перевалил за тысячу кентавров.
   Гомер Юзлесс тоже не остался в убытке.
   На следующий день прием начался в восемь утра. Наудус явился за полчаса
до  приема.  На  улице  еще  было  совсем   темно.   В   квартире   горело
электричество. Доктор  Раст  только  что  позавтракал  и,  весело  мурлыча
какую-то песенку,  брился.  Оба  его  мальчика  сидели  еще  за  столом  и
капризничали.  Грэйс,  непричесанная,  уговаривала  их  скорее  кончать  с
завтраком, прибирала квартиру и обменивалась с  доктором  мнениями  насчет
Юзлесса. Она полагала, что Юзлесс -  "не  какая-нибудь  шантрапа".  Доктор
полностью с нею соглашался и торопил с приборкой.
   - А, Наудус! - приветствовал он своего медиума. - Я вижу,  не  в  ваших
правилах опаздывать на работу. Завтракали?
   -  Доктор,  -  глухо  отозвался  Наудус,  -  нельзя  ли  мне   побольше
обезболивающего? Я чувствую, у меня сейчас лопнет голова.
   Лицо его было желтее обычного,  под  глазами  нависли  большие  лиловые
мешки.
   - Не следовало  вам  напиваться,  -  заметила  ему  Грэйс.  Всем  своим
поведением  она  подчеркивала,  что  продолжает  считать  его   шантрапой,
несмотря на все значение, которое он неожиданно стал играть в материальном
благосостоянии доктора Раста.
   - Я очень нервничал всю ночь, - сказал Наудус. -  Я  ни  на  минуту  не
сомкнул глаз, но не брал в рот ни капли.
   Он боялся сказать, что никогда в жизни у него еще так не болели зубы.
   Тем временем доктор покончил с бритьем и наспех, но  в  высшей  степени
основательно "подготовился" к предстоящим сеансам. Из ванной  он  вышел  в
безоблачно  жизнерадостном  настроении,  со  ртом,   наполненным   мятными
лепешками. От головы его, как и вчера, так  разило  одеколоном,  что  надо
было быть незаурядным знатоком  спирто-водочных  изделий,  чтобы  за  этой
густой   парфюмерной   завесой   разгадать   сильные   токи   алкогольного
происхождения.
   - Сейчас мы вам  закатим  новокаинчику!  Сейчас  вам  вдоволь,  сколько
влезет, закатим новокаинчику! - весело пропел маленький дантист. - Ого-го!
Да вас раздуло, как кокосовый  орех!  А  ну,  посмотрим,  что  у  вас  там
творится, в нашем зубчике... В нашем славном, в  нашем  дорогом,  в  нашем
драго... Боже мой! Наудус!..
   Весь хмель сразу выскочил из головы Раста.
   - Наудус! - произнес он так неожиданно  серьезно,  что  его  медиум  на
мгновение даже перестал ощущать боль. - Наудус, кажется, мы с вами слишком
далеко зашли... Мда-а-а, нечего сказать, пейзажик! Полощите вот этим  рот.
Я немедленно принимаюсь за лечение.
   - А как же клиенты? - побелел Наудус. -  Клиентам  придется  так  долго
ждать? Это может нам слишком дорого стоить!
   Он спрашивал совсем не то, что хотел спросить.  Он  боялся  собственных
подозрений и хитрил - и с собою и с доктором.
   - Клиентам придется уйти домой без моих прогнозов.
   - А пятно?
   - Мы его начисто уничтожим, не беспокойтесь.
   - Я беспокоюсь, как бы вы его не уничтожили.
   - Не дурите, Наудус. Такими вещами не шутят. Надо тотчас же приниматься
за лечение.
   - Значит, все пропало?
   - Наоборот, пока еще, кажется, ничего не пропало. Даю вам слово. И если
даже, паче чаяния, придется произвести трепанацию челюсти, я вам ее сделаю
бесплатно. Вы слышите - бесплатно. А теперь сидите смирно.
   Но вместо того чтобы сидеть смирно,  Сим  Наудус  схватил  правую  руку
доктора Раста, с силой прижал ее к своей груди и прошептал:
   - Доктор! Дорогой доктор! Значит, все пропало?!  -  Две  горячие  слезы
обожгли руку маленького дантиста.  -  Неужели  вы  хотите  меня  погубить,
доктор?..
   - Опомнитесь! Кто вас хочет губить?
   - Неужели вы  меня  погубите  сейчас,  когда  я,  наконец,  снова  стал
зарабатывать? Я  вчера  заработал  девяносто  кентавров,  целых  девяносто
кентавров!..
   -  Ну,  вот  и  отлично.  Заработали  ведь.  И  я  еще  дам  вам  своих
девяносто... Нет, я вам дам сто кентавров...
   - Что же тогда такое ваша медицина, если вы не можете продлить человеку
его гангрену, которая дает  ему  такой  верный,  такой  большой  и  верный
заработок? Ну куда я пойду, скажите, со своим здоровым зубом? Кто мне даст
под него, под все мои здоровые зубы хоть одну десятую,  сотую  долю  того,
что я, благодарение нашему всемилостивейшему господу,  получил  вчера  под
один больной?
   - Вы спятили! Вы совсем спятили! - пробормотал доктор Раст, отступая от
Наудуса, который встал с кресла, пошел прямо на него,  подняв  вверх  свои
гладкие, истосковавшиеся по работе ладони и, загнав его в самый угол,  под
большой поясной портрет господина Андреаса Раста, рухнул перед доктором на
колени.
   - Хотя бы еще на пять дней! Ну, на четыре,  на  три...  Ведь  у  вас  у
самого дети... Во имя наших детей, доктор!  Только  чуточку  подлечите,  и
пускай болит... Если обезболивание ускоряет процесс, я лучше потерплю  без
"Офелии"... Ну чего же вы молчите? Скажите мне, что вы согласны!
   - Вы требуете, чтобы я стал вашим убийцей, Наудус!  Разве  я  похож  на
убийцу?
   - Конечно, нет, дорогой мой доктор... То есть да, да, да!  Да,  доктор,
сейчас, вот именно в эту минуту, вы очень похожи на  убийцу!..  Боже  мой,
что я говорю!.. Простите меня, доктор... Одну минуточку, я сейчас...
   - Куда вы, Наудус? - крикнул ему  вслед  Раст,  выбежав  на  лестничную
площадку.
   - Я сейчас, доктор! Я забыл, что оставил ребят одних у горящей  газовой
плиты...
   - В чем дело? - строго спросил Юзлесс маленького дантиста, затащив  его
в кабинет. - Куда он побежал в рабочее время? Клиенты ждут. Каждые  десять
минут промедления - это полсотни кентавров.
   - Кончились кентавры, Юзлесс... Его нужно срочно лечить.
   - Ну и лечите его на  здоровье.  Какое  отношение  это  имеет  к  нашим
кентаврам? Лечите его и принимайте клиентов.
   - А пятно? Где я достану пятно, если я буду его лечить?
   - Пятно надо ликвидировать в последнюю очередь.
   - Пятно надо ликвидировать в первую  очередь.  Ведь  это  гангрена.  Вы
понимаете - ган-гре-на!
   - Знаю, что не корь. И знаю, что вы не  имеете  никакого  нравственного
права ликвидировать это пятно. Это вам станет в десять тысяч, а  то  и  во
все пятнадцать...
   - Пятнадцать тысяч?!.
   - Даже больше. Если вы будете умницей и растянете  это  милое  пятнышко
еще хотя бы на десять дней, я вам  головой  ручаюсь  за  пятнадцать  тысяч
кентавров и всеатавскую,  прочную,  долголетнюю,  нестаптываемую  никакими
конкурентами славу. Подумайте, как это сделать...
   - Он погибнет!
   - ...конечно, так, чтобы он не погиб. Меньше всего  я  заинтересован  в
его гибели. Не в моих принципах строить свое благосостояние  на  чьей-либо
смерти.
   - Поймите, если ему немедленно не...
   - Пятнадцать тысяч! Я хотел бы, чтобы  вы  как  следует  запомнили  эту
цифру - пятнадцать тысяч. Быть может, даже больше.
   - Боже мой, но ведь...
   - Будьте мужчиной,  человеком  дела!  Вы  не  так  богаты,  чтобы  быть
благотворителем. Вы понимаете меня?
   - Я понимаю, но...
   - Сюда, сюда, дети! - из-за двери послышался голос Наудуса, топот  ног,
дверь стремительно раскрылась и в кабинет вбежал Наудус, волоча  за  собой
трех перепуганных ребятишек - двух мальчиков и девочку. Самому старшему из
них было на вид лет девять, а может быть, и больше. Трудно было определить
истинный возраст этих запуганных заморышей в аккуратно заплатанных и чисто
выстиранных лохмотьях.
   - Дети! - тихо сказал им отец, указывая  дрожащим  пальцем  на  доктора
Раста. - Не бойтесь этого дяди. Это добрый дядя.  Просите  его.  От  этого
дяди зависит ваша жизнь и счастье.
   Дети не решились раскрыть рот. Они оробели перед чужими, сытыми, хорошо
одетыми дядями и этой чужой, сказочной, непостижимо роскошной обстановкой.
   - Ну, дети, ну! - подталкивал их Наудус. - Разве вы не  запомнили,  что
надо сказать этому доброму дяде в белом халате? Не бойтесь, он добрый,  он
очень добрый доктор!
   -  Дядя  доктор,  -  через  силу  выкрикнул  старший  мальчик,   тощий,
большеголовый, на тонких рахитичных ногах, огненно-рыжий, как и его  отец.
- Многоуважаемый дяденька доктор! Мы  вас  очень  просим,  пожалуйста,  не
лечите нашего папу, а то мы все умрем с голоду...
   Он боязливо оглянулся на отца. Отец одобрительно кивнул.
   - Еще проси, сынок, проси получше! И вы тоже. Просите же!
   - Дяденька доктор, - начали в один голос  все  трое,  -  многоуважаемый
дяденька доктор...
   - Не надо! - поморщился Юзлесс. - Успокойтесь,  Наудус,  вас  не  будут
лечить. Это я беру на себя.
   - Я не могу быть убийцей! - взвизгнул вдруг доктор Раст и стал рвать на
себе волосы. Ребята испуганно вскрикнули и спрятались  за  спину  Наудуса,
который стал гладить их, призывая к спокойствию. - Я не  могу  и  не  буду
убийцей!
   - Истерика! - презрительно усмехнулся Гомер Юзлесс, хотя  и  ему  стало
несколько не по себе.
   - Ведь у вас тоже имеются дети! - робко проговорил  Наудус,  заглядывая
Расту в глаза, и умоляюще прижал руку к сердцу.
   - Я врач, вы слышите, врач! Пусть неважный, без практики, без будущего,
пьяница, да-да-да-да, пьяница! Но я не могу, вы слышите, не могу!..
   - Подумайте о своих детях, доктор, - тихо повторил Наудус. - Впервые за
многие годы вы имеете возможность прилично их обеспечить. За эти несколько
дней вы можете разбогатеть...
   Раст затих.
   - И вы, верно, хотели бы их обучить всем наукам  и  музыке,  чтобы  они
играли на рояле и пели? Я бы тоже хотел, чтобы моя  Рози  училась  петь...
Рози!
   Девочка беспокойно оглянулась по сторонам  и,  подталкиваемая  в  спину
отцом, вышла на середину кабинета.
   - Спой им, Рози! Пусть все услышат, как хорошо ты умеешь петь.
   - Что спеть, папа?
   - Про ураган.
   Девочка запела:

   Пускай грохочет ураган.
   Я сыт и пьян, я сыт и пьян...

   Юзлесс болезненно поморщился, Раст заткнул себе  уши.  Рози  недоуменно
остановилась, готовая разреветься.
   - Не надо больше, дочка, - отец погладил ее по головке, и  она  юркнула
за его спину. - Хорошо! - совсем тихо и совсем не угрожающе продолжал он и
рассмеялся, тоже совсем тихо и ничуть  не  угрожающе,  обращаясь  к  своим
компаньонам: - Знаете, все это получилось на редкость  забавно...  Идемте,
дети. Зачем лечить этот проклятый зуб, если мне все равно прямая дорога  в
петлю... До свидания, доктор, до свидания, господин Юзлесс.
   - Черт с вами! - закричал доктор Раст на весь кабинет,  не  считаясь  с
тем, что его могут услышать в приемной. - Бог свидетель,  я  боролся,  как
мог, с этим адовым искушением, хотя у меня тоже дети и я  их  тоже  должен
поить и кормить... Черт с вами,  Наудус,  вы  уже  не  маленький,  и  сами
знаете, на что идете. И с вами Юзлесс, - ведь это вы втянули  меня  в  эту
дьявольскую игру! И нет больше честного человека Дугласа Раста!.. Садитесь
в кресло, Наудус. Только пусть уйдут ваши ребята, потому что мне  делается
страшно, когда я вижу их лица.
   - Благодарите доктора, дети! - еще тише и спокойнее прежнего проговорил
Наудус. - Благодарите и навсегда запомните его доброе, хорошее лицо...
   Юзлессу некогда было заниматься сантиментами. Он  вышел  в  приемную  и
поставил клиентов в известность, что гонорар за предсказания повышается до
ста кентавров, потому что медиум  очень  плох  и  стоило  огромных  трудов
уговорить его выполнить свой долг перед обществом.
   - Я просил бы вас учесть, - добавил он, - что сегодняшняя работа  может
ему обойтись значительно дороже того, что он заработает.
   А тем временем Наудус упросил доктора Раста разрешить оставить ребят  в
кабинете, где-нибудь в уголке, за портьерой. Ему, Наудусу, будет легче  на
душе, если он будет знать, что они здесь, поблизости. Сегодня  ему  как-то
особенно не хотелось бы с ними расставаться.
   Раст только  рукой  махнул,  хлебнул  на  кухне  лошадиную  дозу  почти
неразбавленного спирта, с трудом откашлялся и вернулся к исполнению  своих
прорицательных обязанностей.
   Он только старался не смотреть в уголок кабинета,  где  из-за  потертой
плюшевой портьеры удивленно взирали на многократно повторявшееся  таинство
прорицания трое заморышей, которые были еще слишком юны,  чтобы  гордиться
своим коренным атавским происхождением.
   И каждый раз, когда после  очередного  рентгена  и  предсказания  снова
включался свет, Сим Наудус,  преуспевающий  гражданин  могучей  республики
Атавия, улыбался своим детям, и его дети, в  свою  очередь,  отвечали  ему
испуганными улыбками.
   Прием клиентов закончился в половине второго ночи. На долю Сима Наудуса
пришлось на этот раз около  семисот  кентавров,  не  считая  тех  трехсот,
которые из собственной доли вручил ему доктор Дуглас Раст,  и  шестидесяти
(двадцать процентов от трехсот!), которые ему  торжественно  преподнес  от
собственных  щедрот  Гомер  Юзлесс,  видный  человек   в   мире   рекламы,
коммерческий директор и душа этого удивительного предприятия...
   В шесть часов двадцать три минуты утра Сим Наудус скончался.



3

   Пожары уже догорали. Только  жирно-черная,  с  округлыми  краями  стена
дыма,  кое-где  прорезываемая  желтыми  и  малиновыми  лезвиями   пламени,
по-прежнему стояла над нефтяными баками - высокая,  тяжелая,  студенистая,
словно, фантастически-огромная, многоэтажная глыба черного студня.
   По медленно оживавшим улицам Кремпа возвращались беженцы.
   Над городом висел горький чад  пожарищ.  Подморозило.  Падал  реденький
снежок. Он таял на теплых пепелищах, нехотя  прикрывал  тоненькой  пеленой
тротуары, мостовую, крыши, покореженные останки самолетов и их  несчастных
пассажиров, нарастал жиденькими печальными бровками на кровлях и вывесках.
   Чем ближе к дому, тем быстрее  становились  шаги  беженцев.  Они  ждали
худшего и, найдя свои жилища в целости, переживали короткие минуты радости
и успокоения. Но почти тотчас же ими овладевала мысль о чуме, которая если
еще их и не поразила, то с минуты на минуту должна была настигнуть.  И  та
же неотступная, тяжкая, леденящая сознание мысль о  чуме  притупляла  горе
тех, кто обнаруживал вместо родного дома лишь груду дымящихся головешек.
   И вдруг на горизонте,  совсем  как  утром,  возникли  несколько  точек,
приблизились, выросли, превратились в силуэты самолетов. Снова  послышался
все усиливающийся, такой ненавистный с сегодняшнего утра рев моторов.
   И люди внизу заметались ожидании воздушного  боя  над  их  головами,  в
ожидании новых смертей, новых бомб и пожаров. Истерические  вопли  женщин,
пронзительный плач детей разорвали сумрачную тишину  серого  зимнего  дня.
Те, кто еще сохранил способность  бежать,  ринулись  на  шоссе,  остальные
забились в подвалы, в подворотни или попросту попадали  ничком  на  мокрую
мостовую и заткнули себе уши.
   Но прошла минута, другая, третья, а пушек и пулеметов не  было  слышно,
бомбы не рвались. Гул моторов, прогремев над  городом,  стал  удаляться  в
сторону Монморанси и вскоре совсем затих.
   Тогда те, кто лежал ничком на мостовой, подняли  головы  и  увидели:  в
низком белесом небе висели, медленно снижаясь, пять белоснежных парашютов.
Под тремя раскачивались человеческие фигурки,  под  остальными  -  большие
коричневые округлые тюки.
   И, кроме того, сверху, вихляя и вертясь  по  воле  слабого  промозглого
ветерка, падали на Кремп сотни, тысячи белых листочков  бумаги.  Профессор
Гросс вышел из подъезда, куда они с  женой  забежали,  и  поднял  один  из
листков.
   Листовки   извещали    население,    что    на    парашютах    сброшены
врачи-эпидемиологи с достаточным запасом противочумных вакцин и сыворотки.
Указывалась  стоимость  прививки,  условия  кредита  для   тех,   кто   не
располагает для этого наличными средствами, перечислялись правила, которые
нужно соблюдать во время чумных эпидемий,  туманно  намекалось  на  чью-то
чужеземную преступную руку, навлекшую такое страшное бедствие на Атавию.
   Не прошло и двадцати минут, как почти все население Кремпа  выстроилось
в три длиннейшие очереди у тех пунктов, где, по слухам, будут  производить
прививки.
   Супруги Гросс, ознакомившись с листовкой, решили первым делом  зайти  к
Онли Наудусу. Он встретился им неподалеку  от  своего  дома.  С  ним  была
энергичная шатенка лет двадцати. Это и была его невеста Энн. Они спешили в
очередь.


   Оказалось, что  в  суматохе  забыли  одну  важную  деталь:  негров.  Их
проживало в Кремпе около девятисот человек,  и  все  они  тоже  не  хотели
умереть от чумы.
   - Ого! - сказал запыхавшийся  Наудус,  когда  они  с  Энн  добежали  до
аптеки, где находился ближайший прививочный пункт. - Тут уже  полным-полно
черномазых.
   - Господин Бишоп! - крикнул  он  хлопотавшему  на  крылечке  костлявому
человеку лет  пятидесяти  пяти,  с  белобрысенькими  бровками  на  длинном
кирпично-багровом лице. - Господин  Бишоп!  Никак  ваша  аптека  в  первую
очередь обслуживает цветных?
   - Я ничего не могу поделать, Наудус, сейчас  здесь  не  моя  аптека,  а
эпидемиологический пункт.
   -  Но  это,  надеюсь,  все  же  атавский  эпидемиологический  пункт?  -
подхватил бакалейный торговец Фрогмор. Он стоял в самом хвосте очереди,  и
это обстоятельство заставляло его особенно болезненно переживать унижение,
которому подвергалась в связи с этим  белая  раса.  -  Надеюсь,  мы  не  в
Африке?
   - Я ничего не  могу  поделать,  Фрогмор,  -  оправдывался  аптекарь.  -
Честное слово, я здесь ни при чем.
   - Зато мы-то здесь при чем! - побагровел бакалейщик. -  Займемся  сами,
Наудус. Ты как?
   - Эти  черномазые,  как  клопы,  заползают  во  все  щели.  Они  совсем
распоясались, господин Фрогмор... Хорошо бы поставить их  на  место,  -  с
готовностью отвечал Наудус.
   - Отлично сказано, Наудус! Они себе слишком много стали позволять,  эти
ниггеры! Пускай убираются к себе в Африку!  А  ну,  ниггеры,  слышали?!  -
крикнул Фрогмор. - Чтобы вашего духу здесь не было!..
   Несколько негров молча вышли со своими семьями и встали в  самый  конец
очереди. Остальные, - их было человек  полтораста,  -  остались  на  своих
местах.
   - Они, видимо, оглохли, - продолжал Фрогмор. - Как вы думаете, господа,
- обратился он к белым, - не стоит ли им прочистить уши?
   Он подошел к высокому негру  со  шрамом  над  правым  виском.