лаки, занесенные над замордованными посадами и деревнями. Иной  раз
мутится у капитана голова: явь это или кошмарный сон?
   Капитан вздохнул и выпрямился. К черту хандру, о деле надо думать!
   - Пуд, нашли твои лесомыки что-нибудь в церкви "Николы на бугре".
   Волкорез виновато облизнул обветренные губы:
   - Дельного ничего не нашли, кормилец. Следы видели в лыве*. Это подале от
церкви будет. Обутка аки бы не наша. У нас такую не носят.
   * Лыва - мелкое болото, мочажина.
   - А в самой церкви, внутри? Особенно в алтаре?
   - В церкве ничего не нашли.
   "Неужели не в алтаре "Николы на бугре"  их  притон,  когда  они  приходят
сюда? А харбинский окурок? Но где же они прячутся?.."
   Из  города  прилетел  вдруг  возбужденный  слитный  крик  людей.   Ратных
удивленно и тревожно прислушался, из-под ладони посмотрел на город.
   - Что это за крики? - спросил он. - Около Детинца, кажется, люди кричат?
   Староста Гончарного посада улыбнулся.
   - Сёдни наши  посадские  ребята  с  детинскими  сражаются.  Мячик  ногами
мутузят, бесенята. Им что? Балуют.
   - Сборная  "Посады"  -  сборная  "Детинец".  На  первенство  Ново-Китежа.
Большой футбол! - сказал капитан, и голос его потеплел. - А принес футбол  в
Ново-Китеж  Сережа.  Не  пришлось  ему,   бедному,   участвовать   в   таком
ответственном матче... И не  побоялись  верховники  своих  детей  на  футбол
отпустить?
   - Мы-то с Детинцем в  "тесную  бабу"  играем,  а  ребятне  это  ништо,  -
объяснил гончар. - А для охраны своих чад послали  верховники  на  поле  две
десятни стрельцов.
   - Две десятни - пустяковина. И не пикнут! - сказал презрительно  староста
солеваров. - Надо бы детинских щенков похватать - да в подвал. И обменять бы
на наших, на мальца и на Виктора.
   - Мы не верховники, мы с чадами не воюем! - резко сказал Будимир.
   Солевар заметно смутился.
   - Прости, коли так, на глупом слове.  Все  помолчали,  прислушиваясь.  Из
города доносился  все  тот  же  гул  голосов,  затем  дружное,  восторженное
"а-а-ах!".
   - Завелись уже в Ново-Китеже болельщики. Ишь как переживают! -  засмеялся
Ратных.
   Будимир первый услышал близкий человеческий крик. Он  поднялся  с  камня,
посмотрел вниз. Без тропки, напрямик ломился к ним Истома. Приблизившись, он
обвел всех медленным взглядом, часто, запаленно дыша. И все еще молчал.
   - Ишь запалился как, - не вытерпел Будимир. - Пошто спешил?
   - Вам сказать. Полдень уж, из Детинца никто не пришел.
   Старосты переглянулись, все разом вздохнули.
   - Верховники и братчики перешли уже в наступление, а  мы  еще  не  готовы
нанести удар. У нас руки связаны! - с отчаянием  сказал  капитан.  -  Ждать,
ждать и снова ждать!
   У Будимира на скулах выступили каменные желваки, так стиснул он  зубы,  и
лоб разрубила каменная складка меж бровей. Но он молчал, глядя в землю.
   - А спасение Виктора  и  Сережи  только  в  немедленном  восстании,  пока
братчики не засели в Детинце. Поймите это,  -  умоляюще  смотрел  Ратных  на
старост.
   Гончар поворошил бороду, сказал осторожно:
   - Бой этот для нас последний будет. Одолеют - вся наша жизнь кончена!
   - Нет, ты  скажи,  как  думаешь:  можно  наших  друзей  мирских  оставить
верховникам на растерзание? - сумрачно посмотрел на  него  староста  Щепного
посада. - Ну? Чего молчишь?
   - Не можем мы того сделать, спасены души! - громыхнул Будимир. - Не можем
друзей верных в беде бросить! Есть иль нет на нас крест? Я так думаю, начнем
с теми силами, кои соберем!
   - Опасно, - покачал головой гончар.
   - Держи опас про запас, хлебна муха! Знаю, что опасно. А мы всю  жизнь  с
опаской жили. Старосты, спасены души, разойдемся по  своим  посадам  и  клич
кликнем!
   Старосты ответили ему одобрительными восклицаниями.
   - Аида вниз, в город! - закричали они. - Мешкать грешно!
   Все начали спускаться с Лысухи и вскоре вышли в  Кузнецкий  посад.  Здесь
гремело, звенело и дымило на каждом шагу.
   - А кузнецы  всё  стучат  и  стучат!  Погибель  Детинцу  куют!  -  сказал
Волкорез.
   Остальные засмеялись.
   Будимир остался  в  своем  посаде.  Затем  и  остальные  старосты  начала
расходиться по посадам. Капитан свернул к Детинцу.  Надо  осмотреть  будущий
театр военных действий. С ним шли Волкорез, Лапша и Истома. Гул  голосов  на
футбольном поле становился все сильнее.
   - Эк, орут-то! Как на кулачном бою, - сказал одобрительно Лапша.
   Что-то изменилось в криках футбольных болельщиков -  они  стали  злобнее,
беспощаднее. Вырвался вопль, умоляющий о пощаде.
   - И верно. На кулачки, что ли, там пошли? -  недоумевающе  пожал  плечами
Волкорез.
   И  вдруг  разноголосый   протяжный   вой   двинулся,   полетел.   Людские
возбужденные голоса, неистовые крики, слезливые  причитания  женщин,  чьи-то
испуганные  подвывания,  злой  собачий  лай  -  весь   этот   гул   катился,
приближался. А Затем появились и люди. Первыми  выскакали  конные  стрельцы.
Они мчались, давя кур и поросят, спасаясь от  посадских,  бежавших  сзади  и
нахлестывавших  стрелецких  коней  в  десять  хворостин.   Испуганные   кони
подбрасывали на скаку крупы и опрокидывали всадников на шею.
   Стрельцы успели проскочить в открытые для них  ворота  Детинца.  А  затем
ворота захлопнулись перед самым носом подбежавших посадских.
   Вся огромная площадь  перед  Детинцем  была  уже  забита  народом.  Всюду
всклокоченные бороды, бараньи и собачьи шапки, сермяжные армяки  и  кафтаны.
Все кричали  и  грозили  Детинцу  кулаками,  кольями,  топорами,  кузнечными
кувалдами.
   - Неужто бунт? Святой бунт? - спросил тихо Истома, прижав к груди ладони.
На лице юноши был восторг, глаза его сияли, будто светились изнутри.
   В толпе посадских капитан увидел неожиданно Птуху.  Мичман  был  в  одной
тельняшке, видимо, поспешил выбежать на улицу. Ратных окликнул его, и  Федор
начал продираться через толпу. Еще издали он закричал:
   - Лед тронулся, господа присяжные заседатели! - Федор  поднял  палец  над
головой и кому-то погрозил: - Теперь будем, как в Одессе говорят,  с  божьей
помощью вынимать из них душу!
   - Как это началось? Почему? - спросил его капитан.
   - Точно не могу сказать. С футбола это началось.
   - С футбола? А ну-ка рассказывайте!
   2
   Взрывчатку спрятали в угольных коробах, засыпав ее  толстым  слоем  угля.
Мичман переселился поближе К угольному сараю в шалаш из жердей и соломы.
   Он лежал, закинув руки за голову,  и  мечтал  об  Одессе,  когда  услышал
близкий гул голосов. Мичман сел и прислушался  обеспокоенно.  Но  тотчас  же
раздался многоголосый крик, такой яростный, полный такой страсти, что  Птуха
как был, в одной тельняшке, выскочил на улицу.
   Кричали на лугу в начале посада и недалеко от Детинца.
   - Футбол, вот оно что!
   От угольного сарая до футбольного поля  было  очень  недалеко,  и  мичман
решил посмотреть на матч.
   Игра, как он понял, втиснувшись в толпу зрителей, шла с  явным  перевесом
посадских. Пятерка их нападающих "висела" на воротах противника, а детинские
вынуждены были уйти в глухую защиту. Их  вратарь  нервничал,  как  девчонка,
крестился и  слезливо  причитал:  "Пресвятая  богородица,  помоги!..  Святые
угодники,  заслоните!.."  А  в  воротах  посадчины  стоял  Тишата,   паренек
спокойный, медлительный. Никогда не торопится, а всюду поспевает. Он и  мячи
брал не торопясь: куда бы они ни летели - в  угол,  под  штангу,  низом  ли,
верхом ли, - а Тишата тут как тут.
   Зрители на поле были только посадские, но на стенах  Детинца  было  полно
верховников, остро переживавших неудачи своих ребят. Выполз  на  стену  даже
посадник. Он не отнимал от глаз  бинокля,  не  хотел  поганить  светлые  очи
паскудным видом посадчины.
   Мичман с веселым любопытством смотрел на посадских болельщиков. Низенький
посадский, по кислому запаху судя - сыромятник, ежеминутно  ахал:  "Вот  это
ай-яй-яй!.. Вот это да!.." А  высокий  плотник  орал  самозабвенно:  "Давай,
давай! Бой отвагу любит!" Иногда болельщики так увлекались, что,  забывшись,
валили на поле.  Тогда  стрельцы,  рысившие  на  маленьких  лохматых  конях,
осаживали народ, зло крича и размахивая плетками.
   А на поле  возникали  одна  за  другой  яростные  схватки.  Сережин  мяч,
побывавший в бесчисленных схватках, весь в шрамах  и  в  заплатах,  летал  с
одного края поля на другой.
   - Пассовка неплохая, отчетливая, с  точным  адресом.  Сережина  школа,  -
пробормотал мичман и вздохнул, вспомнив мальчика, с которым они успели стать
друзьями.
   У посадских явно коноводили Митьша Кудреванко, мастер обманных  движений,
и бешено-напористый Юрята. Митьша колобком катался по полю, смешно  трепыхая
ушами шапки, не сняв ее и в игре. Их сильные, злые и, что  особенно  опасно,
неожиданные удары с трудом  брал  вратарь  детинской  команды.  Но  за  этой
опасной парой зорко и злобно следил судья.
   - Свинство какое! - сказал вслух Птуха. - Судья явно  подсуживает!  Горло
надо рвать за такое!
   -  Всем  видно,  как  Шемяка  судит!  -  подхватил  его  слова  откуда-то
вывернувшийся молоденький кузнец Мишанька Безмен. -  Он  же  из  душановской
своры, подглядчик.
   - Зачем же вы позволили ему судить? Знали  ведь,  что  он  подглядчик!  -
заволновался мичман.
   - По закону так, - беспомощно развел руки  Мишанька.  -  Первая  половина
игры - их судья, вторую половину будет наш судить.
   Зрители тоже  заметили,  что  судья  бессовестно  подсуживает  детинским.
Звонкие мальчишечьи голоса закричали:
   - Судью с поля!..
   Закричал судье, не вытерпев, и Мишанька Безмен:
   - Как посадник Густомысл судишь! Ты по-божьи суди!
   К нему подлетел конный стрелец с потным и злым лицом:
   - Заткни рот онучей, смерд! Не то пулей заткну!
   - Сунься, сунься! - тихо, но грозно сказали ему из толпы. - Завернем шею,
как кочету!
   Стрелец, опасливо оглядываясь и по-собачьи рыча, отъехал.
   На поле между тем заварилась ожесточенная схватка. Посадские бросились  в
очередную атаку на  ворота  Детинца.  Митьша  Кудреванко  с  мячом  ворвался
стремительно на штрафную площадку детинских. Можно было бить по воротам,  но
Митьша увидел,  что  Юрята  находится  в  лучшем  положении:  перед  Митьшей
крутились два детинских игрока. Он по-товарищески, великодушно уступил другу
удар по воротам, неожиданно передав мяч  назад,  Юряте.  Точно  приняв  мяч,
Юрята с силой пробил по воротам. Детинский вратарь поймал мяч, но  вместе  с
ним влетел в ворота.
   - Та-ама! - снова зазвенели высокие мальчишечьи голоса.
   А за ними взревело и все поле:
   - Та-ма!..
   - Ха! Слышали? - засмеялся Птуха. - И сюда пробрались священные  словечки
болельщиков. Кошмар!
   Митьша, услышав его голос, нашел мичмана глазами в толпе и подбежал.
   - Дядя Федя, где Серега? Мы пришли к попу, а вас никого нет.  Нам  трудно
без Сереги играть.
   - Вижу, и без Сережи справляетесь. Потом расскажу, - помрачнел Птуха.
   А зрители ликовали, били друг друга по плечам  и  целовались  троекратно.
Низенький сыромятник сорвал в восторге шапку и  подкинул  ее  высоко,  потом
сорвал шапку с Мишаньки и ее подкинул.
   - Эка голосят, как на  толчке!  Менялы  базарные!  -  со  злобой  выдавил
проезжавший стрелец.
   А посадские кричали издевательски ему вслед:
   - Кисло тебе, зелен кафтан? Взяли Детинец-то!
   - Взяли в потешной игре, - сурово оборвал крики седобородый, но дюжий и с
румяным лицом кузнец. - Только и всего! А Детинец стоит и кулаки нам кажет!
   - Верно дед говорит. Пора, спасены души, заправдашнюю  игру  начинать!  -
веско сказал сыромятник.
   - Только свистни народу! - подмигнул ему плотник. - Начнем!
   Птуха посмотрел значительно на Мишаньку. Тот улыбнулся понимающе в ответ.
   А на поле меж тем началась какая-то сумятица. Судья непрерывно свистел  и
указывал на мяч, поставленный им около  детинских  ворот.  Посадские  игроки
спорили с ним, он в ответ грозил им кулаком. Особенно горячился Митьша.
   - Что там такое? - не понял мичман.
   - Судья говорит, что Юрята был в положении  вне  игры,  когда  пробил  по
воротам детинских. Лжет судья. Митьша передал Юряте мяч назад. Я видел ясно.
   А поле,уже выло, ревело, стонало:
   - Судью на мы-ы-ыло!..
   Стоявшие впереди закрыли от мичмана поле, а когда они расступились, Птуха
увидел, что Митьша стоит на коленях, запрокинув голову,  и  старается  унять
кровь, лившуюся из носа.
   - Судья его кулаком в лицо! Сбил мальчонку с ног, окаянный! - завопили  в
толпе.
   Сразу наступила тишина на поле, переполненном 'народом, и  стало  слышно,
как канючит чайка над озером. И так же в тишине, молча,  люди  бросились  на
поле. Мичман побежал вместе со всеми. Еще на бегу он увидел, как  посадский,
схватив судью за бороду, задрал ему голову и заревел:
   - На небо погляди! Нас не стыдишься, бога постыдись!
   К  ним  бежал,  трепыхая  полами  кафтана  и  волоча  по  земле   бердыш,
спешившийся стрелец. Он кричал посадскому:
   - Брось! Слышь, говорю!  Ухайдакаю  лешего!  Стрельца  схватил  за  ворот
сыромятник и рванул назад.
   - Сунься только,  одним  мертвым  больше  будет!  Конные  стрельцы,  тоже
выскочившие на поле, хлестали народ плетками, кричали грозно:
   - Куды?.. Назад!.. Стой, говорю!..
   Юрятка, увернувшийся от плетки, зло ощерившись, запустил мячом в стрельца
и сбил с него шапку. Стрелец, вздернув коня на дыбы,  выхватил  из-за  пояса
пистоль и прицепился в мальчонку. Юрята, изогнувшись, проскочил под  конским
брюхом и юркнул в толпу. Стрелец со зла  выстрелил  в  мяч.  Мяч  зашипел  и
испустил дух.
   Тогда раздался первый яростный крик:
   - Бей стрельцов, кто в бога верует!..
   Мичман поглядел на Детинец. На стенах было  пусто.  Как  ветром  сдуло  и
цветные кафтаны, и яркие  платья,  и  зонтики.  К  воротам  крепости  бежали
мальчишки - игроки детинской команды. Их никто не преследовал.
   А на футбольном поле шла расправа с судьей-подглядчиком. Выломив  руки  в
локтях, его тыкали лицом в землю:
   - Суди по-божьи, собака!..
   - И не подглядывай!..
   - Не доноси посаднику, сучье вымя!
   Судья, выплевывая пыль, забившуюся в рот, выл по-звериному.
   Конные стрельцы, возвышавшиеся над толпой, сбились  в  кучу,  не  решаясь
кинуться на посадских. Дело-то пошло не на шутку! Затрещали плетни - из  них
выламывали колья; бабы с плачем закрывали ставни; во  всем  городе  отчаянно
лаяли собаки; в церквах набатно заклепали в чугунные била. И перекидывались,
как пожарные искры по ветру, тревожные и веселые слова:
   - Бунтуем, спасены души!..
   - Сподобил господь!..
   - Рушь Детинец!.. Оттыкай дыру в мир!..
   - Волным в мир выйти!..
   Стрелецкий урядник,  толстенький,  молоденький,  почти  мальчишка,  вдруг
взъярился. Он выдернул саблю из ножен и закричал, грозя ею:
   - Расходись! Нет вам, псам, ходу к Детинцу!
   Он пришпорил коня и запальчиво бросился  на  толпу.  Храпящая,  брызжущая
пеной лошадиная морда ткнула мичмана в плечо.
   - Соблюдай правила  уличного  движения!  -  рявкнул  Птуха,  отмахнувшись
кулаком, и попал лошади в лоб.
   Конь отчаянно затряс головой. Урядник выдернул пистоль, курок щелкнул, но
дал осечку. Мичман схватил всадника за  кушак,  сорвал  с  седла,  поднял  и
швырнул на землю.
   - В колодец его! - закричала толпа, срывая с урядника оружие.
   Его привязали к колодезному журавлю вниз головой и несколько раз  окунули
в колодец. Урядник плакал по-ребячьи и жалобно кричал:
   - Ребятушки, не губите! Подневольные мы!
   - Врешь! - отвечала толпа. - Вольной волей зеленый кафтан  да  берендейку
надел!
   Еще двоих стрельцов стащили с коней и принялись мять им  бока.  Остальные
зеленые кафтаны повернули коней и помчались к Детинцу.
   Посадские хлынули вслед за ними.
   3
   Птуха  еще  рассказывал,  а  около  них  стоял  уже  Будимир,  с   трудом
протолкавшийся через плотную толпу.
   - Получилось дай боже! - закончил мичман свой рассказ. - Начали футболом,
кончили восстанием.
   - И клич кликать не надо, и звать никого не надо. Весь Ново-Китеж  здесь!
- покачал головой Будимир.
   Людской девятый вал, хлынувший с футбольного  поля,  ударившись  о  стены
Детинца, остановился и забурлил. Ходила зыбь,  крутились  водовороты,  и  не
умолкали крики. Капитан разбирал отдельные голоса и видел  отдельных  людей,
Вот Псой Вышата кричит, тряся рваными дерюжными штанами:
   - Теперь держись, Детинец!  Жди  нас  в  гости,  придем  посадничьи  меды
пробовать!
   А не отходивший от него ни  на  шаг  Сысой  Путята,  почесывая  пузо  под
рубахой, говорил кротко и мирно:
   - И то! Порушить надобе это лукошко, Детинец, понимай.
   На них налетел с неожиданной яростью посадский,  похожий  на  апостола  с
иконы, споривший с Псоем еще в роще на Ярилином поле.  Задирая  апостольскую
бороду, Софроний начал выкрикивать визгливо:
   - Вы лбы о Детинец расшибете, нахвалыцики! Шумство и  озор  до  добра  не
доведут!
   Тогда взорвался вдруг мичман:
   - Что защищаешь, жлоб? Какая у тебя жизнь? Хуже турецкого святого живешь!
Посаднику галоши целуешь!.. Кошмар!
   Люди загудели:
   - Верно, мирской, говоришь! Святые слова!
   А Сысой засиял ему лучистыми ласковыми глазами.
   - Не гневись на него, Федя. Что с него возьмешь? Сидень Софроний ведомый.
Ватрушка, пра слово! Все за старину, за ветошь заступается.
   Откуда-то прикатили пустую  сорокаведерную  бочку,  и  на  нее  взобрался
Будимкр.
   -  Спасены  души,  тиха-а-а!  -  загромыхал  его  бас.   -   Что   высоко
подпоясались? Али драться собрались? Добре! Пора по Детинцу ударить!
   - Ай да Будимир! - заликовала толпа. - Широка борода, а душа молода! Веди
нас на Детинец!
   - Не я поведу. Без головы и руки-ноги вразброд  пойдут,  и  надо  нам  по
древнему, Степанушки Разина, обычаю выбрать походного атамана. Кого  водите,
хрешшоны?
   - Ты нам совет дай, кого выбрать! - закричали в толпе.
   - Степана мирского выбирайте! Он смыслом мудр и сердцем чист. Гож ли?
   - Гож, гож! - заревела толпа. - Кажи нам Степана мирского!
   - Полезай на бочку, - подсадил Будимир капитана, - покажись народу.
   Ратных влез на бочку, и люди закричали:
   - Люб, люб!.. Маленько знаем тебя!
   - Челом бьем, порадей, родимый!
   - Веди нас на Детинец, Степанушка!
   - И на отчину выведи!.. В мир!.. На Русь! Ратных смотрел на прокопченную,
землистую от голодовок, позеленевшую от цинги посадчину, и сердце его билось
взволнованно.
   - Коли  народ  выбрал,  отказываться  права  не  имею!  -  крикнул  он  и
поклонился народу. - За доверие благодарю, а только я сердитый. Что. думаю -
скажу, что сказал - сделаю, а споров да перекоров не терплю!
   - Послушны будем твоей воле! - кричал народ. - Атамань с  богом,  Степан!
Вот и второй у нас атаман Степан!
   - В помощь себе беру есаулами Будимира Повалу, лесомыку Пуда Волкореза  и
мирского Федора, вот этого! - указал он на Птуху, стоявшего около бочки.
   Мичман сразу подобрался и лихо сдвинул на затылок мичманку.
   - И это в твоей воле! - ответила толпа.
   - А вот знак власти твоей  атаманской,  -  протянул  ему  Будимир  кривую
длинную саблю в сафьяновых ножнах. -  Это  сабелька  старицы  Анны,  ею  она
царских воевод рубила. Мы, кузнецы, ее .храним.
   Капитан вытащил саблю наполовину из ножен и поцеловал ее.
   А в толпе кто-то нетерпеливый завопил:
   - 'Начинай воевать, атаман! Верховники в Детинце, как в горсти.  Их,  как
цыплят, лукошком накрыть можно. Начинай!
   - Хороши цыплята! Слухайте меня, спасены души! - полез на бочку Софроний.
- В Детинце собак-стрельцов близ тысячи. Несть числа! А с сильным бороться -
смерти искать!
   - Да спихните вы его с бочки! - заревела толпа. - По морде угодник, а  по
делам  негодник!  Откуль  же  близ  тысячи,  зеленых  кафтанов  едва   сотня
наберется!..
   - Беги от стен! - закричали в задних  рядах.  -  Счас  с  пищалей  шибать
начнут! И пушку ладят!
   - Трави запал! - долетела команда со стены.
   Детинские стены окутались пороховым  дымом.  Стрельцы  открыли  огонь  из
длинных, тяжелых пищ