Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
ам мягкую рухлядь девать? И кто ее копить будет? Богатей? Не было
таких. Бочки с медными и серебряными деньгами, что из миру привезли, старица
Анна меж всеми сходцами поровну, по-божески поделила. Они и теперь у нас в
ходу. Много ли своему, ново-китежскому, продашь, много ли ему нужно? Не
разбогатеешь, в богачи не выбьешься! Все были ровные, как пеньки в лесу. Вот
какая благодать в старопрежние времена была!..
Савва сделал глоток из кружки и, поморщившись, понюхал корочку хлеба.
- А управлялись, как я уже сказывал, вечем. Старица Анна такой порядок
установила. "Благовестник" загудит на толчке - весь город туда валом валит.
Посадник тихо так и смиренно у народа позволенья спрашивал: "Повелите,
хозяева, вечу быть?" Нельзя посаднику борзиться было. Его вече выкликало и
утверждало, он слуга народа был.
- А как же теперешний посадник - начал было Виктор.
- Об этом разговор у нас еще будет! - оборвал его Савва. - Теперешний,
Густомысл, дерзостен и лют вельми, за чужую бороду, как за свою, хватается и
на кнут щедрый, - почесал поп спину. - А в те поры шалишь, посадниче! У
старицы тоже власть большая была. Старица законы устанавливает, святую
православную веру блюдёт, а посадник ее именем управляет, чинит суд и
расправу. При них, при старице и посаднике, для совета и обсуждения дел
особливо важных есть Верхняя Дума из лучших людей ново-китежских. А тех
лучших людей старица указала поселить наверху, в Детинце, и начали называть
их верхними людьми, или верховниками. Одначе без строгости с народом нельзя,
ну и набрали старица и посадник десяток стрельцов, чтобы народ закон уважал,
в вере не шатался и лихими делами, татьбой да разбоем, не баловался. Да и
какие это были стрельцы, старики да полукалеки, что ни тк пашне, ни к
рукомеслу не способны. Да и то надо сказать, о разбоях и татьбе тогда не
слышно было. Разве что мальчишки на толчке калач стащут да пьяные около
кружала подерутся.
- Еще вот что скажите, Савва. Налоги в то время новокитежане платили
какие-нибудь? - спросил капитан.
- С тяглом легкость была! - отмахнулся Савва. - Не налоги, а добровольные
приношения. Кормлением называлось. Несли в Детинец кормы всякие, мясом,
птицей, рыбой, мукой, крупой да пивом и вином. Еще богу на свечки и масло
для лампад. Несли на кормление ее боголюбию старице, посаднику, дворне их и
старикам стрельцам. Это легко было! Много ли кормленщики съедят, пусть хоть
в три горла лопают!..
Поп помолчал, помрачнел и сказал торжественно:
- Преставилась старица Анна, к судилищу Христову отошла! Вечную память ей
новокитежане до сей поры кл икают. В бою орлица была, а в мирной жизни
светло-душна и народолюбива.
- Геройская была старуха и политически подкованная, - сказал задумчиво
Птуха. - А теперешняя ваша, Нимфодора, ведьма ведьмой!
- Не богохуль, сквернавец! - крикнул поп. - Она святая! Она первой в рай
войдет. Ужо будешь, богохульник, в аду горячую сковородку лизать, - с
угрозой посмотрел он на Федора.
- С маслом сковорода? - облизнулся дурашливо мичман. (Сережа засмеялся.)
- Тогда давай! Ладно, чеши, батя, дальше.
- Умре старица Анна, а при жизни своей нарекла себе наследницу. Привели
ее в собор и крестовидное выстрижение волос сделали. Постриг в монахини
называется. Имя ей монашеское дали - Секлетея. Потом в гроб положили, попы в
черных погребальных ризах со святыми упокой и вечную память ей, живой,
пропели. Умерла после этого Секлетея для мирской жизни.
- А что ваша старица делает? - спросил заинтересованно Сережа. - У нее
какая специальность?
- Эва, сказал: что делает? - покачал головой Савва. - Веру христианскую
блюдет, за нас, грешных, молится. Лежит в черном гробу, вокруг свечи и
лампады горят, а старица молитвы воспевает и наши грехи замаливает.
- Так все время и лежит? - не отставал от попа Сережа.
- Иногда встанет, на небо поглядит. Нет ли знаков?
- Каких знаков?
- Знаков конца земных наших мук. Боишься, чай, светопреставления?
- А вот и нет! - пренебрежительно выпятил губы Сережа. - Чихаю я со
свистом на ваше светопреставление!
- Хорошо, хорошо, на эту тему мы в другой раз поговорим, - поспешил
капитан замять разговор, начавший принимать опасное направление. -
Рассказывайте дальше, Савва.
- После Анны и Секлетеи и другие старицы Ново-Китежем управляли. Старица
Праскудия, при ней неурожай и голод великий были; Меропа - пожар великий,
весь город сгорел; Пестимея - открытие белого железа; лесомыки случайно
открыли; Голендуха - желтолицых людей пришествие. И другие старицы были, и
всякая загодя, смертного своего часа не ожидая, наследницу себе нарекала. А
умрет старица - наследницу и постригают. Иные совсем молодыми в старицы
постригались. Пестимее всего восемнадцать годочков было, любила она одного
парня, а ее постригли. Через два года с горя кровью плевать начала и в
одночасье умре.
- Весело! - мрачно обронил мичман.
- У Нимфодоры тоже, наверное, наследница есть? - . спросил Ратных.
- Обязательно. Дряхла старица наша. Анфиса, посадникова дочь, еще
ребеночком была, когда Нимфодора на нее указала и преемницей своей нарекла.
- Что? - вскочил Виктор.
- Эк, взвился как! - подозрительно посмотрел поп на летчика. - Шилом в
зад тебя торкнули, что ли?
Виктор облизал губы, словно собираясь заговорить, может быть, закричать,
но промолчал и медленно опустился на лавку. Он чувствовал, что у него вдруг
похолодели руки.
- Про стариц я все рассказал, буду о народе ново-китежском говорить, -
снова повел рассказ Савва. - Сказывал я уже, что жили наши предки вполсыта.
Нивка тощала, зерно выродилось, понурила ржица к земле тощие, тонкие
колосья. И всего-то колосьев в поле было, что волос на моей плеши. А как
освежить посевное зерно? И народ хилеть начал. Близкие с близкими роднились,
кровь в жилах застоялась, как вода в болоте. Бабы хиляков рожали, юноши, как
старики, горбились, морщинились. Тоже нужна была свежая кровь. И вымер бы
наш народ, коли бы не новое чудо божье... Ох, горлышко пересохло. Глоточек
бы!
Савва сделал не глоточек, а десять глотков и, взяв со стола новый камень,
поднял его.
- Зрите! Камень желт, и люди желтые спасенье нам принесли! При старице
Голендухе, в день успения пресвятой богородицы, привалили в город неведомые
люди. Меднолики, скуласты, узкоглазы, в халатах пестрых. Называли они себя
бурятцами, платили дань московским царям, а возмутились они против своего
владыки, коего называли тайша*. Он был зело свиреп, смерть и разорение
повсюду сеял. Ослабели бурятцы в бою против тайши, побежали, и прижал их
тайша к Прорве. А они, избавления себе не видя, через топь бросились, тонуть
начали. Вызволил их баран рогатый, вожак овечьего стада. Нюхом учуял он
тропу путаную, повел стадо, за стадом люди пошли, так и вышли они в
ново-китежские пределы. За барана выпить надо! - поднял поп кружку. - Пришед
в Ново-Китеж, бурятцы пали к ногам старицы Голендухи, плачут, просят не
убивать их. Не тронули их и пальцем, жить позволили. Забрали наши парни их
девок в жены, а бурятцы на наших девках поженились. И влилась свежая горячая
кровь в хилые жилочки Ново-Китежа. Стал от того народ наш маленько желтоват,
скуласт и узкоглаз. Ничего, все во славу божью! Великую радость принесли
бурятцы и нашим бабам. Какая бабе жизнь без буренушки-боденушки, без
телка-тпрусеня? А бурятцы коров с собой привели и бяшек-овечек. Тода начали
новокитежапе армяки, зипуны, кафтаны шерстяные шить и валенцы катать. Дело
много веселей пошло! А последняя радость та, что бурятцы свежее зерно
принесли, просо, ячмень, ржицу и пшеницу**. Ожили и нивы ново-китежские!
* Видимо, восстание забайкальских бурятов против тайши Дымбыла Галсанова.
1815 год.
** Буряты с XVII века вели полуоседлый образ жизни и занимались
земледелием.
- Значит, баран первый в мир путь открыл? - спросил серьезно капитан. - А
до этого и после прихода бурятов никто из новокитежан дорогу в мир не искал?
Поп поставил на стол пустую кружку и вытер губы ладонью.
- Как не искали! Всегда, во все времена, тосковали новокитежане по Руси
пресветлой, искали дыру в мир. Только искать-то приходилось таем, в украдку
от верховников. Старицы и посадники строгий запрет на это накладывали.
Наведут, мол, на богоспасаемый наш град царевых собак, воевод да бояр, и
конец тогда мирному житию. Дырников, что дыру в мир ищут, старица от церкви
отлучает, а посадник и кнутом на толчке отдерет через палача.
Торкались-торкались дырники - не нашли ходов через Прорву, и бросили искать,
и про Русь забыли.
- АН не забыли! - горячо вскрикнул Истома. - Как сказка радостная, как
песня нежная, печальная, вспоминалась народом наша Русь, родина наша. А как
Вася, брат мой названый, пришел к нам и рассказал о Руси, снова потянуло
народ в мир. То есть вот как потянуло!
- А Василий не пробовал искать дорогу в мир? - спросил капитан.
- И летом, и зимой, и в зной, и в мороз искал Вася выхода из здешней
духоты и темноты. Не нашел, - тихо закончил Истома. В голосе его была
болезненная горечь. - Искал все три года, что здесь жил.
- Три года! Полундра! - тихо ахнул Птуха. - Тогда дело - керосин.
Одесса-мама, увижу ли я тебя?
- А открылась дыра в мир неожиданно. С божьего дозволения! -
перекрестился поп. - И открылась не от нас, а с той стороны, оттеда, с мира.
- И давно это было? - подался капитан к Савве.
- Два с лишним года будет, - ответил поп.
- А кто открыл? Вы этих людей видели?
- Это нам неведомо. А только мирские с своей стороны дыру нашли.
2
Савва ребром ладони подвинул на край стола зеленый камень.
- Зеленый цвет - надежды цвет! А вышло так: на добро надейся, а беду жди.
Спросите: как народ догадался, что дыру в мир открыли? А вот как! Поднялась
вдруг в Детинце суетория! Не на вече, не на толчок, а в Детинец созвали
народ старица Нимфодора, посадник Густомысл и прочие верховники. И такую
речь повели. Идите, мол, людие, на Ободранный Ложок, копайте с усердием
белое железо и к нам несите, а за это получите в Детинце невиданные,
непробованные сладкие заедки, а окромя заедок, шелка, бархаты, атласы, ситцы
мирские. Новокитежане о шелках да бархатах только в песнях старинных, из
мира принесенных слышали. Всякому захотелось изюмцу сладенького мирского
попробовать и пряников, как снег белых, пожевать. А у девок и баб-дур глаза
разгорелись на мирские ситцы цветастые, на ленты в косы, на бисер цветной и
бусы стеклянные. Наволокла посад-чина в Детинец белого железа, а им вместо
мирских товаров шиш под нос! Ситцы, бархаты да ленты посадские только на
верховниках увидели, а им и пощупать не дали...
- Погодите-ка, Савва, - остановил попа капитан. - Если появились мирские
товары, значит, приходили сюда из мира люди? А кто приходил? Видели этих
мирских новокитежане?
- Не видели и не увидят! - отрубил поп. - Кто приходит, какой дорожкой
шли, тайна сия велика есть. Об этом спрашивать и говорить запрещено. Скажи
слово - палач Суровец язык в Пытошной вырвет!
- Так и молчат два года с лишним? - в недоумении развел руки мичман.
- И еще триста лет молчать будут! - с угрозой ответил поп. - Народ так
согнули - тише воды, ниже травы стал.
- Пытался Вася тех, из мира приходящих, перехватить, - сказал Истома. -
Округ Детинца дозоры густо ставил, муравей не проползет, а никого не
перехватили. Будто они по воздуху перелетели или под землей в Детинец шли.
Из Детинца тоже никуда никаких засылок не было.
- А вы не перебивайте меня, не то говорить перестану, - обиженно
поморщился Савва. - Понял народ, что дыра в мир открылась не про его честь,
что обманули его, и поднялся на дыбки, заворчал, а потом и взревел! Василий
Мирской, окаянная душа, подбил посадчину на непокорство. Созвали посадские
старосты самозванное вече, без старицы, посадника и Верхней Думы, и
установили:
не копать белое железо и в Детинец не носить. А слово вече - слово божье.
Поп опрокинул налитую кружку, но попал не в рот, а на бороду. Он был уже
пьян. Отжимая бороду, он завопил слезливо:
- О владыки детинские, пиявицы мирские! О мучители всенародные! Ждет вас
огнь адский, стон и скрежет зубовный!
- Не вопи, старый таратор! - гневно сказал Истома. - Знаем тебя! И богу
молишься, и черту не грубишь! Сказывай далее поведание.
- Сказываю, внучек, сказываю, - сник поп. - Почуяли детинские верховники,
каким ветром от народа потянуло, и начали опору себе искать, стрельцов
набирать. Сотню с лишним набрали, и таких ухорезов да сорвиголов, что мать
родную не пожалеют ради сытых кормов, "арки пенника да нарядного кафтана из
мирского сукна. Поселили их в Детинце, огненным боем, пищалями и пистолями
вооружили. Еще при старице Голендухе нашли у нас серу, селитру и порох стали
делать. А посадским пороховое зелье издавна запрещено было делать, да и не
умеют они. А почему, спрашивается, Детинец в драку полез? - подняв палец, с
пьяной серьезностью спросил Савва. - А вот, слышь, почему! Прежде много ли
детинским нужно было? Щи с говядиной, пирог с грибами, жбан квасу да холст
на рубаху. Ну, для чести еще соболь на шапку или лису на шубу. И это давали
без принуждения. А как мирские товары появились, у детинских жадность в
сердце разгорелась. Давай бархат, давай диковины мирские, чтобы посадские
люди завидовали. Ежели верховник не в бархате, ему, мол, и чести нет. Друг
перед другом, а более перед посадской голью нарядами мирскими хвастают,
нарошно дегтем бархат мажут. Гляди, мол, какой я богатый, а ты и сермягу
свою бережешь.
- Как началась торговля с миром, так и опустилась на народ тонкая сеть,
невидимая, - сказал печально Истома. - Опутали народ! Пытался брат мой
названый Вася порвать эту цепь, да!.. - замолчал Истома на полуслове и
махнул безнадежно рукой.
- Говорил уж я, что прежде новокитежане, как пеньки, все ровные были, -
продолжал поп, - а теперь детинских гордыня обуяла. И всего-то их,
верховников детинских, семей десять, от силы пятнадцать. И все старая чадь,
из родов разинских есаулов да сотников. Они сразу в древние еще века, в
отделе жить стали, но все же над народом не возвышались, ровней с посадскими
себя считали. А теперь у них богачество! Теперь такой порядок пошел: что
старица, посадник да Верхняя Дума приговорили, то стрелецкая сабля да пищаль
исполнить заставят!
Птуха запыхтел, надувая щеки:
- Вы разинские внуки? Или что?
- Терпеть надо, - вздохнул поп. - Кого господь возлюбит, тому горести и
невзгоды посылает.
- Вас, новокитежан, господь бог ну прямо обожает. Все шишки на вас
валятся.
Савва обиделся и, срывая злость на внуке, крикнул:
- Чадик зажги! Во тьме и кружку мимо рта пронесешь!
3
Истома зажег чадик, плошку с топленым салом. Штопор жирного дыма
потянулся к потолку. Крошечное пламя освещало только стол и лица сидевших за
ним людей. А дальше стояла тьма, где шуршали тараканы и пищали мыши.
- Ты, батя, брось! - зло сказал попу Птуха. - Вокруг да около крутишь.
Давай ближе к ветру! Про белое железо говори!
- Тебя еще не хватало! - прихлопнул поп ладонью таракана, панически
мчавшегося через стол. - А что белое железо? О нем сказ короткий. Истинно
дьявол, а не лесомыки нашли его в Ободранном Ложке. Это еще когда было! При
старице Пестимее, до прихода к нам бурятцев. То никому не нужно оно было, а
то вдруг давай, давай! Вам оно нужно, мирским. А на кой ляд, спрашивается?
Бывало, из него свистульки ребятам отливали или бусы девкам... Ой, попаду я
из-за вас на плаху! - всплеснул поп руками. - Запрещается ведь о белом
железе рассказывать.
- Это не золото ли? - спросил осторожно Виктор.
- Какое тебе золото! - отмахнулся поп. - Золота в Ново-Китеже почти и
нет. Было маленько, что предки наши из мира принесли. Да износили его. О
золоте у нас только в сказках говорят. Однако белое железо, как и золото,
ржа не берет.
Серые глаза капитана стали вдруг особенно внимательными.
- Ржавчина не берет? Так, так... А вид у него какой?
- Название - белое железо и видом беловатенькое. Тяжелое! На много
тяжельше черного железа.
Ратных опустил заблестевшие глаза и спросил спокойно:
- Нельзя ли посмотреть на ваше белое железо?
- Чего захотел! - Поп даже отшатнулся. - Во всем городе крупинки не
найдешь!..
Он почесал в грязной бороде, потер ладонью мясистую лысину и продолжал
раздраженно:
- Кончать поведание буду, спать время. На чем я остановку сделал?..
Вспомнил! Вот он, белый камень, - поднял Савва со стола белую гальку. - И
хотел бы про него забыть, да разве забудешь! В те поры, как отказались
посадские белое железо копать, верховники придумали новую погонялку, на соль
лапу наложили, приказали соль посадским не продавать, а всю ее в Детинец
везти, под охраной стрелецкой. Чуешь? А дорогу за соляным обозом вениками
подметают, чтобы ни порошинки соли людям не попало. И объявлено было, что
соль только в обмен на белое железо будут давать.
- Погибает народ без соли, - печально сказал Истома. - Десна у людей
гниют, смрад изо рта идет, зубы, как скорлупки ореховые, люди выплевывают. -
И, помолчав, добавил: - Тогда и поднял Вася посады па . бунт.
- Поднял твой Вася да и уронил! - хихикнул поп. - Он только еще
замахивался, а Детинец ударил со всего плеча! Васька Мирской и другие
бунтарские главари сидели ночью в кузнице, мозговали, как утром идти на
Детинец, соль и волю добывать, а зеленые кафтаны той ночью налетели на
посады. Кровь полилась по улицам святого нашего града. Ручьями полилась.
Истома вытащил из шкафчика книгу "Поведания", положил ее на стол поближе
к чадику, нашел нужную страницу и начал читать:
- "Верхние люди со старицей и посадником в Детинце заперше сидели, а
стрельцы, вся сотня, сели на конь. И бысть в городе сеча злая, избиваша
стрельцы посадских, даже старцев и сущих младенцев не щадя. Зане не смей
бунты кипятить противу ее боголюбия старицы, владыки посадника и лучших
верхних людей".
Истома закрыл книгу и увидел испуганные глаза Сережи. Капитан сидел
понурясь, глядя в пол. Виктор побледнел так, что побелели даже губы. Птуха
вздыхал тяжело и трудно, словно задыхался.
- А что с Василием? Убили его стрельцы? - поднял голову Ратных.
- Стрельцы порубили саблями в кузнице всех бунтовских атаманов, а Василия
в полон взяли, хотели пытать его, - ответил Истома. - Посадили в Пытошную
башню, а пытать не доспели. Друзей у него много было. Ночью они к башне
подкоп сделали, освободили Васю. Бежал он из города, а до мира не дошел.
Зима была, а через Прорву и зимой ходу нет. - Истома помолчал. Он сидел,
крепко прижав к себе Сережу и глядя куда-то в тьму избы. - Брели наши
лесомыки по тайге, собаки их остановились над сугробом. Лаяли нехорошо.
Разрыли лесомыки сугроб, под ним Вася лежал. Загнал его Ново-Китеж в снежную
могилу.
- И поделом! Речено бо в пророцех: "Подъявший меч, от меча и погибнет!" -
торжественно сказал поп. - А после ночного побоища мертвых с камнями за
пазухой в Светлояр валили, в ершову слободу раков ловить. И доселе, как
северяк подует, волну великую разведет, так батюшка Светлояр, гневясь,
починает на берег кости людские кидать.
Сережа испуганно посмотрел на темное окно и прижался к Истоме. Но,
застыдившись, отодвинулся немного.
- Не токмо людям языки рвали