Мих. Зуев-Ордынец 
   СКАЗАНИЕ О ГРАДЕ НОВО - КИТЕЖЕ 
 
   Роман приключении
 
   Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают  на  свете;  редко,  но
бывают.
   Н. В. Гоголь
   Рисунки Н. Кочергина
 
   ИЗДАТЕЛЬСТВО "ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА"
   МОСКВА 1970
 
   Книга, которую вам предстоит прочесть, - историко-приключенческий  роман.
Его  герои,  наши  современники,   оказываются   в   совершенно   необычной,
фантастической ситуации: случай сталкивает их с людьми, как будто  вышедшими
из прошлого. Однако не думайте,  что  вы  будете  читать  книгу,  в  которой
"машина времени", послушная автору, переносит вас в глубь  веков.  Нет,  все
обстоит и проще и сложнее одновременно.
   Но как - об этом расскажет сама книга.
   Автор романа  -  Михаил  Ефимович  Зуев-Ордынец  -  один  из  зачинателей
советской приключенческой литературы.
   Его перу принадлежат многие приключенческие и  исторические  книги:  "Гул
пустыни" - о Средней Азии; "Последний год" - о русских колониях  в  Северной
Америке; "Хлопушин поиск" - о пугачевщине на Урале, и другие.
   Призвание писателя-приключенца Зуев-Ордынец видел в том, чтобы  открывать
интересное, уметь искать необычное в обыкновенном.  Где-то  среди  обыденных
дел, примелькавшихся событий, привычных фактов  невидимая  для  равнодушного
взгляда вьется чудесная тропа приключений.
   Многие годы шагал писатель этой тропой. Он странствовал по нашей  Родине.
Шел  сибирской  тайгой,   каракумскими   песками,   белорусскими   болотами,
казахскими 'степями и ямальской тундрой. Карабкался по горным тропам  Урала,
Кавказа и Ала-Тау. Избороздил четыре моря, плавал по Иртышу, Чусовой,  Волге
и Амударье. Шел пешком, ехал на лошади, на верблюде, мчался на оленях  и  на
собаках. Летал на самолете, плавал на пароходе,  на  каспийском  туркменском
паруснике, на сибирском ботике и на амударьинском каюке.
   "Писать о красочном разнообразии  нашей  Родины,  о  безбрежном  море  ее
кипучей жизни, о ее людях, разных в  своем  труде,  действиях,  стремлениях,
обычаях и в то же время удивительно схожих в  богатстве  их  душ,  -  так  я
понимаю творчество приключенческого  писателя",  -  говорит  Зуев-Ордынец  в
предисловии к одной из своих книг.
   Много творческих замыслов вынашивал писатель. Но  преждевременная  смерть
прервала его жизнь и работу.
   Регине Валерьевне Зуевой-Ордынец с глубокой благодарностью за помощь,  за
творческий союз посвящает
   Автор
 
 
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
   ФРОНТОВЫЕ ТОВАРИЩИ
   Глава 1 ТУШИНСКИЙ АЭРОДРОМ
   Это присказка покуда, Сказка будет впереди.
   А. Твардовский. "Василий Теркин"
   1
   Казалось, вся Москва устремилась в Тушино. Отчаянно звенели переполненные
трамваи, сигналили на разные голоса троллейбусы, гудели пригородные  поезда.
В  одну  сторону,  без  встречного  движения,   неслись   сплошным   потоком
автомашины: и  дряхлые  ветераны  московских  улиц,  потрепанные  "фордики",
"линкольны",  "бенцы",  и  отечественные  "эмки",  "газики",   и   фронтовые
"виллисы", и только что появившиеся на свет, с еще не снятыми ограничителями
"Москвичи" и "Победы". Между автомобилями тарахтели мотоциклеты, по  обочине
бесшумно неслись велосипеды, а по тротуарам шли толпы пешеходов. И  вся  эта
лавина катилась к Тушинскому аэродрому.
   Против  села  Щукино,  где  Волоколамское  шоссе  поднималось  на  крутой
взлобок, остановилось, обессилев, такси - ветхая, даже лохматая какая-то  от
старости "эмка", с простреленным, в лучеобразных трещинах ветровым  стеклом.
Побывала, видимо, на фронте и вернулась, хоть и калекой, в  ряды  московских
трудяг-такси. Сидевший рядом с водителем генерал-майор удивленно спросил:
   - Что случилось? Капризничает "старуха"?
   - Вот то-то что "старуха"! - со сдержанной яростью ответил водитель. - На
пенсию ей пора. Мешок металлолома, а не машина!
   Он вылез из кабины и нырнул под капот, Генерал тоже вышел на  асфальт  и,
повернувшись спиной к шоссе, начал любовно  глядеть  на  Москву,  отсюда,  с
пригорка, видную хорошо и далеко. Залитая утренним августовским солнцем, она
словно улыбалась, радостно. А ведь совсем еще недавно, какие-нибудь года два
назад, на ее улицах, пропахших  тоскливой  гарью  пожарищ,  грохотали  залпы
зениток, стоявших в городских скверах, а в небе подвывали бомбардировщики  с
черными крестами на крыльях.
   - Готово, товарищ генерал, уговорил нашу "старуху".  Поехали!  -  крикнул
водитель, захлопывая капот.
   Генерал шагнул к машине и остановился. Спокойное, крепкой кости лицо  его
дрогнуло. Глубокое волнение, удивление и радость отразились на нем.
   Лавина мчавшихся по шоссе машин, поднимаясь  на  взлобок,  сбавляла  ход.
Мимо "эмки" в двух шагах медленно проехал "виллис", густо измазанный мазутом
по брезентовому борту. На заднем сиденье "виллиса" был только один  человек,
сухой, мускулистый,  подобранный,  в  морском  кителе  и  мичманке  с  тупым
нахимовским  козырьком,  как-то  особенно  лихо  сдвинутой  на   бровь.   Он
равнодушно скользнул по генералу взглядом цыганистых, с  синеватыми  белками
глаз, а генерал бросился за  "виллисом",  закричав  пересохшим  от  волнения
голосом:
   - Птуха!.. Федор Тарасович!.. Мичман!..
   Но "виллис" уже заслонили проезжавшие машины.
   Генерал кинулся к такси и крикнул водителю:
   - Видел "виллис", измазанный мазутом? Гони за ним! Догонишь - что  хочешь
с меня спрашивай!
   - Сегодня без обгона, товарищ генерал,  -  сказал  опасливо  водитель.  -
Верная неприятность от ГАИ!
   - Давай, давай!  Не  отставай  хотя  бы.  Ко  входу  на  аэродром  вместе
подскочим, и то хорошо. Я его тогда при входе перехвачу!
   Дряхлая "эмка" по-молодому рванулась вперед, азартно дребезжа и мотором и
кузовом.
   - Кого перехватите? Украл он у вас что-нибудь?
   - Почему - украл?  Да  боже  ж  ты  мой,  я  Птуху  ищу!  Мичмана  Птуху,
понимаешь?
   Водитель ничего не понял. А генерал подумал, волнуясь:
   "Это был Птуха! Я же ясно видел. Мичманок ты мой дорогой! Гроза морей!  И
глаза цыганские, и мичманка нахимовская. Да чего там - все его!"
   - Куда? Вход и слева и справа! - нетерпеливо спросил водитель.
   - Эх, мать честная! Давай вправо! - отчаянно воскликнул генерал.
   Мелькнули клумбы, цветники, газоны, и открылась взору ширь аэродрома. Над
вышкой Центрального аэроклуба призывно развевались  сине-желтые  авиационные
флаги.
   Сунув водителю крупную  бумажку,  генерал  бегом  припустился  к  входным
турникетам. Но здесь была пробка.  Только  через  полчаса  нажимавшие  сзади
вытолкнули генерала на аэродром. Он подошел к канату, за которым уже  сидели
на траве зрители. Перед ним было море голов. Разве найдешь здесь Птуху?
   "Надо Косаговскому написать. Птуха, мол, отыскался, вышел из Ново-Китежа.
- Генерал взволнованно вздохнул. - Нет, подожду писать. Он, конечно, спросит
про Анфису. А что я ему отвечу? Надо прежде мичмана отыскать и узнать у него
все досконально. Зачем раньше времени трепать Виктору Дмитриевичу нервы!"
   2
   Небо загудело, запульсировало, заревело  от  ударов  мощных  пропеллеров.
Гул, как пальцами, давил на барабанные перепонки. С железобетонной  взлетной
дорожки.   поднимались   многомоторные   бомбардировщики.   Взлетев    после
стремительного разбега, они пошли над аэродромом плотными колоннами. Это был
великолепный и грозный воздушный марш.
   Проводив бомбардировщиков взглядом, генерал-майор Ратных опустил глаза на
аэродром, на зрителей. Безнадежно смотрел он на бесчисленные  кепки,  шляпы,
береты, фуражки различных фасонов. Он все еще искал  лихую  мичманку  Федора
Птухи.
   Безнадежное дело! Не найти!
   "А вышел ли Птуха из Ново-Китежа? Ведь город горел со  всех  концов,  как
огромный костер. И в тайге  начался  пожар,  а  новокитежане  со  скотом,  с
телегами бежали от пожара. Видели мы это с самолета.  Может  быть,  и  Птуха
погиб в этом пожаре? Нет, он дня на три позже пришел в Ново-Китеж. Наверное,
голое пожарище нашел на месте города. А самолеты, высланные из Читы, увидели
только выжженную на многие километры тайгу. Сесть нельзя было. И никто им  с
земли сигналов не подавал. А все же вышел мичман в "мир", на Большую  землю.
Его я видел на шоссе в "виллисе". Ошибки нет! Он где-то здесь, может быть, в
двух шагах!.."
   Над аэродромом по-прежнему ревело небо. В  вышине  стремительно  носились
реактивные истребители, погнавшиеся за бомбардировщиками. Начался  воздушный
бой. Горький, едкий дым сгоревшего бензина повис в безветренном небе.
   А генерал почувствовал вдруг запах другого дыма,  дровяного,  смолистого.
Он  валился  из-под  крыш,  из  окон  и  дверей  топившихся  по-черному  изб
Ново-Китежа.
   Воспоминания обступили его, и годы медленно пошли назад,  в  невозвратное
прошлое.
   Глава 2 ФРОНТОВЫЕ ТОВАРИЩИ
   Давайте вспомним все, что нам знакомо...
   М. Светлов, "Двадцать лет спустя"
   1
   Странно, но прежде всего вспомнилась почему-то  дверь,  аккуратно  обитая
желтой клеенкой, с беленькой кнопочкой  электрического  звонка.  И  едва  он
прикоснулся к кнопке, дверь моментально  открылась,  словно  его  ждали.  На
пороге  стоял  мальчуган,  белобрысый,  с  коротко  остриженной  головой,  с
облупившимся от ветра носом, с глазами темно-синими, веселыми и озорными,  в
длинных и пушистых ресницах.
   - Вам кого? - весело и дружелюбно спросил мальчуган.
   - Летчик Косаговский здесь живет?
   - Здесь. - Мальчуган посмотрел на зеленые петлицы с красной  "шпалой".  -
Вы, значит, пограничник, товарищ капитан?
   - Так точно! - шутливо вытянул капитан руки по швам. - А  ты  кто  таков,
добрый молодец?
   - Сережа Косаговский.
   - Сын Виктора Дмитриевича?
   - Нет, - засмеялся Сережа. - Виктор мой брат. Входите,  товарищ  капитан.
Витя дома, - посторонился он в дверях.
   Но пройти капитану мешала  собака,  сидевшая  рядом  с  Сережей.  Хорошая
собака! С черной блестящей короткой шерстью, узкой  мордой,  широкой  грудью
бойца и смелыми,  бесхитростными  глазами.  Ее  словно  вымазанный  в  саже,
лоснящийся нос морщился от  удовольствия.  Наклоняя  голову  то  вправо,  то
влево, собака внимательно рассматривала нового человека. Видимо, она  любила
новые знакомства.
   - Твоя или братова? - спросил капитан.
   - Моя. Я Женьку месячным щенком выменял у одного мальчишки  за  коллекцию
марок. А марки знаете какие были? Аргентина с парусником, Аден с верблюдом и
французская Гвиана! На тренировку его вожу в клуб служебного  собаководства.
Женька уже многие команды выполняет.
   - Доберман-пинчер? - пригляделся к собаке капитан.
   - Что вы! - засмеялся Сережа. - Типичная  дворняга.  Уши  лопухом,  хвост
крючком.
   Хвост у Женьки действительно подгулял:  не  был  отрублен,  как  положено
доберману, и завернулся кренделем,
   - Точную справку дам, - донеслось из глубины  квартиры.  -  Обман-пинчер!
Слыхали о такой породе?
   Капитан поднял глаза. В передней стоял, широко расставив  ноги,  высокий,
стройный человек. Капитан успел разглядеть лишь темно-синие, как и у Сережи,
глаза в таких же длинных и пушистых ресницах да еще буйные белокурые волосы,
свисавшие на лоб.
   Капитан мягко шагнул в переднюю.  Он  был  в  легких  летних  брезентовых
сапогах.
   - Капитан Ратных, Степан Васильевич.
   Летчик поправил накинутый на плечи синий  китель  гражданской  авиации  и
протянул руку.
   - Очень  приятно.  Проходите  в  комнату.  Садитесь.  Чем  могу  служить,
капитан?
   - Ваш самолет - борт "№ 609"? - Капитан  говорил  с  протяжным  сибирским
оканьем.
   - Предположим.
   - Возьмите меня, Виктор  Дмитриевич,  на  ваш  самолет.  Прихватите,  как
говорится, на попутной.
   - А поллитровка за левачок будет? - улыбнулся летчик.
   - Как полагается!  -  улыбнулся  и  Ратных.  Оба  посмеялись,  но  скупо,
осторожно прощупывая друг друга взглядами. И сразу понравились друг другу.
   - Почему такая спешка? - продолжая улыбаться, спросил Косаговский.
   - Обязан быть немедленно на заставе. Летчик стал серьезным.
   - А вы знаете, с каким грузом я лечу?
   - Знаю. Груз неприятный, взрывчатка. И в случае чего... из  нас  рубленая
колбаса? - Капитан снова засмеялся. - Но я  все-таки  с  вами  полечу,  если
возьмете.
   - Без детонаторов  взрывчатка  не  взорвется,  а  капсюли  мы  не  берем.
Запрещено  их  вместе  перевозить.  Только  я  лечу  до  Балашихи,  до  базы
"Взрывпрома". А от Балашихи до границы еще черт те сколько!
   - От Балашихи я своими средствами доберусь.
   - Тогда так! - Косаговский потер бритый подбородок. - Я не возражаю, но и
разрешить не могу. Просите ответственного дежурного по аэродрому.
   - Был уже у него. Вот письменное  разрешение...  Батюшки!  А  это  у  вас
откуда? - Капитан удивленно  смотрел  на  стоявший  в  углу  широкий  меч  в
лакированных ножнах  с  длинной  рукоятью  без  гарды.  -  Это  же  японская
офицерская сабля. Самурайский меч!
   - Это Сережкино оружие. Он им лопухи и крапиву беспощадно рубит.
   - Витя, его с Халхин-Гола привез! - гордо сказал Сережа.
   - Вы халхинголец?! - воскликнул капитан. - Где воевали?
   - На Баин-Цаганском плацдарме. На бомбардировщиках.
   - Северо-восточную переправу вы бомбили?
   - Было такое дело.
   - Видел ваш удар. Блиндажи дыбом, артиллерийские позиции дыбом!  Самураям
даже омомори не помогли.
   - Вот вам и омомори, - снял Косаговский с этажерки крохотного  бронзового
идола. - На каждом самурайском самолете их по десятку висело.
   - Выходит, мы с вами фронтовые товарищи? - Капитан любовно  посмотрел  на
летчика.
   - Выходит, так, - весело ответил Косаговский. - Вы, я вижу, меченый. Где?
На границе? А может быть, там?'
   Ратных потрогал правое ухо, сморщенное, будто завязанное в узелок. От уха
шел к глазу шрам.
   - Там, в степях, около озера Самбурин. В тылу Южной группы.
   - В тылу? Ах да, вы же пограничник. И вам работа нашлась?
   -  Работы  по  горло  было.  Вместе  с  самураями  полезли  в   драку   и
белогвардейцы-эмигранты. В тылах нашей Южной группы появилась  диверсантская
конная  банда  Колдунова,  бывшего  унгерновского  ротмистра.  Ликвидировать
Колдунова  послали  сводный  конный   отряд;   в   него   входили   эскадрон
пограничников и эскадрон монгольских цириков. Этим отрядом я  и  командовал.
Загнали мы колдуновскую банду в камыши  озера  Самбурин.  Сидят  они  там  и
постреливают. У них богато ручных пулеметов было. Надоела нам эта волынка, и
подожгли мы камыши. Вылетели колдуновцы в степь - мы им навстречу. Сшиблись!
Большинство колдуновцев на месте лежать осталось, но и наших полегло немало.
А мне с самим Колдуновым схлестнуться пришлось. Сначала Колдунов налетел  на
меня, выстрелил из маузера. Целил он мне  в  голову,  да  чуть  промахнулся.
Только вот корноухим меня сделал. А я его саблей достал. Рубанул! Но все  же
он ускакал, только маузер свой потерял.
   Ратных  замолчал.  Молчал,  задумавшись,  и  летчик.  Перед  глазами   их
стелилась желто-серая монгольская степь, горели над нею тревожные  полосатые
закаты, мутный Халхин-Гол извивался между сопками, и  посвистывали  тоненько
под ветром речные камыши. А на горизонте  высился  мрачный  массив  Большого
Хингана.
   - Да, два года прошло, а все еще стоит в  глазах  Монголия!  -  задумчиво
произнес наконец Косаговский. - Давайте-ка, Степан Васильевич, раздевайтесь,
чаю попьем. Сережа, живо чайник на плиту!
   - Только, чур, без меня про войну не рассказывать! - взмолился  Сережа  и
помчался, подпрыгивая, на кухню. Женька, трепыхая ушами, побежал за ним.
   2
   Когда гость расположился на уютном диванчике, Косаговский сказал:
   - По всему, по фамилии и по оканью, видно,  что  вы,  Степан  Васильевич,
сибиряк.
   - Коренной сибиряк! Чистокровный гуран*, забайкалец. Прадеды мои  из  тех
ратных людей, что со славным  землепроходцем  Василием  Поярковым  пришли  и
обжили дикие земли на рубеже с Поднебесной империей.
   * Гуран - лесной козел.
   - А я белорус. Сюда вот военная служба занесла. Ратных кивнул  головой  и
посмотрел на часы.
   - Запаздывает что-то мой дружок! Виктор Дмитриевич, вы  уж  простите  нас
великодушно за бесцеремонность: мы с Федором Тарасовичем Птухой договорились
у вас встретиться.
   - А, мичман! Летал он со мной на Балашиху. Перевозил взрывчатку. И в этот
рейс летит.
   - Ну да. Он-то мне и посоветовал обратиться к вам.
   - А где вы с ним познакомились?
   - На Халхин-Голе. Он тоже там порох нюхал.
   - А я и не знал! - весело воскликнул летчик. - Ну  и  счастливый  сегодня
день. Собирается боевое братство! Он тоже пограничник?
   - Нет, он бывший мичман Тихоокеанского флота. Так сказать, пенитель моря!
По специальности минер-торпедист. А познакомился я с  ним  в  Баян-Бурде,  в
полевом хирургическом госпитале.
   - Подорвался?
   - Не то чтобы подорвался, а руку  себе  покалечил.  Помните  единственный
понтонный  мост  японцев  через  Халхин-Гол?  В  июле,  во  время   большого
наступления противника, мост этот мы взорвали. Для  этой  операции  прислали
минеров Тихоокеанского флота и Амурской  флотилии.  Мичман  в  чем-то  чуток
просчитался, и ему доской, как топором, отрубило два пальца  левой  руки.  -
Капитан поднял левую руку и показал, какие  пальцы  оторвало  мичману.  -  В
Баян-Бурде, в госпитале,  он  закатил  такой  скандальчик,  что  я  невольно
обратил на него внимание. Врач ему говорит: "В Читу вас  завтра  эвакуируем.
Вы теперь к строю негодны, у вас двух  пальцев  недочет".  Эх,  как  взвился
мичман!  "Для  моего  минерского  дела,  говорит,  и  трех  пальцев  хватит!
Перевяжите меня поскорее, и я пойду. Мне  в  команду  спешно  нужно.  У  нас
сегодня сапоги выдают".
   - Выписали? - заинтересованно спросил Косаговский.
   - Нет, конечно. Но и в Читу не  отправили.  Два  раза,  когда  транспорты
формировались, он прятался. Махнули на него рукой! Койки наши в  юрте  рядом
стояли, а на госпитальных койках соседи, сами, поди, знаете, либо  надоедают
друг другу до чертиков, либо дружбу заводят. Вот мы и подружились с Федором.
Хороший мужик!
   - А теперь он снова, на взрывной работе?
   - Снова. "Не могу, говорит, бросить свое веселое ремесло".
   - Вот именно "веселое"! - подхватил Косаговский. -  Вы  заметили,  Степан
Васильевич, что люди  опасных  профессий  всегда  влюблены  в  свою  работу.
Возьмите водолазов, верхолазов, шахтеров...
   - Летчиков! - подмигнул Ратных.
   - А какая у меня опасность? - искренне удивился  летчик.  -  Обыкновенный
воздушный ломовик.
   Сережа принес из кухни чайник.
   Наливая  капитану  крепкий   коричневый   чай,   Косаговский   застенчиво
улыбнулся:
   - Правда, в нашей работе всякое  бывает.  Авиация  у  нас  легкомоторная,
местного значения и специального назначения. А  это  значит,  в  любую  щель
обязаны пролезть и на пятачке приземлиться.
   - Значит, и вынужденные посадки бывают, и аварии, и  блуждания  по  дикой
тайге?
   - Вообще-то бывают, но очень редко. Вот у меня случай  был.  Летел  я  по
незнакомой трассе, над сопками, и хвост самолета  зацепился  за  стланик  на
вершине сопки. С этим украшением я и прилетел на аэродром. Знаете,  как  мне
влетело за это от начальника отряда? Легче на вынужденную идти!
   Виктор откинул со лба волосы и засмеялся, по-ребячьи сморщив нос.
   В передней раздался звонок.
   - Это Птуха, - сказал капитан.
   Сережа помчался открывать.
   3
   Дверь в переднюю Сережа не закрыл, и видно  было,  что  вошел  человек  в
черном клеенчатом реглане 'мичманке с узеньким нахимовским козырьком, сухой,
мускулистый, подобранный и до краев налитый веселой, звонкой силой.  Были  в
нем та подтянутость и щеголеватая точность, тот необъяснимый  флотский  шик,
который свойствен только военным морякам.
   Сережа замер от восторга. Восторг его дошел до предела, когда Птуха  снял
реглан, а под ним оказался морской китель с якорьками на золотых пуговицах и
со значком торпедиста на рукаве - красной морской торпедой в золотом  круге.
Не смог моряк - духу не хватило - сменить китель,  реглан,  мичманку,