Ребята были почтительны, как того требовали
традиции, но в глазах светилось любопытство.

Иван ответил на приветствие и двинулся внутрь двора.

- Где мудрейшие? - осведомился он, поглядывая на затянутое тучами небо.

- Да с отроками в лесу, должно быть, - так же с сомнением глядя на небо,
ответил старший кашевар.

Тут Иван почувствовал взгляд и обернулся. Сыч стоял у края поляны и
улыбался одними глазами.

- Давно не был, брат Волк, - тихо сказал он, когда Иван подошел вплотную.

И это был первый раз, когда Вещий Олег назвал его братом. Они постояли,
испытывая удовольствие от того, что стоят рядом друг с другом, потом Сыч
спросил:

- Душой отойти приехал или за советом?

- И то и другое, мудрейший. - Иван обвел взглядом поляну: - Красоту-то
какую навели! Сыч кивнул:

- То из новых паренек. Художник. Мастерская у него была. По заказам
работал. Его и прижали, да так, что хоть в петлю. Мальчишечку, от роду двух
годков, выкрали. Жену машина переехала.

Иван удивленно покачал головой:

- Это за что ж такое зверство?

- Сначала денег хотели, а потом, хуже зверя дикого, человечья злоба
открылась. Он наперекор им пошел, вот они его в мученики и выбрали. И чем
могли, добить пытались. Он ведь руки на себя наложил, поехал в лес, машину
на пригорок поставил, камень на тормоз приладил, залез на крышу, веревку
через ветку перекинул да на шею. Потом опустился на капот и ну машину
качать. Камень упал, машина тронулась, и он повис. Так бы и помер, да
только Map на него наткнулся. Он ноне часто из своего леса вылезает.
Почитай, каждый месяц. Так вот он парня с дерева снял и по глазам прочитал.
Чем уж парень его сердце дрогнуть заставил, не ведаю, однако Map его в
сторожку принес и на старейшину оставил. Парень-то первое время словно
молодой волчонок зубами щелкал, все твердил, что все равно руки на себя
наложит. Потом пригрелся, затейничать начал, а сейчас уже в отроках.

- А кто его так прижал?

- То-то и оно, что один из наших знакомцев. Тот, кто нашим именем живет.

- Рудой, - понял Иван.

Они постояли еще немного и, не сговариваясь, двинулись в чашу. Вскоре лес
заматерел, ели вытянулись вверх, и впереди потянулись полосы тумана. Иван
вдруг резко остановился, внимательно проводив взглядом полосу тумана, и,
кивнув на уползавшую белую ленту, спросил:

- Map?

- Верно, - молвил Сыч, - его это лес.

Иван покачал головой. Сколько ж хранил старый волхв эту тайную, священную
землю? Где, в каких краях располагался этот величественный лес?

- Почему он, почему не ты, мудрейший?

- Я живу среди людей. Мне нужна их вечная суета, их величие и низость, их
трусость и мужество, иначе я перестаю чувствовать себя живым, a Map... он
хранитель. Слушает разговоры этих деревьев, беседует с ветром, туманом,
приручает их, а людей... Иногда он выходит из своего леса. Но всякий раз
возвращается, брюзжа о том, как измельчали люди. Впрочем, о тебе он
отозвался одобрительно.

- И как?

Сыч слегка набычился, вздернул подбородок и стал очень похож на Мара.

- Сей здоровяк, пожалуй, не полная куча медвежьего гобна, - произнес Сыч
голосом Мара. - Впрочем, ликом гож - не значит хорош.

Иван расхохотался. Сыч, улыбаясь, зашагал дальше. За могучими древесными
стволами показалась ограда святилища, но Сыч неожиданно направился влево, и
вскоре ограда святилища скрылась за пеленой тумана. Через полчаса
размашистого пешего хода Сыч небрежно бросил через плечо:

- О чем совет хотел?

- Да вот, - отозвался на ходу Иван, - Федерация у нас в руках. При
следующем заседании мы уже можем Рудого к ногтю прижать. Но вот что меня
мучает... - Он замолчал, пытаясь поточнее сформулировать то, к чему пришел
путем мучительных размышлений бессонными ночами. Однако все объяснения
казались либо сухими, либо излишне витиеватыми. Поэтому Иван сказал проще:
- А то ли мы делаем, мудрейший? Сыч, как обычно, схватил самую суть:

- Опасаешься, что увидят Серую Смерть?

- Да.

Сыч еще какое-то время мерно шагал впереди, потом остановился:

- Это будет тяжело. Но необходимо. После того как про нас узнают, многие
захотят стать подобными тебе и другим. Нельзя рассказать о силе, не
рассказывая о бедах, какие она может с собой принести. Ибо тогда силу
взалчет неспособный. А это непотребно. Впрочем, и когда способный имеет
силу более, чем может вынести, ноша становится непомерной. - Он вновь
двинулся вперед. - Я мог бы рассказать тебе о герое, чью силу и доблесть
признали даже враги. Но прокляли братья и сестры. Если бы он выбрал путь
Рода, Русь могла бы не знать ига. Но он выбрал путь Перуна. И с его гибелью
на Русь опустилась тьма.

Они шли долго. Судя по тому, как менялась почва под ногами, как
величественные ели все больше вытеснялись высоченными, корабельными
соснами, они отошли довольно далеко от Валдайской возвышенности. Наконец
лес вскарабкался на крутой косогор и отступил, разметнув свои уже почти
полностью сосновые крылья вокруг макушки горы. На круглой поляне,
занимавшей плоскую вершину, возвышался небольшой холм. Сыч подошел вплотную
и опустился на колени. Он протянул руку и коснулся бока громадного валуна,
торчащего у подножия.

- Здравствуй, брате, - прошептал Сыч.

Иван вдруг осознал, что этот холм - могила. Иван встал на колени рядом с
Сычом и напряженно вгляделся. И холм будто зашевелился, завибрировал,
словно кто-то, лежащий под ним, попытался подняться или хотя бы протянуть
руку к ним, своим гостям. А может, похороненный воин, ибо над кем еще
насыпали курганы, хотел что-то сказать? Долгое время они молчали. Казалось,
Сыч различает, о чем ведет с ним разговор павший воин. Курган затих.

- Кто здесь лежит? - спросил Иван. - Кто-то из волхвов?

- Нет. - Сыч поднялся на ноги, прощаясь, провел по камню рукой и, резко
повернувшись, пошел прочь не оглядываясь. Когда курган скрылся за полосами
тумана, он вдруг ответил: - Там лежит воин, брат. Он обещал стать надеждой
нашего братства, он был могуч, умен и признан князьями, но горяч, потому и
погиб... - Сыч умолк, будто погрузился в то далекое время, когда погиб этот
воин, потом тихо закончил: - Ты слышал о нем. Его звали Евпатий Коловрат.

7

Виктор Собако сидел в салоне шестисотого "мерседеса" и смотрел в проулок
между гаражами. Машина стояла метрах в пятидесяти от спортзала, в котором
размещался офис Иркутского областного совета Федерации национальных
единоборств. Еще две недели назад все было в ажуре. На отборочный турнир
приехал ближний прихлебатель Рудого - Чумной, еще не так давно он был
шестеркой в московской школе Рудого, не блиставшей никакими особыми
талантами. А тут, вслед за хозяином, резко взлетел вверх. Впрочем, этого
можно было ожидать. Прежний хозяин Федерации подобрал себе в команду
"зубров". Если бы он по-прежнему продолжал заниматься "Собором", то этот
вид был бы уже на подходе к олимпийскому. А сейчас все рушилось, люди
уходили, а Рудой пытался поправить положение, окружая себя бездарными, но
преданными прихлебателями. И выжимая деньги из тех, до кого мог дотянуться.
И ладно бы он их просто прикарманивал. Нет, он их тратил, причем щедро. Но
как же бестолково... Создавалось впечатление, что он расходует деньги в
состоянии полной прострации или дикой паники. Оплачу все, что угодно,
только заметьте, что я работаю не покладая рук! Правда, эти приступы
щедрости частенько сменялись периодами невероятного скопидомства. Однако в
этот раз все складывалось хорошо. С тотемными животными он попал в струю.
Старичок, правда, не уехал, но шуршал тихо, как мышь. Девицы попались
расторопные и, незнамо откуда в этакой глуши, разбирающиеся прилично в
компьютерах. Так что Собако приспособил их к работе в офисе. Отбор вся
пятерка тоже прошла прилично. Все было в ажуре. И тут грянул гром. Сразу
после отборочных Собако почувствовал настоятельную необходимость
расслабиться и поехал оттянуться на недельку в пансионат на Байкал. Там у
него все было на мази еще с начала девяностых. Неделька вылилась в десять
дней. Но он особо не волновался. Девицы оказались на диво толковыми. Он
даже подумывал, а не предложить ли им бросить эту муру с "Собором" и
перейти в его основную фирму. Ведь ясно же, что это чистая туфта. Так,
умный человек раскрутил на волне увлечения чего-то этакое, национальное, а
нынче все тихонько умирает. Так что Первый Великий Чемпионат Великого
Русского Национального Боевого Дерьма, вполне вероятно, окажется и
последним. Виктор уже твердо решил, что к следующим выборам проведет на
свое место в Федерации какого-нибудь лоха и поставит крест на этом этапе
своей деятельности. Но по приезде все оказалось не так хорошо, как он
рассчитывал. Во-первых, два его гвардейца - Хрипатый и Гога, - здоровенные
лбы, которые держали в кулаке всех членов клуба с их убогими ужимками и
дрессированными собачками, куда-то запропастились. Хрипатого он нашел дома.

- Ты куда слинял, жлоб, я тебе что, плачу слишком много? За выходные все
выпить не успеваешь? - недовольно пробурчал Собако, проходя на кухню,
захламленную шеренгами пустых бутылок.

- Хозяин, - тоскливо протянул Хрипатый, - я больше туда ни ногой, хоть
режь.

- Ты чего? - удивился Собако. А Хрипатый всхлипнул:

- Страх берет, мочи нет. Да и словом перекинуться не с кем. Гога в
больнице.

Это было неожиданно. Собако придвинул табуретку и сел:

- Ну-ка, давай поподробнее. Тот виновато засопел:

- Ну, Гоге, это, та, высокая, понравилась.

Собако кивнул. Его ребятки пошаливали с девицами, которые подвизались в его
школе. Но те сами были не против, поэтому Собако смотрел на это сквозь
пальцы.

- Вечером, как раз под выходные, она там одна сидела. Какие-то бумажки
ворошила из вашего сейфа.

- Чего-о-о? - удивился Собако. Ключ от сейфа был только у него. Он
схватился за связку, но ключ был на месте. - А ты не врешь?

- Хозяин, - обиженно протянул Хрипатый.

- Ладно, давай дальше.

- Ну вот, листает это она бумажки, а Гога, для хохмы, ей говорит: нельзя,
мол, к хозяину в сейф без него лазить.

- Для хохмы, - возмутился Собако, - кретины безмозглые.

- Так кто его знал, можа, вы ей сами ключ дали?

- Ладно, трави дальше, - отмахнулся Собако.

- Ну вот, а девица серьезно так отвечает, что ей, мол, нужно кое-что
уточнить. Гога на это дело отвечает, что, поскольку хозяин, вы то есть, в
отпуске, надо было спросить у него, а коль она того не сделала, то он ей
ноне зад-то и надерет. - Хрипатый замолчал, переводя дух.

- Ну и... - поторопил Собако.

- Ну и задрал ей юбку.

- А она?

- А она так спокойно говорит: пошел, мол, отсюда, козел, а то хуже будет.

- А Гога?

- А он, натурально, заржал.

- А дальше? Хрипатый смутился:

- Дальше я не разглядел. Она чевой-то сделала, и Гогу в угол унесло. А она
бумажки собрала, в сейф заперла и не спеша так из кабинета выплыла.

- А ты где был, кретин чертов? - не выдержав, задрал Собако.

- Дак в кабинете.

- И чего ж ты ничего не сделал-то? Хрипатый помялся:

- Она, это, как глянула. У меня аж по яйцам мороз пошел. Прям столбняк. А
когда Гога очухался, я ему "скорую"-то вызвал. Уж так орал, так орал.

- Да чего с ним?

- Она ему яйца в кровь... Прямо ужас.

- Дела, - тяжело осел Собако. Он рассчитывал еще денек расслабиться.
Потихоньку войти в колею, но, видимо, дело не терпело отлагательств.

- Ну ладно, Гога в больнице, но ты-то чего как таракан в нору забился?

- Так они все на "меня так и зыркают. Душа в пятки уходит.

- Дал бы по морде, глазенки бы и попрятали.

- Не могу, - тоскливо пробормотал Хрипатый, - рука не поднимается, от одной
мысли в дрожь бросает.

Через полчаса Виктор был уже в офисе областного совета. Несмотря на ранний
час, там было полно народу. Собако заметил даже нескольких из тех, кого
несколько месяцев назад по его приказу Хрипатый и Гога вышвырнули пинками
за склочный характер и желание качать права. Он тогда еще лениво
посоветовал им не попадаться ему на глаза. Сейчас они торчали тут и нагло
его рассматривали. В зале, в окружении ребят из его школы, сидел дедок, а
над ним, вот черт, бывает же такое, метались два крупных сокола, то взлетая
под самый потолок, то ныряя вниз и резко закладывая вираж, чуть не касаясь
волос. Собако взбеленился. Сколько раз он говорил этому старому хрычу...

- Эй, ты! - Он двинулся через зал, кипя негодованием.

Сидящие начали поворачиваться в его сторону, но дедок даже ухом не повел.

- Ну все, старый козел! - Виктор подскочил к дедку, протянул руку, чтобы
схватить его за седые патлы и... полетел кувырком, вопя от дикой боли в
исполосованном когтями лице.

Встав на колени, он услышал свист стремительно рассекаемого воздуха и
рухнул вниз. Когти секанули по спине, распоров пиджак. Виктор поднял
голову, прикрывая лицо руками. Оба сокола закладывали крутые виражи в
разных концах зала, готовясь к новой атаке. Собако вскочил и в несколько
прыжков выскочил за дверь. Ему пришлось еще пару раз плюхаться прямо в
уличную грязь, чтобы избежать серьезных ран. Но он сумел без особых
повреждений добраться до своего "ниссана". Едва он захлопнул дверцу, за
стеклом непонятно откуда вырос один из этих, дедовых выкормышей. Кажется,
тот, что пришел с медведем. Парень просто взглянул на Собако, и он понял, о
чем говорил Хрипатый. Сердце зашлось, лицо покрылось испариной, а между
лопаток выступил холодный пот.

- Не приходи больше сюда, - произнес этот медведястый и исчез. Будто не
стоял посреди улицы. Собако только успел глазом моргнуть от неожиданности,
а улица опустела.

Отходил Собако две недели. На лицо наложили пять швов. Костюм пришлось
выбросить, а дорогу к офису областного совета забыть. Он было совсем
поставил крест на этой строке в своей биографии, но в злополучном
"Килиманджаро" наткнулся на Лохматого, который "держал" весь лесной бизнес.
В этот вечер он был в прекрасном настроении и, заметив Собако, заорал:

- О, Мамона, ты, говорят, стал крутым спортивным боссом! Совсем перестал
замечать старых друзей.

Собако уныло побрел к его столику. Для полного счастья не хватало еще
поссориться с Лохматым. Тогда вообще прощай бизнес в Иркутске.

- Че такой смурной? - Лохматый дружески заехал ему по почкам.

- А, - отмахнулся Собако, - подставили меня, раны зализываю.

- Да ты че? - удивился Лохматый. - Кто это может подставить моего кореша?

Корешами они никогда не были, но на Лохматого, видимо, нашел стих, и он был
готов облагодетельствовать весь мир.

- А ну колись, - потребовал он.

Собако попробовал отвязаться, но коль Лохматый сел на плечи, так никому его
еще скинуть не удавалось. А посему пришлось рассказать.

- Тю, - удивился тот, - так это твое фуфло так тебя напугало. - Он
расхохотался и хлопнул Виктора со всего маху по плечу. - Ладно, я сегодня
добрый. Мы сегодня на стрелке с одними фраерами разобрались, что крутых из
себя корчили. Пикнуть не успели. Ребята даже не погрелись. Так что поехали,
потешимся.

Собако вдруг страх обуял.

- А может, ну его...

- Ну ты козел, - недобро протянул Лохматый, - ему помощь предлагают, можно
сказать, от чистого сердца, а он кобенится.

После такого Собако счел за лучшее заткнуться. И вот он сидит на заднем
сиденье рядом с Лохматым, а ребятки, выгрузившиеся из четырех иномарок,
попрятались вокруг спортзала. Что случилось дальше, он так и не разглядел.
Просто в центре улицы возникли пятеро. Трое парней и две девушки. Секунду
они стояли неподвижно, потом скользнули в разные стороны. Что происходило в
подворотнях и между гаражами, видно не было. Но Собако вдруг почувствовал,
как его охватывает такой же леденящий ужас, как и при последней встрече с
тем медведястым. Вдруг дверца машины распахнулась, и у борта возник дедок.
Только сейчас Собако даже в мыслях так бы его не назвал. Старик покачал
головой:

- Тебя же предупреждали. - Он перевел взгляд на Лохматого: - А ты кто
такой? "Хозяин жизни"? Чего лезешь не в свое дело?

В этот момент очухался шофер. Он выхватил китайский ТТ и начал садить в
сторону деда. Пули разнесли стекло, пробили стойку кузова, крышу, но дед
стоял невредимым. Шофер продолжал тупо давить на спусковой крючок, хотя
магазин уже опустел. Дед снова укоризненно покачал головой:

- И своих ребяток ничему доброму не учите. - Он протянул руку, легонько
стукнул шофера по лбу, и парень опрокинулся, закатив глаза. Дед вздохнул и
печально произнес: - Придется сделать... чтоб вы получше запомнили. - С
этими словами он протянул руки и одним движением вырвал у обоих по правому
глазу. Старик оглядел дело рук своих, погрозил пальцем, сказал: - Помните,
- и исчез.

Последнее, что запомнил Собако, был дикий вопль Лохматого, зажимавшего
пустую кровоточащую глазницу.

Часть III. ТУШЕ

1

Он лежал в просторной палате, окна были занавешены легкими, прозрачными
шторами, так что в палате царил полумрак. На стильном полукруглом столе,
который установили в углу комнаты по его поручению, находились мощный
ноутбук с подключенным факсом, дальнобойный телефонный модуль и небольшой
сейф. До операции он много работал, но сейчас, вот уже третий день, не мог
подняться самостоятельно. Ему сказали, что операция прошла успешно, но на
вопрос: "Сколько мне осталось?" - старательно отводили глаза и начинали
бормотать о статистической выборке, результатах анализов, дополнительном
обследовании, которое только предстояло провести, когда он немного придет в
себя. Только один профессор, фронтовой хирург, маленький, сухонький
старичок восьмидесяти двух годов, время от времени привлекавшийся как
консультант, на прямой вопрос дал не менее прямой ответ:

- Я буду приятно удивлен, батенька, если вы протянете больше года.

Услышав это, он ошеломленно откинулся на подушки. И после недолгого
молчания тихо спросил:

- Тогда стоило ли все это таких усилий?

- Ну, батенька, - протянул профессор, - кто знает. Во всяком случае,
несколько месяцев боли вас будут беспокоить гораздо меньше.

- Я не об операции...

Профессор поразмыслил и задумчиво произнес:

- В этом случае каждый решает сам для себя. Но если вам нужен мой совет, то
вот он: не забивайте голову, все, о чем стоит пожалеть, уже произошло.
Теперь ничего не изменишь. Так что вспоминайте о приятном. Гораздо полезней
для здоровья, - с грубоватым цинизмом закончил он.

Профессор был уже в дверях, когда больной вдруг негромко позвал:

- Профессор...

Старичок профессор обернулся, держась за створку двери:

- Слушаю вас.

- Приходите еще. - И добавил с кривой усмешкой: - Мне понравилось ваше
чувство юмора.

Сегодня он потребовал, чтоб к нему допустили посетителей. Четыре дня,
считая и операционный, в полной неизвестности измучили его больше, чем сама
операция. Когда в палату широким шагом вошел его лечащий врач, он окинул
его равнодушным взглядом и отвернулся. Врач, отнюдь не обескураженный
подобным приемом, уселся на стул и вцепился в запястье правой руки:

- Ну, как у нас дела?

Медсестра подсунула ему лист наблюдений. Врач отодвинул его в сторону. С
положением дел у ЭТОГО пациента он знакомился сразу по прибытии на работу.
Сейчас он хотел только посмотреть на него, ну и так, между прочим, что
называется, "засветиться", засвидетельствовать свое рвение. Врач был
молодым, перспективным завотделением и явно был не прочь преодолеть еще
несколько ступенек вверх. А для того, кто сейчас лежал перед ним, ничего
невозможного в этой стране не было. Во всяком случае, в этом были убеждены
все, с кем он разговаривал. Отблеск этой славы упал и на него. Все, кто
узнавал, что САМ лежит в его отделении, начинали относиться по-другому к
нему самому. Только то, что этот великий человек, имея возможность выбрать
именитейшие мировые клиники, вздумал попасть на лечение к ним, одномоментно
изменило престиж учреждения и его личный статус.

- Почему нет приглашенных мною людей?

- Константин Алексеевич, - наставительно заговорил лечащий врач, - у вас
послеоперационный период, одним из непременнейших требований адаптации
является полный покой.

Пациент вздохнул. Этого мол