тех, кто вошел в России в силу в последнее время,
нашел его позавчера. Вернее, таких было несколько. Для одного такого
полгода назад он несколько раз дрался. Но тот оказался глупым. Он попытался
заставить Серую Смерть драться так, как хочет он, не убивая. За что и
поплатился. Но этот новый, судя по всему, был не из таких. Он многое знал.
Удивительно, старый волхв опять взялся за свое, опять собрал Перунову
пятерку. Старый, выживший из ума бедолага, века не прошли для тебя
бесследно. Какой Волк сможет отринуть восторг победы, когда твои клыки
впиваются в глотку поверженному врагу, а его предсмертный хрип замерзает на
губах?.. Этот старик получит еще одну Серую Смерть, а если нет... Его губы
презрительно изогнулись. Что ж, такое ничтожество не имеет права называться
Волком, и он с наслаждением сотрет его с лица земли. О, как сладостна
НАСТОЯЩАЯ схватка, с равным или почти равным тебе. Та, в которой от
напряжения лопаются мышцы и трещат кости. Как давно он не чувствовал ничего
подобного! Сорок лет...

В дверь номера постучали. Серая Смерть почувствовал, как зверь тут же
рванулся вперед, и едва смог удержать его на месте.

- Эй, крутой, ты спишь?

Говорили по-английски.

- Крутой, тут есть один парень, он говорит, что приложит тебя за минуту. -
За дверью замолчали, дожидаясь ответа. - Эй, ты где там?

Дверь начала медленно открываться, и в щель просунулась блестящая черная
ладонь. Серая Смерть прыгнул к двери, в полете ударил костяшками пальцев и,
схватив отброшенного к стене черного за грудки, хрипло спросил:

- Где он?

Черный испуганно забормотал:

- Ты че, брат, это же не я, я просто знаю, что ты любишь гасить... Я
поставил на тебя хорошие деньги, брат, полторы тысячи "зеленых", половина
твоя, брат, это очень хорошие деньги...

Серая Смерть выпустил его рубашку. Черный обрадованно вскочил и, опасливо
поглядывая через плечо, кинулся по лестнице.

Бой должен был состояться на пустыре между "черных" кварталов. Противник
выглядел внушительно. Здоровенный "латин" с курчавыми бачками и огромным
уродливым шрамом через правую щеку. Его сопровождала целая толпа мулатов и
пуэрториканцев. Когда они вылезли из машины, Серая Смерть почувствовал, что
его котировки у "черных" букмекеров упали. Он выглядел слишком мелким рядом
с этим великаном. Но в этом городе он был всего неделю и вчера дрался
первый раз. Высокий черный в желтых штанах, цветастой рубахе и расшитом
золотом жилете, с заплетенными в сотни каких-то дурацких косичек волосами
что-то кивнул другому черному, который торчал посреди стада букмекеров. Тот
тут же заорал:

- Все, ставки сделаны. - Повторив это несколько раз, он сделал какой-то
знак нескольким крепким ребятам, которые начали теснить толпу к краю
пустыря, и подошел к Серой Смерти: - Ты будешь драться? - Он окинул его
пренебрежительным взглядом. - А ты не кажешься таким крутым, как о тебе
говорят. Ну ладно, белый, запоминай, здесь всем заправляет Пантера, - он
кивнул на черного с косичками, - он очень, очень крутой. Если хочешь
подзаработать на боях, покажи, на что ты способен. - Он демонстративно
сморщился. - Я вообще-то не очень верю в белых, ни один белый не выстоит
против черного в настоящей схватке, но если ты хочешь попробовать... Так
вот, если продержишься против Калифорнийского Быка хотя бы три минуты,
считай, что получил работу. Кстати, как мне тебя объявить?

Серая Смерть вынужден был закрыть глаза, чтобы удержать рвущегося зверя.
Этого черного отделяло от смерти всего лишь несколько секунд подобной
высокомерной болтовни. Но парень, видимо, решил, что этот белый зажмурился
от страха. Не дожидаясь ответа, он презрительно сплюнул и отошел к своему
хозяину. "Латин" на той стороне пустыря уже скинул рубашку и демонстрировал
великолепные мышцы. Худой черный, получив последние инструкции от хозяина,
вышел на середину и заорал:

- Калифорнийский Бык против Белого Дерьма, бой до нокаута!

Серая Смерть почувствовал, как зверь прыгнул вперед и понес его за собой.
"Латин" ждал, выставив кулаки и небрежно улыбаясь. На пути что-то попалось,
и Серая Смерть отшвырнул это с каким-то противным чавканьем. На лице
"латина" промелькнуло удивление, потом испуг, а потом зверь радостно
взревел. Когда Серая Смерть пришел в себя, на пустыре еще оседала пыль от
его прыжков. У его ног в луже крови корчился "латин" с разорванным горлом,
из которого толчками выплескивалась струйка крови, а посреди пустыря
валялся труп черного со сломанной шеей. Над пустырем висела мертвая тишина.
Серая Смерть задрал лицо... морду... к небу и тоскливо завыл. Не то, снова
не то. Когда же наконец будет настоящий бой? Как он устал. Сорок лет...

6

В этот раз Конрад, как добропорядочный бюргер, прилетел на самолете. Иван
встретил его в Шереметьеве. Обменявшись заговорщицкими улыбками, они пожали
друг другу руки. Конрад закинул чемодан в багажник, и они покатили. Вчера
по телефону Конрад обмолвился, что хотел бы заказать номер в "Савое", но
Иван, разозлившись, обозвал его тупым, упрямым бюргером, после чего тот,
расхохотавшись, согласился устроиться у Ивана. На следующий день должны
были прилететь Фил и Эльха, а Бьерн собирался добраться сегодня к вечеру на
машине. Никто еще не был в новом доме Ивана, впрочем, как и в старом. До
сих пор они собирались только в лесу, у деда Изи. Когда они выскочили на
Рублевку, Конрад заговорил:

- Знаешь, хоть, может, и не к месту, а у меня какое-то приподнятое, даже
восторженное настроение. Мы ведь впервые вот так вместе... Да и вообще для
всех, кроме тебя, это первая схватка.

- Ну, насколько я знаю, ты по прибытии в Кђльн быстро разобрался со своими
проблемами. Конрад небрежно махнул рукой:

- Тоже мне проблемы. Так, хулиганье.

- А как же твое ранение?

- Ну и что? Хулиганье с пистолетом.

Иван хмыкнул и, свернув с шоссе, покатил по узкой асфальтовой ленте
подъездной дороги. За окнами замелькали коттеджи. Конрад некоторое время
рассматривал все это трехэтажно-кирпичное "барокко", потом отвернулся.

- Что, не нравится? - полюбопытствовал Иван.

- Что ты там говорил вчера по телефону про монастырь и чужие установления?
- уклонился от прямого ответа Конрад.

- Ну это не из той оперы, - возразил Иван. - Один мой знакомый называет это
"обожравшимися коммуналками".

- Что значит "коммуналки"?

- Вот Европа, совсем темные. Это когда в каждой комнате квартиры живет по
семье, а ванна, туалет, кухня на всех одни. И предел мечтаний: чтоб сосед
помер, а его жилплощадь присоединить к своей.

Конрад помолчал, осмысливая незнакомые понятия, снова бросил взгляд на
проносящиеся за окном гробообразные строения и улыбнулся.

Бьерн появился, когда уже стемнело. Он прикатил на "саабе". Въехав в
ворота, он поставил машину на площадку, под навес, вылез, нарочито
игнорируя стоящих рядом Конрада и Ивана, обошел машину. Пару раз стукнул
каблуком по колесу, повернулся, буркнул:

- Чтоб я еще раз рискнул приехать сюда на машине... - и обнял обоих.

Вечером они сидели вокруг камина и вспоминали, вспоминали, вспоминали...

Утро началось с поездки на рынок. Затем Иван поехал в Шереметьево встречать
Эльху и Фила, а Бьерн и Конрад остались на хозяйстве. Когда Иван вернулся
из аэропорта и они втроем с Эльхой и Филом наконец вышли к костру в глубине
леса, их уже ждали. Сашка жарил шашлык над углями, а Конрад и Бьерн резали
хлеб и откупоривали бутылки с настоящим грузинским "Хванчкара". Сыч сидел
на бревне, вытянув к костру босые ноги, и блаженно жмурился.

Это была ночь тепла и покоя. Они сидели, глядя на огонь костра, и
наслаждались тем, что снова вместе. Сашка уважительно помалкивал, время от
времени исчезая, чтобы разыскать в лесу валежника или сбегать до дома за
новой порцией мяса или печенки. Сыч молча слушал их безмятежные голоса, и
от него веяло покоем.

Утром по лесу потянуло туманом. Длинные белые языки ползли между деревьев,
извиваясь, как полузамерзшие на предрассветной прохладе змеи. Сашка,
повинуясь легкому жесту Сыча, исчез, едва начал светлеть восток. Сыч тяжело
вздохнул, взглядом притушил угли костра и разбудил задремавших было воинов.

- Что ж, дети, пора вам со Старшими познакомиться.

Иван тут же согнал легкую дрему:

- С кем, мудрейший?

Сыч лишь кивнул на деревья. Все обернулись и увидели в широком клубе тумана
седого великана. Он молча вышел на поляну и остановился, глядя на кострище.
Туман над черными углями сгустился и осел мелкими стылыми капельками. Гость
хмуро отступил назад и уселся под разлапистой сосной. Второй возник с
другой стороны кострища. Вроде как большая муравьиная куча, весь в старой
хвое и ломаных веточках. Тоже первым делом глянул в угли, после чего уселся
напротив. Третьей была женщина. Она появилась у согнувшейся березы.
Неторопливо обвела взглядом поляну, задержав его на кострище, посмотрела на
пришедшего с туманом и, улыбнувшись, осталась стоять, облокотившись спиной
о белокожее дерево. Некоторое время все молчали. Наконец женщина смешливо
сморщилась:

- Ну что, ведуны, долго так сидеть надумали? Гость, пришедший первым,
буркнул, сурово хмуря брови:

- Охолони, Рогнеда, еще Кий не объявился.

- А когда Кий вовремя объявлялся, Map? - сварливо проворчала женщина. -
Вас-то с Лавритасом Вещий еле на свет божий выволок.

Тот, кого назвали Маром, вспыхнул и попытался что-то сказать, но вдруг
дохнуло ветерком, полосы тумана растаяли, будто смытые свежей струей.
Раздался выводящий незатейливую мелодию свист. И на поляну из леса выскочил
крепкий мужик в телогрейке, сапогах и кепочке набекрень.

- Что, Map, опять брюзжишь? - весело поинтересовался он, оглядел
присутствующих прищуренными глазами, мельком посмотрев на воинов и, так же
как остальные, задержавшись взглядом на остывшем кострище. - Ну что, брате,
младшим так и не представились? - С этими словами он подошел к воинам: -
Привет. - Мужик протянул Ивану руку. - Я Кий, этот бирюк, - он кивнул на
пришедшего с туманом, - Map, там сидит и хихикает Лавритас, а эта язва, что
всех всегда подзуживает, зовется Рогнеда, хотя, когда ее последний раз так
называли, она и сама не помнит.

- Как же, - тут же отозвалась женщина, - аккурат за минуту до твоего
появления. Шляешься невесть где.

- Отчего же невесть где, - улыбнулся Кий, - мы тут недалеко, под Лобней,
дачки ладим с армянами.

Map возмущенно фыркнул. А Лавритас не выдержал и расхохотался. К нему
присоединился звучный голос Сыча, а потом и самого Кия. Отсмеявшись, он
сказал:

- Вот так-то, детки. Каждый из волхвов свою дорожку выбрал. Я потихоньку
домишки лажу, когда маленькие, а когда и поболе. Map с Лавритасом по лесам
шастают. Первый от самомнения, а второй по дурости своей. Тоже мне, зверь
дикой нашелся. А Рогнеда ворожит потихоньку да местному приходу пакостит
по-мелкому. Уж тысяча лет прошла, а она все с попами воюет, успокоиться не
может.

Map вздернул бороду и спесиво произнес:

- Коль тебе любо свое достоинство волхва в грязь втаптывать, тем и живи, а
мне сие невместно!

- Во, - обрадовался Кий, - и говорить-то по-нормальному не может, а туда
же, учитель, едрена копоть.

- Хватит, брате, - негромко сказал Сыч, и все мгновенно замолчали.

Сыч поднялся. Map и Лавритас вскочили на ноги, и все пятеро образовали круг
над кострищем, склонив головы так, что они касались друг друга. Старшие
постояли несколько мгновений, потом разомкнули круг. Лавритас с сомнением
покачал головой. A Map глянул на воинов и презрительно поджал губы:

- Где ты только нашел таких, Вещий? Тоже мне воины.

Кий в свою очередь посмотрел на них, подмигнул и елейным голосом спросил
Мара:

- Что ж, ежели у тебя есть лучше, может, не стоит этих утруждать?

Map зло сплюнул и ушел, утянув за собой туман. Рогнеда тоже засобиралась,
деловито приговаривая:

- Давно пора, а то сидим по деревням да урочищам да киснем, сами себя
жалеючи. И так уж половину того, что умели, позабыли.

Вскоре на поляне из гостей остались только Кий и Лавритас. Последний глянул
на них хитрым глазом, плюнул в костер, и тот занялся веселым, гулким
пламенем. Будто не холодные, черные уголья лежали в черном круге кострища,
а сухие, разогретые березовые поленья. Сыч подоткнул костер босой ногой и
потянулся, с хрустом разведя руки:

- Ну что ж, детушки. Пора это непотребство, что по телевизору показывают,
прекращать. Будет, натешились. Надобно вам дар великий от всякой скверны
очистить. - Сыч хмыкнул, некая торжественность в тоне исчезла, и он ткнул
Кия в бок локтем: - Слышь, Кий, сколько себя помню, первый раз Map так
быстро согласие свое дал.

- То-то и смущает, - задумчиво ответил тот, - если уж такая медная голова
опасность увидела, как бы не опоздать.

- Не опоздаем, - беспечно возразил Лавритас и по-особому свистнул, на него
тут же свалился ошарашенный перепел. - Ты смотри! - расплылся волхв в
улыбке. - Не забыли заговор-то, по сю пору отзываются.

- Ты давай не отвлекайся, - толкнул Сыча Кий, - объясняй детям, что делать
надобно.

- Вот что, братья Перуновы, - заговорил Сыч, - порешили волхвы, что терпеть
больше нельзя. Край пришел. Коль сегодня Собор не возродить, мало надежды,
что это когда еще произойдет. А действовать втайне уже не получится. Сами
знаете, какие непотребства про нас по телевизору показывают. - Он помолчал.
- Да и для того, чтобы нас замарать, что еще надобно, кроме как Зверя на
экраны впустить, а такой у них есть. Про то нам ведомо.

Иван несколько минут переваривал услышанное. И тут раздался осторожный
голос Конрада:

- Мы же поубиваем там всех...

- Нет, дети, - отозвался Лавритас, - мы будем рядом и умножим ваши силы. Вы
сможете остановить себя. - Он окинул всех ласковым взглядом, что-то фыркнул
важно сидевшему на плече перепелу, и тот с каким-то взъерошенным видом,
будто спросонья, пискнул во все горло и шумно взлетел.

Волхвы несколько мгновений еще разглядывали воинов, Иван почувствовал, как
что-то его потянуло бросить взгляд в сторону, он старался удержаться, но
все-таки покосился. И тотчас посмотрел обратно. У костра остался один Сыч.
Некоторое время все сидели молча, потом Иван поднялся и начал собирать
шампуры, сумки, казаны из-под мяса. Эльха стала ему помогать. Через минуту
все убирали за собой. Но не было обычного шума, шуток, воспоминаний. Все
понимали, что наступает новое время. Вернее, уже наступило. Время, когда
нельзя совершать ошибок, потому что их невозможно будет исправить. И мысли
воинов уже были далеко от этой поляны. Через час они вышли на опушку и
двинулись к дому Ивана. Фил, чуть улыбнувшись какой-то своей мысли, сказал:

- У нас не принято устраивать барбекю в глубине леса, а зря, я понял, что
такие барбекю интересно заканчиваются.

7

Порфирий Исакович сидел в кабинете и, тупо глядя в одну точку, пытался
ухватить за хвост хотя бы одну мысль. Всю свою жизнь: сначала одного из
тысяч провинциальных мастеров спорта по самбо, потом тренера в ДЮСШе, затем
наставника областной сборной - он рвался вверх. Когда началось увлечение
всем русским, он стал одним из пионеров славяно-горицкой борьбы. Это
позволило ему засветиться на самом верху. И наконец, когда в прессе пошла
шумиха по поводу "Собора Перуна", он первым уловил, откуда ветер дует, и
создал "Школу Собора". О, это было его любимое детище. Не только из-за
того, что благодаря школе он заработал Имя. Он никогда не был хорошим
тренером, но действительно был неплохим администратором, или, как теперь
говорили, менеджером: знающим, настойчивым, оборотистым. И имя он заработал
потому, что эта школа действительно вобрала в себя все то, чего он достиг
за свои сорок пять лет. А главное, он был горд тем, что, так сказать,
сказку сделал былью. "Собор Перуна" с сухих, полуистлевших страниц
греческого пергамента "Сказания об обровом побоище" вышел в мир. Конечно,
он понимал, что если что и было правдой о ТОМ Соборе, оно вряд ли чем-то
напоминало то, чем занимался Порфирий Исакович сейчас. Это был не более чем
суррогат. Но суррогат эффектный. И вот все рушилось...

Порфирий Исакович протянул трясущуюся руку к бутылке "Смирновской" и, налив
полстакана, тяпнул, даже не поморщившись. Вот зараза, даже водка не берет!
В дверь просунулась голова Чумного. Тот был в школе чем-то вроде мальчика
на побегушках.

- Э, хозяин, тут к вам, это, пришли.

Порфирий Исакович, мгновенно вспыхнув, швырнул в него недопитой бутылкой,
та пролетела по воздуху, брызгая водкой во все стороны, и звонко хрястнула
о дверь, залив ее остатками водки. Эти кретины не понимали, как ему сейчас
было страшно. Чумной выждал пару секунд и вновь возник из-за двери:

- Хозяин, это иностранцы.

Иностранцы - это было серьезно. Хотя подобной шушеры вокруг школы
околачивалось последнее время множество, но всемерное почтение ко всему
"импортному" он впитал еще с незабвенной памяти пионерско-комсомольского
возраста. Порфирий Исакович подосадовал на себя: дернул же черт с утра
столько высосать. Он недовольно уставился на лохматую голову Чумного,
перетянутую над бровями кожаным ремешком. В школе, даже в мелочах,
соблюдался славянский антураж. Это нравилось журналистам, спортивным
функционерам и тем же иностранцам.

- Скажи, что я сейчас приму, - буркнул Порфирий Исакович.

Голова Чумного исчезла за дверью. Порфирий Исакович тяжело встал, отрезал
солидный шмат копченого сала, наболтал себе стакан особого
чесночно-медового раствора и переоделся в простые, холщовые порты и вышитую
льняную рубаху. Имидж надо соблюдать. Крепкими короткими пальцами пригладил
волосы и выпустил из вольера позади кабинета здоровенную кавказскую
овчарку. Что ж поделаешь, раз у воинов Собора были боевые тотемы, вместе с
которыми они вступали в бой, приходилось возиться с дрессировкой. Впрочем,
основные усилия надо было прилагать не к тому, чтобы заставить пса вступить
в схватку, а к тому, чтобы он занимался только другим псом. Если собака
нападает на человека, это плохо смотрится. Тем более что у каждой из
"звезд" Порфирия Исаковича были свои поклонники. А на экранах сверкали
исключительно его "звезды". У других, полукустарных секций и клубиков, не
было ни средств, чтобы пропихнуть хотя бы одного своего бойца, ни даже
методики, чтобы такого бойца подготовить. Впрочем, оттуда он набирал
неплохой материал "мальчиков для битья" для первого круга показа, когда
надо было подчеркнуть разительное превосходство ЕГО школы, или "мясо" для
подпольных бойцовых клубов по всему миру. Только его мысли коснулись этой
темы, как он вздрогнул и повел плечами, сгоняя холодный пот между
лопатками. Все, хватит, так можно тапочки откинуть раньше, чем хозяин решит
с ним покончить. Он подошел к двери, цыкнул на Булата, который обычно
встречал гостей на пороге хриплым угрожающим рычанием, что также работало
на имидж, и открыл дверь. Первое, что его поразило, так это то, что Булат и
не подумал рычать, а, наоборот, как-то жалобно пискнул и попятился. В
следующее мгновение и сам Порфирий Исакович замер. Перед ним стоял высокий,
крепкий скандинав с крупной выдрой на плече, будто сошедший со страниц
"Сказания об обровом побоище", а за его спиной еще несколько человек, в том
числе и женщина, но главное... Главное были звери. Выдра, волк, медведь,
ласка и сокол. Все как в "Сказании"! Вокруг, с некоторой опаской, толпились
все, кто в этот час находился в зале. Порфирий Исакович почувствовал, как
восторженно раздуваются ноздри, но тут же взял себя в руки:

- Добрый день. Прошу в кабинет.

Они молча прошли внутрь. Звери остались в тренировочном зале. Когда эти
пятеро проходили мимо, Рудый на мгновение испугался, ему вдруг показалось,
что это древние воины ожили в своих могилах и пришли наказать его за
спекуляцию их памятью и искусством. Но он взял себя в руки и, прикрыв
дверь, уселся на свое место. Булат по-прежнему вел себя странно, он вжался
в дверцу вольера и поскуливал, прося пустить его внутрь, подальше от
необычных гостей, но сейчас это было не важно.

- Чем я могу быть вам полезным? Девица - чистокровная еврейка по