я
прилететь.  Я  знаю,  твои  дела  идут  хорошо,  жена тебе попалась удачная,  с
хваткой... Мне кажется, тебе сейчас самое время немного отвлечься и вспомнить о
том, что когда-то и ты носил погоны, Непутевый... 
     Бросив  взгляд  на  хронометр,  Махтхольф обреченно вздохнул  и  вылез  из
кресла.  Немилосердная жара,  выжигавшая  Портленд  в  течение  двух  последних
месяцев,  сегодня вдруг сошла на нет, и через раздвинутые секции огромного окна
в кабинет врывался ласковый прохладный ветер. С минуту Хикки бездумно наблюдал,
как  далеко  внизу,  в  суетной паутине стритов,  ползет  плотная толпа  машин.
Близился вечер,  автомобили уже начали забивать и  без того не  пустующие улицы
огромного делового центра -  пройдет еще  полчаса,  и  он  намертво,  засядет в
пробке  на  Алвин-авеню,  которая поднимается к  ситивэям Южного кольца.  Хикки
поправил галстук и  решительно потянулся за своим легким камзолом,  наброшенным
на спинку ближайшего стула. 
     - У тебя еще почти час, - негромко напомнила ему жена. 
     - Я заскочу куда-нибудь перекусить,  -  ответил Хикки,  перекидывая камзол
через руку. 
     Где-то  в  небе,  но  явно недалеко,  гнусаво взревела полицейская сирена.
Хикки  остановился посреди огромного кабинета и  вдруг  пристально посмотрел на
свою жену.  За прожитые с ним годы она совершенно не изменилась. Он по-прежнему
узнавал в ней ту милую, хотя и немного бесшабашную девчонку, с которой когда-то
вернулся на  Аврору для  того,  чтобы начать новую,  мало  похожую на  прежнюю,
жизнь.  Как ни  странно,  деньги и  власть не смогли превратить ее в  роскошную
даму,  и она так и осталась молодой девушкой -  правда, в веселых глазах угасла
давешняя наивность,  а на смену пришли острые,  как кинжал,  огоньки, способные
поставить на место всех заблуждающихся.  Сейчас Ирэн смотрела на него с  легкой
тревогой. Хикки встряхнул шевелюрой и хитро прищурился: 
     - Я же говорил тебе, что из Конторы уходят только вперед ногами. 
     Его лукавые глаза заставили женщину тихо вздохнуть.  Помимо ее воли,  губы
сами расплылись в характерной, только им двоим понятной улыбке. 
     - Постарайся не нажираться. 
     - Это уж как карта ляжет. 
     Хикки спустился на лифте вниз, миновал мраморный с бронзой холл - в кадках
по  углам  мирно  дремали  местные хвощи,  наполняя воздух  тонким  горьковатым
ароматом, - и вышел к площадке, где среди прочих VIP-каров его ждал собственный
лимузин. 
     - Саутерн-Парк,  -  приказал он водителю и  удобно устроился в  широченном
кожаном кресле. 
     - Вы сегодня удачно,  босс,  - заметил шофер, - траффик еще так-сяк. А вот
минут через десять... 
     Хикки покачал головой.  Лимузин выполз на Алвин-авеню и  бесшумно помчался
по  левому ряду.  Неписаное портлендское правило -  "не  суйся под  "торпеду" -
действовало безотказно,  и  водители шустро  уступали дорогу  тяжелой машине  с
округлой, жирно отхромированной мордой. 
     Они  успели  на  нужный  ситивэй буквально за  минуту перед  тем,  как  на
развязке началось столпотворение запоздавших.  Хикки  посмотрел на  них  сверху
вниз и усмехнулся.  Он вырос на Авроре.  Лимузин мчался в небо,  поднимаясь все
выше  и  выше  над  землей.  По  правую руку  от  Хикки  оранжевый диск  солнца
прикоснулся к  верхушке гигантской башни  Прайсовского торгового центра,  облив
острый шпиль здания расплавленной предзакатной медью. 
     "По крайней мере,  я пожил,-  сказал себе Хикки.  -  И даже был, наверное,
счастлив..." 
     Поморщившись от  некстати возникшего сплина,  он  вытащил из  бара  тонкую
сигару и наполнил салон терпким дымком. 
     На  свободе ситивэя водитель развил огромную скорость.  Дорога от джунглей
Сити до респектабельного Юга заняла не более четверти часа. 
     - Сверни в  "Околицу",  -  распорядился Хикки,  когда лимузин на  одной из
развязок спустился вниз. 
     Водитель понимающе кивнул.  За окнами полетели могучие столетние деревья -
теперь лимузин мчался по темной неширокой аллее, ведущей к небольшому ресторану
посреди искусственно насаженного леса. 
     Хикки  оставил  свой  камзол  в  салоне  машины  и  распахнул  красноватые
деревянные  двери.  К  нему  с  достоинством приблизился метрдотель  в  ливрее,
украшенной сложным узором золотистых шнуров. 
     - Мой столик, - бросил ему Хикки, устремляясь в полутемный зал. 
     Глотая  в  ожидании заказа  ледяную  минеральную воду,  он  привычно обвел
глазами помещение.  И  прищурился -  в  углу  неподалеку от  полукруглой барной
стойки сидел чернявый мужчина средних лет, обнимавший юную рыжеволосую диву. Их
взгляды встретились;  шепнув  что-то  своей  подружке,  чернявый пересек зал  и
уселся напротив Хикки. 
     - Наконец-то   стало  попрохладнее,   -   рассеянно  заметил  тот   вместо
приветствия. 
     - Благодарение богу,  -  улыбнулся его гость.  -  Хорошо, что встретились.
Сюда летит Этерлен. Хикки отхлебнул из стакана и прикрыл веки. 
     - Разве я просил "гувернантку"? 
     * * * 
     Полковник   Симеон   Кришталь   толчком   задвинул   клавиатуру   главного
навигационного вычислителя и зевнул, сцепляя за шеей уставшие пальцы. 
     - Вот теперь можно и по чарке, - сообщил он. 
     Он   начал  лысеть.   Стесняясь  поредевшей  макушки,   Кришталь  перестал
подстригать рыжие бакенбарды,  и  они свисали со щек мохнатыми хвостами,  делая
его похожим на хасида. Заняться реконструкцией волос полковнику было некогда да
и   негде:   сейчас   они   базировались   на   захолустном   Сент-Илере,   все
достопримечательности   которого   ограничивались   на    удивление   приличным
университетом да  огромной  базой  ВКС,  занимавшей половину приэкваториального
континента. 
     Перед ним сидел Лоссберг.  Теперь он был уже легион-генералом и командовал
отдельным  дивизионом "свободных охотников".  Кришталь,  так  и  не  пожелавший
расстаться со своим приятелем, состоял при его особе командиром флагмана. 
     После   списания  "Оффенрора"  Лоссберг  категорически  отказался  принять
новенький корабль,  только-только  сошедший со  стапелей.  Он  считал,  что  за
последние тридцать лет  Империя  начисто  разучилась строить приличные линкоры,
вместо почти штучного товара производя "штамповку". 
     - Вы  только поглядите на  эти дрова!  -  орал он,  пьяный,  на  заседании
Тактического совета при Генеральном Штабе ВКС.  - Как я могу летать на корабле,
который  должен  сперва  обдумать  отданную ему  команду  и  только  потом  уже
приступать к ее исполнению! Скажите мне, как?! А посмотрите на эти салоны! Я не
собираюсь заниматься свиноводством,  я  пилот,  а не разносчик навоза!  Пусть в
такой кают-компании обедают ваши  конструкторы,  а  мне  там  кусок в  горло не
пойдет. 
     Авторитет Лоссберга был  настолько велик,  что  на  время  его  оставили в
покое,  думая,  что  он  просто устал  болтаться в  космосе и  хочет перейти на
преподавательскую работу.  Лоссберг же,  плюнув на все штабы и советы,  облазил
половину имперских колонии и  на одной из баз Пангеи обнаружил пятидесятилетний
штурмовик серии  "Циклоп" со  смешным  налетом  около  пятисот  суток.  Корабль
дооборудовали  новейшими   системами  дальнего   обнаружения  и   целеуказания,
поставили в  моторы "свежие" волноводы и отдали довольному Лоссбергу.  Салоны и
кают-компания,  представлявшие собой  квинтэссенцию немного подзабытой роскоши,
его вполне удовлетворяли. 
     Тяжеленная громадина с экипажем в четыреста с лишним человек имела минимум
автоматики и была послушна,  как дрессированный кролик. "Циклоп" проектировался
как флагманский корабль командира ударно-штурмового легиона,  он  был до отказа
напичкан  системами обработки информации и  мощнейшими орудийными комплексами -
по разным причинам таких линкоров построили всего лишь двенадцать,  и Лоссбергу
достался номер восьмой. Где-то в Приграничье доживала свой век "десятка", а все
остальные,  отходив за  полстолетия ресурс,  давно  отправились в  переработку.
Лоссберг был доволен: ему в руки попал настоящий "штучный" товар, изготовленный
с любовью и тщанием.  Пересев на такой корабль,  он совершил несколько рисковых
рейдов на  нейтральную территорию и  довольно быстро украсил себя нашивкой "200
побед экипажа". 
     Вскоре его перевели на  Сент-Илер.  С  юности не терпевший штабной работы,
Лоссберг свалил все  оперативные вопросы на  Кришталя,  а  сам вдруг женился на
дочери  одного из  местных лендлордов,  став  помимо всего  прочего обладателем
приличного куска  джунглей и  необозримого плоскогорья с  выходом  к  морю.  Из
полугодового "медового  месяца"  (флотским офицерам  такого  ранга  отпуск  для
женитьбы предоставлялся как минимум на шесть месяцев) он вернулся мрачный,  как
туча,  и с тех пор не слишком спешил покинуть борт-"Му ship is my home", - стал
поговаривать он. Раньше Лоссберг говорил не "hоме", a "castle". 
     Теперь он пил исключительно ром дорогой марки "Кровь звезд". 
     А потом он вдруг неожиданно постарел.  Не повзрослел, не оброс солидностью
тридцатитрехлетнего мужчины,  а  именно  постарел  -  сразу  и  необратимо.  На
тридцать четвертом году вокруг его  глаз уже  струились ранние,  не  по  сроку,
морщинки,   щеки  запали,  как  у  истомленного  старика,  а  шикарная,  прежде
платиновая шевелюра стала какой-то пегой и безжизненной.  Он начал меньше орать
на подчиненных,  почти прекратил бегать по палубам и лезть не в свое дело;  все
чаще,  обедая  в  кают-компании среди  своих  старших офицеров,  Лоссберг вдруг
надолго застывал в  кресле  с  рюмкой рому  в  сухих  пальцах.  Тогда  Кришталь
незаметно моргал,  и кто-нибудь начинал рассказывать бородатый флотский анекдот
времен освоения галактики. Лоссберг тихо улыбался. 
     Из   Метрополии  на   его  имя  приходили  огромные  посылки  с   лучшими,
фантастически дорогими изданиями земных и  росских философов,  а  также тяжелые
тома  военных  теоретиков.  Иногда,  загрузившись ромом  "по  верхнюю  палубу",
Лоссберг пугал молодых офицеров длинными и  малопонятными цитатами из  Конфуция
или,  того краше, - настоятеля Яара с Черной Скалы. Они хорошо знали, что, если
командир засел у  себя в салоне с бутылью рому и здоровущим фолиантом в кожаном
переплете,  беспокоить его нельзя ни в коем случае.  Пожар,  авария -  все, что
угодно, кроме неожиданного появления противника. 
     Однажды Кришталь попал на  барбекю к  его  тестю.  В  красивейший замок на
берегу  тихой  речушки приехали несколько довольно известных на  планете людей,
присутствовали  и   зятья  его  командира.   Лоссберг,   одетый  в  синюю  кожу
полигон-мундира (была осень),  с  ходу  всосал пол-литра прихваченного с  собой
рома и  весь вечер молчал,  как рыба,  сочась неприкрытым презрением.  Кришталю
пришлось   отдуваться  за   двоих,   рассказывая  университетскому  профессору,
известному адвокату и  паре банкиров о  невероятной храбрости и интуиции своего
командира.  Лоссберг раскрыл рот,  лишь  когда  над  рекой сгустился вечер и  в
беседке зажглись уютные фонарики. 
     - Рому,  - коротко потребовал он и добавил после секундного размышления: -
Ибо в поединке горы и мыши неизменно побеждает львиная кротость... Черт побери!
Подай мне рому, Сэмми! 
     Сейчас  Лоссберг смотрел  на  своего  штурмана с  задумчивостью.  Тот  уже
закончил возню с прокладкой курсов для кораблей дивизиона, утвердил сегодняшний
состав вахтенных команд и мечтал плотно поужинать.  Лоссбергу есть не хотелось,
но вот выпить - да. 
     - Можно и по чарке,  -  согласился он.  - Тогда уж распорядись, чтобы ужин
принесли в салон. 
     - Беда с этими штурманами,  - пожаловался Кришталь, выбираясь из кресла. -
Ас  Бэрдом,  я  думаю,  придется расставаться,  иначе он угробит нам "Каймана".
Оболтус  он,  и  соображения -  ноль,  такому  только  вокруг  Метрополии круги
наматывать, и не более. Я напишу представление о переводе, а ты подмахни. 
     - Когда вернемся,  -  пожал плечами Лоссберг. Командирская капсула вынесла
их  на  пятидесятую  палубу.  Задумчиво  приглаживая свои  по-прежнему  длинные
волосы, Лоссберг выбрался в коридор, залитый приятным для глаза молочным светом
плафонов. 
     - Я вот думаю,  не отправить ли Твердохлеба к Южной Петле,  - произнес он,
обшаривая карманы в  поисках ключа.  -  До полковничьего ценза парню не хватает
сотни суток. Если он там кого-нибудь утопит, я протолкну чинопроизводство втрое
быстрее... Когда вернемся, конечно. 
     Империя готовилась к  войне.  Боевой флот,  и  без того гигантский,  жадно
всасывал в  себя миллионы и  миллионы людей,  призывая офицеров и  специалистов
запаса,  его стапели работали в конвейерном режиме,  выбрасывая в космос тысячи
кораблей новых,  упрощенных проектов,  но,  несмотря на  все это,  многовековые
традиции оставались незыблемы.  Для получения очередного чина офицер должен был
не только вылетать "ходовой ценз",  но и иметь в запасе определенное количество
побед экипажа. 
     - Ты что же, боишься не вернуться? - подозрительно прищурился Кришталь. 
     Лоссберг ответил ему  кривой ухмылкой.  Ужин уже  ждал их  в  командирском
салоне.  Генерал открыл бар,  вытащил на  свет божий четырехгранный штоф рома и
привычным движением сорвал с пробки сургучную печать. 
     - Знаешь,  - сказал он, - я уже ничего не боюсь, мне как-то плевать. Тебя,
дурака, жалко. 
     - Что ты  несешь?  -  возмутился Кришталь.  Лоссберг хищно воткнул вилку в
салат. 
     - Подыхать будем вместе.  Вот только я еще не до конца разобрался - сейчас
или потом? 
     - Потом - понимаю... А сейчас-то что? 
     - А  вот Дедуля распорядился,  чтобы мы с тобой в любой момент были готовы
стать "каретой" для Хикки Махтхольфа. Дед снова вклеил его в какую-то секретную
каверзу... Поэтому я и приказал выдвигаться к Авроре. 
     - Черт.  -  Кришталь перестал жевать и  скосил глаза на бутылку.  Лоссберг
понял  его  без  слов  -  наливать себе  в  присутствии старшего по  чину  было
бестактно - и деловито разлил ароматный ром по пузатым рюмкам. 
     - Да-да, - улыбнулся он с мрачной иронией, - опять... Будем надеяться, что
"Циклоп" мы на сей раз не угробим. Сейчас трудно найти приличный корабль. 
     - Вот черт, - повторил Кришталь. 
     * * * 
     - Я ждал вас... Идемте в сад, там сейчас лучше всего. 
     Борис Соловец показался Хикки несколько постаревшим. Они не виделись почти
год,  и  за это время грузный старик заметно сдал -  обвисли щеки,  взгляд стал
немного рассеянным.  Двигаясь за  его  мощной фигурой,  Махтхольф подумал,  что
Соловец,  возможно,  болен.  Все-таки годы, а ему было глубоко за сотню, дают о
себе знать: время неумолимо, от старости не могут вылечить никакие врачи. 
     Соловец  прошел  через  вымощенный  розоватой  плиткой  дворик  и  толкнул
решетчатую  калитку.  Чуткий  нос  Хикки  поплыл  в  тонком  аромате  фруктовых
деревьев. Под раскидистой яблоней хозяина ждал легкий резной столик с напитками
и сладостями. 
     - Что будете пить? 
     - Пожалуй, водки. Чистой. 
     Соловец одобрительно крякнул и  запустил руку  в  покрытое инеем  ведерко.
Хикки  удобно  устроился в  кресле,  разодрал кожуру  сочного  банана  и  вдруг
подумал, что старик оказался хитрее всех - до грядущего кошмара он, возможно, и
не  доживет.  Эта  мысль  заставила его  улыбнуться.  Соловец вернул  бутылку в
ведерко и поднял на гостя проницательные черные глаза. 
     - У вас веселые новости? 
     - Ах,  если бы...  Новости у меня как раз не очень.  Четверть часа спустя,
причастившись парой  объемистых рюмок,  старик  немного  порозовел и  оживился.
Теперь про  него было трудно сказать,  что старый пройдоха готовится дать дуба.
Хикки навострил уши и разодрал новый банан. 
     - Ключевая фигура в этих конфликтах -  Петух Дюваль... Сам он старается не
слишком светиться,  и многие действительно не подозревают,  на чью, собственно,
мельницу льют воду.  А крутит всем именно он,  Дюваль.  Это ему выгодно,  чтобы
Золкин и Лоренцо с компанией грызли друг друга на всех маршрутах вокруг Облака,
потому что так проще договариваться с  таможней и  чиновниками из  Технического
надзора. Логика тут простая: они, сволочи, вообще чуть ли не гангстеры, а я вот
хороший,  добрый и  законопослушный.  Раз  так,  зачем меня трогать?  Лучше их,
негодяев...  К  тому же Золкин здорово попался с наркотой -  дело не закрыто до
сих пор, и одному богу ведомо, чем все это для него кончится. 
     - Но я  слышал,  что он и  с  корварцами не слишком-то дружит,  -  вставил
Хикки, подливая словоохотливому хозяину еще водки. 
     Соловец умолк  и  пошевелил бугристым носом,  на  котором была  нарисована
многоцветная картина его долгой и нежной дружбы с горячительными напитками. 
     - Водка -  страшное дело,  - вдруг заявил он с глубочайшей убежденностью в
голосе.  -  Но ты знаешь, когда в пятидесятом году я подцепил на Виоле прыгучую
лихорадку, только водка меня и спасла. Да, да! Были у нас там трезвенники - все
уж сгнили к чертям. А я...вот. 
     Не  чокаясь,  Соловец  опрокинул почти  полную  рюмку,  шумно  выдохнул  и
запустил зубы в ярко-красное яблоко. Хикки терпеливо ждал. 
     - С корварцами там картина такая,  -  продолжил наконец старик,  - лет так
сорок назад его покойник папаша инициировал на Пангее принятие хитрого закона о
внутриимперском грузообороте,  согласно которому любой камион, уходящий с этой,
будь она неладна, Пангеи, мог сопровождаться только имперским конвоем. Корварцы
его  тогда  чуть  не  пришили.  Закон этот  отменяли ровно через два  года,  но
Дювалю-старшему хватило  и  того:  он  заработал столько,  что  мог  больше  не
интересоваться политикой.  Петуху на корварцев, в общем-то, плевать, да вот они
его... Сам понимаешь. 
     - Ну,  ладно,  -  вздохнул Хикки.  -  А кстати... Лерман - что это его так
пучит в последнее время? Суды эти все... На кой черт, что ему неймется? 
     Соловец утробно хохотнул. 
     - Сам же сказал:  пучит...  Лерман денег занял,  да так славно, что теперь
вовек не рассчитаться. Он же, идиот, думал, что получит на Орегоне эксклюзивную
лицензию,  а ему - шиш под нос. Теперь вот судится. Хочет засудить конкурентов.
Да кто ж ему позволит-то?! 
     Поболтав со  старцем  еще  полчаса,  Хикки  решительно проглотил последнюю
порцию и поднялся. 
     - Я заскочу еще на днях, - сказал он. - Дело, сами понимаете, серьезное. 
     Соловец ответил ему неожиданно трезвым проницательным взглядом. 
     - Ты,  главное,  не  торопись,  -  посоветовал он.  -  Времени у  тебя еще
навалом. Согласен? Хикки задумчиво покачал головой. 
     Ранним утром -  над  Портлендом еще  только вставал безжалостно-белый диск
летнего солнца  -  его  фотолет взял  курс  на  столицу.  Хикки  редко  навещал
Сто-унвуд.  Многочисленные  дела  держали  его  в  Портленде,  и  он  не  видел
необходимости летать в столицу ради развлечения.  Было и другое: там, в шумящем
мегаполисе Северного Рога,  люди жили несколько иначе, там царил Его Величество
Закон,  и  тамошние  обитатели не  слишком-то  привечали тех,  кто  крутился  в
галактической клоаке, которую сами они называли не иначе как Островом Ублюдков.

      Под  крыльями  фотолета  клубились  сверкающие  облака.   Хикки,  щурясь,
посматривал вниз и хлебал крепкий кофе. Он откровенно не выспался и чувствовал,
что энергии ему явно не хватает. Последние ночи он ложился не в спальне с Ирэн,
а у себя в кабинете,  заставленном огромными, под потолок, книжными шкафами, он
открывал окно и  долго лежал под пледом,  глядя на  противоположную стену.  Его
мысли были черны, как густая тропическая тьма, окутывавшая особняк. Эта ночь не
слишком отличалась от предыдущих. 
     Хикки знал,  что его ждет.  Его,  других...  всех.  Он лишь надеялся,  что
грядущее окажется не  таким болезненным,  как  ему  сейчас представлялось.  Эта
надежда толкала его  вперед -  надежда да  еще  понимание того,  что он  должен
сделать все от него зависящее. 
     - В  шестой коммерческий,  -  приказал он пилоту,  когда вперед