иметь
надежную  связь  и  сообщение  с  151  полком  и  с  артпульбатом.  Надежное
управление артпульбатом обеспечивалось  с  нынешнего  командного пункта,  но
отсюда совсем было недостать полк. Чтобы надежнее управлять 151 полком, надо
было вслед за ним преодолеть лес и идти за его боевыми порядками в Хыжне. Но
в этом  случае оставался без управления артпульбат. Поиски  выхода  долго не
увенчивались  успехом.  Но  однажды начальник разведки  дивизии,  который  с
самого  начала  не  только по  должности  выполнял  мои указания по разведке
района Хыжне  и  леса,  но и близко к  сердцу принял  мой план, наткнулся на
заброшенную тропу,  отходящую от трстэнского  шоссе почти у самого переднего
края.  Он  решил  узнать,  куда  она ведет,  и вышел  к  заброшенной  лесной
сторожке, расположенной на возвышенной сухой полянке. От этой сторожки всего
около двух километров до южной окраины Хыжне и не более того, до опушки леса
в   районе  уже  упоминавшегося  гребня  высоты.  В  этот  район  с  началом
наступления мог перейти командир артпульбата и, следовательно, управление из
района сторожки вполне обеспечивалось. Два километра по залитому водой лесу,
при неоттаявшем  еще болоте,  не  препятствие.  С  открытием  этой  сторожки
решался и вопрос снабжения 151 полка в ходе боя. По тропе прошлись саперы, и
она стала проезжей для повозок. Проехал даже мой "виллис". В районе сторожки
создали  перевалочную  базу,  чтобы  с  нее  доставлять  боеприпасы  в  полк
носильщиками.
   На  рассвете  второго марта  саперы сняли  минно-ракетные заграждения в
районе между лесом и южной окраиной  Хыжне. Но обеспечить полную бесшумность
не  удалось. Уже перед концом разминирования взлетела  одна из настороженных
ракет. Она и осветила  наши передовые подразделения. В связи с этим комполка
решил атаковать,  не  ожидая  урочного часа.  Один  батальон атаковал  вдоль
восточного ряда домов, то есть справа от  улицы, считая по ходу наступления.
Второй  батальон  наступал  по  левой  (западной)  стороне улицы,  а  третий
спустился в  пойму, чтобы, наступая по лесу у речки,  прикрывать левый фланг
полка от контратак  противника  из глубины. В лес на противоположную сторону
речки ушла разведрота дивизии.
   В первом же броске два батальона захватили по 3  дома в своих рядах, и,
в соответствии с ранее намеченным планом, начали закрепляться и готовиться к
отражению неприятельских контратак. Я очень  долго  втолковывал  Тонконогу и
много  раз  повторял, что  торопиться  ему  не  надо.  Продвигаться  следует
короткими  бросками;   после   каждого  броска   закрепляться  и  дожидаться
контратаки противника. Пока он не контратакует, дальше не двигаться. Отразив
же  контратаку,  сразу  провести  хорошую  огневую  подготовку  и  совершить
следующий бросок.  Третий  батальон,  тот,  что ушел  к  речке,  должен  был
действовать  иначе.  Если  противника  в лесочке нет или  силы его малы,  то
продвигаться   к  шоссе,  захватом  мостика  перерезать  его,  укрепиться  и
удерживаться до подхода наших войск, не допуская отхода противника по шоссе.
Если же  противник силен и  активен, то закрепиться и  взять под обстрел всю
пойму  правого берега,  чтобы не допустить  контратаки противника  во  фланг
батальонам, наступающим по селу.
   С началом наступления 151 полка двинулся вперед и артпульбат. Противник
открыл   огонь  из   огневых   сооружений,  расположенных  на   гребне,   но
артпульбатовские  артиллеристы,  следуя  в боевых  порядках батальона метким
огнем  прямой  наводки,  подавили  эти   сооружения.   Вражеское  прикрытие,
пользуясь уже отработанной тактикой,  отошло за гребень и дальше - в траншею
и  село. Артпульбат вышел на гребень, но дальше, как предполагал  противник,
не пошел. Огневые  средства артпульбата  окопались  и начали готовить данные
для  ведения  огня. Командиру артпульбата  была поставлена абсолютно простая
задача: в случае контратаки противника в полосе между рубежом, который занял
артпульбат, и селом  Хыжне, все контратакующие должны быть  уничтожены огнем
артпульбата. Поэтому для всего личного состава - терпение, зоркое наблюдение
и меткий огонь. Если контратаки не будет, батальон получит новую задачу.
   До  10  часов проскучал  я  в  своей лесной сторожке.  Тонконог в  селе
помаленьку  продвигался,  чередуя  броски  с  отражениями   контратак.   Его
батальон,  посланный к  речке,  захватил мостик  на  шоссе  и перешел  там к
круговой обороне. Артпульбат  продолжает  совершенствовать огневую  систему.
Огня по  траншее и  селу, как ему и было  приказано,  не ведет. В  общем, на
хыжненском   направлении   царила   звуковая   обстановка  обычных   местных
перестрелок,  а  не наступления.  В  10 часов я  доложил  обстановку Николаю
Степановичу и  в штаб армии. А  через несколько минут раздался  звонок. Я не
успел назваться, как послышался голос Гастиловича:
   - Григоренко, сколько тебе надо времени, чтобы доехать до меня.
   - Полчаса.
   -  А  ты знаешь, где  я  нахожусь?  -  явно  удивленный  моим  ответом,
спрашивает Гастилович.
   - Очень хорошо знаю. Если надо, через полчаса буду у вас.
   - Да, надо. Примешь  командование дивизией. Я этого дуроплета отстранил
за очковтирательство.
   Трясясь по ухабам лесной  тропы и наблюдая, как "виллис" подобно катеру
рассекает воду  на залитых  участках тропы,  я размышлял, что же  там  могло
произойти. Что Николай  Степанович никаким очковтирательством  заниматься не
станет,  в том не было у меня сомнений. Но что же произошло?  Меня подмывало
позвонить  комдиву после  того, как закончил разговор с  Гастиловичем.  Но я
побоялся, что Угрюмов что-нибудь нелестное  скажет в адрес командарма  и тем
навлечет  на себя большую  беду. Мне тоже могут быть неприятности  - получил
приказание немедленно  выехать  и  тратит  время в  ненужных  разговорах  со
штрафным комдивом.
   Прибыв на НП командарма, я направился прямо к нему. Доложил о прибытии.
   -  Иди принимай дивизию, разберись,  что там делается и доложишь. А  то
этот дуроплет  докладывает: "Занял полустанок". Думает,  что я сижу на своем
КП,  а я сам наблюдал с первого выстрела  и сам видел, что пехота Угрюмова с
исходного положения не  пошла. У Васильева хоть поднималась, но залегла, а у
Угрюмова  и не поднималась,  а он  свое:  "Занял  полустанок".  Иди,  наводи
порядок.
   - Есть! Навести порядок и  доложить вам, -  откозырял я и ушел. Мне уже
было все  ясно. Но возражать командарму, когда он убежден в своей правоте, а
я  во время происшествия находился в десятке  километров, было  неразумно. А
дело было вот в чем. Место, где находился НП командарма, первым обнаружил я,
когда искал НП дивизии. Место чудесное. Буквально с  неограниченным обзором.
Полосы наступления обоих дивизий как на  ладони до самой Трстэны. Но... одна
странность. Я хорошо запомнил,  что  исходное  положение  дивизии  в  начале
орошаемых полей. И идут эти поля на несколько километров. Я обратил внимание
на  них  потому,  что глубокие канавы и  высокие гребни  между канавами  шли
попутно нашему направлению наступления и могли быть использованы как  защита
от  огня  противника.  Но  с  НП  ни  канав, ни гребней  не  видно.  Гладкая
безжизненная  равнина.  Спускаюсь  ниже,   перепробовал  несколько  мест  и,
наконец, нашел такое, откуда интересующие меня канавы и гребни хорошо видны.
Николаю Степановичу я этого не рассказывал. Нашел  хороший НП и все, что тут
об этом говорить. Поэтому Николай Степанович  не  знал недостатка армейского
НП, который развернулся  на  месте, забракованном мною.  Организовался же он
буквально в  последний день. Командарм вначале рассчитывал  использовать для
себя один из  НП  дивизий, но потом передумал. И поручил начальнику разведки
армии  выбрать  и  подготовить  армейский  НП.  Я видел начальника армейской
разведки  накануне дня наступления и,  узнав,  где  они расположили свой НП,
сказал: "Всем хорош НП, но с него не просматривается оросительная система. А
по ней наступает наша дивизия". - Но тот не придал этому значения.
   Результат - это недоразумение.
   Я прибыл на НП дивизии. Николай  Степанович с горькой улыбкой  говорит:
"Ну, принимай. Давай прямо сюда к стереотрубе, я покажу тебе солдат, которых
"не видит" Гастилович". Я приставляю глаза к окуляру.  Ясно вижу движение по
канавам и в районе полустанка. Наши солдаты.
   - Я так и знал, - говорю я, - но ты все-таки расскажи, что произошло?
   - Да что? Звонит Гастилович: "Где твоя пехота?"
   -  Наступает,  - говорю.  "Не  ври.  Лежит  в  исходном  положении".  Я
настаиваю. - Наступает.  - А  он: "Перестань врать. Проверь, почему лежат, и
доложишь.  Даю  час". Но  не прошло  и  полчаса,  как Александров  доложил о
занятии полустанка. Звоню ему. -  Разобрался.  129 полк занял  полустанок. -
Что тут случилось, не  приведи-веди.  "Ты что же думаешь, что я на КП армии,
за полсотни километров? Я на наблюдательном пункте, 250 метров от твоего, но
выше и  с лучшим обзором. Отвечаю -  я знаю, где  вы находитесь, но 129 полк
занял полустанок! - Тут как пошел мат, а потом: "Очковтирательство! Отстраню
от должности! Какой  ты говоришь полк занял  полустанок? 129?  Ну  так  вот,
примешь  129 полк и займешь полустанок, а после этого будем разбираться, что
с тобой делать. Командование сдашь Григоренко. Я его сейчас вызову".
   - Да-а... Хуже  всего то,  что  он уверен в своей  правоте. У  него  НП
плохой. Ему не видно людей, идущих по канавам. А наши по ним  как раз и шли.
Я  то  место  тоже  чуть  себе не  выбрал.  Обзор просто  чудо.  Да  вовремя
разобрался, что будем  видеть всю  Европу, а своих  солдат нет. Теперь  надо
искать выход. Если я ему начну доказывать, что он ошибся, то пожалуй, и меня
отстранит -  скажет, под твою  дудку пляшу.  Надо как-то  иначе действовать.
Какой  тебе  полк  он  доверил?  129?  Вот  и будем  выполнять  его  приказ.
Отправляйся на полустанок. Но только  не один.  Возьми Завальнюка, связиста,
сапера. В общем, тех, кого мы всегда берем в первый эшелон КП при его смене.
Придете  на  место,  позвоните мне. Приду  и  я.  В  общем, командный  пункт
окажется на полустанке. Вот тогда и  поговорим с  Гастиловичем, а до того не
трогайте его.
   - Минут через 40 позвонил Завальнюк. - Прибыли! Я  тут же беру трубку и
вызываю Гастиловича.
   -  Товарищ  командующий!  Я  в  основном  разобрался.  Войска  все-таки
продвинулись.  И их уже не видно  с этого  НП. Позвольте  сменить  командный
пункт. Завальнюк уже выбрал новое  место. Он сам там находится и утверждает,
что  видит все наши  войска.  - Докладывая,  я упорно избегаю называть место
нового  КП  -   полустанок.  Боюсь,  что  это  название  приобрело  уже  для
Гастиловича значение красной тряпки для быка. Но он и не интересуется местом
нового КП.
   - Сколько времени потребуется для смены? - спросил он.
   - Около 40 минут.
   - Давайте! Сменяйте!
   Придя  на   полустанок,   я   сразу  же  предложил  Угрюмову:  "Звоните
Гастиловичу, представляетесь как комдив,  потом докладываете обстановку, а в
заключение скажите - сюда
   прибыл и начальник штаба дивизии"
   - Я не буду с ним говорить.
   - А вот  это и неразумно. Тебе что, хочется быть отстраненным в  боевой
обстановке? Ведь даже если фронт  не утвердит это отстранение, то Гастилович
добьется твоего перевода  в  другую армию и  за тобой так и  потянется хвост
отстраненного. Лучше сделай вид, что не принял  всерьез  его  отстранение  и
веди себя, как будто ничего не случилось - и я протянул ему трубку.
   Он вызвал Гастиловича: "Докладывает Угрюмов. Обстановка следующая..." И
он доложил обстановку за дивизию, а не за 129 полк.  Закончил словами: "Сюда
прибыл начальник штаба и сообщил о вашем разрешении сменить КП"
   - Дайте трубку Григоренко - буркнул Гастилович.
   - Вы действительно на полустанке? - спросил он меня.
   - Так точно. Здесь развитая оросительная  система.  Наши  подразделения
воспользовались оросительными канавами и  потому их  не  видно было с вашего
НП.   Сейчас  передовые  подразделения   продвинулись  километра  на  2,  но
остановлены  командиром  дивизии,  так как противник накапливает  на окраине
Трстэна  танки и самоходки, по-видимому, готовит контратаку. Поэтому  пехоту
решено задержать до подхода противотанковых огневых средств. Сейчас мимо нас
как раз идет Васильев (истребительно-противотанковый дивизион).
   Через   некоторое  время  началась   танковая   контратака  противника.
Артиллеристы вели себя героически. Подбили 4 танка и две  самоходки. Один из
танков натолкнулся  на  орудийный снаряд в 20  метрах  от нашего  командного
пункта. Взрыв танкового боезапаса сбросил башню,  танк перевернулся на бок и
загорелся. Я все время комментировал ход боя Гастиловичу, и  он окончательно
утвердился в продвижении нашей дивизии. В связи с этим перенес свои "заботы"
на  дивизию  генерала Васильева, которая так,  пока  что,  и не двинулась  с
исходного положения. Наши полки (129  и 310), отразив танки врага, перешли в
наступление и примерно к 13.30 подошли к окраине Трстэна, угрожая перерезать
шоссе. В связи с этим противник начал  отводить свои войска в полосе  нашего
левого соседа - 137 сд. Сосредоточившись на бое за Трстэну, мы как-то забыли
о  Хыжне.  Но,  вдруг,  часов  около  14  оттуда  раздался  сплошной  клекот
пулеметов, непрерывно гремели орудия.
   - Что там у вас в Хыжне творится? -  подозвав меня к  телефону, спросил
Гастилович.
   -  Я  еще донесения  не  имею,  но полагаю,  что кульминация наступила.
Считал бы целесообразным возвратиться  туда  и  лично руководить дальнейшими
действиями.
   - Вы командир дивизии, Вы и решайте, где вам целесообразнее находиться.
   - Есть решить этот вопрос  с командиром дивизии -  сделал я вид, что не
понял  его,  и  положил  трубку.  С  тревогой подождал,  станет  ли он  меня
поправлять. Телефон молчал.
   -  Николай  Степанович!  Разреши мне  отправляться в Хыжне.  Гастилович
сказал,  чтоб  этот  вопрос решал  сам  командир дивизии. Он  в это  дело не
вмешивается.
   Угрюмов  согласился.  Я  попросил  Завальнюка дать  распоряжения: моему
шоферу ехать  в  Хыжне и  там искать  меня  в  151  полку или в артпульбате;
вспомогательному  пункту  переместиться в Хыжне и там войти в  контакт с 151
полком и с артпульбатом. Мы же с Тимофеем Ивановичем в сопровождении пятерых
разведчиков пошли из-под Трстэны  в Хыжне прямиком: через территорию недавно
занимавшуюся противником. Когда часа через полтора  мы прибыли в Хыжне, село
было  уже очищено от противника.  Подразделениям подвезли обед.  По шоссе на
Трстэну  и по шоссе на Бобров выслана  разведка. Я доложил  Гастиловичу.  Он
приказал всей дивизии повернуть на  Бобров и  развивать наступление на запад
по шоссе, параллельному тому,  что идет через Трстэну.  Там противник  начал
отход и для преследования достаточно было одной дивизии.
   Особо я доложил о  потерях, нанесенных противнику. Я сказал, что такого
количества убитых  немцев  еще  не  видел.  Все поле  восточнее Хыжне усеяно
трупами.  Впоследствии  по  моему  распоряжению  был   произведен   подсчет.
Насчитали восточнее Хыжне 832 трупа.  Много трупов было также вдоль сельской
улицы.   Взято  свыше   400   пленных  и  много   вооружения,   боеприпасов,
продовольствия и других материальных  ценностей.  Я  обошел все  поле боя и,
откровенно  сознаюсь,  любовался  работой артпульбатовцев,  с  удовольствием
слушал  рассказ  командира  артпульбата  и  комментарии  Тонконога. Командир
артпульбата говорил: "Они вышли от шоссе, с северной окраины села. Шли двумя
густыми  колоннами,  почти  вплотную, прижавшись  к селу. Шли вначале как-то
неуверенно, как будто опасаясь засады, потом осмелели, пошли быстрее, начали
отклоняться от села,  приближаться  к траншее,  потом одна  колонна  перешла
траншею. Пошла восточнее ее. Потом начали развертываться в цепь. Тонконог уж
забеспокоился.  Говорит  мне  - что же ты смотришь? А я  знаю что смотрю:  с
северной окраины выходят все новые колонны. Думаю, пусть все выйдут. Чего их
на  развод  оставлять?  Вспоминаю  ваше -  обращается  он ко  мне -  "больше
выдержки. Выдержка - главное оружие  УР'овца" - и думаю: "Выдержу". Наконец,
выходить из  села закончили. А передние уже развернулись, все  ускоряют шаг.
Тонконог кричит: "Они  уже  к  тылам моим подходят. А я думаю  - нет, еще не
время. Немцы в атаку бегом  идут, а эти еще шагают, хотя и  скорым шагом. Но
вот, наконец, побежали. Тут и я "спустил с цепи" всех своих 48 "собачек". Ну
и залаяли же они.  Душа возрадовалась. Никогда,  за всю войну, не знал такой
радости. А пулеметчики, все аж дрожали, закончив работу. Глаза у всех горят:
"Вот  это  работа, говорят,  за всю войну душу отвел.  Артиллеристы  тоже не
отставали. Беглым  так били, как будто боялись, что у них изо рта отнимут. А
противник! Он, видимо, о нас вообще  забыл. Когда мы  ударили в одночас всей
своей мощью, его как парализовало. Все замерло. Вместо того, чтобы бежать  в
село  или  нырять в  траншею или  просто падать на  землю, они остановились.
Остановились по всему  полю, потом забегали, закрутились на месте. И только,
когда  их уже  наполовину  проредили, бросились  бежать,  но  не  в каком-то
разумном направлении, а во все стороны, набегая друг на друга, сталкиваясь и
падая под огнем пулеметов и орудий на бегу. Мы так вычистили все до деревни,
что  когда поднялись и пошли  вперед на соединение с полком, ни один выстрел
не прозвучал нам навстречу.
   Тонконог добавил: "Это был наверно полк из  резерва дивизии. Они пришли
из леса западнее Хыжне. Отбросили мой батальон, занимавший  мостик на шоссе,
и без остановки, в колоннах пошли в контратаку восточнее Хыжне. Одновременно
с ними пошли в контратаку те, что оборонялись в  селе. Они шли по улице и по
огородам западного  ряда домов в Хыжне.  С этими  пришлось  справляться  нам
самим. И  мы поработали тоже хорошо. Но это была обычная работа, а не, как у
УРовцев - праздник.  Нам  досталось.  Для  немцев в  селе  не  было  никакой
неожиданности; они вели планомерное наступление и  если бы не уровский удар,
нам  было бы нелегко. Но огневой удар артпульбата парализовал противостоящие
нам силы. Началась паника, и мы перешли в наступление".
   Я  шел   среди  этих  груд  трупов  и  ничего   не  чувствовал,   кроме
удовлетворения. Мне не пришла в  голову мысль, что это люди, что  у них есть
матери,  жены,  дети, что  они о чем-то  мечтали, чего-то ожидали, на что-то
надеялись. Я  не видел  их лиц, не заметил застывшего на  них  ужаса,  муки,
боли. Не обратил внимания на скрюченные смертью руки, ноги, фигуры. Для меня
все  это  было  бессодержательные,  безымянные, безликие,  безразличные  мне
единицы производства - просто трупы - как  были бы, например, дрова, если бы
я занимался производством дров, а не трупов. И чувства были как у дровосека,
который сумел заготовить невиданное количество дров. Я был горд собой, и мне
больше всего хотелось похвастаться сделанным. Я позвонил Гастиловичу. Просил
его посмотреть. Я сказал ему: "Такого вы не видели и никогда не увидите". От
него  приехал  командующий артиллерией.  Он, как и все, кто видел  это,  был
восхищен  "работой"  артпульбатовцев. При  этом  сказал:  "Подобное я  видел
только  в первую мировую войну. Только трупы  там  были  наши". Он  оказался
таким хорошим рассказчиком, что приехал смотреть не только Гастилович,  но и
все  армейское  руководство.  Приезжали  также из  соседних  дивизий.  Своих
представителей   прислал   даже   Петров.   Разговоры   об   этом   бое,   с
преувеличениями,   естественно,  шли  по  всему  фронту.  Все  полевые  УР'ы
(укрепленные районы) прислали своих  представителей. Во все  Уровские  части
был разослан  доклад командира нашего артпульбата и было рекомендовано такой
способ действий частей полевых УР считать наиболее характерным для них.
   Награды  за  этот  бой я  не  получил.  Но  виноват  в этом  сам. Когда
Гастилович  спросил,  какой бы  орден я хотел получить  за  это