ошения  с  ним
сложились  бы  по иному. Но не помогла и эта приписка.  Склока разрасталась.
Вскоре Смирнов  и  Гастилович перестали  говорить между  собой  по телефону.
Гастилович,  если  ему  надо было, звонил  мне. Смирнов -  начальнику  штаба
корпуса полковнику Шуба.
   Тем  временем Наши  указания  начали  действовать.  Противник, особенно
ночами,  стал нервничать. Взлетали ракеты, летели  трассирующие пули.  Почти
каждую ночь наши войска доставляли противнику неприятности -  брали пленных,
захватывали  участки траншей,  отдельные опорные пункты.  Противник расценил
это как подготовку к наступлению.  Дивизия занимала  оборону на фронте свыше
тридцати километров,  имея открытый правый фланг. На  этом фланге оборонялся
полк Леусенко  (310-й),  который  проявлял  наиболее высокую  активность.  И
противник именно сюда приковал главное свое  внимание. Но меня  интересовала
больше всего расположенная на левом  фланге господствующая  гора "Маковица",
которая  входила в  участок  129  полка.  Она  была  действительно макушкой.
Небольшая по размерам  площадка на самом верху  горы могла  вместить  только
одну из  сторон  да и то  очень в небольшом  количестве,  пару отделений  не
больше. Эта площадка многократно переходила из рук в  руки. Когда я приехал,
она была в  руках противника. Положение нашего взвода было катастрофическим.
Скат горы с нашей  стороны был очень крутой, частично даже осыпной.  Поэтому
отдав вершину надо было катиться вниз к подножию.
   И  взвод 129-го полка, когда его  в  очередной  раз выбили из траншейки
прорытой по обращенному к  противнику краю площадки,  скатился не  только  с
этой площадки, но и с горы. Командир  полка, высокий, стройный, 28-ми летний
красавец майор,  носивший фуражку,  а зимой  кубанку,  ухарски сдвинутой  на
затылок, выпустив свой роскошный чуб на левый  висок. Авторитет  его в полку
был непререкаем.  Любило его и начальство.  Этой любовью  он очень дорожил и
делал  все, чтобы  постоянно  ее  крепить.  Такого  конфуза  как  оставление
Маковицы  он допустить  не мог. Вызвав старшего сержанта, который командовал
взводом, оборонявшим высоту,  он приказал:  "Верни Маковицу". И тот,  собрав
своих полтора десятка человек пополз обратно на высоту.  А там за это  время
произошло совсем неожиданное.
   Противник, заняв  траншейку взвода,  дальше  не  пошел, и вся  площадка
шириной  около  30-ти  метров  осталась "ничейной".  Произошло это  очевидно
потому, что  на  восточном  краю  площадки тоже  была вырыта совсем короткая
траншея.  Когда  взвод   был  выбит  из  основной  своей  траншеи  и  бежал,
находившиеся  в  восточной  (тыловой)  траншейке трое  бойцов,  составлявших
резерв  взвода,  открыли  огонь  по  противнику  и  принудили  его  залечь в
захваченной им траншее.  Командир  взвода забывший  при поспешном бегстве  о
своем резерве, теперь нашел его на месте и очень этому обрадовался. Решение,
как бывает в таких случаях, пришло само  собой: укрепиться всем взводом там,
где  был  резерв.  И  взвод  начал энергично  окапываться.  Командиру  полка
донесли, что вышли на высоту и закрепляются. Командир полка донес в дивизию,
что  противник  ночной  атакой  занял вершину "Маковицу",  но той  же  ночью
положение восстановлено.
   Изучение переднего края, при  вступлении в должность,  я решил начать с
"Маковицы". Александров меня горячо отговаривал. Сначала  по телефону, затем
приехав в штаб дивизии.  Говорил со мной, доказывал Смирнову, что  это очень
опаcно и может привлечь особое внимание  противника  к  этой горе. Я остался
при своем мнении, хотя и согласился, что некоторая опасность  имеется,  т.к.
при  восхождении  на  гору   дважды  приходится  пересекать  простреливаемые
пространства. Пойдем вечером, когда стемнеет или  под утро,  сказал я. Чтобы
не привлекать внимание,  я возьму  с собой  только сопровождающего солдата и
сам буду одет по солдатски. Но Александров от меня не отстал. Пошли  вмеcте.
Перед выходом я попросил ознакомить меня с обстановкой на  самой высоте.  По
докладу Александрова получалось, что вся  площадка в наших руках.  Передовые
подразделения  врага расположены на уступе,  проходящем в ста-ста пятидесяти
метрах  ниже вершины  "Маковицы".  Там у  него вырыты  две сплошные  траншеи
полного  профиля. За траншеями местность постепенно  понижается, переходя  в
новый,  более  широкий  уступ. Там  три траншеи  полного  профиля, снимаемые
главными   силами  первой  полосы  обороны.  За  траншеями  местность  снова
понижается, а в районе шоссе, идущего от Делятича до чехословацкой границы и
далее  на  Керешмезе (Ясина),  начинается  подъем  на  новый  горный  отрог.
Александров убеждал меня,  что все  это, до шоссе включительно, с "Маковицы"
прекрасно видно. - "Прямо как на макете".
   Когда  же  мы  добрались до вершины,  командир  взвода  старший сержант
Павлычко  попросил нас поскорее  убраться в убежище.  На бруствере я  увидел
противогранатные   сети.   Оказывается  наши   ребятки   время  от   времени
перебрасываются  с  противником гранатами,  и  сейчас  Павлычко  беспокоится
больше всего о том, как бы противник не устроил эту "забаву" когда мы здесь.
   - А откуда я могу посмотреть оборону противника? - спросил я Павлычко.
   - А  сейчас неоткуда - ответил он -  это когда у нас была  та траншея -
показал он на противоположный край площадки, - тогда мы все видели, а теперь
ничего не видим.
   - А вы это знали - спросил я Александрова. Вопрос был коварный. По сути
я  спрашивал  бывал  ли  он  здесь.  А  он  явно  не бывал.  Оказался  перед
неожиданностью. И сейчас понимал, что я его уличаю во лжи. Он несколько раз,
видимо  желая  отдохнуть  от  начальства, сообщал  в  штаб  дивизии:  "Ухожу
понаблюдать на Маковицу, так что  прямой связи с вами не  будет.  Если очень
надо, то через мой узел". Выходило - никакого "Н.П."  нет. Противник,  заняв
нашу первую траншейку, ослепил нас. Мы  ему, находясь  здесь, не мешали. Но,
как показало будущее, близкий противник таит потенциальную опасность в самой
этой близости.
   - Ну,  что ж, сказал я сухо,  недовольно - пришли мы сюда напрасно. Эта
траншейка  для  дивизии не  представляет  никакой ценности. Это  только  для
"втирания очков" начальству: " - Маковица, мол, в наших руках". Так и доложу
командиру  дивизии: " -  Виноват, не проверил, в результате  сам врал и  Вас
заставлял подписывать лживые документы.  На  самом деле Маковица давно сдана
противнику. Доложу, пусть комдив сам решает, что делать".
   Александров стоял какой-то сникший. Даже его  буйный чуб рассыпался. Он
что-то хотел сказать, но явно не решался. Наконец не выдержал.
   - Товарищ подполковник! Не докладывайте комдиву. Дайте мне срок. К утру
Маковица будет наша.
   - Ну это Вы торопитесь. Надо все как следует обдумать. Я сейчас  ухожу,
а Вы оставайтесь и вместе  с Павлычко все  как следует обмозгуйте. Комдиву я
доложу, что из-за сильного огня мы на Маковицу не попали.  Но если Вы за три
дня гору не вернете, доложу все. Как только вершину заберете, звоните. Я сам
побываю, понаблюдаю и после этого доложу.
   Александров  слово сдержал. На вторую  ночь вершиной овладели. Но потом
начались  контратаки. Для захвата вершины  была  брошена рота. Для отражения
контратак  пришлось   привлечь  весь   батальон.  Я  побывал   на  Маковице.
Действительно  оборона  противника оттуда была как на  ладони. Недаром еще в
первую  мировую  войну  за эту гору  шли многомесячные бои. Кто-то откуда-то
достал  немецкие  листовки первой  мировой войны, на которых была изображена
Маковица с раскрытой громадной пастью, в  которую  шла непрерывной  колонной
русская армия.  Надпись  гласила: "Маковица  сожрет  всех  вас". Побывав  на
Маковице, я высказал предположение, что противник либо примет все меры чтобы
лишить нас вершины, либо отведет войска на другую сторону шоссе, ибо  нельзя
иметь   надежную   оборону,   когда  последующий   эшелон   расположен  ниже
предыдущего.  Сделали  вывод:  Александрову все  внимание на  Маковицу  - не
допустить  внезапного  нападения  на вершину и не  дать противнику незаметно
отойти с занимаемых позиций.
   Во  время пребывания на Маковице, наблюдая  за противником,  я невольно
вспомнил эпизод  из  первой мировой  войны  на русско-турецком фронте, когда
одна  из   частей  русских,  оказавшись  выше  турецкой,  принудила   ее   к
отступлению, начав спускать на  турок бочки,  начиненные порохом  и камнями.
Рассказал об этом офицерам и солдатам на  Маковице,  добавив: "От вас  очень
хорошо  покатились  бы  бочки".  Прошло  несколько дней  и  я узнаю,  что  у
Александрова,  на  Маковице,  начали катать  бочки.  Результат был настолько
эффективный,  что участок вражеской траншеи, подверженный  скатыванию бочек,
был  противником оставлен. Александрову  посоветовали ночью бросить  сильный
разведотряд на освобожденный противником участок и попытаться  очистить  всю
первую траншею  противника,  действуя по  ней  в сторону флангов.  Результат
оказался  для  нас неожиданным.  Через  сорок минут  после  начала  действий
указанного отряда пришло сообщение - противник отходит. Комдив отдал приказ:
"129-му полку немедленно  перейти  в наступление. 131-му  и 310-му  провести
разведку боем".
   129-й полк от Маковицы пошел вперед довольно быстро. Появились пленные.
Был захвачен и приказ командира венгерской бригады. Оказалось,  что  намечен
был  отвод  с первой траншеи -  не  на вторую траншею, а на второй уступ. На
первом  уступе вторая траншея оставалась занятой.  Но,  по  несчастливой для
венгров случайности, разведотряд  129-го полка вошел в первую траншею, когда
там  начался  отход.  Вид  отходящего   противника  всегда  воодушевляет,  и
разведчики решительно пошли вперед, обгоняя  отходящих.  Среди тех  началась
паника.  И  они,  вместо  того,  чтобы  отходить  спокойно по  установленным
маршрутам побежали  где попало, ко второй  траншее,  вызывая панику и  среди
войск, занимающих  ее.  Паника стала распространяться  дальше  в тыл. Начали
нервничать и  соседи.  В  результате 129-й полк занял  оба уступа  и вышел к
шоссе. Противник в свете  дня немного разобрался и начал оказывать отпор. Но
это  уже не  был  организованный  фронт  сопротивления.  Оборона врага  была
нарушена во всей полосе  дивизии.  151-й  и  310-й  полки, добившись частных
успехов  в ночном бою, ввели к утру в бой свои главные силы и тоже  нарушили
вражескую  оборону.  В течение  дня  наступление  уже шло  по  всему  фронту
дивизии.
   Для нас  со  Смирновым было  очевидно,  что мы  пожинаем лавры  успеха,
предоставленного  нам  случаем.  У  противника не  было  никакой оперативной
необходимости отводить свои войска на этом участке фронта. Его флангам ничто
не  угрожало.  Зато была  полная  целесообразность удерживать горный  хребет
Карпат,  как нож, вонзенный  в  живое  тело советского наступающего массива.
Важны   были  Карпаты  и  как  хранилище  средств  боевого  и  материального
снабжения,  как  важный  военно-промышленный район. Следовательно,  вышибать
противника из Карпат можно было только силой. А ее-то у нас и не было.
   Когда  я  прибыл в дивизию  численность  ее была меньше четырех  тысяч.
Пополнениями ее состав довели до 6000, т.е.  до пятидесяти процентов штатной
численности. В ротах было по  30-40 человек, а  у  Александрова даже меньше.
Средств усиления мы не получали. Правда, штатные артиллерийские и минометные
части материальную часть имели полностью, по штату. Но боеприпасов было мало
и  надежд на регулярный подвоз  не  было.  Авиация корпус  не  поддерживала.
Соседей, которые помогли бы  своими действиями, тоже не было. Фланги корпуса
были  по  сути  открытыми:  справа  до  ближайшего  соседа  около   тридцати
километров, слева - еще больше.
   Естественно,  что успех  в таких  условиях мог быть достигнут только за
счет  маневренности. Только  скрытность,  быстрота и решительность  действий
могли  бы восполнить недостающюю ударную силу. Широкий фронт  для маневра  и
закрытый  характер  местности  (горно-лесистая) благоприятствовали  скрытому
выходу  на фланги и тыл  противника для внезапного и решительного  удара. Но
войска должны были быть подготовленными к таким действиям.  Наша дивизия, да
и остальные соединения корпуса не были подготовлены к  этому. Неоднократно я
с сожалением думал: "Эх, сюда бы 18-ю бригаду: быстренько бы разделалась она
с  этим  противником".  Наша же дивизия никак не  хотела ходить  по  горам и
стихийно скатывалась к дорогам. Противник же именно дороги и держал наиболее
прочно. Чтобы его сбить с дорог силой, надо было иметь то, чего  мы не имели
- мощный  огонь артиллерии,  танки, поддержку авиации.  Не  имея  этого,  мы
заставляли наши войска стихийно скатывавшиеся к дороге, снова уходить в горы
и  совершать  обход узлов сопротивления. Смирнов  весь день  был в  войсках,
требуя от них наступления по горам, в обход вражеских узлов сопротивления.
   К вечеру штаб переместился в только что  занятое Яремче.  Прибыл туда и
командир дивизии, утомленный до  предела. Умылся, сели  ужинать. Он никак не
мог успокоиться  - рассказывал эпизод  за эпизодом, говорил:  "Мы  бы уже  к
границе  (чехословацкой)  подходили,   если  бы  наши  поиска  наступали  по
бездорожью. Противник, утратив цельность своей обороны, потянулся к дорогам.
А  мы  тоже туда. Но огневой ударной  силы у  него  больше.  Противник имеет
несколько десятков самоходок, а у нас ни одной. Самоходками он и не дает нам
двигаться по дорогам. А мы  туда как раз и лезем.  Подготовьте приказания на
завтра.  Укажите  направление  наступления   и  оговорите,  что  по  дорогам
перемещаются только артиллерия под небольшим пехотным прикрытием и  тылы". В
это время звонок. Гастилович - Смирнова.
   Сидя рядом со Смирновым, я не мог слышать, что говорит Гастилович. Если
бы я сидел в  своей  комнате,  было  бы иначе. По  сложившейся традиции,  не
только у нас в дивизии, а во всей советской армии, начальники штабов слушали
все, боевого значения, телефонные разговоры командиров. Но сейчас я был не у
своего аппарата и слышал лишь  то, что говорил Смирнов. Он  сказал:  -  "Ты,
хотя  бы,  для  соблюдения формы  сообщил  оперативную  обстановку, хотя  бы
сказал, что  делают дивизии корпуса". И  некоторое  время спустя: "Не морочь
мне  голову.  Что  я меньше тебя  понимаю?  Одну  академию  кончали.  Никуда
противник не бежит. Если б он бежал, то прежде всего от  Васильева и Черного
(командиры дивизий,  расположенных левее  8  сд). Ведь оттуда отход возможен
только  по дорогам,  идущим в моей полосе. Нет  никакого  отхода. Нам просто
повезло.  Удалось  сбить  противника.  А  завтра  он  усилит  сопротивление.
Попытается  остановить  и  отбросить  нас.  Или,  хотя  бы,  задержать  наше
наступление  до отвода войск  из  горных  районов. Поэтому  мои  указания на
завтра - наступать  вне дорог.  Я уже  отдал  приказание  и отменять его  не
буду". После этого  он еще послушал некоторое время, затем сказал: "Да  пиши
что угодно, а  я буду действовать  как мне боевая обстановка подсказывает. А
тебе, по моему, надо заставить Васильева и Черного  наступать, а то ведь они
уже позади меня на 10-15 километров". И положил трубку.
   - Видел ты его! - начал он после  паузы - он считает, что противник под
угрозой фланговых ударов третьего  украинского фронта и  первой  гвардейской
армии нашего фронта,  начал поспешный отвод своих войск. Поэтому нам,  чтобы
не упустить противника, следует  создать  сильный  передовой отряд, посадить
его на машины и  бросить  по  шоссе  на Керешмезе (Ясину) и далее  на Рахув.
Задача отряда  - сбросить отходящие войска противника с дороги в  горы и тем
открыть  путь  для беспрепятственного  продвижения  войскам корпуса. Хороший
приказ.  Один  лишь  недостаток  -  обстановке  не  соответствует.  В  общем
отдавайте полкам мое приказание.
   Так я и поступил. За ночь войска  заняли исходное положение вне дороги.
Утром  началось  наступление.  Первые   же  донесения  указали  на  усиление
сопротивления. На  дорогах  противником созданы  хорошо подготовленные  узлы
обороны, с артиллерией, самоходками, пулеметами, с  минированием  подступов.
Смирнов снова уехал в полки. Часов в десять утра звонок - Гастилович.
   - Где этот мудак?  - Что  мне ответить? Я понимаю, разумеется, о ком он
говорит. Но  что мне солидаризироваться с ним? Признать, что моего командира
так именно  и  называть  следует?  Нет,  так  я не  поступлю. И я  удивленно
спрашиваю: "Кто?"
   - Ну что ты в самом деле? Не понимаешь?
   - Нет, товарищ генерал-лейтенант, не понимаю. Я не знаю кто Вам нужен.
   - Ишь ты институтка какая, не понимаешь! Да я тебя (мат-перемат) научу,
как разговаривать с командиром корпуса!
   - Простите, товарищ генерал, но я не понимаю за что вы меня ругаете.
   В ответ выплеснулся такой мат и такие эпитеты, что  выражение "ползаете
там, как вши по ...", можно считать верхом приличного тона. Я не  выдерживаю
и кладу  трубку. Продолжаю слышать рокот в  ней.  Потом  трубка  замолкает и
раздается звонок. Беру трубку и сдерживаясь изо всех сил, спокойным голосом:
   - Слушаю! - Солдатов. (Мой позывной на тот день. П.Г.).
   -  Солдатов!?  Какой  ты Солдатов! Гавно ты, а не Солдатов! -  И  снова
полился  поток  мата  и  далеко  не литературных  эпитетов.  Я снова положил
трубку. Теперь уже сознательно. Через некоторое время снова звонок. За время
перерыва я успел сжать свою волю. И снова спокойно:
   - Слушаю, Солдатов! - В ответ буквально вой. Голос захлебывается в мате
и грязных эпитетах. Я снова кладу трубку.
   И вновь звонок. И я опять: "Слушаю, Солдатов! - Но в ответ не то, что я
ожидал. Голос пониженный до предела, холодно-официальный, сдержанный:
   - Григоренко! Ты что же под трибунал хочешь?
   - Никак нет, товарищ командующий (подпускаю я лести  этим  обращением),
не хочу.
   - А почему же ты мои приказы не хочешь слушать?
   -  Никак  нет, товарищ  командующий, Ваши приказы не только слушать, но
выполнять буду, не щадя жизни.
   -  Ну, я еще не командующий - ворчливо-добродушно  поправил он меня  на
этот раз.
   - Ну, этого не долго ждать.
   - А ты что, уже разнюхал что-то.
   - Да кое-что слышал.
   - Ну, об этом пока говорить  не следует. Запиши лучше мое приказание. Я
записал бодро, восклицая за каждой фразой: "Есть".
   Вскоре он был назначен командующим  18  армией. И корпус перестал  быть
отдельным. Вошел в состав этой же армии.
   На следующий день утром к нам на "КП"  прибыл  Гастилович. Штаб дивизии
расположился  в  строениях  огромного  богатого  крестьянского  двора.  Двор
обнесен оградой  "от честных людей": невысокие столбики и две жерди по ним -
одна  в  20-30 сантиметрах  над  землей,  другая на таком  же  расстоянии от
вершины столбов.  В  России такие  ограды  называют  "прясла".  Двор с одной
стороны,  где  расположено  большинство  строений,  занимает  горизонтальную
площадку. Большая же часть двора расположена на зеленом травянистом  склоне.
Я занимал одинокий домик на самом верху двора.
   В окно вижу, влетает во двор "виллис" и мчится  к домам в  нижней части
двора.  Выскакиваю из  дома  и  бегом по склону к "виллису". Пока Гастилович
вылезал из  него, я подбежал и начал  докладывать. Он не дал  мне  окончить,
поздоровался за руку.
   - А где Смирнов?
   - Как обычно на передовой, в полках. Я могу Вас связать с ним.
   - Не надо, Вы же обстановку знаете?
   - Разумеется.
   - Ну тогда пойдемте к Вам! Куда идти?
   - До меня далеко. Может подъедете вон к тому домику.
   -  Нет,  пройдемся.  День-то   вон  какой   прекрасный.  И  мы   пошли,
разговаривая.
   Когда подошли к входу  я посмотрел на адьютанта  и глазами попросил его
не входить  за нами.  Пропустив Гастиловича, я вошел сам и  закрыл дверь  за
собой.  Как  только  мы  очутились  в  комнате  вдвоем, я  сказал:  "Товарищ
генерал-лейтенант, я прошу, пока нет свидетелей, выслушать и разрешить очень
важный для меня вопрос".
   -  Ну давайте, дава