ними делали перерывы на трапезы и на отдых.  Теперь  и  деревенский  народ
превратился для Джуны в личности, каждая из которых занимала особое  место
в жизни деревни и имела широкий круг связей. У  Джуны  и  Моуки  сложились
особо дружеские отношения со старейшиной Арато и ее  бейми  Ини.  Ини  был
одним из соперников  Джуны  в  состязании  по  вскапыванию  земли.  Арато,
похоже, считала себя в долгу у Джуны и помогла ей наладить отношения  и  с
другими деревенскими. Вскоре и она, и Моуки принялись учить старейшин и их
бейми письменному стандартному языку. Лайли-тенду, как и деревенский народ
Нармолома, осваивали этот язык просто ради забавы, а потом быстро теряли к
нему интерес. Однако люди Лайнана были в изучении языка даже более упорны,
нежели энкары. Сначала, должно быть, главную роль  у  них  играло  чувство
самосохранения,  а  затем  верх  взяла   природная   любознательность,   и
деревенские стали заваливать Джуну вопросами о ее народе.
   А в результате Джуна стала все больше и чаще думать  о  доме  и  о  тех
людях, которых ей так не хватало. Ей хотелось побыть  одной,  посидеть  на
краю утеса, глядя в океанскую даль.
   Вот так она и сидела  однажды,  наблюдая  за  полетом  морских  птиц  с
головами рептилий, кружащихся в лучах заходящего солнца, и думая  о  своем
доме, когда вдруг к ней подошел Укатонен. Он сел рядом на  корточки,  взял
пригоршню мелкой гальки и стал пересыпать ее из ладони в ладонь.
   - Моуки волнуется, - сказал он. - Ты  теперь  проводишь  все  свободное
время одна, в мечтах о доме. Это пугает его.
   Джуна отвернулась и долго глядела в чужое для нее море.
   - Мне придется уехать, когда вернутся мои люди, - сказала она  наконец.
- Я тоскую по звуку родного языка, по привычной пище. Мне  нужен  мужчина.
Всего этого мне недостает, эн, я... - Она остановилась,  вспомнив,  что  в
языке тенду нет слов, означающих "семья" или "домашний  очаг".  -  У  меня
есть ситик, тарина, своя деревня. Они нуждаются во мне. Когда прилетят мои
люди, я уйду к ним. Что же будет с Моуки?
   Укатонен  покачал  головой  -  чисто  человеческий  жест,  который   он
позаимствовал у нее.
   - Если Моуки не сможет жить без тебя, я тоже умру.
   - Не понимаю, - воскликнула Джуна. - Почему умрешь ты,  если  Моуки  не
сможет жить без меня?
   - Потому, что я вынес решение по этой проблеме, - ответил энкар, бросая
камешки за край утеса. - Я - энкар, и когда мы принимаем неверное решение,
нам полагается умереть.
   Джуна посмотрела на заходящее солнце, уже  наполовину  погрузившееся  в
океан. Она чувствовала себя  так,  будто  у  нее  под  ногами  разверзлась
бездонная пропасть. Каждый раз, когда  она  думала,  что  понимает  тенду,
происходило нечто такое, что сразу показывало Джуне, как мало она знает  в
действительности.
   - Мне очень жаль, Укатонен, - сказала она, кладя ладонь на его руку.  -
Я не знала.
   Цвет его кожи соответствовал пожатию плеч.
   - Это не имеет значения. Если Моуки не сможет жить без  тебя,  я  умру.
Твое незнание ничего не изменит. А что надо сделать, так это помочь Моуки.
Чем больше ты сидишь тут, - он швырнул оставшиеся  гальки  в  океан,  -  и
мечтаешь о своем народе, тем больше мучается твой бейми. Ты  пренебрегаешь
своим бейми, и это следует прекратить. - Укатонен встал, протянул  руку  и
помог ей встать.
   - Но что же делать с Моуки, когда я уеду?
   Укатонен долго смотрел на нее, взгляд его был холоден и далек.
   - Не знаю. Моуки - твой бейми. Тебе и искать решение.



23

   Моуки прилаживал свой заплечный мешок, пока Джуна и Укатонен  прощались
с жителями Лайнана. Моуки был рад, что  уходит  отсюда.  Лайнан  для  него
олицетворял крах и потерю. Здесь его не захотели усыновить, и здесь же  он
должен был потерять своего ситика, когда сюда явятся люди ее народа, чтобы
увезти с собой навсегда. Эти новые  существа  выглядели,  как  раздувшиеся
трупы, в своих мягких белых одеждах. Было просто невозможно поверить,  что
Иирин когда-то была одной из них.
   Иирин показывала ему изображения новых существ в своем говорящем камне.
Он называется компьютер, напомнил себе Моуки и тут же написал это слово на
языке Иирин, использовав для этого внутреннюю поверхность своей руки.  Без
своих костюмов  новые  создания  -  люди  -  выглядели  как  бы  постоянно
пристыженными или удивленными. Иирин объяснила ему, что у  них  нет  языка
кожи и что поэтому они всегда имеют один и тот же цвет.
   Иирин показала ему и свое собственное изображение, сделанное  до  того,
как ее трансформировал ситик Анито. Перед ним стоял некто чужой, чье  тело
скрывалось под мягким плетеным материалом яркой пестрой расцветки. То, что
они носили на теле, называлось одеждой,  которую  делали  из  материи.  На
изображении рядом с Иирин стояли двое - ее брат и ее отец. Брат был чем-то
вроде тарины, а их общий ситик (отец) имел одновременно двух бейми,  а  не
одного за другим, что было бы вполне прилично и объяснимо. Кроме  того,  у
них  иногда  бывало  больше  одного  ситика.  Иногда  несколько   взрослых
одновременно заботились об  одном  или  нескольких  общих  бейми,  которые
назывались детьми. Странный, непонятный мир. И  почему  Иирин  хочет  туда
вернуться?
   Может быть, думал Моуки, ее люди забудут об Иирин  или  их  космический
корабль потеряется в безбрежном небесном океане и  тогда  Иирин  останется
здесь? Моуки очень любил Укатонена - тот был добрый, насмешливый,  хороший
учитель, но Иирин была ситиком Моуки,  и  заменить  ее  не  мог  никто.  В
Лайнане она стала какой-то странной, ей  почему-то  хотелось  быть  одной,
слушать, как ее компьютер издает звуки, а иногда - одновременно и звуки, и
изображения.  Иногда  Иирин  и  сама  вдруг   начинала   издавать   звуки,
прислушиваясь к компьютеру. А временами просто сидела на краю утеса, глядя
в океан, и кожа ее была серой-серой. И когда он пытался отвлечь ее,  Иирин
либо не обращала на него внимания, либо, что еще хуже, отсылала  Моуки  от
себя.
   Он был рад, что они уходят из Лайнана. Возможно, что когда они  покинут
Лайнан,  Иирин  снова  станет  прежней.  Моуки  очень  хотелось   поскорее
оказаться в безмятежном приветливом Нармоломе.
   Но вместо того чтобы  идти  на  север  в  Нармолом,  они  вдоль  берега
повернули на юг.
   - Куда мы идем? - спросил Моуки.
   - Мы идем погостить у энкаров, - ответил Укатонен.
   - Зачем?
   - Если бы мы пошли прямо в Нармолом, мы бы добрались туда чуть ли не за
месяц до брачного сезона. И тогда нам пришлось бы уходить оттуда как раз в
самом его начале. А мне хочется, чтобы Анито смогла побыть в своей деревне
подольше без нас, ведь ей скоро придется навсегда покинуть Нармолом. Кроме
того, вы с Иирин нарушаете гармонию Нармолома. Поэтому нам лучше навестить
энкаров, а деревенские и без нас обойдутся. Это очень важно - чтобы энкары
познакомились с вами. Именно им придется иметь дело с народом Иирин.
   - А Анито не станет беспокоиться?
   - Она же знает, что вы со мной.
   От таких новостей  уши  Моуки  плотно  прижались  к  голове.  Он  любил
Нармолом. Они уйдут из него вместе с Анито и уже никогда туда не вернутся.
А жить тогда будут среди энкаров,  которые  ведут  жизнь  отшельников  или
привидений - мертвецы для своих деревень. Как у энкара, у  него  не  будет
своей деревни.
   Иирин дотронулась до его плеча.
   - Мне тоже жаль расставаться с Нармоломом, Моуки.
   Они шли на юг прочь от  берега,  к  далеким  горам,  на  самых  высоких
вершинах которых лежал белый снег. Иирин сказала ему, что  такой  же  снег
лежит и в деревне, где живет ситик ее ситика - ее дедушка.
   Моуки изо всех сил пытался понять, как же это ее дедушка живет не в той
деревне, где живет ее ситик (отец). А Укатонен спросил:
   - А почему ситик твоего ситика не умер?
   - Умер? А почему же он должен умереть? - недоуменно спросила Джуна.
   - Снег убивает нас. Слишком холодно. Мы засыпаем, если слишком холодно.
   - Он может убивать и у нас, но мы защищаем наши тела теплыми  одеждами,
которые предохраняют нас от охлаждения.
   - А как вы удерживаете ваши покрывала теплыми?
   Иирин на мгновение стала ярко-розовой.
   - Не понимаю, что ты хочешь сказать.
   - Ты говоришь, что покрывала держат вас теплыми. Как же они  производят
тепло?
   Иирин издала тот странный  лающий  звук,  который  производила  всегда,
когда ей было смешно. Она называла его смехом.
   - Покрывала не производят тепла,  эй.  Они  удерживают  тепло,  которое
производят наши тела, подобно перьям птиц. Вот почему и  у  вас  к  северу
количество птиц резко возрастает - там холодно и  снег  идет  значительную
часть года.
   - Ты была в Стране Холода? - спросил Укатонен, тело которого  светилось
ярким розовым цветом, а уши дрожали от  любопытства.  -  Расскажи  мне  об
этом.
   Всю остальную часть дня и ночь они отдыхали; охотиться тоже не стали  -
ограничились  сушеной  пищей  из  мешков.  Укатонен  с  увлечением  слушал
рассказы Иирин о Стране Холода. Моуки и гнездо строил  один.  Другие  были
слишком заняты, чтобы помогать ему.
   Впрочем,  Моуки  Укатонена   не   винил.   Рассказы   были   необычайно
увлекательны.  Там  лежали  огромные,  как  море,  открытые  пространства,
поросшие только травой и кустарниками. По ним гигантскими стадами  бродили
колоссальные птицы, поедая траву, а иногда и друг друга. Ростом они были с
Иирин, да и весили столько же. Можно было пройти много-много уай  в  любом
направлении и не встретить ничего, кроме все той же травы  и  все  тех  же
птиц. И никаких деревьев.
   Моуки закрыл глаза и попробовал  вообразить  Страну  Холода.  Там  было
холодно, пусто и очень страшно. Увидев страх Моуки,  Иирин  обняла  его  и
прижала к своему теплому телу.


   Джуна прижала к себе Моуки. Ее рассказы о северных степях явно напугали
бейми.
   - Существует кворбирри - одно из самых ранних - очень простое  и  очень
трогательное, в котором говорится, как Смерть пришла из  Страны  Холода  в
виде белой волны, - сказал Укатонен, когда Джуна кончила  повествование  о
степях.
   Укатонен вынул из своего заплечного мешка простенькую жалейку и  как-то
весь подобрался, готовясь разыграть кворбирри. Приложив жалейку к ноздрям,
он  выдул   печальную   мелодию,   очень   негармоничную,   очень   чуждую
человеческому уху. Эта мелодия заставила напрячься стрекательные железы на
спине Джуны. По  сравнению  со  сложными  кворбирри,  которые  исполнялись
лайли-тенду и деревенскими, это кворбирри  было  простым  и  суровым,  как
классическая сага.
   Энкар   двигался   с   каким-то   медлительным,   плавным   изяществом,
напоминающим представления мастеров тай-чи.
   Вот только  что  он  был  жителем  деревни  тенду,  а  через  мгновение
превратился в холодный, дующий с севера, ветер. А вот уже увядают и гибнут
джунгли, а Укатонен - целая группа энкаров - идет на север, чтобы  узнать,
что  там  случилось.  Одного  за  другим  холод  убивает  их  всех,  кроме
последней, которую посетили духи и дали ей  такую  силу,  что  она  смогла
дойти до границы Мира. Там она обнаружила, что стоит перед  белой  стеной,
простирающейся от земли и до неба. Энкар повернула назад,  и  тайная  сила
духов покинула ее только на самом краю оставшихся клочков джунглей. И  все
же она прожила достаточно долго, чтобы успеть рассказать другим энкарам  о
том, чему была свидетельницей, дабы  могли  они  приготовиться  к  приходу
великой стены Смерти.
   История подошла к концу. Укатонен сел на место, вид у него был  усталый
и измученный. Моуки подал ему большой кусок  сотов,  Джуна  потянулась  за
своим компьютером. Ее так захватило представление, что она начисто  забыла
включить запись. Странно, но какая-то часть ее души была  рада  тому,  что
члены экспедиции никогда не увидят ее.  Память  об  этом  кворбирри  будет
безраздельно принадлежать ей одной.
   Джуна обратилась к данным экспедиции, касающимся геологической  истории
планеты. Последний ледниковый период здесь имел место 25 тысяч лет  назад.
Ее стрекательные железы опять напряглись, когда она поняла, какой  возраст
имеет это кворбирри.
   - У тенду очень долгая память, -  сказала  она  Укатонену.  -  Согласно
тому, что мой народ узнал о твоем мире, последняя стена  льда  была  много
тысяч лет назад. Если кворбирри говорит об этом событии, то она  во  много
раз старше любых устных сказаний моего народа.
   - Это кворбирри относится не к последнему Великому  Холоду,  -  ответил
Укатонен. - Оно гораздо старше. Оно помогло нам пережить  вот  уже  четыре
Великих Холода.
   И снова напряглись стрекательные  железы  на  спине  Джуны.  Она  снова
взялась  за  геологическую  историю  планеты.  Если   данные   верны,   то
представлению Укатонена более 100 тысяч лет! Даже если  предположить,  что
исследователи переоценили продолжительность  межледниковых  эпох,  то  все
равно услышанная ею история, соотнесенная с  историей  человечества,  была
древнее всего, что пока  раскрыли  раскопки  на  Земле.  Она  древнее  тех
времен,  когда  исчезли  неандертальцы,  подсчитала  Джуна,   просматривая
материалы по истории человечества. Джуна  вздрогнула,  сложила  компьютер.
Она была поражена тем, что только что узнала.
   - А откуда вам известно, когда  был  наш  последний  Великий  Холод?  -
спросил Укатонен. - Твои люди появились тут только в прошлом году. Как они
узнали о том, что было задолго до их появления в нашем мире?
   - Они отправились на север так далеко, как только можно было проникнуть
в Холодные Страны, и врубились в... - Джуна поискала замену слову  "льды",
- в Снежные горы (это был, пожалуй, наилучший эквивалент, подумала она). В
Снежных горах снег летом не тает, но каждый год на них ложится новый  слой
снега. Каждый слой равен одному году.  Мы  изучили  слои  и  теперь  можем
сказать, какой толщины слой образовался в тот или иной год.
   Укатонен обдумал сказанное.
   - Твой народ очень умен, хотя и совсем  молод,  -  сказал  он.  -  Есть
многое, чему мы могли бы научить друг друга.
   На протяжении двух месяцев они все шли  и  шли,  по  пути  посетив  три
разных сообщества энкаров. Джуна отвечала на их вопросы, описывала  Землю,
учила стандартному  алфавиту  и  началам  стандартного  языка.  На  каждом
сборище они оставались лишь несколько дней, но, как и раньше,  вокруг  них
складывались группы энкаров, провожавшие их к следующему месту назначения.
Многие энкары скоро приобрели знания, достаточные, чтобы  вести  неслышные
беседы на стандартном языке кожи. Джуна передала им  большую  часть  своих
занятий  с  "начинающими",  а  сама  сосредоточилась  на  обучении   самых
способных и "продвинутых" учеников.
   Наконец пришло время возвращаться в Нармолом.  Они,  однако,  не  очень
торопились, несмотря на то, что брачный сезон  давно  миновал.  Никому  не
хотелось торопить разрыв связей между Анито и деревней. Когда они  подошли
к "деревенскому" дереву на, навстречу им вышла Нинто. Она была  вежлива  и
даже сказала, что рада их видеть, но цвет кожи у нее был похоронный.
   - Анито в  лесу.  Она  распределяет  своих  последних  нейри  по  своим
деревьям на, - сказала Нинто. - Вернется к вечеру. Она  уже  показала  Яхи
все, что ему надо знать, чтобы заменить ее.  Мы  будем  готовы  выйти  уже
завтра утром, если нужно.
   - Нет, я хочу, чтобы у вас был  настоящий  прощальный  пир,  -  ответил
Укатонен. - Пяти дней вам должно хватить.
   - Как скажешь, эн, - отозвалась Нинто. - Я пойду к Миато и  скажу  ему,
что мы скоро уходим.


   Анито  вернулась  в  деревню  с  корзиной  свежепойманной   рыбы.   Она
встретилась с Нинто, и цвет кожи тарины дал ей понять, что произошло в  ее
отсутствие.
   - Он пришел за мной, - сказала она, становясь серой от горя.
   Нинто погладила ее по плечу.
   - Он пришел за нами обеими, Анито. Я свою тарину не отпущу одну.
   - Хотела бы я, чтобы ты изменила свое намерение, -  ответила  Анито.  -
Тебе вовсе не нужно уходить!
   Нинто покачала головой и рябью выразила несогласие.
   - Баха готов, и я готова. Хотя и буду  тосковать  по  Нармолому.  -  Ее
трагическая окраска еще больше потемнела, и она отвернулась. -  И  все  же
это куда лучше смерти. Возможно, что  с  моей  стороны  эгоистично  хотеть
продолжать жить, но я и в самом деле  люблю  жизнь.  Я  никогда  не  могла
понять тех, кто скорее готов умереть, чем покинуть Нармолом.  Даже  нашего
ситика. Из него вышел бы  замечательный  энкар,  если  б  у  него  хватило
мужества.
   - Илто не был трусом, - взорвалась Анито, в своем  стремлении  защитить
память ситика даже забыв о необходимости не называть его имени.
   - Конечно, не был. Он был очень смел, но  он  боялся  продолжать  жить,
если это было связано с уходом  из  деревни.  И  это  было  нечто  гораздо
большее, чем страх. Он просто  хотел  остаться  здесь,  быть  похороненным
здесь с семенем дерева на в животе,  остаться  частью  Нармолома  навечно.
Если б дело было в обыкновенном страхе, Илто стал бы  энкаром.  Он  сделал
то, что хотел, ну а я делаю то, чего хочу я. Единственно, чего я не желаю,
так это того, чтобы уходила и ты.
   - Нет смысла говорить об этом. Такова моя судьба  -  покинуть  Нармолом
задолго до того, как это должно было бы произойти  естественным  путем.  И
мне нужно только одно - принести как можно больше пользы.
   Нинто погладила ее плечо, и обе повернули в  сторону  дома.  Пять  дней
кипела деревня, готовясь к прощальному пиру. Тинки отчищали блюда. Бейми и
взрослые длинной вереницей выходили из дупла, неся огромные корзины всяких
яств. Все кладовые перерыли в поисках консервированных деликатесов.
   Анито сплела из прутьев гроб. Поскольку она покидала Нармолом навсегда,
в жертву, чтобы заменить ее,  должны  были  принести  тинку.  Хорошо  еще,
думала она, что это будет дикий тинка  из  леса,  а  не  деревенский.  Она
старалась не думать о Моуки, но память о его  отчаянной  борьбе  за  право
следовать за ними не покидала Анито ни на минуту.
   - Болячки на голову этого бейми, - бормотала она,  отбросив  в  сторону
гроб и без устали меряя шагами комнату. - Если б не он, я бы о тинке и  не
подумала! - Она схватила свою сумку для сборов  и  бросилась  в  лес.  Она
мчалась сквозь листву, перепрыгивала с ветки на ветку, стремясь убежать от
мыслей о Моуки, лежащем в гробу, который она сплела. Моуки уже  давно  был
бейми, жертвоприношение ему не угрожало, но все равно какой-то тинка будет
убит, чтобы занять ее место в традиционном гробу.
   Тяжело дыша, она остановилась у водопада.  Кто-то  коснулся  ее  плеча.
Укатонен.
   - В чем дело, Анито? - спросил он. Кожа его приобрела пастельные  цвета
сердечной нежности.
   - Дело в тинке, эн. В том, который ляжет в гроб, чтобы занять в нем мое
место. Это... - она замолчала, обдумывая, как объяснить свое  беспокойство
так, чтобы оно не выглядело глупо.
   - Тебя это беспокоит, - подсказал Укатонен.
   - Да, эй. Мне все время кажется, что в гробу будет Моуки. Я  знаю,  что
его там не будет, но...
   - Меня это тоже беспокоит.
   - Неужели?.. - поразилась Анито.
   Укатонен отвернулся, бурый от стыда.
   - Это все из-за нового существа. Она заставила меня смотреть  на  тинок
иначе. Одно дело дать тинке,  которого  мы  не  можем  усыновить,  умереть
естественной смертью, но это... - Он замолк. - Я хочу поговорить с другими
энкарами и посмотреть, нельзя ли что-то изменить.
   - Но это не спасет жизни тинки, который займет мое место в гробу.
   Укатонена заволокло облако печали.
   - Нет.
   - Я могу просто уйти и не присутствовать на похоронном пиру.
   - Неужели ты нарушишь гармонию Нармолома в момент прощания?
   Теперь пришла очередь Анито побуреть от неловкости.
   - Я понимаю, что просто уйти нельзя. Но что же делать?
   -  Подумай  о  какой-нибудь  уловке,  -  предложил  Укатонен,  а  затем
наклонился к ней, чтобы развить свою мысль.


   Анито высвечивала вежливые  слова  благодарности  одной  из  старейшин,
поздравившей ее с оригинальной формой  плетеного  гро