о  биомам
дождевых лесов. Сделав это, Джуна прилегла у фундамента башни и уснула.
   Восход принес ей новые письма от друзей и товарищей по работе, а  также
нескончаемый поток микротекстов затребованных ею книг.
   Была там и записка от Алисон, самого близкого ей человека  на  корабле.
Алисон разменяла седьмой  десяток  и  собиралась  уйти  в  отставку  после
окончания этого полета. Вот ее Джуне и в самом деле будет не хватать.
   - Ты, кажется, изменилась так сильно, - писала Алисон, - что мне  стало
боязно. Думаю, что следующие несколько лет будут очень тяжелы для  тебя  -
одной среди туземцев. Будь сильной  и  помни,  что  на  Земле  есть  люди,
которые тебя крепко любят.
   Я повидаю твоего отца, как только смогу и когда узнаю, что у него все в
порядке. Когда прилетишь на Землю, приезжай и поживи  с  нами.  Расскажешь
всякие байки о лесе и о туземцах.
   Джуна  почувствовала,  как  поднимается  в  ней  волна   благодарности.
Несколько лет назад она пригласила Алисон в отцовский дом -  провести  там
отпуск. У Алисон с отцом завязался роман, и с тех пор они  добрые  друзья.
Джуна подозревала, что Алисон присматривает за ней по просьбе отца. И была
рада, что Алисон побудет с ним, пока Джуна не сможет вернуться.
   Педрейг, который непрерывно флиртовал со  всеми  женщинами  и  даже  со
многими  мужчинами,  невзирая  на  их  возраст,  внешность  или   семейное
положение, сказал ей:
   "Тебе ни в коем случае не следовало позволять  этому  красавцу  туземцу
целовать себя. Подбираю целый файл всякой забавной чепухи, которая  должна
развлечь  тебя.  Надеюсь,  это  произойдет.  Когда   вернешься,   приезжай
целоваться,  и  я  превращу  тебя  в  прекрасного  принца.  Будь  здорова,
m'ascushl, будь счастлива".
   Джуна непроизвольно расхохоталась. Они  одно  время  были  любовниками,
пока она не сошлась с Али. А потом стали добрыми друзьями. Возможно,  было
бы лучше остаться одной из  дюжины  любовниц  Педрейга,  чем  быть  верной
подружкой Али.
   Ненависть к Али не отпускала Джуну. Как она надеется, что  когда-нибудь
в жаркий день у  него  закупорится  трубка,  через  которую  из  скафандра
выводятся экскременты!
   Было еще несколько записочек от хороших друзей. А затем пришла  очередь
официального  послания  Чанг  -  офицера  по   проблемам   морали.   Джуна
поморщилась. В свое время Чанг находилась на корабле, совершавшем  "Прыжок
к  будущим  поколениям  человечества".  Десять   лет   назад   корабль   с
гиперпространственным приводом снял с него  всю  команду.  Почти  все  они
поступили в Космическую Службу; это было единственное место,  где  они  не
ощущали себя потерянными. Ходили слухи,  что  Чанг  заняла  свою  нынешнюю
койку потому, что она уж очень осточертела всем  на  Земле.  Джуна  вполне
доверяла этим слухам: Чанг была упряма, лишена чувства юмора и  отличалась
дремучим  формализмом.  Моральный   уровень   на   корабле   держался   на
относительно высоком уровне отнюдь не по причине ее деятельности.
   "Джуна, - говорила Чанг в своем послании, - от своего лица и лица  всей
команды я хочу выразить тебе искреннее сожаление по поводу тех  несчастий,
которые выпали на твою долю. Заверяю тебя, что капитан Родригес и я  лично
примем все меры, чтобы поскорее организовать новую экспедицию на  планету.
Я   прошу   тебя   руководствоваться   в   своих    действиях    правилами
Исследовательского  управления,  касающимися   невмешательства,   и   быть
достойной столетних  традиций  экспедиции,  требующих  постепенного  и  не
нарушающего природной среды исследования. Я  пришлю  тебе  все  материалы,
имеющие отношение к Контакту с туземцами и к охране  окружающей  среды.  Я
верю, что ты приложишь все силы к их соблюдению.  Искренне  преданная  Мей
Мей Чанг".
   Джуна несколько раз ошеломленно мигнула и выключила  звук,  предоставив
компьютеру просто записывать остальное. Она поднялась и пошла в лес. Найдя
себе  убежище  на  верхних  ветвях  высокого  дерева,  она  долго  лежала,
прислушиваясь к лесным шумам  и  далекому,  еле  слышному  рокоту  прибоя.
Теперь и для нее лес стал укрытием, где она могла прятаться от любовников,
до  которых   нельзя   было   дотянуться,   от   навязчивой   заботливости
благомыслящих  друзей,  от  неосуществимых  пожеланий   Исследовательского
управления. Зеленый сумрак постепенно вымывал боль из  обожженных  солнцем
глаз, а влажный воздух  врачевал  сухую,  сморщенную  кожу.  Она  почесала
зудящее тело, призывая проклятия на голову офицера по проблемам  морали  -
Чанг.
   Где-то рядом зашуршали и дрогнули ветви, с которых на  землю  посыпался
ливень сухих листьев. Это была Анито. Туземка прыгнула к ней и дотронулась
до ее плеча, чтобы привлечь внимание.
   - Люди пришли?
   Джуна кивнула.
   - Когда люди пришли?
   Джуна сделала отрицательное движение головой, а  затем  махнула  рукой,
будто указывая куда-то далеко-далеко. Анито что-то ответила, но  Джуна  не
сумела понять, что именно. Ее  компьютеры  остались  возле  башни  -  один
подключен к радиосистеме,  другой  подзаряжался  на  солнце.  Она  качнула
головой, давая понять, что не поняла вопроса.
   Анито дотронулась до зудящей кожи Джуны.
   - Кожа плохо. Что-то не делать.
   Джуна опять покачала головой - она никак не могла  взять  в  толк,  что
хочет сказать ей Анито.
   Анито прыснула ей на спину какой-то холодной жидкостью, и  зуд  прошел.
Джуна засветилась зелеными тонами, благодаря за облегчение. Анито передала
ей большую фляжку, в которой плескалась вода, которую Джуна тут же выпила.
Как жаль, что мало! Потом туземка порылась в своей сумке  и  протянула  ей
ярко-красный фрукт, имевший вкус сладкой медовой дыни. За этим  последовал
кусок мяса, аккуратно завернутого  в  зеленый  лист.  Джуна  поблагодарила
кивком головы, и обе принялись закусывать в дружелюбном молчании.
   Когда с едой было покончено, Джуна встала, чтобы возвратиться к  маяку.
Анито последовала за ней, немного  задержавшись,  чтобы  наполнить  фляжку
водой, собравшейся в дупле  дерева,  похожего  на  земные  бромелиевые.  В
качестве сифона она использовала пустотелую зеленую лиану. В  тот  момент,
когда Джуна уже хотела прорвать завесу кустов на лесной опушке и выйти  на
скалистый, залитый солнцем утес, Анито остановила ее.
   - Нет. Плохо кожа. Ты делать еще плохо.
   Джуна покачала головой. Она опять не понимала. Ей следовало связаться с
кораблем, пока там не стали волноваться. Но объяснить этого Анито  она  не
могла. Она снова шагнула вперед, но туземка загородила ей дорогу.
   - Не идти, - стояла на своем Анито. Она стала бледно-розовой и  указала
на солнце. - Твоя кожа, - объявила она в подчеркнуто-красном тоне.
   Джуна настаивала на своем, показывая в  сторону  маяка.  Ей  необходимо
быть там.
   - Подожди. Приходить дождь, ты идти. Кожа не так плохо.
   Облака, предвещающие послеполуденный дождь, уже собирались.  Не  дольше
как часа через два начнет моросить. Джуна  нуждалась  в  отдыхе,  и  Анито
отвела ее к чистому лесному ручью,  где  они  купались  и  отдыхали,  пока
первые капли дождя не забарабанили по воде.
   Джуна вернулась  к  маяку  и  принялась  отвечать  на  множество  новых
вопросов, которые задавала ей научная группа экспедиции. На многие из  них
Джуна ответить не могла. Она слишком занята  была  проблемой  собственного
выживания, чтобы вести наблюдения и делать заметки. И все  же  она  смогла
документально подтвердить существование экосистемы пчелы-грибки-дерево,  в
которой обитали туземцы. Кроме того, она  описала  несколько  новых  видов
растений и животных, которых  смогла  запомнить.  Придется  вести  дневник
более тщательно.
   Солнце уже виделось большим красным шаром,  спускавшимся  к  горизонту,
когда Джуна снова связалась с кораблем. Сверила часы компьютера. Временной
лаг увеличился еще на двадцать минут в  каждую  сторону,  и  ее  последний
контакт с человечеством неотвратимо приближался с каждой  минутой.  И  вот
она снова - офицер по проблемам морали Чанг! Она явно крайне подозрительно
отнеслась к двухчасовому  опозданию  Джуны.  Джуна  с  тоской  выслушивала
подковыристые вопросы Чанг. У нее оставался всего лишь один день до  того,
как прервется на несколько лет ее связь с человечеством. И она не намерена
терять драгоценное время на мелкие склоки  с  Чанг.  Поэтому  она  вежливо
выслушала претензии офицера,  стараясь  отвечать  так,  чтобы  не  вызвать
гневной отповеди.
   Когда нотация Чанг кончилась, Джуна еще раз объяснила причину, повторив
то, что сказала два часа назад. Анито возражала против ее выхода на солнце
по не вполне ясным  соображениям.  Нет,  туземка  ей  не  угрожала.  Джуне
показалось, что туземка не хочет, чтобы она получила солнечный ожог. После
этого Джуне  пришлось  отвечать  на  бесконечное  число  вопросов  экипажа
корабля.
   Было уже совсем темно, когда Джуна дала отбой до утра. Она  чувствовала
себя   совершенно   истощенной,   кожа   чесалась,   спина    болела    от
продолжительного  сидения  в  одном  положении.  Она  захватила  с   собой
компьютер Оливера, которым пользовалась посменно со своим, и отправилась в
лес. Анито уже ждала ее со светящейся плетенкой, надетой на  палку,  чтобы
освещать дорогу. Джуна пошла вслед за туземкой  сквозь  бархатистую  тьму.
Лес гудел от стрекота насекомых и криков ночных  животных.  Где-то  совсем
рядом с Джуной раздался низкий рокочущий рев. Джуна испуганно остановилась
и взглянула на Анито. Сверкающая рябь пурпурного смеха бесшумно  разлилась
по  коже  туземки.  Анито  приподняла  большой  лист  и  поднесла  к  нему
светильник, подзывая к себе  Джуну.  На  оборотной  стороне  листа  сидела
крошечная зеленая лягушка с  огромными  черными  глазами.  Джуна  кивнула,
Анито отпустила лист. Через мгновение они снова услышали оглушительный рев
лягушонка.  Джуна  недоумевала  -  зачем  он  так  громко  кричит:  то  ли
отпугивает хищников, то ли зовет потенциального собрачника.
   Почти два часа они пробирались по лесу, пока не  пришли  к  гигантскому
дереву. Они вскарабкались на него, и когда достигли развилки, их встретила
группа туземцев.
   Это была еще одна деревня. Плечи Джуны  опустились.  Она  была  слишком
измотана, чтобы выносить сегодня длинные церемонии деревенской дипломатии.
   Анито привела ее в большую комнату, расположенную почти  на  самом  дне
дупла, где их ожидали Укатонен и еще десятка два туземцев. Джуну  посадили
между Укатоненом и  Анито.  Разговор  повел  Укатонен,  Речь  явно  носила
официальный характер. Язык кожи Укатонена был сегодня особенно  сложен,  а
жестикуляция сдержанна и стилизована. Джуна  изо  всех  сил  старалась  не
заснуть, но все равно, до того, как стали подавать  угощение,  она  успела
несколько раз клюнуть носом.  Еда  состояла  из  различных  видов  морских
водорослей, рыбы, меда и совершенно новых для Джуны фруктов. Один  из  них
выглядел как  крупный  пурпурный  персик  и  оказался  невероятно  кислым.
Откусив один кусочек, Джуна отложила его, к  удивлению  туземцев,  которые
ели эти плоды с видимым наслаждением.
   После еды любопытные туземцы сгрудились возле Джуны. Они ощупывали  ее,
они тыкали  в  нее  пальцами,  они  рассматривали  ее  ладони  и  уши;  их
собственные уши в это время стояли торчком, а сами  туземцы  окрасились  в
темный пурпур от удивления. Эти туземцы обращались с  Джуной  грубее,  чем
жители деревни Анито.  Джуна  переносила  все  стоически,  уклоняясь  лишь
тогда, когда ей и в самом деле могли причинить вред. Наконец она  обратила
умоляющий взгляд на Укатонена и Анито. Анито заметила его и что-то сказала
Укатонену, который обратился к остальным туземцам. Затем Анито увела Джуну
наверх,  где  им  была  отведена  комната.   Для   путешественников   были
приготовлены три свежие постели из  листьев.  Джуна  зарылась  во  влажное
тепло ближайшего к ней ложа и тут же уснула.
   Когда Джуна проснулась, ее кожа опять была болезненно  чувствительна  и
чесалась. В какой-то степени это почему-то успокоило Джуну: значит, не все
магические смазки Анито действуют безотказно на Джуну. Хотя, конечно,  она
наверняка чувствовала бы себя лучше, не кажись ей, что ее  кожа  стала  на
два размера меньше, чем надо. Джуна  встала,  умылась,  а  потом  села  на
постель и стала обдумывать ситуацию, в которой  очутилась.  Ей  предстояло
проторчать на этой планете долго. После трех недель  тщетных  попыток  она
так и не научилась управлять своей кожей  так,  чтобы  "разговаривать"  на
языке кожи. Это создает множество затруднений. Теперь же, раз ей предстоит
жить тут долго, научиться языку туземцев совершенно необходимо.  А  отсюда
вытекает необходимость разрешить Укатонену слияние с ней.
   Джуна  сглотнула  слюну.  Ее  горло  пересохло  от  страха,  когда  она
вспомнила о насилии, испытанном при первом слиянии. Ах, если б существовал
какой-нибудь иной путь! Но проблема обучения  упиралась  в  физиологию,  и
решить ее можно было только через слияние.
   Вошел Укатонен, неся завтрак. Джуна изо всех сил  старалась  приглушить
ярко-оранжевый цвет страха, когда она прикоснулась к плечу туземца,  чтобы
привлечь его внимание, а затем протянула ему руки шпорами вверх.  Укатонен
стал темно-пурпурным, как тень на спелом  черносливе,  а  его  уши  широко
расправились.
   - Хочешь говорить? - спросил он. - Хочешь аллу-а?
   Джуна кивнула. И хоть какая-то часть ее естества рвалась бежать отсюда,
вопя от ужаса, Джуна все же победила свой страх. Ей необходимо говорить  с
туземцами. Возможно, от этого будет зависеть вся ее жизнь.
   - Ты веришь мне?
   Джуна опять кивнула. Она должна верить этому туземцу,  чтобы  перенести
насилие слияния.
   - Хорошо, - произнес туземец и окрасился в темно-синий цвет спокойствия
и ободрения. - Не надо бояться. Я не причиню боли.
   Все силы Джуны были направлены на то, чтобы не убежать, когда  Укатонен
протянул ладони и положил их поверх ее рук. Ее пальцы тряслись, когда  она
сжала их вокруг запястий Укатонена. Джуна крепко зажмурилась -  не  хотела
видеть, как его тонкие четырехпалые ладони сожмут ее  запястья.  Затем  их
шпоры соприкоснулись. Прикосновение завершилось слабым уколом.
   Вхождение в контакт ближе всего напоминало  прыжок  в  глубины  теплого
пруда. Сначала пришло ощущение  разрыва  тонкой  поверхностной  пленки,  а
затем Джуна оказалась внутри самой себя. Это был странный слепой мир, мир,
полный звуков - шум бегущей по сосудам крови, прерывистое  биение  сердца,
ускоренное испытанным страхом, бульканье  желудка.  А  еще  Джуна  ощущала
вкус:  грубый  темный  вкус  крови,  мягкий  пушистый  персиковый  привкус
собственной кожи, медный привкус кожи Укатонена,  охранявшего  Джуну.  Она
осязала, обоняла, как он проникает в ее желудок, в ее легкие, как  удаляет
из ее тела смертельные и чуждые ей яды. Чувствовала она  и  свой  страх  -
яркий, блестящий, добавляющий слиянию  какой-то  собственный  неповторимый
привкус.
   Теперь к ней пришло и ощущение  присутствия  эго  Укатонена.  Это  было
ощущение  мощной  речной   стремнины.   Испуганная   Джуна   начала   было
сопротивляться, но эго туземца  подхватило  ее  и  понесло  по  стремнине,
бессильную, как лист, уносимый водоворотом. Она видела, как эго  Укатонена
останавливается перед тонким барьером из ее  -  человеческой  -  и  его  -
туземной - кожи. Он - мужчина -  осознала  она,  даже  не  понимая,  каким
образом пришло к ней понимание этого. Ее кожа горела, ее покалывали тысячи
иголок. Как будто Джуна принимала ванну из шампанского,  но  принимала  ее
внутренней поверхностью кожи. Она чувствовала, как передвигается в ней эго
туземца, как оно проходит  по  ноющим  мышцам  и  напряженным  сухожилиям,
оставляя  их  размягченными  и  расслабленными.  Уход  эго   сопровождался
исчезновением хинных следов стресса и усталости, гнездившихся в Джуне даже
после освежающего сна. А затем эго Укатонена стало  покидать  тело  Джуны,
подобно волне, убегающей  с  пляжа  обратно  в  море.  Прохладный  призрак
туземца мелькнул где-то вдали. Джуна открыла глаза, и он исчез, как  пена,
уходящая в песок, когда волна схлынет с берега.
   Джуна встала и потянулась. Она ощущала  свою  свежесть  и  чистоту,  ей
казалось, что она - одна из маминых льняных накрахмаленных рубашек, только
что снятых  с  гладильной  доски.  Ее  кожа  уже  не  казалась  ободранной
наждачной "шкуркой". Джуна глубоко вдохнула воздух и  опять  потянулась  -
только ради удовольствия ощутить, как эластична ее мускулатура.
   Подняв руку, Джуна изобразила свое имя  бирюзовыми  буквами  на  черном
фоне, потом заставила эту надпись ползти по ее руке вверх, через грудь, по
левому боку и исчезнуть на левом колене.  Потом  Джуна  нарисовала  в  уме
цветок, и плоское примитивное изображение цветка сейчас же возникло на  ее
коже. Она напряглась, желая сделать рисунок более реалистичным, и  он  тут
же усовершенствовался. Было безумно интересно наблюдать, как  картинки  то
появляются на ее теле, то исчезают. Самих изображений  Джуна  не  ощущала,
хотя точно знала, где они находятся,  даже  ничего  не  видя.  Она  только
представляла себе изображение в уме, и оно тут же возникало на  коже.  Это
было не труднее, чем поднять руку.
   Джуна взглянула на Укатонена, который переливался рябью одобрения.
   - Голодна? - спросил он.
   Она жутко хотела есть. "Да", - подумала она, и тут же у  нее  на  груди
возникли три черных горизонтальных  прутика  -  знак  согласия.  "Еда",  -
подумала она, представив себе зеленый символ еды, и он тоже появился у нее
на груди. Укатонен подал ей корзину с фруктами и несколько кусков сотового
меда.
   - Я принесу еще еды. Сейчас вернусь, - сказал туземец и вышел.
   Джуна забавлялась с речью кожи все время, пока ела; она  практиковалась
с малыми и большими символами. Многообразие и легкость применения ее новой
способности были просто удивительны. Все, что она представляла в уме,  тут
же появлялось на коже. Но хотя Джуна  теперь  могла  заставить  свою  кожу
говорить что угодно, Укатонен не наделил ее столь  же  мгновенным  знанием
языка  инопланетян.  Она  могла  вызвать  на  коже  лишь  изображение  тех
символов, которые ей были хорошо известны и изображение которых она  могла
мысленно воспроизвести. Джуна вздохнула, представив, сколько  символов  ей
придется изучить, чтобы бегло говорить на языке туземцев. И в то же  время
она радовалась тому,  что  Укатонен  не  обманул  ее  доверия  и  не  стал
вмешиваться в  ее  мозговую  деятельность.  Она  подумала:  а  что  вообще
ограничивает силы туземцев при  слиянии?  Совершенно  очевидно,  что  этот
процесс поглощает много энергии. Она была невероятно голодна после слияния
и еще раньше замечала, что туземцы до и после аллу-а едят жутко много.
   Джуна уже съела все, что было, но ее аппетит остался неудовлетворенным,
когда вошла Анито, неся  завернутые  в  листья  тонко  нарезанные  полоски
свежей рыбы. Часть рыбы Анито отдала Джуне.
   - Спасибо, Анито, - сказала Джуна на языке кожи.
   Уши Анито встали торчком, розовая окраска выразила глубокое  удивление,
но тотчас сменилась пурпурной - знаком вопроса.
   - Укатонен, - сказала Джуна и протянула руки - шпорами вверх.  Выражено
это было, наверное, грубовато, но Анито все поняла.
   Затем  туземка  вспыхнула  темно-охряным  цветом,  что  соответствовало
чувству беспокойства.
   - Не есть хорошо, - сказала Анито. -  Укатонен  заболеет  от  аллу-а  с
тобой. Я помогу.
   Через несколько  минут  пришел  Укатонен;  он  принес  еще  еды.  Анито
схватила  его  за  руку,  и  они  стали  обмениваться  символами  с  такой
быстротой, что Джуна ничего не смогла понять. Укатонен посмотрел на Джуну,
и охряный цвет беспокойства проступил на его коже. Он протянул Джуне  мясо
и морские водоросли, велел все съесть. Потом оба туземца сели в  уголок  и
слились  шпорами.  Джуна  съела  треть  мяса  и  водорослей,  а  остальное
завернула в листья и положила рядом с чашами воды. Укатонен и Анито  будут
голодны, к