его кончины ни один злодей, умышлявший против
жизни императора, не смог добиться своей цели. Восемнадцать раз убийцы
пытались поразить его стрелой, ядом или кинжалом, но сила Черного дракона,
заключенного в талисмане, всякий раз спасала своего господина от гибели. В
годы правления он открыл много заговоров против себя и нисходящими на него
прозрениями повергал к своим стопам множество коварных врагов. Когда же
пришел ему черед умереть, окруженному страхом и почитанием подданных, то
двум сыновьям своим он отдал талисман и некий свиток, в котором описывал
его чудесные свойства. Но тот самый сын, которому достался свиток, велел
слугам похитить брата из дворца и заставить его отдать талисман. Однако у
того нашлись верные люди в свите коварного брата, и он успел бежать в
горы, где следы его затерялись. А вскоре, буквально через пару лет,
рухнула и империя Цинь Шихуань-ди, подобно колоссу на глиняных ногах. С
тех пор не было никаких известий о свитке, оставленном повелителем
Поднебесной. Все волшебные свойства Черного дракона Цинь Шихуань-ди
неведомы никому. И только лишь о некоторых из них можно говорить уверенно,
и они изложены в этой книге.
  - Недурно, недурно, - похвалил соискателя степени бакалавра титулованный
экзаменатор. - Но о защитных свойствах талисмана ты мне уже рассказывал.
Что-нибудь новенькое есть?
  Ансельм тяжело вздохнул.
  - Я пока не смог прочесть, о великий, там все зашифровано.
  - Ну елкин дрын! - возмутился Лис. - Учишь его, учишь, буквально ночи не
спишь, а он какую-то простейшую шифровку Центру осилить не может.
  - К центру! - хлопнул себя по лбу ученик. - Конечно, к центру. Как же я
сразу не понял?! О великий, ваша проницательность не знает границ! Конечно
же, все к центру, снос по пилигриму, тройная квота, осталось лишь
исчислить шаг и градус сноса. Благодарю вас, Учитель! - Счастливый Ансельм
повернул коня.
  - Ты что-нибудь понимаешь? - ошарашено глядя на меня, спросил Лис.
  - Похоже, ты разгадал тайну шифра фон Зеедорфа, - с некоторым сомнением в
голосе произнес я.
  - Шо, серьезно? И как мне это удалось?
  - Легко.
  - Ну-ну, пусть трудится, родина его не забудет.
  Мы ехали все дальше. Все ближе и ближе был заветный "центр вселенной",
святой град Иерусалим. Ансельм, пытавшийся уделять время дешифровке
рукописи фон Зеедорфа, был вынужден большую часть пути выслушивать милую
болтовню маленькой принцессы, тешить ее своими рассказами и ярмарочными
фокусами, на которые он был большой мастак.
  - Ой, как это! - хлопая в ладоши, щебетала девушка, глядя, как
бакалавр-недоучка магических наук, дунув на невесть откуда взявшееся в его
руках яйцо, аккуратно поставил его на острый конец и преспокойно оставил
стоять в таком положении.
  - Тоже мне, чудо, - снисходительно глядя на веселую парочку,
прокомментировал Лис. - Скорлупа пустая, а в остром конце яйца сквозь
маленькую дырочку через соломинку вдут воск. Это даже я знаю.
  - Но ты же у нас "о великий", - усмехнулся я.
  - А, ладно, пусть детвора развлекается.
  - Ансельм! - звонко изрекла Алена Мстиславишна, принимая комично-гордый
вид. - Даю слово, что, когда я взойду на престол, сделаю тебя придворным
магом.
  - М-да, детвора, - поворачиваясь ко мне, негромко произнес Лис. - Ты,
кажется, когда-то говорил, что принц Людвиг не престолонаследник?
  - Говорил. И сейчас это утверждаю. Но, заметь, она ведь ни словом не
обмолвилась о принце Людвиге. Она утверждает: "Когда я взойду на престол".
  - Хорошая девочка, далеко пойдет.
  - Вот в этом как раз я ни секунды не сомневаюсь. И, полагаю, Ансельм ей в
этом весьма поможет. Дорога к Иерусалиму путалась меж каменных холмов,
огрызков скал, торчавших посреди равнин гнилыми зубами. Кое-где их
слоистая красно-белая поверхность была покрыта тощей зеленой порослью,
очевидно, вылезшей наружу после недавних ливней, и эта зелень была
единственной отрадой в сыром душном безлюдье Святой земли.
  До сих пор нам не попадались ни крепости, занятые крестоносцами, ни даже
разрозненные отряды священного воинства. Изредка встречались христианские
общины, спокойнейшим образом соседствующие с сарацинскими поселениями,
словно и не бушевало вокруг никакой войны. Приют давали и те и другие.
Христиане охотно помогали единоверцам, мусульман же вводило в явное
недоумение наше друзское одеяние и доскональное (спасибо "Мастерлингу")
знание местных диалектов. Конечно, только слепой не смог бы отличить нас
от гордых жителей сирийских пустынь. И вес же с друзами лучше не шутить.
Наравне с законом гостеприимства у них чтился и закон кровной мести.
  Очередную ночь мы провели в убогой хижине погонщика верблюдов, влачившего
почти нищенское существование в чуждом для него неприветливой стране.
Родом он был аж из самого Туркестана и волею судеб доживал здесь свои дни,
проклиная забытую Аллахом участь. Позавтракав сухой лепешкой и запив ее
водой, мы уже собрались уходить, когда жена погонщика, месившая в корыте
глину, вдруг подняла крик, отчитывая босоногого мальца-сына:
  - Как ты смеешь, Бейбарс! Немедленно положи стрелу на место. А вдруг
господин Венедин увидит! Как не стыдно воровать?! Лис, привлеченный шумом,
выглянул из хижины:
  - Что происходит, уважаемая?
  - Простите, высокий господин, мой маленький сын, несмышленыш, вытянул
стрелу из вашего колчана. Я повелела вернуть ее вам. Простите, высокий
господин. - Она протянула обитательницу Лисовского колчана хозяину.
  - Вот как, - поднял вверх брови мой друг, принимая из рук женщины
оперенное древко. - Эй, малыш, сколько тебе лет?
  - Уже скоро шесть, - гордо распрямляя плечи, ответил смуглолицый мальчик.
  - Но я уже воин.
  - Тише, Бейбарс, тише, ну что ты раскричался. Лис насмешливо глянул на
меня.
  - Вот ведь как бывает, Капитан, этот малец - Бейбарс. Ему почти шесть лет
и он уже воин. И с этим ничего не поделаешь. - Он развязал висевший на
поясе кошель и протянул взволнованной матери пару золотых монет. - На,
накорми его. Воину нужно набираться сил. А это, - Венедин протянул стрелу
просиявшему от радости Бейбарсу, - оставь себе. И вот еще что, - на ходу
бросил Лис, вскакивая в седло андалузца, - когда ты вырастешь и станешь
великим полководцем, помни, что и среди христианских рыцарей встречаются
достойные люди.
  - Обещаю вам, ага "Ага - господин (тюрк.)". - срывающимся от радости
голосом прокричал ему вслед мальчишка.
  - А что, дядя Лис, этот малый и впрямь станет полководцем? - глядя сверху
вниз со своего арабчака на ободранного сына погонщика верблюдов, счастливо
сжимающего стрелу, спросила Алена Мстиславишна.
  - Не совсем, - покачал головой мой напарник. - Пройдет не так много
времени, и он станет не только полководцем, но и самым великим султаном со
времен Саладина.
  - Сын погонщика верблюдов? - переспросила девушка, наслышанная, очевидно,
от Ансельма о чудесных свойствах "о великого".
  - Основателем империи.
  - Жаль, что не успела познакомиться с ним поближе, - задумчиво произнесла
наша подопечная. - Но я его запомню.
  До Иерусалима оставалось уже не более полутора дня пути, когда наконец мы
встретили первый рыцарский отряд. Вернее было бы сказать, он нас встретил.
В какой-то миг Ансельм напрягся, прямо посреди разговора, и сообщил, что
за нами наблюдает множество вооруженных людей. И почти тут же из-за
ближайший холмов с гиканьем и свистом вылетела и понеслась на нас, пытаясь
охватить со всех сторон, легкая конница в чалмах, с круглыми щитами и
тонкими пиками. Но тут меж восточных одеяний замелькали доспехи
европейских рыцарей, а после того как на одном из щитов я разглядел
червлено-серебряную шахматку графского рода фон Хонштайнов, у меня и вовсе
отлегло от сердца. Передо мной был отряд имперских рыцарей, сопровождаемый
сотней туркопилье "Туркопилье - легкая восточная конница, союзная
крестоносцам". Завидев черные бурнусы, они, вероятно, приняли четверку
всадников за невесть откуда взявшихся гостей из сирийской пустыни и
пожелали уточнить, что именно надо под стенами Вечного града друзским
лазутчикам.
  Я выхватил из-под своего покрывала грамоту с печатью императора Фридриха и
начал размахивать ею в воздухе, крича во весь голос:
  - Остановитесь! Мы люди императорской службы!
  Очевидно, заслышав мой крик, нападающие остановили коней, и мы оказались
окруженными со всех сторон десятками верховых, ожидающих приказа казнить
или миловать. Немая сцена продолжалась минут пять, потом от рыцарской
группы, стоявшей под знаменем фон Хонштайнов, отделился один из закованных
в доспехи воинов и неспешным шагом пустил своего коня навстречу нам.
  - Ну-ка, Капитан, ты у нас ходячий гербарий, в смысле, гербовник,
расскажи-ка, что за Ланселота несет к нам в гости?
  Я вгляделся в червленый шит всадника, на котором серебряный меч острием
вверх проходил сквозь центр четырех сигнальных рожков, поставленных в
косой крест.
  - Н-не знаю. Похоже на польский герб Тромбы, но это не он. Там рожка было
всего три и они обычно черные в золоте, а здесь серебро в червлени. Этот
герб мне раньше видеть не доводилось.
  Между тем рыцарь приближался все ближе, так что уже можно было разглядеть
его глаза, видневшиеся в прорези шлема.
  - Господи! - внезапно донеслась из-под стальной личины чистейшая русская
речь с характерным северным выговором. - Да ведь это же Воледар Ингварович
и Лис Венедин! И... никак, дочь князя Мстислава Киевского! Не сплю ли я?
  - Ну, в общем-то это, конечно, мы, - не скрывая удивления, за всех нас
ответил Лис. - А вы, с позволения сказать, кто такие будете? А то я вас в
этом ведре не узнал.
  - Ефимий я! Ефимий из Ольшаницы. Нешто не помните? Мы ж с вами вместе под
Изборск ходили.
  - Как же, - хлопнул я себя по лбу, - знаменщик князя Олега Изборского, А
здесь-то какими судьбами? Разве руссы послали войско в крестовый поход?
  - Знаменщик-то бывший, - печально вздохнул отважный юноша. - А из руссов
здесь, пожалуй, один только я. Но это долгая история. Нынче я на службе
императора Фридриха. Ну а вы-то куда путь держите?
  - Так все к нему самому и телепаемся, - хмыкнул Лис. - Он уже, поди, нас
заждался. Сидит небось в Иерусалиме в башне каменной да все в окошко
выглядывает - не едем ли мы?
  - В каком Иерусалиме?! - Даже искажающий звуки шлем не мог скрыть
удивления в голосе нашего старого приятеля. - Император отступил из-под
Иерусалима. Сейчас он в Яффе.
  - Стало быть, там сарацины?
  - Нет, - башня шлема повернулась слева направо, - там карезмины. Полторы
недели назад они овладели городом, за один день вырезав более семи тысяч
человек без разбора звания и веры. Наш отряд был выслан в передовой
разъезд, теперь мы возвращаемся в ставку. Если желаете, мы сопроводим вас
туда.
  - Благодарю тебя, Ефимий, - поклонился я. - Будем рады. Вот только у меня
к тебе большая просьба: ты никогда не видел этой девушки, не знаешь, как
ее зовут и откуда она родом. Сейчас ее имя Альенор из Штраумберга и она
считается младшей сестрой Венедина.
  - Хорошо, - медленно произнес молодой рыцарь, - будь по-вашему. Я доложу
графу о вас.
  - А почему я считаюсь сестрой Венедина? - не преминула выяснить юная
княжна, лишь только отъехал храбрый изборец.
  - Потому что все полагают, - негромко ответил я, - что ты с женихом
находишься в лагере императора и все время со своего приезда в Трир
буквально не отставала от Фридриха ни на шаг. Если мы не успеем доставить
тебя к нему до твоей собственной свадьбы, то и мы, и все, кто был
участником нашего похода из Новгорода, исчезнем безо всякого следа.
  Алена замолчала, глядя на меня пытливым взором.
  - Умно, - наконец-то сказала она. - Пожалуй, я бы тоже так сделала.

  * * *

  Ночь застала нас на полпути к Яффе. Наконец-то мы могли чувствовать себя в
относительной безопасности. Вдалеке перекликались выставленные часовые,
конные разъезды объезжали округу в поисках возможного врага, ярко горели
костры, кипело в котлах варево солдатской похлебки, ржали кони у коновязи,
где-то поодаль слышался хохот отдыхающих воинов... В общем, ночь была тиха
и прелестна.
  - После того как Орда ушла из Руси, князья стали требовать Володимира
Ильича на царство, - рассказывал Ефимий из Ольшаницы, или, как величали
его здесь, Иохим фон Улфшанц. - Никому не хотелось признавать над собой
власть недавнего сына боярского, коли тот не назовется царем. Уж как
Володимир-то отпирался, а все уломали. Патриарх Константинопольский да
митрополит Киевский в Москву, что в Украине Залесской, приезжали златой
венец на голову Муромца возлагать. По городам и весям народ, почитай, две
седмицы ликовал, покуда все меда да всю брагу не выпили.
  А уж как празднества-то закончились, все и вовсе вкривь да вкось пошло.
Всяк князь при царе первым быть желает, всяк силы копит да ближнего своего
извести норовит. И каждый же в тот самый час за свою землю горло рвет,
одни кричат - на Царьград идти надо, Олегову дань отымать, другие твердят
- пора волжских булгар наказать, пошто Орду до нас допустили? Олег на
ливонцев в поход кличет. Ярославскому князю угров подавай. У каждого своя
правда, свой резон. Володимир Ильич извелся, с князьями споря да суд чиня,
а им все не докучно, что псы злые из-за кости дерутся. Вот и мой-то, , -
вздохнул витязь. - Из-за полоцких-то земель спор при вас еще был?
  - При нас.
  - По закону земля эта Глебу Холмскому принадлежать должна была. Так и
Володимир Ильич рассудил. Ну, князь Олег осерчал сильно, что не ему
тестевы земли достались, да против Глеба козню задумал. У него после Калки
большой татарский полон был. Вот он и отобрал из него три дюжины наилучших
батыров, откормил, снарядил как след, пообещал им вернуть свободу, да еще
и злата дать, коли они Глеба порешат. Тс, понятное дело, согласились на
сие злодейство с радостью. Подстерегли они молодого полоцкого князя, когда
тот всего с пятью гриднями из града выехал, да тут же и набросились всей
силой. Князь Глеб витязь славный был, и гридни его недаром хлеб свой ели,
но силы все ж неравны оказались. Скольких уж они погубили, мне неведомо,
только и сами головы сложили. А те из татаровей, кто жив остался, утекли к
Изборску за обещанной наградой. Там их князь Олег и принял. Получили
лиходеи свое злато с меча княжьего до последней крупинки.
  Головы их князь Олег в мешок положил да к цареву двору привез: вот как,
мол, знатно я вражьих сынов покарал за пролитие рюриковской крови, в
награду за то полоцкий стол желаю. Да только мне про то злодейство знамо
стало.
  - Ну и ты... - усмехнулся Лис. Ефимий вздохнул печально:
  - Я при князе знаменщиком состоял, стяг его боевой в самую гущу сечи
носил, ни на шаг от господина своего не отставал. Сказал бы кто: умри за
князя своего! Умер бы, не сморгнув. А вот лиходейство такое стерпеть не
мог.
  Снял я с себя меч, которым меня Олег под Изборском перепоясал, положил
перед ним на пол прямо там, в царевой палате, да и поведал как на духу,
как дело обстояло. Князь в гневе норовил меня шестопером оглоушить, да
Володимир Ильич под защиту взял. А князя Олега со двора прогнал и, уж
конечно, Полоцк ему не отдал. А спустя месяц Олег на Полоцк силой пошел. И
с ним ливонцы.
  - Стало быть, перекинулся, - хлопнул себя по колену Лис. - Уму
непостижимо! Это ж бред болезненный! Вдумайся, отвоевывать земли тестя с
убийцами его дочери.
  - К сожалению, уму постижимо, - мрачно изрек я. - Нрав у князя крутой,
повиноваться кому-то, а уж тем более такой малости, как закон, ему не по
силам. У него от этого все нутро выворачивает. А то, что некогда ему
пришлось у Муромца подмоги просить, ему, князю Труворичу, внуку
крестьянскому челом бить, он вовек забыть не сможет.
  Ефимий из Ольшаницы посмотрел на меня невыразимо тоскливо, так, будто я
затронул старую, но все еще ноющую рану.
  - Не сможет. Как Полоцк в осаду сел, ему и от Мстислава Киевского, и от
Святополка Туровского в подмогу полки подошли Володимир Ильич же с
новгородцами по Пскову и Изборску ударил да на Ригу и Ревель корабли
послал. Нынче князь с женой и сыном в Юрьеве сидят под ливонской рукой, и
княжества Изборского, стало быть, боле нет. До самой Ливонии земля
новгородская.
  - Ну а ты-то? - спросил я. Наш собеседник усмехнулся.
  - А, за книжной премудростью погнался. Володимир сына своего Илью от греха
подальше в град Париж отослал языкам да наукам обучаться. Есть там такое
место, где всякий люд латинской грамоте, да логике, да богословию, да
разным законам учат. Сорбонной величают.
  - Да, мы в курсе. У одного нашего знакомого так собаку звали.
  - Ну так вот, - продолжал молодой рыцарь, - с Ильей-то еще десяток детей
княжих и боярских поехало. Кто в Сорбонну, а кто за морс, в Кембридж. А с
ними и я. Да только в Париже мне совсем не понравилось. Против Новгорода
или, скажем, Киева глухомань дикая! Грязно, вонь кругом, бань нет, дьяки
все надутые, лопочут какие-то вокабулы латинские не пойми о чем... Тьфу! А
тут как раз император в поход собрался. Я, стало быть, у Илюши соизволения
испросил да и подался к Фридриху на Сицилию. Теперь вот воюю у графа
Хонштайна. - Он вздохнул. - Ладно, государе-воеводы, час поздний, пора бы
и на покой. Утро вечера мудренее.

  * * *

  Лагерь крестоносного воинства под Яффой напоминал муравейник в разгар
рабочего дня. Все в нем двигалось, меж шатров сновали оруженосцы, плотники
заготавливали впрок детали осадных башен, кузнецы оковывали железными
листами бараньи лбы таранов, бесчисленные туркопилье выезжали из лагеря,
отправляясь в дозор, арбалетчики оттачивали свое искусство на выставленных
за полтораста шагов ростовых щитах... Армия жила своей обычной жизнью,
готовясь к скорому походу.
  Пергамент с императорской печатью служил идеальным пропуском. Вскоре мы,
вновь приобретшие благодаря стараниям Ефимия европейский вид, стояли у
огромного шатра с развевающимся золотым штандартом верховного
главнокомандующего.
  - Ваше величество, - слышалось изнутри, - как нам сообщили, граф Ибелин,
заключивший союз с султаном Дамасска Анназиром Даулом, послал к Иерусалиму
золотую казну, чтобы подкупить военачальников кареэминов и склонить их
выступить на стороне их коалиции.
  - Я знал об этом еще неделю назад! Вернулся ли отряд Хонштайна?
  - Должно быть, да. С ним...
  - Никаких "должно быть"! Да или нет?
  - Да, ваше величество. С ними прибыли рыцари Вальтер фон Ингваринген и Лис
Венедин. Они ждут ваших приказаний у шатра.
  - Прекрасно. Пусть войдут. А ты немедленно беги за Хонштайном.
  - Но он только вернулся...
  - Бе-гом!
  Выскочивший из шатра вельможа кратко кивнул нам на хлопающий на ветру
полог и умчался туда, где располагался на отдых отряд графа фон Хонштайна.
Мы вошли, немного робея.
  - Все благополучно? - едва удостоив нас вниманием, спросил император. И
тут же наткнулся взглядом на стоявшую близ нас маленькую киевскую княжну.
- Хорошо, господа рыцари, останьтесь здесь, я поговорю с вами попозже. А
вами, фройляйн, я крайне недоволен. Кто вам позволил выезжать из лагеря
скрытно, да еще без сопровождения?
  - Этого никогда больше не повторится, дядюшка, - кротко присела в низком
поклоне принцесса. - Простите мне мою девичью глупость.
  - Эй! - Отворачиваясь от девушки, Фридрих подозвал одного из оруженосцев,
дежуривших при особе монарха. - Проводите принцессу к ее шатру.
  - До вечера, дядюшка.
  Мне было почти не видно лица государя, но краем глаза я заметил, что он
был весьма доволен состоявшимся диалогом.
  - Ваше величество. - В резиденцию буквально ворвался уже виденный нами
некогда в Санкт-Йоханесбурге императорский референтарий. - Господь на
нашей стороне! Карезмины дали согласие выступить против Орды вместе с нами.


                                  Глава 28


  Мертвые не потеют.
  Реклама антиперспиранта

  На красивых чувственных губах императора появилась усмешка, явно
предвещавшая кому-то глобальные неприятности.
  - Ну вот и отлично. Это означает, что в нашем распоряжении еще десять
тысяч великолепных всадников, свирепых, неприхотливых и страстно желающих
поквитаться с орд