не было. Более того, жеманница отворотилась.  Что  это
может означать? Ведь госпожа булочница, кажется, обещала.., и  те  маленькие
тайны, что с некоторых пор.., и цветы, и книги? Булочник снова вмешался? Или
семейство заметило, что Эстеффан посмотрел в окно ратуши? Это несправедливо:
все ведь туда смотрели, и взгляд г-на Эстеффана, он прекрасно это знает, был
суров! За что ж терпеть кару?
   В душе аптекаря закипала горечь.
   - Трудно жить в этом мире, - сказал он г-ну Доремю.
   - Вы правы, - подтвердил тот смиренно, - при нынешней дороговизне...
   Аэротакси  зависло  над  площадью,  как  стрекоза  над  колодцем.  Раньше
предполагали, что оно сядет на  крышу  гостиницы,  где  имелась  специальная
площадка, и толпа пережила  мгновения  паники,  когда  винты  зашуршали  над
торговыми рядами, над головами  людей.  Ветер  погнал  смерчи  пыли,  шлака,
кусков бумажного шпагата, капустных листьев, целлофановых  пакетов.  В  окне
ратуши хлопнула форточка, брызги стекла осыпали тех, кто жался к стене.
   Телеоператор, свесившись из люка,  снимал  панораму  площади  миниатюрной
видеокамерой. Эти кадры сохранились. Мы видим, что в центре площади  остался
только духовой оркестр  г-на  Доремю.  Музыканты  съежились  и  зажмурились,
прижав ноты к пюпитрам. Инструменты мутнеют от пыли...
   Г-н Эстеффан также порывался совершить попытку  к  бегству,  но  мужество
маленького робкого соседа, который не покинул своего  поста,  заставило  его
устыдиться.
   -  Сейчас  увидим  наше  лучшее  достояние!   -   все   еще   обуреваемый
мизантропией, прокричал он в ухо г-ну  Доремю,  силясь  удержать  на  голове
парадный цилиндр, и г-н Доремю в  душе  осудил  г-на  Эстеффана  за  иронию,
переходящую в радикализм. Но вслух  ничего  не  сказал  был  слишком  занят,
спасая от ветра свою грандиозную шевелюру.
   Аэротакси - полудирижабль, какие были  в  ходу  в  описываемую  эпоху,  -
медленно опустившись, осело на треногу, обутую в шаровидные башмаки. Лопасти
перестали вращаться. Дверца-трап опрокинулась вниз,  по  бокам  ее,  звякнув
пружинами, встали тонкие дюралевые перильца.
   Г-н Доремю просиял восторгом и преданностью: на верхней ступеньке  трапа,
держа шляпу в руке, появился г-н мэр!
   Дорожные невзгоды не оставили на нем следа. Он был свеж,  опрятен,  чисто
выбрит; неизменный платочек в нагрудном кармане сверкал всегдашней белизной.
   - Прошу приветствовать представителей прессы! - сказал  мэр  встречающим,
без церемоний извлекая из люка телеоператора, который тут  же  уставился  на
публику немигающим глазком своей камеры. - А это, - мэр  приобнял  за  талию
второго  приезжего,  выскочившего  следом  как  чертик   из   коробочки,   -
корреспондент ведущих столичных газет, радио и телевидения. - Тут он  назвал
совершенно незнакомое имя.
   Г-н  Доремю  взмахнул  палочкой,  оркестр  грянул  марш  "Возвращение  на
родину".
   - Спасибо, спасибо, друзья! - повторял мэр, ведя приезжих сквозь толпу  и
с чувством пожимая протянутые руки. - Примите мою  искреннюю  благодарность,
господин Доремю! - Г-н  Доремю  осторожно  коснулся  его  пухлой  прохладной
ладошки. - Мы здесь ценим искусство,  -  сообщил  мэр  репортеру.  -  А  вот
господин Эстеффан! Надеюсь, вы не ослабляете усилий? - Г-н Эстеффан,  слегка
осипнув, подтвердил, что не ослабляет. - Труд, неустанный  труд!  -  кивнув,
проговорил мэр. - Господин  Эстеффан  -  надежная  наша  опора.  -  Потрогал
платочком щеки, хотел было вытереть лоб, но  спохватился,  засунул  платочек
снова в прозрачный пакет, водрузил в кармашек,  скосил  глаза  -  видать  ли
уголок, - вторично пожал  руку  г-ну  Эстеффану  и  вынудил  сделать  то  же
репортера, сказал, что рад их знакомству. Г-н  Эстеффан  не  упустил  сличая
пригласить  г-д  журналистов  на  свой   званый   вечер.   Затем   процессия
проследовала к двери ратуши, где, стоя навытяжку, ее  приветствовал  сержант
Дамло. Тут мэр надел шляпу, козырнул по-военному, снял  шляпу,  обменялся  с
Дамло рукопожатием.
   - Наша гордость; полицейский, который обеспечивает полное  спокойствие  и
порядок во всем городе. Происшествий нет, Дамло? Ни единого?
   - Так точно! - отрапортовал Дамло. - На участке соблюдается порядок!
   В двери появилась секретарша с букетом роз, и у г-на  Эстеффана  внезапно
перехватило дыхание. Предчувствие не обмануло секретарша  получила  поцелуй,
да такой звонкий, что Дамло - и тот ухмыльнулся, потер ухо, в котором висела
серебряная серьга. Раздались смех и аплодисменты "Я скажу ей: я знаю теперь,
кто он.., его имя!" - думал свирепо г-н Эстеффан, забывая, что не  может  ни
на что более претендовать. Но заметил, что все семейство булочника вдруг  на
него уставилось, словно рыбы сквозь стекло аквариума, только  старшая  дочь,
незамужняя, скромно потупила глазки. Аптекарь вздрогнул, будто пойманный,  с
омерзением ощутил липкость  своей  кожи  и,  сам  удивленный,  услыхал  свое
собственное запоздалое неестественное хихиканье. Рыжие бровки г-на булочника
подпрыгнули. Г-н Эстеффан надумал объясниться.
   - Я думаю, только в нашем городе, в патриархаль. - шум мотора и  жужжанье
лопастей, к счастью, смяли  конец  его  речи,  в  которой  не  было  ничего,
способного смягчить г-на булочника, но наверняка содержалось  бы  нечто  для
того, чтобы пуще его раздражить; г-н булочник непременно обнаружил бы именно
это, если бы даже в словах предполагаемого зятя не имелось  вообще  никакого
смысла...
   Г-н мэр вывел  на  балкон  приезжих,  туда  устремились  все  взоры;  г-н
Эстеффан независима откашлялся и последовал общему примеру.
   - Друзья мои, - сказал мэр, - не хочу вас обманывать: я не заработал этой
пышной встречи! Я посетил лиц, которых надлежало посетить, и ознакомил их  с
проблемами нашего города. Это не вызвало интереса. Никакого сочувствия, хотя
я  не  жалел  аргументов,  бесспорных..,  и  спорных,  могу  здесь  в   этом
признаться! Пусть наши гости оценят мою откровенность. Пусть они знают, что,
несмотря на небольшие разногласия в  религиозных  делах,  мы  здесь  -  одна
семья, и скрывать нам нечего! - Он сделал короткую паузу. - Что услыхал я  в
ответ? - Голос его накалялся. - Одни  увертки!  Времена,  мол,  тяжелые  для
всех. Обязательства перед  союзниками,  расходы  на  оборону,  экономические
затруднения... Будто не знаете, о чем вечно твердят эти люди, едва  заведешь
речь о деньгах. Я добрался до господ из союзной ассамблеи. Они оказались  не
лучше наших доморощенных бюрократов. Короче, новых  ассигновании  не  ждите,
чрезвычайных расходов нам тоже не возместят. - На  площади  поднялся  ропот.
Г-н мэр взмахнул кулаком. Голос  его  загремел.  -  Труд,  неустанный  труд,
который возродил этот забытый уголок, приобщил его к бодрому делу  прогресса
ради процветания, смею сказать, всей страны, наш труд остался  незамеченным,
неоцененным, выброшенным на свалку! - Ропот усиливался. - Не слышу, о чем вы
там толкуете, но  легко  догадаться!  -  Он  улыбнулся  весело  и  щедро.  -
Хорошенького вы мнения о своем мэре, черт вас побери! - Он переждал  смешки.
- Неужели вы думаете - этим кончилось? Как бы не так! - Г-н мэр  вновь  стал
очень серьезен, даже суров. - Пришлось искать поддержки  у  частных  лиц,  у
фирм. Обойдемся, без имен. Дело делается. Коли о нас не думают,  позаботимся
о себе сами, только будем ли делиться, вот вопрос! - Он погрозил  кому-то  в
воздухе, давая понять, что надежды на дележку напрасны. - Мы обратимся прямо
к публике, пусть она рассудит, достойны ли мы внимания. Вот! - он поднял над
головой книжицу в яркой обложке. - Пусть кто хочет  называет  это  рекламой,
нам наплевать! Господин Эстеффан, получите свой экземпляр бесплатно!  -  Мэр
швырнул книгу вниз, в толпу. - Эй, эй, не разорвите, успеете наглядеться,  в
багаже достаточно!.. - Видеокамера  проследила  путь  книжки  к  рукам  г-на
Эстеффана, который прямо-таки расцвел, но чего-то и испугался. - Мир услыхал
о нашем городе, он  видит  его  сейчас  с  помощью  Друзей,  которых,  можно
сказать, привела сюда молва! - Г-н мэр указал на репортера  и  оператора.  -
Мы, с  божьей  помощью,  не  дадим  заглушить  эту  весть!  Эй,  мадмуазель,
вручите-ка дары! - Секретарша вынесла на  балкончик  стеклянный  поднос,  на
коем обыкновенно стоял графин воды в кабинете  мэра,  а  теперь  лежали  два
огромных  ключа  из  пластмассы.  Они  могли   развинчиваться,   обнаруживая
вделанные внутрь  плохонькие  штопоры.  -  А  теперь  дадим  им  возможность
ознакомиться с достопримечательностями.  -  Приобняв  гостей  за  талии,  он
выпроводил их с балкона и обратился к толпе,  сменив  строгий  торжественный
тон на деловую скороговорку. - Только  не  воображайте,  будто  клецки  сами
запрыгают в рот! Придется поработать. Есть у меня кое-какие мыслишки, пускай
другие тоже покумекают. Господ  советников  прошу  на  заседание.  Остальных
благодарю за честь. Не тратьте больше времени на болтовню со своим непутевым
главой! - Мэр хлопнул себя по  редкой  макушке.  -  Доремю,  сыграйте-ка  на
прощанье что-нибудь бодрящее: состояние бюджета пока что этого требует! - Он
подмигнул и засмеялся.
   Выходя на площадь под звуки марша "Вперед,  вперед,  на  бой,  на  бой!",
репортер подумал: "Ну и гусь!"

***

   Звереныш был счастлив: стоя на задних  лапах,  он  поджидал,  когда  поля
шляпенки  сплошь  покроются  математической  абракадаброй,  он  обдирал   и,
всасывал эту премудрость, и шляпа становилась как новенькая,  а  посетитель,
протянув руку, произносил механически: "Коллега Рей,  Дайте  мне  карандаш!"
Вступать с ним в разговоры не имело смысла, он ничего не слышал и не  видел,
кроме своей шляпенки и огрызка карандаша.
   Скоро Биллендон отравился на заседание в ратушу. Возясь  с  заказом  г-на
Эстеффана,  Рей  размышлял  о  Машине  и  о  рассуждениях  своего  странного
приятеля, который не сумел его убедить, но заинтересовал чрезвычайно. Машина
и впрямь  повторяла,  а  лучше  сказать,  пародировала  в  своем  устройстве
энергетические схемы некоторых биоструктур, очень возможно, что... А  насчет
последствий - эксперимент  покажет!  Машина  должна  будет  дать  способ  их
заранее учесть. Настоящая Машина, а не эта шумливая дура, которая зря только
жрет электричество!

***

   После заседания несколько особо приглашенных лиц  прошли  на  террасу  во
дворике ратуши, где за столом, накрытым,  как  прежде,  парчовой  скатертью,
дожидался их г-н Когль.  Старый  нотариус  за  протекшие  годы  окончательно
иссох, морщинистый пергамент кожи был, казалось,  наклеен  на  самые  кости,
улыбка пропала, но взгляд оставался цепок и проницателен.
   - Господа, прошу вас сесть и ознакомиться, -  произнес  он,  указывая  на
именные папки с бумагами, разложенные по столу. - Буде  пожелания  ваши  или
намерения изменились, сообщите мне что, дабы все,  что  возможно  и  должно,
было бы исправлено.
   Голос его прозвучал столь же казенно, как и слова.
   Слегка оробев, они принялись за дело.

***

   Один из документов был одинаков во  всех  папках  -  протокольная  запись
разговора, состоявшегося двенадцать лет назад за этим самым столом во  время
обеда. Но мы располагаем и другой записью - в  толстой  зеленой  тетради,  и
сведем их воедино,  более  полагаясь  на  творение  г-на  Когля  в  точности
формулировок,  однако  оживив  его  подробностями  из  дневника  несчастного
студента. Вдобавок, нам кажутся не лишенными значения те места, где странник
сам вмешивается в беседу, - в протоколе они, разумеется, не присутствуют.
   Итак, мы возвращаемся к событиям  двадцатилетней  давности,  которые,  по
прихоти судьбы, для нашею странника не успели еще стать и вчерашними!
   Биллендон не мог не вспомнить  и,  конечно,  вспомнил,  как  он  внезапно
увидал мертвый город с высоты холма, как гремели его башмаки по булыжнику  и
как посреди тогдашней тишины металось эхо в тесноте оград и стен.
   Он остановился около калитки и не успел поставить наземь сундучка,  когда
его вдруг окликнули по имени:
   - Эй, господин Биллендон, ведь вас ждут! Биллендон неторопливо обернулся,
оглядел матерчатые домашние туфли  и  мятую  пижаму  сержанта  Дамло,  затем
уставился на эполеты форменного сюртука, накинутого второпях на плечи.
   - Провалиться, если это не полицейский! - сказал  он,  -  Ну  совсем  как
настоящий! Здорово, приятель!
   - Честь имею!.. - сконфуженно  пробубнил  Дамло.  -  Прошу  прощения,  но
господин Когль...
   - А это кто такой? Поди, главный? Значит, повезло!.. Ничего  не  скажешь,
ловкие ребята! Но Дамло посуровел.
   - Вы не знаете господина Когля? - спросил  он.  -  Тогда  позвольте  ваши
документы!
   Ему был вручен бумажник, набитый все больше  газетными  вырезками,  Дамло
пролистал их, мрачнея, сухо заключил:
   - Все в порядке. Пожалуйте в ратушу, я провожу. Бумажник  он,  словно  по
забывчивости, сунул себе в карман.

***

   В кабинете ратуши из-за стола, заваленного бумагами, поднялся  высоченный
сморщенный старик.
   - Здравствуйте, господин Биллендон!
   - Я гляжу, меня весь город знает, - сказал Биллендон, не  спеша  пожимать
ссохшуюся птичью лапку хозяина кабинета.
   - Ничего удивительного, -  отвечал  тот.  -  Все  остальные  прибыли  без
опоздания.
   - Вот как? Есть еще остальные?
   - Вы это знаете из моего письма.
   - Я не получал никаких писем!
   - Тогда как же вы здесь очутились?
   - Очень просто, - с издевкой сказал Биллендон. - Шел  мимо,  дай,  думаю,
загляну.
   - Что ж, - отвечал старик после недолгого размышления, - в нашем деле это
не самое удивительное обстоятельство. Я Когль, нотариус. Нас ждут,  господин
Биллендон. Сундучок можете оставить здесь.
   - Нет уж нет, - возразил Биллендон, - он еще пригодится! Мне ведь  терять
больше нечего, господин Когль - или  как  вас  там  зовут  по-настоящему!  -
Дозвольте взять вас под руку, а этот, - он кивнул в сторону Дамло,  стоящего
в дверях, - пускай нам дорогу показывает.
   - Господин Когль, - сказал Дамло, - на вашем месте...
   - Делайте, Дамло, что вам положено - на своем  месте!  -  довольно  резко
оборвал его г-н Когль.
   - Тогда разрешите мне, произвести обыск, - возразил Дамло в свою очередь.
- Он подослан! Подозрительный тип, господин нотариус, проходимец и совсем не
похож  на  наследника.  Почитайте!  -  он  выложил  на  стол  конфискованный
бумажник. - Сами поймете, что за птица!.. Он из той шайки,  право  слово,  у
меня наручники в кармане  чешутся.  -  Во  взгляде  г-на  Когля  затеплилось
хитренькое деревенское; любопытство. - Может быть,  он  совсем  не  господин
Биллендон, - продолжал тем  временем  Дамло,  -  воспользовался  документами
господина Биллендона, в то время как настоящий...
   - Комедия, - сказал Биллендон. - Хотят убедиться, того ли  застукали.  Не
стесняйтесь, читайте! - разрешил он г-ну Коглю.
   - Воля клиента - закон, - поспешно отозвался тот и, зашелестел  газетными
вырезками.

***

   Обратимся снова к зеленой тетради: странник знал,  в  чем  тут  дело.  Он
вспомнил Дугген-сквер, нарядную белобрысую  девчонку  с  гувернанткой,  двух
верзил в масках, которых газеты объявили террористами,  хотя  дело  было  не
совсем так... Вот откуда, оказывается, знаком ему Биллендон!
   Но страннику только проездом доводилось видывать Дугген-сквер, никогда  и
нигде не видывал он ни этой  девчонки,  ни  верзил,  ни  Биллендона,  ничего
такого не читал в газетах!.. Было похоже, что  посреди  своего  долгого  сна
увидал он еще один сон, длившийся мгновение.

***

   - Я слыхал об этом, - сказал  Когль,  упрятывая  вырезки  в  бумажник.  -
Господин Биллендон,  я  догадываюсь  теперь,  что  вы  о  нас  подумали.  Не
сердитесь на Дамло: его перевели в нашу глушь за то, что он...  Словом,  его
мечта  -  накрыть  когда-нибудь  Тургота  со  всей  компанией,  на  меньшее,
вообразите, не согласен, у него свои счеты! Ну-с, вы, кажется, хотели  взять
меня под руку? Сделайте одолжение! Сейчас увидите, что у нас за шайка!
   Он засмеялся, будто прочирикал на  птичьем  языке  нечто  непонятное,  но
мудрое. Биллендон поневоле скупо улыбнулся в ответ. Но  Дамло  не  торопился
освободить проход.
   - Вы, господин нотариус, по газеткам поняли, что это не ширмач и не...
   - Да-да, - поспешно перебил г-н Когль. - Вы ошиблись, сержант!

   Странник  тоже  прошел  мимо  Дамло,  окоченевшего  от  почтительности  и
усердия, заглянул, в его вытаращенные глаза,  но  не  увидел  в  них  своего
отражения. Впрочем, здесь, у двери, было темновато.

   На тенистой террасе, выходящей на зеленой огороженный дворик  ратуши,  за
круглым столом, накрытым ветхой парчой, в молчаливом ожидании сидели трое.
   - Рад  познакомить  вас,  почтенные,  -  сказал  г-н  Когль.  -  Господин
Биллендон - господин Аусель.
   Г-н Аусель в те дни малость смахивал на священника. Рука  была  слабой  и
влажноватой,  близорукие  глаза  живо  блестели.  Нельзя  было  не  испытать
благодарности за ощущение прохлады, которым от него так и веяло в эту жару.
   - Господин Аусель преподает в колледже, - продолжал г-н Когль. - Господин
Доремю!
   Маленький г-н Доремю подскочил с суетливой готовностью, но, подавая руку,
болезненно сморщился.
   - Осторожнее! - сказал г-н Когль Биллендону. - Это рука  музыканта!  -  и
опять залился своим чирикающим смехом.
   Ничего ужасного с рукой г-на Доремю  не  приключилось,  он,  успокоенный,
уселся и обласкал свою тропически пышную шевелюру.
   - Господин Эстеффан, медик, - закончил процедуру Представления г-н Когль.
   - Фельдшер и фармацевт, -  уточнил  г-н  Эстеффан,  почему-то  горьковато
усмехнувшись. Он был тогда романтически тощ, загадочен, непроницаем. Руки не
подал, только  поклонился,  привстав,  и  вернул  свой  элегантный  задик  в
плетеное кресло.
   - Собравшиеся не прочь узнать, чем занимаетесь вы, господин Биллендон,  -
деликатно проговорил нотариус.
   - Я механик, - сказал Биллендон.
   - Превосходно! - воскликнул г-н Когль.  -  Тут  призадумаешься,  можно  с
небольшой натяжкой сказать, что ни один из вас  не  изменил  наследственному
промыслу. Это обещает нам успех, господа! -  Он  взял  со  стола  серебряный
колокольчик.  -  Собрание  имеет  еще  одного  участника,  Он  потомственный
хлебопек, но служит в поварах, и жена его повариха, как вы сейчас убедитесь.
Я рассудил, что первая наша встреча должна состояться за дружеским столом! -
и он зазвонил.
   Распахнулись обе  створки  высоких  дверей,  явился  прыщавый  молодец  в
тюрбане из полотенца, повязанный полотенцем же вокруг пояса, с подносами  на
растопыренных  руках;   следом   выплыла   сухопарая   особа   -   кабы   не
предварительные объяснения г-на Когля, ее приняли  бы  за  старшую  сестрицу
кулинара - и три сухопарые девицы в слишком коротких, детских еще платьицах,
все с подносами...
   - Садитесь, начнем, - сказал г-н Когль  кулинару,  -  Доверьте  остальное
жене и дочерям.
   Только одно из семи плетеных кресел, напоминаем, пустовало, но  и  против
него на столе был поставлен прибор, резной деревянный ларец  и  запечатанный
воском, покрытый плесенью, слегка отпотевший кувшинчик...
   По общему мнению, обед удался на славу, но,  кстати  отметим,  что  в  XX
столетии указанная процедура вовсе не напоминала пиров более  далеких  наших
предков, как ошибочно думают  авторы  иных  исторических  романов,  вынуждая
своих  маклеров  и  коммивояжеров  заглатывать  ведрами  брагу  и   пожирать
испеченные целиком кабаньи туши. Ничего подобного давно уже не  происходило,
однако люди были вынуждены  есть,  и  есть  много,  званый  обед  быт  целым
представлением не из коротких и зрелищем,  на  наш  непривычный  взгляд,  не
слишком-то приятным, так что избавим читателя от описания...
   Присутствующие, желая,  вероятно,  угодить  г-ну  Кеглю,  кто  как  умел,
соблюдали  тон  церемонной  любезности,  также  основательно  подзабытый   в
описываемое время Застольные реплики мы потому опускаем,  особого  смысла  в
них нет. Поводом к общему разговор