висимо от того, с акцентом он звучал или без этого, как вот
теперь.
   - Вот и  повидались!  -  поддержал  второй,  также  знакомый,  с  той  же
глумливой интонацией.
   Типы в черном, покачивая пистолетами, будто  бы  со  смеху  помирали,  но
видно было, что на сей раз никто не собирается позволять  съездить  себя  по
уху.
   -  А  ты  думал,  -  сказал  Биллендону  с  упреком  первый,   -   мы   -
бесчувственные? Нет, брат: у нас и самолюбие есть, все, как положено...  Кто
виноват? Мешали мы тебе жить? Зачем ты на Дугген-сквере  накинулся  на  нас,
как собака? Силенку захотелось показать? Обижайся на свои паршивый характер!
Вел бы себя прилично, дал бы нам сделать дело...
   - ..и мальчонка твой бы остался при тебе, - подхватил второй тип. Они оба
заржали. - И ведьма твоя царапучая! - продолжал затем второй.  -  И  шеф  не
ругал бы нас за перерасход взрывчатки! Него молчишь, пень болотный?
   Биллендон не ответил.
   - Шеф думал, выкупа  не  взять,  -  сказал  первый,  -  он  не  знал  про
австралийский ящичек! Что в нем было? Пощекочи-ка! - приказал он второму.
   - Погляди на его рожу! - возразил второй. - Так он тебе и признался! Сами
знаем, что выносят  с  изумрудных  копей.  Пускай  кому-нибудь  рассказывают
сказочки! Где ящик?
   - Может, обойдетесь кассой? - ответил Биллендон после раздумья.
   - Касса твоя уже здесь! - первый тип  свободной  рукой  хлопнул  себя  по
карману.
   - Слыхали, господин  сыщик?  -  сказал  Биллендон  в  лестничный  круглый
пролет. - Будете свидетелем!
   Но голос его все же дрогнул. Сыщик в другой раз торжествовал бы,  услышав
это: подтверждалось его убеждение, что самый чувствительный орган человека -
его  кошелек.  Теперь  хотелось  унести  скорее  ноги,  а  они-то  как   раз
отказывали!.. Если уж человеку не везет, то ему не везет даже когда повезет,
надо же так нарваться! Он здесь по поручению президентши, эти люди  тоже  ей
служат и должны были с ним сотрудничать, но им вздумалось обнародовать,  что
они служат также еще кое-кому, а у людей Тургота свои правила секретности!..
   - Свидетелем? - повторил первый тип. - А ну поди проверь! -  приказал  он
второму.
   - Зря хлопочете, - сказал Биллендон, - сейчас полон дом набежит!..  -  Он
не был пророком, сквозь окно виден был кусок  улицы  перед  калиткой.  -  Не
видать вам изумрудов как своих ушей!
   Взревела сирена, хлопнула входная дверь.
   - А, господин частный детектив! - завопил с порога репортер, адресуясь  к
скорчившемуся под лестницей сыщику. - Вас-то мне и надо! Что, уже напали  на
след?
   - Тс-с!.. - послышалось из лестничного пролета.  -  Криминалистика  имеет
свои правила...
   - К черту правила! - отвечал репортер. - Кто есть в доме?
   - Никого! - самоотверженно отчеканил сыщик. - Совсем никого, господа!
   - Как насчет интервью? - громко спросил Биллендон у агентов. Повернулся и
пошел себе вниз по лестнице под бессмысленным прицелом двух пистолетов.
   - А по моим сведениям, - возразил репортер сыщику, - тут  скопилась  куча
народу и произошло что-то весьма занимательное! Что вы на это скажете? -  он
протянул микрофон.
   - Отстаньте! - запищал сыщик,  отбиваясь  во  всю  мочь  от  долгожданной
славы, хотя, конечно, мог бы сказать кое-что этому репортеришке... Трудно ли
сопоставить факты? Религиозные волнения начались  вовсе  не  оттого.  -  что
кому-то  вздумалось  достойно  отметить  день  св.  Варфоломея,   -   такова
официальная версия. На самом  деле  имелось  целью  под  шумок  взаправду  ,
похитить д-ра Даугенталя, сыщик знал это точно. Ну, а  остальных  прихватили
заодно - грандиозная операция, г-на Тургота вполне можно понять его  престиж
когда-то пострадал из-за неудачи как раз с похищением этой  самой  Марианны,
теперь будут знать, что он своего никогда не упустит! Ну, а за Ауселя  можно
просто взять миллионный куш! Так что никто не сбежал, не исчез, все, кто тут
был, по-прежнему находятся в доме - вероятно, где-то наверху, со  связанными
руками, со ртами, заклеенными липучкой, кому охота  оказаться  среди  них  и
вообще ввязываться в эту историю?!
   Может быть, похищенных сумели уже переправить  в  более  надежное  место?
Когда было успеть? На глазах патрулей?..
   -  Объясните-ка  радиослушателям,  господин  детектив.  почему   вы   так
трусите?
   Коротко реванула сирена. Послышался грохот.  Сшибив  с  ног  репортера  и
сыщика, страшнейший черный зверь промчался через прихожую, волоча  за  собой
на веревке упирающегося Дамло.
   Сержант приступил к работе!
   Он успел тоже заметить в мастерской кавардак, говоривший о том,  что  тут
хозяйничали посторонние, и подумал со злобой.  "Вы  у  меня  узнаете,  почем
нынче белые дикари!"

ЧАСТЬ II
ВОЗВРАЩЕНИЕ

   Однажды отец послал  его  в  поле  за  пропавшей  овцой.  Когда  наступил
полдень, он свернул с дороги, прилег в роще в  проспал  там  пятьдесят  семь
лет. Проснувшись, он опять пустился за овцой в уверенности, что спал  совсем
недолго,  но,  не  обнаружив  ее,  пришел  в  усадьбу  и  увидел,  что   все
переменилось и хозяин здесь новый.
   Диоген Лаэртский
   Эпименид

   Его приветствуют красавицыны взгляды,
   Но, холодно приняв привет ее очей,
   В лицо перчатку ей
   Он бросил и сказал: "Не требую награды!"
   Ф.Шиллер.
   Перчатка

Глава 1

   Виновники переполоха находились меж тем в двух шагах - и  на  расстоянии,
рассудку едва доступном!..
   Незнакомые встревоженные птицы - туча  птиц!  Увидать  их  столько  сразу
можно  было  разве  что  где-нибудь  на  заполярных  островах,  до   которых
предприимчивое человечество XX столетия успело дотянуть свои цепкие руки.  А
пчелы! Прозрачные лопасти крылышек с трудом держали в воздухе  эти  мохнатые
комья золота и меда...
   Пахло свежей травой  и  листвой,  пахло  водной  прохладой  и  тиной,  но
царствовал над всеми запахами один: поднимаясь от самой земли сквозь  пышные
кроны деревьев к яркому  небу,  к  солнцу  -  удивительно  маленькому  из-за
непривычной  прозрачности  атмосферы,  -  все  здесь  пронизывал   тончайший
обольстительный аромат диких роз.
   Таким они увидели этот мир,  который  -  это  легко  понять  -  вовсе  не
показался им чем-то обыденным и заурядным.
   - Если я сошла с ума, - сказала Марианна, - то очень хорошо, что вместе с
тобой, а не с Арнумом Гентчером, вот был бы ужас-то, правда?
   - Для Гентчера, - ответил Рей.

***

   В несчастье, постигшем главу оккультистов накануне вечером,  повинен  был
г-н Аусель: это он внезапно помянул об услышанной в "Фазане" новости  насчет
того, будто д-ра Даугенталя разыскивают - и, возможно, теперь подслушивают -
при помощи телепатических методов, так он выразился.  -Биллендон  подтвердил
слух.
   - Ничего, коллеги, -  сказал  Даугенталь,  -  мы  это  экранируем!  -  Он
помолчал. - А теперь рассказывайте по порядку!
   - Двенадцать лет назад, - начал г-н  Аусель,  -  я  получил  от  здешнего
окружного нотариуса господина Когля письмо с приглашением прибыть по делу  о
каком-то забытом наследстве...

***

   Минуем для краткости обстоятельства, известные уже читателю. Выяснилось к
ним вдобавок лишь одно: после обеда па террасе во дворике ратуши г-н  Аусель
высказал-таки г-ну Коглю пожелание, утаенное от прочих: он просил права хотя
бы заочно объясниться с таинственным Некто. К его удивлению, и это оказалось
возможным! Вскоре он получил пришедшее на  адрес  своей  канцелярии  письмо,
которому суждено было изменить все существование, а под конец даже  личность
ректора модного колледжа.

***

   "Господин Аусель, очень может быть, что, узнав мою историю,  Вы  попросту
перестанете мне доверять вообще и усомнитесь даже в несомненном - в  деловой
стороне нашей затеи. Происшедшее со мною слишком невероятно, я долго  думал,
что подобного приключения  не  доводилось  переживать  никому,  но,  видимо,
заблуждался.
   Тем не менее я готов исполнить Вашу просьбу, отнеситесь  к  рассказанному
как Вам будет угодно.
   Итак, когда-то очень давно, не спрашивайте, когда именно, в дальнем  углу
Ноодортского округа поселилась, ради тамошнего климата, одна молодая  семья,
а друг этой семьи получил приглашение приехать в гости.
   Я вижу его сейчас перед собою, этого тоношу: его бородку,  модного  тогда
фасона, и глаза, совершенно щенячьи из-за выражения веселого любопытства. Он
не знает своего будущего, мне оно  известно:  это  мое  прошлое.  Невозможно
поверить, общего у нас - всего лишь те шрамы от царапин, которые он нажил  в
детстве и следы которых я по сей день ношу на увядшей морщинистой  коже.  Но
этим молодым человеком, г-н Аусель, был я!
   Ранним утром сошел я, с поезда из трех влекомых  паровозиком  вагонов  на
платформу в Ноодорте. Вокзал вы знаете, он не переменился. Никем,  к  своему
удивлению, не встреченный, я решился нанять экипаж.  Возница  долго  не  мог
взять в толк, куда ехать,  он  говорил,  что  городка  такого  не  знает,  а
название его заимствовано из бабушкиных сказок. Поладив  на  посуле  хороших
чаевых, пустились все-таки в путь. Несколько  часов  ушло  на  блуждания  по
проселочным дорогам, на споры и вздоры, но я  твердо  держался  указанных  в
письме примет, и, к великому удивлению возницы,  мы  очутились,  наконец,  в
виду городка, где сразу  распрощались.  Возница  уехал,  что-то  бормоча,  я
вскинул дорожный мешок на плечо  и  пошел,  разглядывая  улицы  и  переулки,
упиравшиеся в остатки крепостных стен. Густой лес подступал со всех сторон к
городку, тесня запущенные огороды. В главных  подробностях  сей  пейзаж  Вам
знаком, не так ли, г-н Аусель?
   День был будний, поэтому никто не попался навстречу, тем не менее  я  без
всякого труда нашел и  улицу,  и  дом,  стоящий  в  глубине  двора,  отворил
калитку, постучался. Никто не отвечал, я вспомнил, что  служанка  глуховата.
Дверь оказалась незаперта, и я без дальнейших церемоний вошел.
   Крича: "Эй, хозяева! Эй, лежебоки, сюда!" - стоял я в  обширной  прихожей
под широкой дубовой лестницей. И опять не отозвался никто. Что это означает,
я понял, увидав на лакированном китайском столике возле очага  распечатанную
телеграмму. Телеграфист отправил гостя другим поездом! Сейчас меня встречают
на вокзале, служанка же, как всегда, отлучилась к соседям.
   Я не был  огорчен,  ничуть:  из  моего  появления  получался  полновесный
сюрприз. Без стеснения пообедав  чем  бог  послал  и  поблагодарив  служанку
заглазно за ее  труды,  поскольку  ожидание  затянулось,  не  найдя  другого
занятия, вознамерился пока осмотреть дом, который мне казался любопытен.
   Низкая дверь вела в  обширную  залу,  служившую,  по-видимому,  гостиной.
Крыша у нее была стеклянная, свет падал поэтому сверху, отражаясь в огромном
сверкающем зеркале. Обтянутые штофом стены и новая  мебель  показывали,  что
мои друзья приложили немало трудов для создания привычной им  обстановки  и,
стало быть, уберутся не скоро; это меня, правду сказать, огорчило.
   В дальнем конце залы, в глубине какой-то арки, я увидел еще  одну  дверь,
открытую прямо в лес. Аромат диких роз втекал в дом,  деревья  касались  его
ветвями, куковала вдалеке кукушка. Соблазн прогуляться в  чудном  этом  лесу
возник неодолимый ад, и где была причина ему противиться?
   Помню, что, стоя уже на пороге, я, как в детстве, спросил:
   -  Кукушка-кукушка,  сколько  лет  мне  жить?,  Кукушка  умолкла,  словно
поперхнувшись.
   - Эх ты, лгунья! - сказал я на это.  Пристыженная,  она  принялась  тогда
куковать без умолку, суля века: надоело считать.
   - Довольно уж, хватит!  -  сказал  я,  засмеявшись.  И  кукушка  послушно
умолкла!..
   По  едва  заметной  тропинке  я  ушел   навстречу   самому   необычайному
приключению и его еще более необычайным последствиям, ушел, так и не  увидев
дома, где не суждено мне было гостить, чтобы вернуться  странным  образом  в
мир, мной навеки утерянный и  навеки  меня  утерявший,  стать  загадкой  без
разгадки, всем и ничем, исчезнуть - не исчезая, бесследно, беспамятно, немо.
Вы первый, кто узнает, что когда произошло во  время  прогулки,  которая  до
сего дня не окончена.
   Странен был этот лес. Ни одно насекомое не жужжало, ни одна  травинка  не
шевелилась в неподвижном воздухе, деревья стояли, будто каменные. Текуч  был
один аромат диких роз, никогда я не видывал их в подобном изобилии!
   Взглянув на небо, я понял причину необыкновенной тишины: готовилась буря.
Там, наверху, она уже бушевала, тяжелые тучи стремительно  неслись  со  всех
сторон в каком-то вихре, обнимающем целиком горизонт.  К  счастью,  как  мне
казалось, я не отошел слишком далеко от дома. Я сразу повернул назад. Солнце
продолжало мне светить, даже когда тучи сшиблись в середине неба:  последний
луч опирался в землю, как световая колонна. Может быть, это он и ввел меня в
обман.
   Я не боялся заблудиться; чувство направления было у меня как у  почтового
голубя, и дорога казалась знакомой: снова перешел  я  по  камушкам  речку  с
тихой, почти стояч чей водой, покрытой листьями  и  цветами  водяных  лилий,
поднялся по склону холма.  Но  там,  где  ожидал  увидеть  дом,  нашел  лишь
невысокий покрытый травою  бугор  между  деревьями!  И  пятнышко  солнечного
света, трепеща, выхватывало из грозовой мглы то покосившуюся изгородь, то  в
глубине маленького садика, у самого подножья бугра, ветхий сарай, служивший,
вероятно, для хранения садового инструмента.
   У меня не было выбора: ливень уже  начался,  капли,  шипя,  колотились  в
листве. Я вбежал в садик, где, можно сказав, еще стоял белый день, и кинулся
скорее под Крышу, успев только заметить, что сад давно заброшен, зарос  весь
сорной травой и никто не  сбирает  плодов.  Много  раз  я  возвращался  туда
мысленно, гадая, что это был за сад, потому что мне не довелось увидеть  его
снова.
   В сарае было покуда еще тепло и сухо. Можно было  даже  не  без  удобства
прилечь и любоваться  грозою  через  открытую  дверь.  Я  наклонился,  чтобы
придвинуть и разровнять охапку сена, чем  был  сам  удивлен:  откуда  ж  мне
известно, что оно здесь имеется? Впрочем, может быть, дело тут в его запахе.
   Я опоздал в последний раз взглянуть на солнце. Кровавый просвет  в  тучах
сомкнулся. Тьму взрезала молния, отпечатав в глазах ландшафт, который  вдруг
показался мне давно, очень давно знакомым. Но откуда?
   Разумеется, я мог побывать тут когда-нибудь в детстве и забыть  об  этом.
Но воспоминание было свежо. Совсем недавно видел я и этот сад, как, впрочем,
и реку, и лес, в воспоминании также озаренный молнией! И этот сарай, и  сено
"Должна быть, еще...  -  продолжал  я  напряженно  вспоминать,  -  лестница!
Каменная лестница!" Тут я рассмеялся несколько принужденно. Да, я видел  все
это,  и  видел  недавно:  во  сне!  Сходство   было,   во   всяком   случае,
поразительное. Занятный был сон: лестница  вела  в  подвал,  где  находились
странные предметы. Но очутиться снова - и наяву  -  в  таком  месте  -  это,
знаете ли, способно привести человека в замешательство.
   Я искал объяснений, а ливень между тем усиливался. Худая крыша потекла, я
начал искать  местечка  посуше.  Ливень  превратился  в  настоящий  водопад,
прогибавший ветхие доски кровли. Забурлило и под ногами. Стоя по щиколотку в
воде, я слышал, как поток уносит сено и щепки. "Ну и пристанище!" -  подумал
я. Впрочем, для этой погоды годился бы разве ковчег.  Положение  становилось
опасным. Даже сквозь гром было слышно, как по-мышиному  повизгивают  гвозди:
сарай шатало, словно худую клячу. Следовало уйти, пока он не рухнул.
   "Найти бы этот подвал, как во сне!" - подумалось мне невольно. Я и на миг
не принял мысли этой всерьез. Но, оглянувшись, при свете молнии  увидел  то,
что нашел бы сразу, кабы искал.
   В каменном уступе, на который опиралась жалкая кровать, была  дверца  без
ручки, отворявшаяся внутрь, я толкнул ее и вошел, сам не зная, как догадался
- это сделать возможно, сон продолжал руководить мною я наяву.
   За высоким порогом виден был ряд ступенек, высеченных в камне,  вели  они
вниз, под  своды  подвала,  где  светила  оплывшая  свеча  на  грубом,  едва
оструганном столе. Возле свечи стоял старенький школьный глобус, а перед ним
в деревянном кресле сидел какой-то старик С белой бородою во  всю  грудь.  Я
поздоровался с ним, он ответил движением бровей, что скрывали глаза.  Но  не
произнес ни слова.
   - Погода собачья, - сказал я, не закрывая двери, чтобы непрерывающийся за
спиною гром объяснил ему мое положение. - Вы слышите?
   - Слышу, - проговорил он, наконец, как-то неумело, словно бы позабыв, как
это делается. - Что ж, вы готовы остаться здесь?
   - Если позволите, - сказал я.
   - Превосходно, - сказал он, - а я готов зато уйти.
   - В такую-то грозу?.
   - Мне это нравится.
   - Что ж, дело ваше? Я принимал его за сторожа или садовника. Зачем его  и
сдерживать, коли он так  стремится  убраться?  Здесь,  может  быть,  нередки
грозы, он привык, а то еще шашни завел где-нибудь в  деревне  по  соседству,
старый хрыч! Общество малоприятное, да и кресло тут только одно...
   -  Помните:  таково  было  собственное  ваше  желание,  -  сказал   своим
деревянным голосом старик, направляясь к лестнице.  Не  понравился  мне  его
тон: то ли намек, то ли даже угроза, я не успел этого понять.
   Неуклюже, как будто стреноженный, поднимался он  по  ступенькам  и  вдруг
возле самой двери, которая оставалась по-прежнему отворенной, что-то замычал
себе под нос по привычке одиноких людей, перед самим собою не  стесняющихся.
Кажется, я различил мелодию, мне была знакома эта старинная песенка, и сразу
показалась знакомою и фигура, и вся повадка этого старика.
   - Послушайте! Кто вы, как ваше имя? - закричал я снизу, сильно  почему-то
встревоженный.
   Но он только рукой махнул, не то прощаясь, не то показывая, что не желает
отвечать. Рука была желтая, сухая, бессильная - рука монаха или  кабинетного
ученого. И дверь захлопнулась за ним  с  нежданным  долгим  звоном,  низким,
басовитым. Громовые  раскаты  сразу  перестали  быть  слышны.  Оборвалась  и
мелодия.
   "Это новый сон - продолжение старого, - думал я, - или  старого  не  было
вовсе: снится, будто он приснился!"  Доказательством  реальности  было  лишь
промокшее до нитки платье, но присниться ведь могло и это, и охвативший меня
озноб, от которого зубы стучали, хотя в подвале  было  тепло  и  сухо,  а  в
кресле уютно. Я чувствовал, что попался в какую-то ловушку, последние  слова
старика содержали на нее намек. Но кто  помешает  мне  вырваться?  Дождь  не
остановил старика, не остановит и меня! Обогреться и обсушиться  я  смогу  в
доме друзей. На волю, скорее на волю, ни за что не останусь здесь,  где  так
давя г уходящие во мрак своды, бог уж с нею, с грозой.
   Литой позеленевшей бронзы дверь скупо отражала свечное пламя. И  на  ней,
как снаружи, не было ручки. Отворялась же она, как Вы помните, внутрь.
   Охвативший меня приступ паники все-таки был непонятен. Что из  того,  что
ручка отсутствует? Должен быть способ отворять эту дверь изнутри,  он  будет
найден, он, разумеется, прост!
   Поднявшись по ступенькам, я убедился, однако, что дверь была  пригнана  к
своему месту без всякого зазора. Не удавалось обнаружить и  малейшей  щелки,
пальцы нащупывали только литой орнамент, струившийся вдоль  краев  Возможно,
это были письмена, которых никто так и не сумел прочесть,  возможно,  в  них
заключена разгадка, я этого не знаю... Я извлек из портмоне пилку для ногтей
- мы ведь, г-н Аусель, были в свою пору щеголями! - но  ее  острому  кончику
тоже оказалось решительно некуда проникнуть.
   Озноб миновал, меня  теперь  кинуло  в  жар.  Должна,  должна  эта  дверь
открываться,  иначе  как  бы  мог  входить  и  выходить  сам  старик,  здесь
обитавший? Почему он не сказал, как  это  делается?  Не  тут  ли  смысл  его
последние странных слов? Существует какой-то  секрет,  скрытая  пружина  или
рычаг, надо только найти!
   Я снова ощупывал пальцами линии литого узора, принялся