мутный свет Осенних Звезд.
  Сальзкахенгассе крутым уклоном пошла вниз и обратилась в потертую
лестницу с перилами посередине. Я помедлил на первой ступеньке, заметив
открытое пространство-широкую брешь между зданиями, в которой проглядывали
небеса, окутанные мерцающей дымкой. Впечатление было такое, что я стал
словно бы равностоящим телом по отношению к каждой точке горизонта. Я стоял
в самом центре Нижнего Града. У меня под ногами мурлыкал Рютт, протекающий
здесь под землею.
  Я вдруг занервничал. Я почти уже даже решился повернуть обратно и
вернуться к князю Мирославу. Мне было крайне необходимо услышать речи
Сент-Одрана, преисполненные здравого смысла. Причиной моих колебаний
явилось весьма неприятное подозрение в том, что мной управляла некая
невидимая, но могучая сила, которая и привела меня в это место. Но, даже
если то было действительно так, я не ощущал воздействия ее напрямую и не
мог даже определить, благосклонная это сила или же злонамеренная.
Действовал я теперь в своих собственных интересах или же в интересах
кого-то другого? Я прикоснулся рукою к мечу Парацельса.
  Рубиновая рукоять его оставалось сокрытой у меня под плащом. Я вынул
  второй свой клинок из ножен и, борясь с навалившейся
вдруг усталостью, двинулся вперед. Когда я добрался до подножия лестницы, я
обнаружил, что узкая улочка тянется еще какие-то несколько ярдов, а потом
расширяется и вливается в вымощенную булыжником площадь.
  Все мои мысли как будто стерлись! Я принюхивался к ветру, точно волк,
вышедший на охоту. Либусса была где-то близко, я мог бы поклясться. Боль
разлуки с нею увеличилась во сто крат, едва я вышел на площадь. Все мое
естество устремлялось в томлении к ней.
  Я люблю тебя, Либусса.
  Шаги мои отдавались гулким эхом по булыжнику мостовой. Сальзкахенгассе
  раздалась еще шире. По обеим ее сторонам
уныло торчали жалкие деревца-платаны без листьев,-посаженные через равные
интервалы. Я прошел мимо лавки, где торговали свечами, рыбою и овощами.
Магазин был открыт, но я не заметил ни покупателей. Hи продавцов. И все же
то была самая заурядная сценка из городской жизни, которую мне довелось
наблюдать во всем Нижнем Граде. Через дорогу от лавки располагалась
гостиница в четыре этажа, освещенная веселым светом ламп и свечей. Ее
вывеска, подновленная совсем недавно, хорошо подходила под приятную
домашнюю атмосферу всего этого места. Называлась таверна "Настоящий друг",
и на вывеске изображен был юноша, протягивающий руки в упавшему своему
товарищу. Единственное, что мне показалось странным, это то, что картина на
вывеске была написана в той же манере, в тех же насыщенный ярких тонах, с
тою же аккуратною точностью всех деталей, что и икона, которую видел я в
доме князя Мирослава. Но я сказал себе, что таков, может быть, общий
стандарт всех майренбургских художников, происходящий от
живописцев-выходцев из Византии.
  Изнутри "Настоящего Друга" донесся смех. Мне подумалось вдруг, что,
возможно, все эти противоборства, мистификации, весь этот потусторонний
бред, безумные культы и высокопарные метафизические предречения
благополучно закончились для меня. В конце концов, смотрелась гостиница эта
вполне заурядно. Я направился прямо туда с твердым намерением выпить
кружечку эля и, может быть, съесть пирога.
  У дверей я помедлил, чтобы получше рассмотреть картинку на вывеске и
насладиться мастерскою работой художника. Над картиной большими буквами
написано было название, а под нею-маленькими аккуратными буковками белого
цвета-имя владельца гостиницы. Обычное дело, во всем мире на вывесках
постоялых дворов пишут имя хозяина. Необычное же заключалось в другом, в
самом имени:

  К. М. О'Дауд.


                             ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

  В которой я выпиваю кружечку портера в самом центре мира. Рассуждения
заурядного трактирщика. Возобновление старой дружбы. Вопрос мечты и
реальности. Правила дома.


  Как-то все это слишком уж подозрительно, подумал я, застыв в
нерешительности на пороге, положив одну руку на рубиновую рукоять меча, а
второю сжимая шпагу. Я заглянул в окно: обычное помещение трактира,-ничего
странного или зловещего я там не обнаружил. И посетители самые что ни на
есть заурядные, в простых домотканых рубахах, широкий плащах бурого цвета,
молескиновых брюках, париках, выделанных,-как и у большинства
майренбуржцев,-по моде предыдущего поколения, в шляпах с опущенными полями
или же в треуголках, украшенных лентами и всевозможными пряжками, причем в
несколько чрезмерных количествах, почитаемых в полусвете весьма дурным
тоном. Но никто из них не был вооружен. Никто не ждал со злобой в глазах
появления рыцаря Манфреда фон Бека. На самом деле, те люди, которых увидел
я, включая и девиц, разносящих заказы, были самыми благообразными из всех,
кого встречал я в этом городе. В таверне царила спокойная мирная атмосфера,
которая больше пристала убежищу, нежели хитрой ловушке. И все же, с кем бы
ни говорил я о нем, все были согласны в одном: что Рыжий О'Дауд, появившись
в Майренбурге лет двадцать назад, проложил себе путь к "престолу" Нижнего
Града безжалостной сталью, обагренною кровью многих. Королева-Козлица
назвала его варваром, дикий гунном, который убивает просто ради потехи. И
еще-ради господства над центром города. Неужели в этом Майренбурге так
затруднительно получить разрешение держать постоялый двор?
  Я развернул отвороты ботфорт, подняв их до самых бедер, привел в порядок
прическу-откинул волосы назад и завязал их в хвост,- поправил воротничок и
отряхнул камзол. Не сказать, чтобы я остался доволен своим внешним видом,
но я и так уже сделал все, что мог. Без дальнейших уже проволочек,
распахнул я входную дверь "Настоящего друга" и, пробормотав:
  - Добрый вечер, джентльмены,-направился прямо к стойке, где заказал себе
кружку их лучшего темного пива.
  И только когда я полез в карман за монетой, я понял, что меня, кажется,
подстерегает худшая из опасностей: постыдное выдворение из питейного
заведения по причине отсутствия денег! Но, к счастью, я наконец обнаружил
несколько шиллингов-более чем достаточно для целой ночи неумеренных
возлияний-и, вновь обретя спокойствие, взял поданную мне кружку и уселся за
свободный столик, самый дальний от двери, но зато поближе к лестнице. Здесь
было прохладно и место это явно не пользовалось популярностью, но мне так
было спокойнее: отсюда, сидя лицом в зал, я мог наблюдать за всем, что
происходит в таверне.
  Единственное, что показалось мне несколько странноватым, это то, что все
мужчины, здесь собравшиеся, были старше меня; молодежи не наблюдалось
вообще и совсем мало тех, кому чуть за сорок. Кто играл в кости, кто-в
карты, кто-в домино. Те же, кто не играл сам, наблюдали за игрою других. И
хотя никто из них не носил оружия,-по крайней мере, оно было не на виду,-у
меня начало складываться впечатление, что все эти люди-солдаты или, быть
может, разбойники на отдыхе. Я не придал сему особенного значения. В конце
концов, люди подобного сорта "опекают" почти любую таверну. Но что меня
действительно насторожило, так это то, что я, похоже, был здесь
единственным чужаком. В таверне этой имелось что-то от неофициального
гарнизона. Насколько я понял, все это были отнюдь не случайные посетители.
  Впрочем, никто меня не окликнул, никто не стал мне угрожать. Если на меня
  и обратили внимание, то самое что ни наесть
поверхностное. Я тоже не проявлял никакого вообще любопытства по отношению
к ним. Я надеялся, что уже скоро придет Либусса, распахнет дверь и
предстанет предо мною. Мое к ней влечение-эта божественная одержимость
ею-не стало меньше. Я любил ее. По-настоящему.
  Прошел час или даже два. Все кругом выпивали и продолжали играть с
неслабеющим азартом, но, что удивительно, атмосфера сего заведения
оставалась такой же сдержанной и спокойной. Я заказал еще кружку портера,
который, кстати замечу, оказался просто превосходным,-ничуть не хуже того
знаменитого темного эля, который варят голландские монахи,-наравне с
лучшими сортами нашего германского пива. Подозвав миловидную румяную
девицу, я заказал также мясной пирог и Muchwurst, точно такой же, какой
выставлен был на полке над стойкой.
  Когда она принесла мой заказ, я спросил, можно ли будет снять здесь
комнату на ночь. Она ответила, что спросит у хозяина, остались ли еще
свободные. Я принялся за еду.
  Вскоре на лестнице у меня за спиною раздался тяжелый топот и уже через
секунду вход в кабинку мою перекрыла громадная фигура весьма зловещего
вида. Я отложил свой пирог и, поднявшись из-за стола, неуклюже поклонился,
едва удерживая равновесие в узком пространстве между скамьей и столешницей,
ибо то, без сомнения, был сам хозяин. Рыжая борода обрамляла лицо его,
точно сияние бога Юпитера, такая же косматая и курчавая, как и его
шевелюра. Из всей этой сияющей рыжины-поскольку румяная его кожа едва ли не
сливалась по цвету с его волосами-выделялись только голубые глаза, точно
две бледные льдинки в самой сердцевине огня.
  - Вы, значит, спрашивали про комнату,-сказал он. Одет он был в одну
шерстяную рубашку без сюртука и кожаный передник длиной до колен. Его
ручищи, смуглые и мускулистые, выделялись огромными своими размерами даже
на фоне его богатырского телосложения.
  - Я хотел остановиться здесь на ночь, сударь.
  Он внимательно поглядел на меня и хмыкнул.
  - На ночь? На майренбургскую ночь?
  - Часов на десять, не больше. Сдаете вы комнаты?
  - Есть у нас комнаты, да.-Он нахмурился.-Но почти все уже заняты. Вы,
сударь, сами откуда?
  - Из Верхнего Града, но в Миттельмархе я несколько дней. Я здесь ни разу
не видел часов, а разбирать время по звездам, если это вообще возможно, я
еще, сударь, не выучился.
  - Дело нехитрое.-Он уселся на край моей скамьи. Он был в два раза крупнее
меня-этакий мрачный гигант, которого, по всему судя, лучше не задевать.-Я
вообще Рыжий О'Дауд. Вы знаете?
  - Я прочел ваше имя на вывеске, сударь.
  Он снова нахмурился.
  - Судя по вашему виду, вам немало пришлось попутешествовать. И в
последнее время вы не высыпаетесь, так?
  - Волей-неволей, сударь.
  - И о гостиницах здешних немногое знаете?
  - Это-первая, которую я здесь увидел, сударь.
  - Сказать по правде, это-единственная во всем Нижнем Граде. Во всяком
случае, единственный настоящий трактир. А я-единственный заурядный
трактирщик. У меня тут чистые постели, простая еда и добрый эль за вполне
сходную цену.
  - За эль и еду я могу поручиться, сударь. И даже не сомневаюсь, что и
постель будет такой же отличной.
  Он склонил голову набок.
  - Многие опасаются заходить сюда. Считают Рыжего О'Дауда чудовищем...
  - Вы, сударь, крупный мужчина. И норов у вас еще тот, если вдруг что,
верно я говорю?
  - Норов у меня ирландский,-серьезно ответил он.-Потому как я, видите ли,
ирландец. Родом из Керри. Но вырос в Корке. Норов мой, в первую очередь, и
привел меня сюда. В расчете на Великий Мятеж.
  - Я понимаю, сударь. Я сам сражался вместе с Лафайетом.
  Замечание это явно озадачило Рыжего О'Дауда.
  - Что-то я не припомню этого лягушатника.
  - Один из лучших генералов Вашингтона, сударь.-У меня начало складываться
впечатление, что хозяин мой-тот еще подхалим, явно сподобившийся
приложиться губами к тому самому камню из замка Бларней.
  - А-а, сударь, мы с вами о разных вещах толкуем. Вы-об Америке, а я
говорю от Ирландии. О Корке, если быть точным.
  Или, чтобы совсем ясно было, о Клонакилти и тамошнем Великом Восстании.
  - Мне ничего про то неизвестно, сударь.
  - Я прощаю вас, сударь. Англия что только ни делает, чтоб упразднить
всякое воспоминание об ирландской истории. Мы сражались с британцами, но
нас предали, сударь. Случилось все это в 1762, еще до того, как я очутился
в этом проклятом преддверии ада. Нас предала женщина, сударь, мы даже еще
не успели собрать необходимую сумму денег на покупку оружия.
  После чего мой богобоязненный батюшка отправил меня в солдаты, дабы тем
избежать скандала. А через два года я дезертировал.
  - К французам?
  - К британцам, сударь, так уж сложилось. По причине того, что
дезертировал я из французской армии. Мой батюшка, видите ли, был добрым
католиком. То было тяжелое время для нас, тревожное время, нестабильное.
Уже тогда начал я задумываться о том, что неплохо бы было скопить скромное
состояние, купить себе постоялый двор и осесть где-нибудь в тихом месте. Но
одно цеплялось за другое, и, вскорости обнаружив, что британская армия
ничем не лучше французской, я благополучно вышел в отставку, как раз во
время операции в Уилтшире, куда нас направили подавлять мятеж. Какое-то
время, скажу вам, сударь, без обиняков, я промышлял на Хампстидской Пустоши
и на Великой Северной Дороге грабежом и разбоем. Но вскоре волею
обстоятельств вынужден был я бежать за границу. Служил я в балканских
войсках, воевал против турок, потом вместе с турками и поляками-против
русских.
  Как раз во время одной из этих компаний я, отбившись от своих, потерялся
в припеских болотах, что неподалеку от Пинска. Когда я выбрался наконец из
тех топей, я оказался уже в Миттельмархе. Не имея надежд на спасение,
присоединился я к отряду украинцев, оказавшихся в том же плачевном весьма
положении. Мне снова пришлось поневоле заняться разбоем. И в конце концов
мы пришли в Майренбург.
  Узнав о том, что в Нижнем Граде нет ни одной приличной таверны, я решил
устранить сей пробел. И, как вы видите сами, мне это удалось.
  - Я вас правильно понял, сударь? Вы с оружием в руках подчинили себе
целый район лишь для того, чтобы устроить свою гостиницу?
  - Это весьма неплохая гостиница, сударь. К тому же, как я уже говорил, я
давно стал задумываться о том, чтобы открыть свое дело. А построена она,
сударь, прямо над родником.
  Водичка всегда чистая, свежая.
  Итак, великая тайна раскрылась самым банальным и приземленным образом, и
все же такое ее разрешение меня обрадовало. А то я начал уже потихонечку
уставать от притязаний великой судьбы и честолюбивого устремления к
сверхъестественному.
  - Ну что ж, мистер О'Дауд,-заключил я.-Очень рад нашему с вами
знакомству.
  - Надеюсь, сударь, вам у нас понравится. И, если выдастся случай, вы
порекомендуете заведение наше своим знакомым. А то, как выяснилось,
местоположение наше имеет существенные недостатки.
  - И какие же, сударь?
  - Ну, сударь, как вам сказать. Кроме моих людей и некоторых смельчаков
вроде вас, сюда вообще никто не заходит, так что и речи не может быть о
какой-то там бойкой торговле. Больше того, до недавнего времени нам не
давали покоя бандиты, вероятно, желавшие отобрать у меня мою собственность.
Как вы понимаете, сударь, сие причиняло немалые нам беспокойства.
  - На какие же средства содержите вы постоялый двор?
  - На поступления из наших торговых лавок,-тех, что напротив, только улицу
перейти,-а также на невысокий налог, каковой мы взимаем с окрестных
жителей, за что обеспечиваем им охрану от разбойников и воров. В чем, надо
сказать, мы весьма даже преуспеваем. Всякое тут бывало, чего уж там, но
правосудие стараниями нашими все же свершилось.-Рыжий О'Дауд, похоже, впал
даже в некоторую меланхолию, вспоминая о былых своих затруднениях и их
последующем разрешении.- Можно даже, сударь, сказать, что Судьбы была не
совсем уж неблагосклонна ко мне. Я, правда, надеялся подыскать себе
женушку, обзавестись семьей, все как положено, но пока ничего у меня не
выходит. В последнее время, сударь, все только здесь и говорят что о некоей
великой встрече светил на небесах, каковая изменит течение многих судеб.
Так что я настроен весьма даже оптимистично. Быть может, когда сия встреча
свершится, сюда к нам повалят клиенты, и у меня будет больше наличности и
больше возможности посвятить свой досуг ухаживанию за прекрасными дамами.
  - Надеяться можно, сударь. Так уж устроен наш мир: каждый должен
испытывать разочарования. Вы же, по крайней мере, достигли много из того, к
чему вы стремились.
  - Да я не жалуюсь, сударь, хотя при том, что многие здесь замышляют
прибрать к рукам мою собственность, подчас затруднительно спать спокойно.
Вот почему я всегда с подозрением отношусь к незнакомцам, вы понимаете.
  - Я понимаю, сударь.
  - Чего они только ни делают, чтоб отобрать у меня таверну. Вот и
  приходится содержать шайку бандитов, чтоб обеспечить
себе безопасность. Я бы давно отказался от их услуг, но обстоятельства не
позволяют. Господин Реньярд-приличный вообще-то парень для лиса- давно уже
положил глаз на это место. Пару раз он пытался отобрать у меня заведение.
Но я слышал, он тяжко болен, возможно даже, его уже нет в живых, так что,
быть может, с его стороны у меня больше не будет проблем. В последнее время
все было тихо.
  - Но вы пока еще не намерены распускать свою гвардию, сударь?
  - У нас прекрасная защита, во всех отношениях.
  - Какая-нибудь потусторонняя помощь?
  - При том, сударь, что Господь Бог давно покинул Царство Земное? Откуда у
вас эти мысли? Разумеется, у меня есть рыбина. Но она не так уже молода,
как в былые дни. Да и шлем пригодился, поскольку местные, похоже, его
боятся. Но в остальном все, что здесь сделано, сделано было единственно
нашими силами!
  Я окончательно убедился, что никакого Грааля не существует. Либо то был
  призрачный фантом, либо же-некая иллюзорная
вещь, не имеющая воплощения и оборачивающаяся каждый раз тем, чем бы всякий
верующий в Священную Чашу (даже Люцифер) ни пожелал ее видеть. С те же
успехом я мог бы назвать "граалем" и свою кружку с портером. Размышления
эти в конце концов привели к тому, что я спросил о Либуссе:
  - А не заходила ли к вам в таверну одна молодая дама?-Я описал О'Дауду
внешность ее и наряд.
  Он покачал головой.
  - Если б она заходила, сударь, я бы непременно заметил, поскольку, как вы
уже знаете, я еще не оставил надежду найти жену. Говоря по правде, у нас
сейчас, за исключением вас самого, только один клиент. Молодой человек. Он
уже скоро спустится к ужину, помяните вот мое слово. Некий герр Фольц, как
я понимаю, из Нюренберга. Ученый муж, увлеченный весьма древним нашим
зодчеством. Вы, может быть, о нем слышали, сударь?
  - Имя звучит знакомо. Впрочем, я уже несколько лет не был в Германии.
  - Ну что ж, сударь...-Он тяжело поднялся на ноги.-Надеюсь, вы не
откажетесь от кружки портера за счет заведения?
  - Разумеется, не откажусь, мистер О'Дауд. Благодарю вас!
  - И при случае порекомендуете мою гостиницу?
  - С удовольствием, сударь. На мой взгляд, очень приятное место.
  Он весь просиял, слова мои явно доставили ему удовольствие.
  - Весьма польщен заключением вашим, сударь.-Тут на лестнице раздались
шаги, и хозяин мой поднял глаза.-А вот и ученый тот джентльмен.
  Обогнув угол кабинки, в поле зрения моего-между громадной фигурою Рыжего
О'Дауда и столом-вступил щеголеватый молодой человек в наряде из темно
красного шелка, ослепительно белой рубахе и парике, присыпанном бледно
розовой пудрой. Он улыбнулся мне и изящно расшаркался.
  - Я очарован, сударь.
  - Я в восхищении, сударь,-ответил я, едва ли не рассмеявшись от радости,
ибо то был никакой не ученый муж из Нюренберга, а моя Либусса, выступающая
в своей прежней роли герцога Критского и, как я заметил, пребывающая в
самом прекрасном расположении духа.
  - Не возражаете, сударь, если я вам составлю компанию?
  - Разумеется, не возражаю. Присаживайтесь.
  Рыжий О'Дауд, явно довольный тем, что гости его так легко между собою
сошлись, ушел на кухню, дабы лично проследить за приготовлением ужина.
Либусса уселась напротив меня и, понизив голос, принялась объяснять свое
таинственное исчезновение, в котором, как оказалось, не было вообще ничего
таинственного.
  - Расшатанная плита мостовой, крутой скат, и я уже футах в пятидесяти под
землей. Подвижная эта плита, несомненно, осталась от какого-нибудь древнего
оборонного устройства.
  Ловушка для атакующего врага. Выбравшись из подземных тоннелей, я просто
спросила первого встречного, как мне пройти до этой гостиницы. И вот я
здесь!