ральном своем энтузиазме, когда вельможи сии и титулованные дамы,
одевшись пастушками и пастушками (как заявляли они, в честь Руссо),
веселились на лоне природы, в рощах и гротах новомодной версальской
Аркадии. В гондоле было достаточно места для того, чтобы спать; и мы с
шевалье запаслись провизией на неделю вперед.
  Так что теперь, положив достаточное расстояние между собою и
Майренбургом, мы будем просто парить в свободном полете, пока не отыщем
место, пригодное и подходящее для посадки.
  Еще раз помахав толпе зрителей, мы с Сент-Одраном направились к гондоле.
Шевалье еще раньше объявил о намерении нашем совершить испытательный подъем
"на привязи" на высоту в пять сотен футов с целью опробовать полученный газ
и продемонстрировать публике и заинтересованным лицам все преимущества
водорода перед нагретым воздухом. Толпа на стене зашумела, подбодряя нас
криком и рукоплесканиями. Шар наш дергался и рвался вверх. Он был заполнен
уже почти что на весь объем. Позолоченный грифон приподнялся на фут над
землею, но балласт, якоря и веревки еще держали воздушный корабль, не давая
ему устремиться в небо. Тут же рядом располагалась лебедка,-мы
позаимствовали ее в доках, у одного владельца баржи,-предназначенная для
того, чтобы по окончанию демонстрационного испытания притянуть нас обратно
к земле. (Веревку на этой лебедке Сент-Одран собственноручно перетирал
накануне, под покровом ночной тьмы в течение двух часов.)
  Партнер мой открыл небольшую дверцу, мы с ним вошли в гондолу, а когда я
закрыл дверцу за нами, шевалье заговорщицки мне подмигнул. Грифон
покачнулся. Купол шара, подхваченный ветром, загудел, точно дряблый
барабан. Мы с Сент-Одраном втянули на борт первый из якорей, что держали
гондолу. Толпа разразилась одобрительным криком. Гондола вновь покачнулась.
  Когда мы убирали второй якорь, на Малое Поле выехала карета, запряженная
четверкою серых в яблоко лошадей,-карета, как мне подумалось, самого
принца. Я рассудил, что принц пожелал выразить более пристальный интерес
или же поучаствовать лично в предприятии, в которое он вложил столько
средств.
  Может быть, это он и снабдил на горючим газом? Карета остановилась в
каких-нибудь нескольких футах от шара,-лошади фыркали, беспокойно
переминаясь под сенью громадного нашего корабля,-и из нее вышли двое:
худощавые, изящного телосложения мужчины, оба при шляпах и в модных
дорожных плащах черного цвета. Я не узнал ни того, ни другого. А потом один
из них сделал знак, отпуская карету.
  Признаюсь, меня это несколько удивило. Странная пара (я не сомневался
уже: принц и брат его, инкогнито) неспешно направилась к нашей гондоле,
причем с таким видом, словно мы с шевалье только их и ждали. Мы с
Сент-Одраном в недоумении переглянулись и озадаченно пожали плечами. Нас
что, собираются благословить? Пожаловать титулы? Или здесь намечается еще
какой-нибудь ритуал?
  Толпа вновь разразилась ликующим криком. Я узнал, что горожане узнали
своих правителей. Мы с шевалье были теперь абсолютно беспомощны. Сент-Одран
шепнул мне на ухо:
  
  - Пусть они все тут осмотрят. Пусть требуют все, что угодно. А потом мы
их предупредим, как это опасно: совершать подъем на непроверенном газе.
  
  Тот, что повыше, помог спутнику своему подняться в гондолу. Он
  покачнулся, но удержал равновесие, схватившись рукою в
перчатке за край корзины, после чего отвесил мне легкий поклон, каким
обычно приветствуют человека знакомого.
  Высокий тоже забрался в гондолу, обнаружив при этом некоторую одышку.
Когда он повернулся ко мне, я сумел наконец разглядеть его лицо.
  
  - Можете продолжать, капитан фон Бек. Мы готовы к подъему.
  
  - Весьма вам благодарен, сударь.-Я вновь принялся тащить якорь на борт, в
то время как внизу пареньки6 нанятые Сент-Одраном, продолжали отвязывать
многочисленные веревки, что удерживали наш воздушный корабль. Сердце мое
бешено колотилось в груди, в голове все плыло, ибо таинственный гость наш
оказался вовсе не принцем майренбугским! То был Клостергейм, и явился он
для того,-в этом я даже не сомневался,-дабы проследить за тем, чтобы сделка
наша состоялась. Он стоял, привалившись спиною к борту гондолы, одною рукою
держась за натянувшуюся веревку, которою корзина соединялась с шаром, и
лицо его, как всегда, было абсолютно бесстрастным. Лицо же спутника его
оставалось сокрытым. Для фон Бреснворта он был слишком высок, для
Монсорбье, пожалуй, несколько низковат. Хотя в последнем я был и не так
чтобы очень уверен.
  
  - Что происходит, герр Клостергейм?-прошипел Сент-Одран себе под нос.-Вы
разве не знаете, сударь, что это всего лишь экспериментальный подъем,
предпринимаемый нами с единственной целью: испытать подъемную силу нового
нашего газа?
  
  Спутник Клостергейма присоединился к нему. Теперь я разглядел, что лицо
его скрывала маска типа домино. Они стояли бок о бок,-как две громадные
хищные птицы,-закутанные в черные свои плащи, и наблюдали, как мы с шевалье
готовим корабль к подъему. Мы освободили уже все якоря и веревки, за
исключением одной, присоединенной к лебедке. Сердце мое упало. Выбора у нас
не было. Нам оставалось лишь продолжать начатое, хотя стало уже очевидно,
что Клостергейм и загадочный его спутник (быть может, наемный убийца?)
полетят с нами, куда бы мы ни отправились.
  Все пути к отступлению были отрезаны. Теперь назад уже не повернешь.
  
  Мы величественно поднялись над Малым Полем, над Майренбургом, над всем
белым миром, засыпанным снегом. Толпа внизу заходилась криками ликования.
Дыхание наше грозило уже обратиться в лед прямо на губах. Вот зрители стали
как куклы, вот уже-как букашки, крики их и рукоплескания превратились в
далекий, едва различимый гул. Я очень остро осознавал свое жалкое
малодушие. Больше я не ощущал себя богом, возносящимся над толпою, как это
было в мой первый подъем. Великое безмолвие небес окутало собою все. А
потом шар наш дернулся, гондола опасно накренилась, словно бы что-то
внезапно толкнуло ее в бок. Раздался какой-то вибрирующий музыкальный звук.
Это веревка, удерживающая корабль, натянулась струной, развернувшись на
максимальную свою длину.
  
  Напряженная поза Сент-Одрана заставляла предположить, что он с превеликою
радостью в какой-нибудь подходящий момент столкнул бы Клостергейма за борт.
Он даже шагнул по направлению к незваному нашему гостю, как вдруг гондола
вновь резко качнулась, и все мы попадали на пол.
  Веревка-как и было задумано-оборвалась. Мы плыли в свободном полете.
  
  Я, однако, не испытал никакого приятного возбуждения, поскольку прекрасно
осознавал, что теперь нам с Сент-Одраном придется давать еще более
замысловатое театральное представление, чем мы рассчитывали поначалу. Мы с
шевалье вскочили, бросились к борту гондолы, разыгрывая пантомиму испуга и
самой что ни на есть искренней досады-этакий бенефис для пребывающих в
блаженном неведении зрителей там, внизу. Мы громко вопили, демонстрируя
панику. Гондола раскачивалась из стороны в сторону,-по мне так, слишком уж
сильно,-и я снова упал на пол. Клостергейм, держась за веревки и бархатные
кисти (предназначенный, видимо, для этой цели, а вовсе не для украшения),
перебрался на нос гондолы.
  
  - Летим,-сказал он, глядя на меня сверху вниз.
  
  Повернув голову в его сторону, я воззрился на серьезное это лицо, похожее
больше на череп, обтянутый кожей. Его губы беззвучно двигались, словно бы
силясь облечь в слова не поддающиеся провозглашению мысли. Но больше он
ничего не сказал. Его спутник тоже хранил молчание. Он, кстати, прекрасно
удерживал равновесие. И при этом стоял он почти неподвижно. Нет, сказал я
себе, это не Монсорбье.
  Сент-Одран, похоже, забыл на какое-то время о наших двоих неожиданных
пассажирах. Он хохотал, что твоя обезьяна, швыряя за борт мешки с балластом
с каким-то даже чрезмерным усердием. Ветер трепал его воротник и длинные
волосы, разметавшиеся в беспорядке вокруг его вытянутого аристократического
лица. Теперь ему, кажется, ни до чего уже не было дела: ни до Клостергейма,
ни до его молчаливого спутника,-шевалье как будто и не осознавал их
присутствия.
  
  - Фон Бек, дорогой мой! Наш план удался!
  
  Потом, вспомнив, что мы не одни, он подтянул свой камзол и, держась рукою
за край гондолы, отвесил гостям нашим быстрый, несбалансированный поклон.
  
  - К вашим услугам, джентльмены.-Тут взгляд его остановился на
мне.-Вставайте, дружище. Что это с вами? Вам плохо?
  
  Мне действительно было плохо. Я поднялся на ноги,-не сразу, а после
третьей-четвертой не слишком удачной попытки,-и глубоко вдохнул воздух.
Ледяная струя его точно бритва вошла мне в легкие. Откинув крышку корзины,
я достал старый матросский плащ, которым снабдил меня Шустер, и закутался с
головы до ног. Все тело мое сотрясалось в ознобе, а вот Сент-Одран, похоже,
вообще не чувствовал холода. Он кричал6 обращаясь к бледному солнцу. Кричал
в серебристое с золотым мерцание безграничных небес. Больше не было
ничего-только солнце, и небо, и белые контуры облаков вдалеке, и туман,
разливающийся вокруг нас словно молочное озеро.
  
  Податливый мягкий пейзаж утонул в облаках. Белая дымка-вот все, что
осталось от изменчивого ландшафта, от зыбкого прошлого. Сент-Одран испустил
ликующий вопль, вознесшийся к куполу нашего корабля. Сияющий шелк его
вспыхивал бликами радуги всякий раз, когда лучи солнца касались его.
  Стараниями шевалье,-опьяненный восторгом, он скинул едва ли не весь наш
балласт,-мы поднялись слишком высоко, и наконец Сент-Одран это понял, но не
прежде, чем воздух вокруг стал ощутимо разряженнее, а сам шевалье посинел
так, что не заметить сего обстоятельства было бы просто уже невозможно.
  
  Он бросился к клапану, встроенному в оболочку шара, и отвернул кран,
выпуская газ. Корабль немного снизился.
  
  - Вижу Африку!-Сент-Одран сам заулыбался своей же шутке.-Вот там,
смотрите!
  
  Посмотрел только Клостергейм.
  
  В дуновении ветра ощущалось странное какое-то упорство. Он ни слабел, но
и не нарастал, не кружился, скажем, вихрем, не был ни порывистым, ни вялым.
Никогда прежде не доводилось мне встретить такой постоянный, такой ровный
ветер. Ни на море, ни на суше. Его словно бы нагнетала какая-то машина. Я
поглядел на компас. Что-то сбивало его, ибо стрелка никак не могла
успокоиться и металась туда-сюда. Свет упал на стекло-яркий блик едва ли не
ослепил меня. Когда я вновь развернулся лицом в кабину, фигуры шевалье и
двоих наших нежданных-негаданных пассажиров предстали мне размытыми тенями.
Гондола опять покачнулась, и смазанные очертания вновь обрели четкость и
плотность: все словно бы вдруг встало в фокус, и гости наши, закутанные в
свои черные плащи, обратились вновь в твердые телесные силуэты, застывшие
на фоне позолоченного борта гондолы. Сент-Одран волком лютым глядел на эту
мрачную пару. Он шепнул мне:
  
  - Клостергейм объяснился уже?
  
  Я мотнул головой. Гондола теперь раскачивалась в постоянном ритме
-степенный маятник неких исполинских часов.
  
  - Вы ничего не желаете нам сообщить, герр Клостергейм?-язвительно
осведомился шевалье.
  
  Клостергейм задумался. Если даже он и уловил скрытый смысл вопроса, то
ничем этого не показал.
  
  - Пока нет.
  
  - Часом, не вы ли, сударь, снабдили нас газом?
  
  Мой мрачный бессмертный качнул головою и вперил взгляд в небо. Сент-Одран
пожал плечами, достал из коробки карту и, аккуратно расправив ее на полу,
принялся вычислять расстояние, которое мы успели уже покрыть. Мы летели со
скоростью около двадцати миль в час; стрелка манометра неизменно
удерживалась на отметке 19,7. Нас относило на юг.
  И уже скоро, сообщил Сент-Одран, мы должны пролететь над Италией,
потом-над странами Средиземного моря, ну а дальше уже,-тут шевалье одарил
меня диким восторженным взглядом,-мы окажемся над африканским континентом.
  
  Он, очевидно, решил вообще игнорировать наших непрошеных пассажиров. Мы с
ним говорили в полголоса между собою, строя догадки насчет причин, что
побудили их присоединиться к нам на борту корабля. Я даже высказал
предположение, что, может быть, это они и убили ландграфиню и пытаются-с
нашей помощью-убежать от майора Вохтмата. при этом решился я произвести
небольшой опыт, чтобы проверить свою догадку.
  
  - Клостергейм,-обратился я к нему,-а вы знаете, что фон Бреснворт убил
свою тетку?
  
  Он осторожно ответил, кривя свои бледные губы:
  
  - Нет, я не знал. Но теперь я понимаю, почему он так рвался уехать из
города, когда я его видел в последний раз. И, разумеется, Монсорбье также
отбыл вместе со всеми. Не по этой ли самой причине столько солдат заявилось
в мои катакомбы? Да, я полагаю, так оно и есть.
  
  - Вы знаете Монсорбье?-Кажется, у меня возникали новые затруднения.
  
  - Его братство имело какие-то деловые сношения с Бреснвортом. Речь даже
шла о сотрудничестве. Однако методы их и цели оказались слишком несхожими.
Монсорбье останавливался у фон Бреснворта.
  
  Отсутствие республиканца в назначенном месте теперь объяснилось. Он знал,
что меня захватили люди барона, и, полагая меня уже мертвым, не стал
утруждать себя и подниматься чуть свет, дабы явиться в договоренный час к
Причалу Руна. Однако,-если только мои первоначальные представления о
характере Монсорбье не были перевернуты с ног на голову,-он просто не мог
принимать участия ни в похищении нашем, ни в убийстве ландграфини. Быть
может, разочаровавшись в фон Бреснворте как в союзнике (и, кстати, союзнике
в чем?), он вернулся во Францию?
  
  - А в какой именно области намеревались они сотрудничать?-спросил я
Клостергейма, натягивая теплые рукавицы. При этом я про себя отметил, что
сам он не одел даже перчаток, хотя его руки, не отпускавшие веревку, явно
замерзли не меньше моих.
  
  - Они лишь обсуждали возможный союз.-Голос его был как всегда
невыразителен и монотонен.
  
  - Но есть же какая-то причина, для чего им вообще был нужен подобный
союз?
  
  - Причина одна: предсказанное Единение.-Похоже, Клостергейм несколько
изумился моей непонятливости.-К каковому стремится всякое братство. Мы
должны объединить наши силы, поделиться друг с другом знаниями, преодолеть
разногласия и уничтожить соперничество. Это необходимо.
  
  - Ученые, оккультисты, алхимики? Церковники? Иудеи? Мусульмане? Они все
  стремятся к объединению? Зачем оно им?
  
  - Но вы должны это знать.-Клостергейм облизал губу, уставился себе под
ноги, потом вновь поднял взгляд на меня.
  В глазах его появилось какое-то ищущее выражение. Он поглядел на спутника
своего, но тот промолчал.-В ходе многих веков изысканий различные
оккультные братства... и каждое-независимо от других... пришли к пониманию
того, что бывают такие редкие случаи, когда звезды на небе выстраиваются в
определенном порядке, и тогда невидимая человеку вселенная пересекается с
видимой. Таким образом, для посвященных адептов,-и не только для них,-стало
возможным пересекать черту, отделяющую одну реальность от другой. Подобная
конфигурация звезд-явление весьма редкое.
  Раз в тысячу лет. Раз в две тысячи. С данною согласованностью светил и
миров совпадают определенные события, происходящие во всех соприкасающихся
между собою мирах, когда границы смываются и происходит установление новых
реальностей... иной раз сие объясняется тем, что один мир, сокрытый от всех
других при обычных условиях, проступает в реальность соседнего мира и
начинает оказывать на него влияние.
  
  - Так вот почему эти алхимики съехались на свое сборище, верно?- спросил
Сент-Одран.-Я что-то такое припоминаю...
  барон упомянул о каком-то астральном событии.
  
  - Будущее нашего мира может быть предопределено,-продолжал Клостергейм,
едва ли не в возбуждении,-по крайней мере, на ближайшее тысячелетие вперед.
Станут ли преобладать машины?
  Или мы будем жить в мире, где Человек придет наконец в соответствие со
своею природой?
  
  - Как я понимаю, вы сами склоняетесь к точке зрения старомодной?-
поинтересовался я.
  
  - Я в данном вопросе нейтрален.
  
  - Насколько я знаю, алхимики в большинстве своем-ярые противники
механической философии Ньютона, Аркрайта и Тома Пейна,-высказался
Сент-Одран.-Но тогда мне тем более непонятно, зачем было кому-то из них
снабжать нас...-он указал рукой вверх,-...вот этим газом!
  
  Клостергейм отвернулся.
  
  - Говорят, что период этот является временем накопления силы,- рассуждал
я вслух.-Многие вещи решаются в периоды астрального соответствия: какая, к
примеру, тенденция станет преобладать в дальнейшем развитии мира. Не это ли
вы обещали мне, Клостергейм, когда сулили мне во владение целое Царство?
  
  - И вы еще можете получить его.-Он оставался невозмутимым.-Я дал вам
слово. И намерен исполнить данное мной обещание, даже если сами вы
замышляете не исполнить своего.
  
  - Стало быть, человечество стоит теперь перед выбором между Верой и
Разумом?-Я не скрывал своего презрения.-Между летающею машиной и волшебным
ковром-самолетом?
  
  - Вы полагаете, фон Бек, что говорите сейчас с позиции здравого смысла,
но что вы скажете, если в мире возобладают силы сверхъестественные? Что
если Антихрист придет? Господь с Сатаной прекратят ли тогда свой извечный
спор и пойдут ли войной на него? Поднимет ли Человек меч свой против Небес
и Ада, дабы своими стараниями сотворить реальность Апокалипсиса?
  
  - Ваши речи абсурдны, Клостергейм. Мир движется к Просвещению. Век
суеверия прошел, как и эпоха религиозных войн. Будущее принадлежит Ньютону
и последователям его.
  
  - Сия битва уже начинается,-голос его был тверд.-Войска уже строятся.
Могучие силы ведут работу свою повсеместно.
  Вы, как никто, должны это знать! Вы же были свидетелем этой работы.
  
  - Все, что я знаю, я знаю лишь с ваших слов. Ведьмы и колдуны ведут
долгие споры, дабы решить, как снова заставить летать их замшелые метлы. Но
только как они себе это мыслят реально: совместно достичь некоей
невообразимой силы? Даже если в идеях ваших заключена хоть какая-то
правда... они же все, уже в силу характера своего, как правило-не в ладах
друг с другом. Каждый... каждый из них притязает на то, что он владеет
ключами к единственно истинной мудрости. Вот в чем заключается
преимущество, и немалое преимущество, натурфилософов, которые не навязывают
свою веру миру,-по крайней уж мере, не с таким рьяным неистовством,- но
анализируют окружающую реальность.
  
  Боковым зрением я заметил, что молчаливый спутник Клостергейма сделал
резкое движение рукою, однако, сдержав себя, не довел жест до конца. Но сам
Клостергейм не попался на удочку. Он, кажется, был вообще не способен
испытывать простой человеческий гнев. Быть может, иная,-глубинная,
алчная,-ярость сжигала его существо, подобно клокочущей лаве в сердце
вулкана. Он спокойно признал:
  
  - Так было всегда. Одна из сторон имела определенное преимущество над
другой, и эта последняя находилась в невыгодном положении по отношению к
первой; потом обстоятельства менялись, и преимущество получала уже сторона
другая. И так повторялось опять и опять. Теперь снова возник этот вопрос,
требующий разрешения: какая тенденция возобладает в мире. А разрешит его
настоящее Астральное Соответствие. Пусть даже лишь на какое-то время.
Только мне интересно, почему вы с таким пылом выступаете на защиту здравого
смысла, тогда как история вашего рода-я бы даже сказал, судьба вашего
рода-уходит корнями своими в сверхъестественный опыт?
  
  - Может быть, потому, что я питаю искреннее отвращение к небылицам,
которые и придают форму этим историям... да что историям-они формируют
целые нации! Я же, герр Клостергейм, рассматриваю всякий миф как красивую
ложь и не более того.
  Ложь, которая позволяет людям обманывать и себя, и других велеречивой
риторикой. Легенда, если судить по ней человеческие деяния, может выступить
оправданием убийства и воровства, насилия и геноцида... всякого
преступления, покуда его совершают во имя некоего давно почившего в бозе
героя или возвели