в Ольмиц. Письмо
датировано июнем 1680. Вы знакомы с его содержанием?
                  
    Я покачал головой, и он протянул мне нижеследующую современную копию со
старинного пергамента, каковой, как признался адвокат, хранится теперь у
его клиента (и является, как мне дали понять, основной из причин
вышеназванного клиента в нашем с шевалье предприятии):
  
  В настоящее время исполняю я наистраннейшее из послушаний, а именно:
копию списываю с Исповеди покровителя нашего и господина. Графа фон Бека,
коий прославлен благочестивыми своими деяниями. Разумеется, я не могу
изложить тебе содержание сей Исповеди, скажу только, что граф весьма
поразил и смутил добрую братию нашу речами своими о землях неведомых, что
лежат за пределами человеческого нашего восприятия, не являясь, однако, ни
Небесами, ни Преисподней, но пребывающих сами в себе, и называет он их
Миттельмархом, сиречь Предом Срединным. Принимал исповедь брат Оливер, мне
же поручено лишь ее переписать. Но и при том иной раз дрожит у меня рука,
держащая перо, и вынужден я часто весьма прерывать работу свою, дабы
осенить себя животворящим крестом. Остается мне лишь молиться, чтобы
случилось так, что граф бредит в жару, либо же вводит нас в заблуждение
обманом умышленным, либо же разум утратил. Но вот только он не похож на
безумца и владеет собой, хотя и осла, после недавней болезни. Говорит он о
землях, населенных сказочными зверями и людьми небывалыми, но говорит о них
как о тварях привычных ему и известных, и звучат его речи страннее, чем в
древних романах описано. И сии речи весьма нас пугают.
  Молись за всех нас, добрый мой брат, и особо молись за меня, дабы разум
мой не помутился от исполняемой мною работы.
  
  Еще одно нежеланное напоминание о семейном нашем преданиибуквально за
последние несколько дней! Но когда адвокат одарил меня многозначительным
взглядом, мне пришлось напустить на себя умный вид, хотя чувствовал я себя
по-дурацки. Однако я вошел уже в роль, которую мне навязал Сент-Одран.
  
  - Вы, разумеется, знаете, о которым из ваших предков идет речь в
письме,-весьма уважительно проговорил адвокат, аккуратно складывая бумагу,
которую я передал обратно ему.
  
  - О предке моем со стороны отца. О пра-прадеде моего деда, если не
ошибаюсь.-Я себя чувствовал дураком и негодяем одновременно.
  
  - Я полагаю, сударь, вам должно быть известно, где именно он
путешествовал. Вы и сами повещали те земли. Вместе с вашим партнером.
  
  - Разумеется, сударь,-вставил Сент-Одран.-Вы же видели карты и все
остальное.
  
  - Что и убедило моего клиента. Остальные вопросы, как вы сами поймете,
составлены мною и касаются юридической и финансовой сторон дела. Мы,
адвокаты, осторожное племя...
  осторожней гораздо, чем искатели приключений. Такие, как вы.-Мне
показалось, что он попытался выдавить краткий смешок.
  
  Предприятие наше, основанное на обмане и лжи, с каждой минутою нравилось
мне все меньше и меньше. Я не знал, что мне делать: признаться во всем и
тем самым предать Сент-Одрана или хранить молчание. Не стоит, наверное, и
упоминать о том, что я промолчал. При этом я себя чувствовал гнуснейшим из
трусов. Какой-нибудь недалекий вельможа насобирал, как очевидно, целую кучу
старинных книг, начитался до одури и сработал некую теорию, каковая
опровергается первым же рациональным доводом. Но, с другой стороны, кто я
такой, чтобы разбивать их грезы? Они и сами сполна осознают всю свою
глупость, когда я бесследно исчезну с их золотом!
  
  - Ну да! Да!-Сент-Одран надрывался, точно соборный колокол.- Миттельмарх.
Он самый. Вот почему для успешного завершения экспедиции необходимо
построить новый корабль.
  Наш старый корабль,-воздушная лодка, в которой мы поднимались на прошлой
недели,-недостаточно прочен и вместителен для подобного путешествия!
  
  - Я понимаю, сударь. Я как раз собирался сейчас перейти к вопросу о
капиталовложениях. Прежде всего мне хотелось бы знать, сколько времени вам
потребуется на строительство этого корабля?
  
  - Это, сударь, зависит от того, каких мастеров нанять. Для строительства
корпуса всего лучше будет подрядить умельцев из Бремена. Купол всего лучше
делать в Лионе. Все остальное можно сработать и здесь, в Майренбурге. Но,
как вы сами должны понимать, это займет ни один месяц.
  
  - Скажем, к сентябрю этого года будете вы готовы?
  
  - Вполне вероятно, герр доктор-адвокат. Но мастера из Лиона и Бремена
потребуют денег вперед как доказательство наших честных намерений.
  
  - Я понимаю. Как будет лучше всего перевести эти деньги за границу?
Чеком? Долговою распиской?
  
  - Я еще не справлялся, сударь, но могу получить всю интересующую вас
информацию в течение нескольких дней.
  
  - Они действительно, бременцы, лучшие мастера?
  
  - Лучше их только мои земляки, шотландские корабелы. Но нанимать их
теперь было бы несколько непрактично.
  Разумеется, до сего времени бременцы строили корабли морские, но корпуса
их судов идеально подходят и для воздушных лодок. Воздушная тяга должна
идти...- таинственный взмах обеими руками,-...так.
  Весла-так...-что-то вроде загребающего движения.-А паруса надо крепить на
наклонных мачтах. Под углом минимум в 45 градусов. Вот так...-тут
Сент-Одран изображает ладонями некую геометрическую фигуру.-И потом,
существуют еще всякие хитрые инженерные приспособления, но, к счастью, с
этим проблем не возникнет. Нам удалось заполучить одного выдающегося
корабельного инженера, подвязавшегося в свое время на службе в британском и
датском военном флоте. Он буквально на днях вернулся из Америки, где
консультировал тамошнее правительство по вопросам конструкции
кораблей.-Сент-Одран продолжал заливаться соловьем в знакомой уже
тональности, ведя свою музыкальную тему, основанную на простейшей мелодии,
создавая захватывающие переливы, возбуждающие воображение слушателя. Иными
словами, картину, каковую внимающий Сент-Одрану рисовал себе в воображении,
шевалье раскрашивал сияющими цветами, и слушатель видел не только то, что
хотел видеть он сам, но и то, что хотел показать ему шевалье.
  
  - Они все-оркестр,-как-то сказал он мне,-а я лишь дирижер.
  
  Наконец шевалье завершил свое представление, каковое, признаюсь, меня
впечатлило едва ли не наравне с угрюмым законоведом. Сент-Одран заверил
нашего доктора-адвоката, что мы не только доставим корабль наш в
Миттельмарх, перебравшись через преграды,-непреодолимые, если идти по земле
или плыть по морю,-но и снарядим этот корабль так, что он будет готов к
любым непредвиденным неожиданностям. Он застенчиво упомянул "сиятельного
господина" и "вашего титулованного клиента", так же, как я, полагая, что
таинственным нашим инвестором выступает сам принц майренбургский. я не стал
задаваться вопросом, почему принц, запрещающий тайные общества,-каковые
занимаются, разобравшись, теми же безобидными действами, рассчитанными на
дешевый эффект, что и мы с шевалье,-покровительствует в то же время нашему
предприятию. Я рассудил, что такое встречается вовсе не редко, когда
человек с энтузиазмом хватается за какую-нибудь одну явно нелепейшую идею,
но зато с яростью обличает другую, не менее нелепую. Настроен я был весьма
цинично, а в таком настроении я все всегда сваливаю на низменную
человеческую природу.
  
  Когда мы возвращались на площадь Младоты в наемной карете, Сент-Одран
имел вид утомленного актера, который только что отыграл,-и успешно,-трудную
роль перед чуткою и благодарною публикой.
  
  - Начать нашу компанию, как выясняется, будет легче, чем я
полагал,-сказал он.
  
  Во мне все же росло беспокойство. Одно дело-обвести вокруг пальца парочку
бюргеров, совсем другое-дурачить сиятельного принца. Именно с того дня, я
так думаю, и вернулись мои кошмары.
  
  Вновь в ночных снах моих стала являться мне герцогиня, и человек-телец,
дышащий жаром мне прямо в лицо, и Лабиринт,-с каждым разом он становился
все больше запутанным,-и угрожающие шепчущие голоса. Сент-Одран же тем
временем продолжал собирать свою "коллекцию" подложных документов:
рекомендательные, ясное дело- хвалебны, письма, различные благодарности и
другие бумаги, вполне убедительно свидетельствующие, что бременская
корабельная фирма "Линдер и Линдер", подрядившаяся исполнить заказ,-а
именно, строительство корпуса воздушного корабля,-для Общества Воздушных
Исследований на общую сумму 27 000 талеров, с предоплатою 9000 талеров,
выплатой 9000 талеров по завершении строительства корабельного корпуса и
9000 талеров по окончании всех работ. Господа Винглер и Пьемонт берутся за
10 000 талеров выделать шелковый купол воздушного шара по типовому проекту
(они исполняли подобные заказы и для Монгольфье), но требуют предоплаты в
размере половины от общей суммы. Они обязуются также изобразить на куполе
всякий герб, флаг, либо же отличительный знак, каковой будет включен в
список представленных инвесторов Компании, поданный до последней лакировки
материала. Мистер Маркесс, корабельный инженер, завершил уже все чертежи и
горит нетерпением взяться за дело. И все в том же духе. Чем сложнее и
изощреннее становился обман Сент-Одрана, тем неотвязней-мои угрызения
совести, и кошмарные сны мои донимали меня все сильнее. Если этот обман
раскроется, в лучшем случае нас изгонят из города... но всего
вероятней-казнят. За мошенничество в особо крупных размерах. Но даже если
изгонят, нас после этого не примут больше нигде в цивилизованном мире. Я
рассчитывал изначально составить себе состояние малою ложью6 более, скажем
так, традиционною тактикой, но теперь я завяз глубоко и не мог пойти уже на
попятную, не предав при этом Сент-Одрана и не обнаружив участия своего в
сем мошенничестве.
  
  Имея стойкий иммунитет ко всяческим моральным терзаниям и угрызениям
совести, друг мой продолжал погружаться в трясину придуманной им иллюзии. В
очередном разговоре нашем с доктором-адвокатом шевалье сокрушенно посетовал
на острую нехватку "горючего газа", необходимого для того, чтобы поднять в
воздух наш новый корабль, и справился, словно бы между прочим, нельзя ли
будет закупить и его тоже. Адвокат сделал пометку в своем блокноте.
Контракты были уже готовы, и мне пришлось наконец поставить свою подпись.
При этом я себя чувствовал так, словно бы запродавал душу свою Сатане.
  Мне даже не верилось, что Сент-Одран может с такою легкостью ко всему
этому относиться. Уж слишком большие деньги образовались у нас в руках. А
ведь я отнюдь не стремился заполучить богатство всей нации, мне хватило бы
денег какой-нибудь милой вдовицы!
  
  Так проходило время, и дни мои были так же далеки от реальности, как и
ночи. Я стал много пить,-больше, чем стоило бы,-и, выпив, бродить по улицам
не разбирая дороги в смутной надежде встретить свою герцогиню. Зима
потихоньку брала свое. С каждым днем становилось все холоднее. Я
чувствовал, как мужество покидает меня. Дух мой умирал.
  Никогда еще в жизни я не был настолько несчастен. Иной раз меня посещала
мысль взять коня и уехать из Майренбурга,- таким же нищим, каким я приехал
сюда, Я начал скучать по Беку, мирному тихому Беку, и по домашним своим,
рядом с которыми я бы себя почувствовал увереннее. И все же гордыня
моя,-упрямая, пагубная, бессмысленная,-удерживала меня в столице
Вальденштейна. И еще-моя дружеская привязанность к этому шотландскому
мошеннику, не заслуживающему, говоря по правде, вообще никакого доверия.
  
  Большой наш корабль потихонечку обретал форму-на бумаге. Сент-Одран дошел
  уже до того, что начал пописывать весьма
цветистые статейки относительно продвигающегося строительства
вышеуказанного корабля, успокаивая тем самым наиболее нервных клиентов. Я
не отваживался произвести даже примерный подсчет всех денег, осевших в
нашем заветном ларце, и с большой неохотою,-только по настоянию
шевалье,-пошел с ним в наш сарайчик на Малом Поле, выстроенный специально
для того, чтобы хранить там старый воздушный шар. Там, смеясь про себя,
Сент-Одран предъявил мне очередной кошель с талерами. Источник мрачного
моего настроения, как очевидно, оставался для шевалье непонятным.
  
  - Вы так подавлены из-за холодной погоды?-участливо поинтересовался
он.-Ну да ничего. Пусть золото это согреет вам руки в то время, как мы на
нем руки нагреем!
  
  Когда мы собрались уже возвращаться в город, Сент-Одран весело крикнул
охране:
  
  - Джентльмены, берегите корабль этот, как если б то было сокровище
Эльдорадо!
  
  Снег покрыл все Малое Поле, лег толстым слоем на ветви деревьев, на плечи
мраморных статуй, на крышу сарая. Бледный свет солнца был цвета слоновой
кости.
  
  Белые стены и башенки Майренбурга едва ли не сливались с белизною пейзажа
и неба. Сент-Одран был в алом плаще и такого же цвета шляпе, я-во всем
черном. В последнее время мне весьма полюбился сей мрачный цвет. Когда мы
уже подошли к городским воротам, навстречу нам выехала карета, в окне
которой разглядели мы закутанную в меха фигуру патронессы нашей,
ландграфини Терезы-Вильгельмины: вся кричащие румяна и безумные, отчаянные
голубые глаза. Она помахала им и посоветовала быть осторожнее,-такой
гололед! Мы с Сент-Одраном давно уже знали, что во всех своих действиях она
руководствуется прежде всего предсказаниями ее "домашних" астрологов и
ясновидцев. Как видно, все их семейство подвержено одной болезни. Покойный
супруг лангдграфини, когда еще не увлекся походами по борделям, занимался
любительски Тайными Изысканиями; ее матушка скандально известна была как
ведьма, сестра-как безудержная нимфоманка, а племянник ее,-происходящий из
молодой, австрийской, линии рода,-поговаривали, поклоняется Сатане.
  Впрочем, наша ландграфиня, кажется, не стремилась к безбрежным далям
сверхъестественного океана. Когда карета ее проезжала мимо, мы сняли шляпы
и поклонились. В конце концов, большая часть всего золота в сундуке нашем
было золотом ландграфини.
  
  Когда мы повернулись, провожая глазами ее карету, я с изумлением
обнаружил, что к нам приближаются четверо всадников. Вид у них был такой,
словно они гнали коней всю ночь напролет. Я почти сразу узнал их: то были
те самые юные радикалы, которые спасли меня от Монсорбье. Я был рад снова
встретиться с ними. Только вот интересно, что стало с остальными двумя из
сплоченного их отряда.
  
  - Доброе утро, джентльмены! Вы меня узнаете?
  
  Все четверо были настолько измотаны, что едва смогли поднять головы.
Стефаник поглядел на меня ввалившимися глазами.
  
  - Да, сударь. Конечно, я вас узнаю.-Голос его звучал чуть громче шепота.
Да тут еще стая ворон взметнулась в небо, и крики их едва ли не заглушили
его слова. Сейчас явно было не время вести беседу. Я просто направил их к
"Замученному Попу", а заодно предложил отобедать там вместе. Они очень
обрадовались и сказали, что будут весьма польщены разделить со мной
трапезу. Компании их теперь поубавилось на два человека, а одежда их и
оружие были не так уже аккуратны, как прежде. Лишь у одного из поляков,-у
самого Стефаника,-сохранилось еще его кремневое ружье. Ему хватило
буквально нескольких недель, чтобы порастерять весь свой простодушный
энтузиазм-преимущество пылкой юности. Они, безусловно, побывали в Париже и
обнаружили там, что все, о чем я предупреждал их,-чистая правда. Когда они
ускакали вперед, Сент-Одран нахмурился, напустил на себя весьма озабоченный
вид и выразил опасения свои, хорошо ли то будет, если нас с ним увидят в
компании радикалов теперь, когда все бараны на майренбургской бирже
только-только заблеяли, ища возможности получить право выпаса на тучных
лугах дутого нашего предприятия. Я лишь отмахнулся небрежно от его страхов.
  
  С каждым новым удачным обманом Сент-Одран становился все бодрее, все
увереннее в себе, ибо размеры богатства, им добываемого, вполне
соответствовало размеру его таланта водить всех и вся за нос. Я же не
уставал поражаться тому, как же скоро мужчины и женщины забывают о
всяческом благоразумии, когда начинаешь взывать ко глубинной их сущности,
когда панорама их грез обретает реальность, пусть даже реальность сия
весьма далека от первоначальных мечтаний. Пообещайте кому-нибудь верную
выгоду с лесопильного завода, и он тут же выкажет подозрение. Но пообещайте
ему бессмертие, вечную верность его возлюбленной, проблеск Эльдорадо, и
предательская надежда заманит его в западню. Именно так умненькие девицы
облапошивают стариков, а красавчики-негодяи разбивают сердца сердобольных
вдовиц. А ведь есть и такие, что пересчитывают всякий раз сдачу в мелочной
лавке, проверяют счета своих слуг до последнего пфеннига, сомневаются в
существовании соседней долины, не говоря уже о каких-то там запредельных
мирах, и не понимают нужды слепого нищего, побирающегося на улицах. Вот уж
действительно: чем осмотрительнее и скареднее человек, чем легче вовлечь
его в какое-нибудь безрассудное предприятие, рассчитанное исключительно на
глупость клиента.
  
  По настоянию шевалье мы завернули в одну харчевню на берегу реки, дабы
отпраздновать наш успех бокалом-другим джина с водою, и оттуда отправились
прямо к "Замученному Попу".
  Четверо моих юных друзей уже поджидали нас в пивной, отогревшиеся и не
такие измученные, какими предстали они пред нами у городских ворот. Я
прокричал им: "Салют!", поелику уже пребывал в некотором подпитии, и
вытолкал Сент-Одрана вперед, дабы представить его. Держались они уныло и
даже как будто застенчиво, что вовсе было не удивительно, ведь они потеряли
двоих товарищей, и восторги их перед коммуною несколько поунялись. Они даже
признались, что предостережения мои о Париже оказались верны, но в
остальном юные мои радикалы остались столь же отважны и рьяны. Они отыщут
еще вожделенную свою Утопию, пообещали они.
  
  - Где?-спросил я.
  
  - В Южной Америке?-ответил мне Красный, коренной майренбуржец.
  
  - В Перу?-уточнил Сент-Одран.-Или, может, в Колумбии? Только что вы
  надеетесь там найти?
  
  - Мы хотим основать новую цивилизацию, сударь, построенную на принципах
справедливости.
  
  - Все, что вы там найдете, друзья, это гниение и болезнь. И еще-
вымирающих индейцев. К тому же он и золотом небогат, этот субконтинент.
Такая земля вообще не должна существовать на свете. -Он говорил с таким
жаром, что можно было подумать, вся Америка Южная сговорилась однажды
предать его.
  
  - Золота нам не нужно, сударь,-проговорил светловолосый фон Люцов, весьма
исхудавший и помрачневший за время своих похождений.
  
  - Еще понадобится, не пройдет и года,-заверил его шевалье, чавкая свиной
ножкой.-Какая такая Сильвания, какой Золотой Век человечества расцветет
посреди иссохших побегов и ядовитых змеюг, непроходимых болот и
несудоходных рек, посреди лесных дебрей, кишащих зверями невообразимых
размеров... когда индейцы крадутся в тени твоего частокола, готовые
прикончить тебя за цветной носовой платок. Таким маленьким, знаете ли,
обмазанным ядом дротиком, которого ты не увидишь и не услышишь. И не
почувствуешь, пока не падешь сраженный!
  
  - Вы говорите красиво, сударь, но только не по существу,-обиделся фон
Люцов.
  
  - Очень даже по существу,-пробормотал Сент-Одран, после чего умолк.
  
  - И как вы намерены добираться до Южной Америки?-спросил я.
  
  - На корабле. Вероятно, из Генуи или Венеции. Мы бы зафрахтовали ваш
воздушный корабль, но я сомневаюсь, что мы можем это себе
позволить,-ответил мне юный Стефаник.
  
  - Вы уже слышали?!
  
  - Еще в Праге. И, разумеется, здесь. Весь город только об этом и говорит.
  
  У меня давно уже начали возникать весьма настойчивые опасения в том, что
чем больше станут о нас говорить, тем быстрее раскроется наше
мошенничество. Путь к отступлению,-дорога в Бек,-становился все уже и уже.
Еще немного, и он будет совсем уже для меня закрыт. Я пытался хоть как-то
унять эту боль, поселившуюся у меня в сердце. Я был точно хирург, которому
нужно вскрыть свое тело и вырезать скальпелем донимающую его болезнь,
оставаясь при этом бесстрастным и отстраненным. Что же толкало