тоит ли нам появляться в святом городе -- не уверен.
   -- Я тоже, -- согласилась летунья.
   Луиза,  уже  оправившись после  полета  на  пол,  энергично  замотала
головой:
   -- Урбис давно уже  утратил истинную святость и  стал  лишь  символом
веры. Нет!
   -- Единогласно... -- начал я. -- Прости, Марк. Твое мнение?
   Мальчик замялся:
   -- Я не знаю. Я редко из Версаля выезжал...
   -- Но все-таки?
   -- Лучше в Рим не ехать.
   -- Единогласно,   --   повторил  я.  --  Значит,  сойдем  по  дороге,
где-нибудь, где есть хорошая транспортная развилка.
   -- Неаполь, -- предположила Хелен.
   -- Вполне годится, -- одобрил я. -- Там есть план„рное поле?
   -- Кто меня теперь пустит к план„рам...
   -- Угоним.
   В глазах Хелен блеснул огонек.  Отлучение от неба,  пожалуй, было для
нее пострашнее, чем гнев Дома и Церкви.
   -- Возможно...
   -- Но это все второстепенные вопросы,  --  охладил я  ее радость.  --
Вопрос в том, где мы на самом деле собираемся укрываться? Ставки слишком
высоки,  чтобы оставаться в Державе.  Маркус!  Скажи,  когда ты бежал из
Версаля, у тебя был четкий план?
   -- Я  хотел  уехать  подальше,   устроиться  в  какой-нибудь  гильдии
учеником,  а когда вырасту --  пойти учится в университет, -- немедленно
сообщил он.
   -- О Господи,  --  я покачал головой.  -- Святая невинность. Миллионы
детей по всей Европе хотели бы того же. Сыновья крестьян, ремесленников,
простых горожан... И ты думал, что тебе повезет?
   -- Я умнее, -- коротко сказал Марк.
   Осекшись, я кивнул:
   -- Да.  Пожалуй,  ты прав.  Но этот план годился бы, не начнись такая
охота за  твоей головой.  И  только для одиночки.  Теперь ты не один,  и
хочешь того, или нет -- мы повязаны крепко-накрепко.
   Мальчик кивнул.
   -- Хелен?
   -- Я предлагаю уехать в Китай, -- немедленно ответила летунья. -- Это
далеко.  Там может найтись работа...  для меня.  И вряд ли когда Держава
схватится с Китаем. А я не хотела бы оказаться на стороне врага.
   -- Это правильно, но... Ты была там?
   -- Нет.
   -- А я был.  Это умный народ. Великий. Но они живут по своим законам,
и чужаку принять их -- очень нелегко. К тому же мы будем выделяться, тут
никакая  маскировка  не   годится.   Когда  до   Китая  дойдут  слухи  о
случившемся,  а они дойдут,  нас немедленно схватят.  Тебя учили держать
боль, но под руками китайских умельцев даже статуи заговорят.
   Хелен молчала. Я повернулся к Луизе:
   -- Сестра-настоятельница?
   -- Думаю,  нам стоит уехать в  глушь...  но  не покидать Державы,  --
Луиза чувствовала себя  весьма неуверенно.  --  Все-таки тут  нам  проще
скрываться, да?
   Я кивнул. Это и впрямь было верно...
   -- Что предлагаешь ты, Ильмар? -- резко спросила Хелен. -- Уверена, у
тебя уже готов свой план.
   -- Да, конечно. Я предлагаю бежать или в Руссию...
   -- Не менее опасно,  -- немедленно отреагировала Хелен. -- Руссийская
разведка уже  давно в  курсе происходящего,  не  сомневаюсь.  А  мастера
заплечных дел и у них традиционно сильны.  Вытрясут все из нас, вытрясут
из Маркуса.  Знаешь их любимые пытки?  "Сибирский валенок" --  это когда
ноги оборачивают в тряпку,  мочат в ледяной воде, и выставляют на мороз.
"Царь-колокол"  --  тебя  впихивают  под  большой  колокол,  и  начинают
неритмично по нему стучать. "Ежовые рукавицы", "Ханское седло", "Полезай
в кузов", "Березка"...
   Марк вздрогнул. Мне тоже стало не по себе. Впрочем, я и назвал Руссию
ради того, чтобы Хелен было что отвергать.
   -- Все. Убедила. Можешь детали не уточнять. Тогда остаются Колонии.
   -- А вот это дело,  -- кивнула Хелен. -- Какие? Вест-Индия, Амазония,
Индия?
   -- Не знаю. Это надо решить. Там я нигде не был.
   -- Главная  проблема не  в  том  будет,  как  добраться до  портового
города,  --  размышляла Хелен.  --  На корабль сесть --  вот в чем беда.
Прервать все  сообщения Дом  не  мог,  это  уж  совсем крайнее дело.  Но
проверки в портах должны быть такие... грим тут не спасет.
   -- Жаль, план„ры через океан не летают.
   Хелен горько рассмеялась.
   -- Значит,  добираемся до ближайшего порта, -- решил я. -- Нет, не до
ближайшего,  конечно.  Полагаю,  нас  устроит вполне  Марсель или  Нант.
Галльцы -- народ ленивый... и жадный. Может и обманем Стражу.
   -- И все?  -- возмутилась Хелен. -- Ты считаешь, что мы все обсудили?
Ильмар!
   -- Во-первых,  обсуждать особо нечего.  Мы  пока не  знаем,  что  Дом
предпримет.   Какие   введут   проверки,   насколько  поиски   усилятся.
Во-вторых... лучше мы надолго загадывать не будем.
   -- Почему?
   -- Если кто-то  из  нас...  ну,  исключая Маркуса...  попадет в  руки
Стражи --  остальные должны уходить.  И  лучше,  чтобы  пленный не  знал
точно, куда. Знаешь, какие у нас искусники водятся? "Сибирский валенок",
"Березка",  -- это, наверное, страшно. А вот "Белая роза, красная роза"?
Или  "Венецианский  гриль"?   "Раскаянье",  "Любовь  и  кровь"?  Простое
Иксионово колесо?..
   Луиза сложила руки лодочкой и принялась молиться.
   -- Ты что... все это пережил? -- растерянно спросила Хелен.
   -- Господь миловал. Трех таких пыток не пережить! А говорить начинают
на  первой,   уж  можешь  поверить.  Когда  меня  на  Печальные  Острова
отправили... я все сказал, ну, почти все. После "Раскаянья". А ведь даже
тело не увечат,  следов нет. Только боль -- такая, что перед глазами все
красно...
   -- Мир жесток,  --  тихо сказал Марк. -- Ильмар, я вот слышал про все
эти пытки... в Версале. Только не знаю, что это такое.
   -- Лучше тебе и не узнать,  --  я обнял Марка за плечи. -- Сам будешь
молить, чтобы позволили Слово сказать, да Святую Книгу вернуть...
   -- Нет! -- возмущенно крикнул Марк.
   -- Да. Ты не знаешь, что такое настоящая боль.
   Наступила тишина. Напряженная, тягучая.
   Кто тут знал про боль, про пытки, про унижения?
   Только я.
   Даже хваленая закалка летунов, которой их еще в училище подвергают...
все  это  ерунда.  Одно дело,  когда сам идешь,  знаешь,  что будут твою
храбрость испытывать,  к  боли  приучать...  Совсем  другое --  сидеть в
каменном узилище, и никакого просвета, никакой надежды...
   -- Я боюсь,  --  сказал Марк.  --  Если Владетель...  узнает Истинное
Слово...
   Мы молчали, боясь вспугнуть этот всплеск откровенности.
   -- Однажды я с ним разговаривал,  --  глядя в пол,  произнес Марк. --
Года три  назад,  не  больше.  Тогда Владетель сказал...  что  я  был бы
хорошим принцем. Настоящим. Если бы еще немного жесткости взял в себя, а
не мягкость... как у мамы.
   Я не считал его ни слишком мягким, ни недостаточно жестким. Но откуда
мне знать мерки Дома?
   -- Я даже старался,  потом. Только не в этом дело. Тогда... Владетель
показал мне Слово.  Свое.  Вынул кинжал...  тот,  который теперь у тебя,
Ильмар. Подарил мне. А потом вдруг взял меня...
   Марк замолчал на миг. Ему было неприятно говорить, и я его понимал.
   -- Взял меня за воротник,  приподнял,  и  сказал:  "Если бы мое Слово
было подлинным,  Истинным Словом!  Я  бы весь мир так держал,  как тебя,
мальчик."
   -- Достаточно неприятно, -- осторожно сказал я.
   -- Да не очень,  --  ответил Марк.  --  Он меня на секунду приподнял.
Владетель... он же слабый, если честно.
   Мальчик улыбнулся.
   Мне  от  этой улыбки стало неуютно.  Когда заведу детей,  не  буду их
поднимать за шкирку, раз такие реакции!
   -- А потом я вспомнил. Когда я Книгу нашел. Ну и...
   -- Понятно, -- сказал я. -- Хорошо, Марк. Я тебя понял.
   Дилижанс ходко катил по дороге, лишь иногда нас потряхивало. Казалось
бы  --   наслаждайся  дорогой!   В  первом  классе,  вырвавшись  из  лап
преторианцев!  Но  мы сидели,  словно на собственных похоронах,  молча и
уныло.
   -- Церковь того же боится. Так, Ильмар? -- спросила Хелен.
   -- Вроде бы  да.  Только Церковь тут не  едина.  Кто хочет прикончить
Маркуса вместе с  его  Словом,  а  кто  --  употребить Слово  по  своему
разумению.
   -- И  кто хочет меня убить?  --  резко спросил Марк.  --  Я  не знал,
Ильмар! Правда, не знал.
   -- Слуги Искупителя, -- через силу сказал я. Посмотрел на Луизу -- та
кивнула, сказала:
   -- Я когда-то думала,  что это беда подлинная.  Ну, что кто-то больше
Сестру чтит,  а  кто-то  Искупителя.  Бог  ведь  один,  и  зачем к  нему
по-разному обращаться?  А когда ушла от мира... Каждый сам решает, через
кого мольбы к Господу слать.  Каждый сам решает,  что важнее: правда, от
Бога пришедшая,  или правда,  к Богу обращенная... добрая твердость, или
строгая мягкость.  Так уж пошло.  Это от природы человеческой, наверное.
Не зря же Господь нас на мужчин и женщин поделил?  Вот только... служить
Искупителю  труднее  оказалось.  Все  время  к  добру  призывать,  добро
требовать,  из неразумных людей добро выбивать...  разве выдержит слабая
душа? Отсюда и костры, и походы столбовые...
   Луиза замолчала,  испуганно глядя на  нас.  Все мы молчали,  глядя на
нее,  и  во взглядах наших была растерянность.  Ведь каждый уже понял --
Хелен давным-давно,  Марк позже, я только-только, что собой представляет
настоятельница Луиза, бывшая баронесса.
   Не блистала она умом, если честно говорить.
   И  слышать от  нее что-то необычное,  и  на первый взгляд правильное,
было странно.
   -- Я   глупость  сказала?   --   вполголоса  поинтересовалась  Луиза.
Самомнение,  вполне  заменяющее ей  сообразительность,  впервые бежало с
поля боя.
   -- Нет, -- таким же шепотом ответила Хелен. -- Вот именно, что нет...
   Все сейчас зависело от ответа Луизы. Еще одной ссоры я не вынесу!
   Настоятельница  засмеялась.   Спрятала  лицо  в  ладони,  покачиваясь
отвернулась от нас.
   -- Вот как...  оказывается... внимание завоевывать. В кои веки что-то
умное сказать?
   Ни я, ни Хелен, не решились ответить. Вместо нас это сделал Марк:
   -- У тебя вполне получилось.
   Его  слова  напряжение разрядили.  Смех,  готовый  перейти в  гневную
ссору, или в истерику, стих. Луиза вздохнула:
   -- Ладно.  Что думала,  то и сказала. Братья в Искупителе тебя убьют,
Маркус.  Чтобы  святотатства не  допустить.  Чтобы Истинное Слово скрыть
навсегда...  оно  лишь Искупителю принадлежит,  не  людям.  А  братья во
Сестре...  Лучше тоже им не попадаться. У Церкви своя власть, свой путь.
Добавлять к нему еще и Слово, на котором все богатства мира -- не стоит.
   -- Ты  права,  сестра,  --  сказала Хелен.  --  Но что же нам делать?
Скрываться всю жизнь? По диким землям скитаться?
   -- Иного выхода нет,  --  твердо ответила Луиза.  Мне показалось, что
тут Хелен с ней не согласна, но она смолчала.
   Разговор затих как-то  сам  собой.  Некоторое время мы  сидели молча,
потом Марк  завозился,  прилег на  диване и  задремал.  Хелен немедленно
последовала его  примеру.  Мы  с  Луизой держались дольше,  поглядывая в
окна,  пока я  не понял всю бессмысленность бодрствования.  Даже если мы
заметим какую  опасность,  все  равно реагировать будет поздно.  Даже  с
полноценным пикетом Стражи на дороге нам не справится... да и все равно,
проснусь, едва дилижанс начнет останавливаться.
   Успокоив себя этой мыслью,  я прилег рядом с Марком и почти мгновенно
заснул. Луиза осталась сидеть -- прямая, строгая, напряженная.
   Была ли у Искупителя в детстве такая хранительница?
   ...Если довелось путешествовать,  то быстро привыкаешь спать на ходу.
В  крестьянской повозке,  в утлом челноке,  верхом.  Если довелось много
путешествовать,  то  и  на  своих  двоих  бредешь в  такой дремоте,  что
покрепче иного сна будет.
   На  мягком диванчике,  да  по  ровной дороге,  в  экипаже с  хорошими
рессорами --  кучер не солгал,  спать можно лучше, чем на перине. Только
укачивают мягкие покачивания и  легкий стук копыт.  Могут и  сны прийти,
сны о доме -- лучшая отрада для путника.
   Но мне снился кошмар.
   Снился мне ад.
   Ледяная пустыня --  без конца,  без края.  Небо --  темное, ни звезды
нет,  но льется с него тусклый серый свет.  И холодно. Ветра нет, ничего
нет, словно взмыл в ту высь безвоздушную, о которой Хелен говорила.
   А  передо  мной  --  столб.  Деревянный  столб,  покрытый  иголочками
изморози.
   И человек на нем --  привязанный,  прикрученный,  с руками за спиной,
вокруг столба обвитыми, кожа льдинками колючими затянута, голова поднята
-- будто пытался в последний раз в небо взглянуть.
   В пустое, серое, выцветшее небо...
   Я взвыл, закричал -- от страха, от желания лицо руками закрыть, глаза
выдрать -- чтобы не видеть, не сметь видеть...
   И проснулся.
   Крик  мой  был  не  громче мышиного писка.  Никто его  и  не  слышал.
Посмотрела на  меня Луиза,  по-прежнему бодрствующая,  но только потому,
что я поднял голову.
   -- Проснулся, Ильмар?
   У  меня  не  было  сил  ответить.  Я  молча отодвинул Марка,  во  сне
уткнувшегося мне в грудь, сел.
   -- Кошмар? -- догадалась Луиза.
   За окнами уже темнота,  редкие огоньки далеких поселков...  Весь день
проспал...  надо же...  И в дилижансе та же серая тьма царит, что была в
моем сне.
   -- Свет зажги... -- выдавил я. -- Свет...
   Луиза поспешно встала.  На  стене была  маленькая дорожная лампа,  на
полочке рядом лежало несколько спичек.  Настоятельница проворно чиркнула
по полочке, запалила фитиль. Даже свет растекался лениво, как в кошмаре.
Может, я по-прежнему сплю?
   Я глянул на Марка -- тот проснулся от моих движений.
   -- Ущипни, -- попросил я.
   -- Это я с удовольствием.
   Вопль удалось сдержать с трудом. Но зато полегчало.
   -- Это что, раскаяние, или тебе стало интересно, что я чувствовал?
   Я  оставил его иронию без ответа.  Покосился в  окно --  ни  огонька,
спросил:
   -- Луиза, мы что, ехали все время?
   -- Два раза останавливались.  Но ты так крепко спал,  что я решила не
будить. Что с тобой, Ильмар, ты сам не свой?
   -- Кошмар, -- просто сказал я. -- Сон... гнусный.
   -- Тогда не рассказывай, -- глянув на Марка, попросила Луиза.
   -- Скорее, наоборот... Сестра, вы можете отпускать грехи?
   Луиза сразу подобралась.
   -- В случае необходимости, брат мой. Говори.
   -- Мне снился...  --  я сглотнул.  --  Снился ад. Или что-то очень на
него похожее. Ледяная пустыня... с неба темный свет... холод...
   -- Это не грех,  --  недоумевающе ответила Луиза. -- И не знак свыше.
Принято давней  церковной буллой,  что  дурные  сны  ничего  не  значат.
Успокойся, и...
   -- Еще мне снился Искупитель, -- я отвел глаза.
   -- А это, скорее, добрый знак...
   -- Мне снился Искупитель в аду! -- крикнул я.
   Сестра Луиза осенила меня святым столбом.  Заворочалась и  проснулась
Хелен. Боюсь, крик мой долетел и до соседних купе.
   Пришлось повторить рассказ и  для  Хелен.  Теперь --  более подробно.
Луиза уже опомнилась,  лишь держала руки сложенными --  лодочкой,  а  не
столбом, значит, мне требовалось милосердие Сестры...
   По  мере рассказа сон смывался,  терял остроту.  И  все же неприятный
осадок не исчезал.
   -- Это не может быть знаком свыше,  --  решила,  наконец, Луиза. -- И
грехом не  может.  Ильмар,  твои темные сны --  лишь отражение мятущейся
души, что идет к свету...
   О...
   Началось.
   Любят служители Церкви,  едва что-то  им  самим непонятно,  перевести
разговор либо на промысел Божий,  людьми непостижимый,  либо на смятение
души и борьбу света и тьмы.
   -- Спасибо,  сестра  Луиза,  ты  права...  --  покорно сказал  я.  Но
настоятельница еще долго говорила,  объясняя мне весь смысл аллегории --
даже в аду,  который есть моя душа,  придет ко мне любовь Искупителя.  И
надо не отвергнуть ее, а растопить лед страха...
   Увидала бы она то, что я видел!
   Так... так реально.
   Так холодно.
   Так далеко-далеко отсюда...
   А за окнами дилижанса замелькали огоньки,  потянулись домишки, другие
экипажи.   Наш  дилижанс  замедлил  ход,   перестук  копыт  стал  глуше,
размереннее.
   Мы въезжали в Неаполь.
   -- Даже не будем говорить вознице,  что сходим,  -- предложила Хелен.
Ее мои кошмары ничуть не тронули,  она сохранила спокойствие.  --  Пусть
везет дальше пустоту.
   -- Отправимся в порт,  --  согласился я.  -- И морем -- до Нанта. Там
решим...
   Сон не  то  чтобы совсем стерся в  памяти,  но поблек настолько,  что
можно было думать о  чем-то  другом.  И  взамен бессильного ужаса ко мне
вернулась обычная легкая тревога.
   Слишком гладко все прошло.
   Слишком легко мы убежали.
   Пока   дилижанс,   раскачиваясь  и   дергаясь   на   узких   улочках,
протискивался к станции, я все размышлял, где и в чем ждать беды. Что-то
меня насторожило, когда я проснулся, и начал рассказывать свой сон...
   Марк!
   Он не сказал ни слова. Не задал ни единого вопроса.
   Я  посмотрел на  мальчика  --  тот  сидел  на  диванчике по-османски,
скрестив ноги. Размышлял о чем-то там своем...
   -- Марк,  --  тихо спросил я. -- А тебе не снятся сны? Серые, ледяные
сны?
   Кажется, я попал в точку.
   Марк глянул на меня, и даже раскрыл рот, собираясь что-то сказать. Но
толчок дилижанса и невнятно долетевшая брань кучеров помешали ему.
   -- Приехали? -- спросила Хелен. Посмотрела в окошко, пожала плечами.
   Я  последовал ее  примеру.  Сердце  вдруг  принялось частить,  ладони
вспотели.   Что-то   происходило.   Что-то  надвигалось,   стремительно,
неумолимо,  и  вся  наша  поездка  была  лишь  отсрочкой,  насмешливым и
ненужным подарком судьбы...
   -- Марк, обувайся, -- бросил я. -- Хелен...
   Мы   обменялись  понимающими  взглядами.   Летунья   прикрыла  глаза,
потянулась -- и достала из Холода пулевик. Тот, что мы забрали у офицера
Арнольда.
   -- Что происходит? -- испуганно спросила Луиза.
   Дилижанс по-прежнему был неподвижен,  но ругань кучеров прекратилась.
Разом,   словно  они  поняли,  что  лучше  сейчас  внимания  к  себе  не
привлекать...
   Я глянул на Марка --  тот уже обулся, лицо побледнело, но он явно был
готов ко всему.
   -- Сейчас узнаем, сестра, -- только и сказал я. -- Тянуть не стоит...
   Хелен потянулась к запору двери, я мягко остановил ее руку.
   -- Я первый.
   Распахнул дверь, и спрыгнул на булыжную мостовую.

   Засада поджидала нас в узкой,  двум повозкам не разъехаться,  улочке.
По обеим сторонам --  высокие,  приличные дома. Фонарные столбы. Из окон
-- свет, и силуэты выглядывающих горожан.
   А спереди и сзади, уже не таясь, стояли стражники.
   Путь назад преграждали пятеро,  все с пулевиками. Лица напряженные, и
я сразу понял -- эти станут палить не раздумывая.
   Впереди --  четверо.  И без пулевиков,  трое -- с мечами и дубинками,
один -- вообще безоружный. Но этот один стоил многих.
   Я  посмотрел на  офицера Арнольда,  при  моем появлении изобразившего
что-то вроде улыбки, и пулевик в руке показался мне жалким и ненужным.
   -- Брось оружие, Ильмар, -- Арнольд медленно пошел ко мне.
   Кто-то из возниц издал жалобный стон,  сообразив, кого вез. Несколько
полуоткрытых окон захлопнулось.
   Лихая же слава обо мне пошла...
   -- Я пойду с тобой, -- сказал я. -- Хорошо. Пропусти дилижанс.
   Арнольд заулыбался шире.  Может поначалу у  него и  была единственная
цель --  меня,  свидетеля, хлопнуть. Но теперь-то, когда ему в руки идет
слава, деньги, титул...
   Это он так думает. А на самом деле, тот кто повезет Маркуса в Версаль
-- живым не останется. На всякий случай...
   -- Ты ничего не понимаешь, офицер, -- сказал я. -- Ты...
   Неуловимое движение --  Арнольд снял  с  пояса  короткий широкий меч.
Пулевика моего он не боялся,  видно уверен был в тех, кто держал меня на
мушке.
   -- Брось пулевик, вор. Или я прикажу...
   В  дилижансе раздался шум,  и вслед за мной выпрыгнула Хелен.  Потом,
после  короткой возни  --  Марк.  Глаза  Арнольда расширились,  он  чуть
склонил голову:
   -- Принц Маркус,  вам  следует подойти ко  мне.  Немедленно.  Графиня
Хелен, бросьте свое оружие... все, включая то, что храните на Слове...
   Я  ожидал,  что  при виде Хелен в  нем взыграет ярость,  но,  видимо,
недооценил стражника.  Скорее  в  его  голосе  было  уважение --  как  к
неожиданно ловкому