мальчишке, чтобы Дом рассердить?
   На всякий случай я от Марка отодвинулся. Если у паренька с головой не
в порядке,  то придется стеречься.  Ему миг нужен,  чтобы Словом в Холод
потянуться и  нож достать.  А  что я  против стали --  в темноте,  когда
своего носа не видишь?
   -- Не бойтесь,  --  сказал мальчишка, и я от такой наглости дернулся.
Но  смолчал --  что  поделать,  и  впрямь ведь боюсь.  Хоть чуть-чуть бы
света, хоть щелочку в палубе, лампадку на другом конце трюма -- ко всему
привычен,  по  саксонским  подземельям  ползал,  в  курганах  киргизских
копался, китайские дворцы ночами обчищал -- когда одна смальта фосфорная
с потолка светила...  Но нет ничего -- и сиди, жди, не вонзится ли в бок
кинжал.
   -- И за какие же такие дела тебя вешать должны?
   -- Мое дело.
   -- Это верно. Только чего теперь боишься? Приговор получил, в корабль
сел,  до  Островов  почти  доплыли.  Чуешь,  как  волны  бьют?  Это  уже
прибрежная качка, лоцман неопытный, боится ночью в бухту входить.
   -- Если они поймут... там...
   -- И что?  Клипер вдогонку за тобой снарядят?  Велика птица! Пошлют с
оказией приказ повесить на месте, или обратно отправить.
   -- Может и клипер, может и план„р.
   Ну-ну.  Со всяким бывает. Помню одного типчика, тот девицу соблазнил,
так в камере трясся -- "повесят меня, повесят"... А получил плетей, да и
поплелся домой.
   -- Ложись-ка спать, -- велел я, будто Марк сам на разговор напросился
и с койки слез.  -- Завтра силы понадобятся. Учти -- хитрость хитростью,
а если бегать не умеешь -- конец.
   Подсадил я мальчишку обратно на койку,  цепь громко забренчала,  и уж
теперь  точно  не  один  каторжник проснулся.  Заворочались,  закашляли,
закряхтели, кто-то сонно выругался. А я прилег, между делом щепкой своей
верной замок закрыл, и задумался.
   Великое дело --  Слово знать.  Не  раз я  таких видал,  только обычно
поверх голов.  На войне,  когда по молодости в  армию затесался.  Или из
темного угла в чужом доме,  молясь Сестре,  чтобы прошел мимо хозяин, не
вынуждал грехи множить.
   А вот так,  рядом,  за руку держа, когда Слово шепчут и в Холод лезут
-- никогда.  Был,  правда,  Гомес Тихой, лихим делом промышлявший, но не
зверствовавший. И пили вместе, и гулянки устраивали. А потом нашли его в
переулке,  так изрезанного и исколотого, что всякому стало ясно -- Слово
пытали.  На лице у Гомеса улыбка застыла,  страшная,  злая.  Видно,  все
вытерпел, а Слово не открыл...
   Но мальчишке-то, мальчишке откуда знать? Отец подарил? Тогда точно --
из  аристократов.   Ах  Шутник,   ко  мне  приглядывался,  на  Плешивого
посматривал,  а  кто  Слово скрывает --  не  понял.  Значит,  такой твой
фарт...

   Накормили нас торопливо и откровенной дрянью. Осмелели морячки, бунта
больше не  боятся.  Шутник сам  принес котел с  клейкой кашей,  даже  не
сдобренной рыбой,  и миски.  Стоял у дверей, поглядывал, как каторжники,
морщась,  набивают животы, плеточку баюкал. Корабль слегка покачивало на
волнах,  но лениво --  даже те, кто маялся морской болезнью, повеселели.
Отшумел  уже,  спуская якорь,  кабестан,  и  совсем  рядом,  за  бортом,
слышались приглушенные голоса.  И то верно, не только нас, скот рабочий,
привезли,  --  еще и  провиант столичный для офицеров,  оружие,  одежду,
инструменты.  Городок-то  не  такой уж  и  малый,  близ гарнизона многие
кормятся.
   -- Ну,  пора!  -- Шутник изобразил самую разлюбезную улыбку. -- Рад я
за вас,  ворье несчастное.  Честным трудом вину искупите --  обязательно
назад отвезу.
   -- Не  задерживайся только,  --  буркнул Локи.  Еще  вчера мог  бы  и
плеткой за дерзость получить, а сегодня с рук сошло.
   Шутник двинулся по  трюму,  останавливаясь у  занятых коек и  отпирая
цепь.  Человек он был все же смелости отменной -- не побоялся в одиночку
снять оковы с двух десятков бандитов.  Хотя,  конечно, и то понимал, что
мы все знаем -- и палуба, и причал сейчас стражниками кишат.
   Возле меня Шутник остановился, спросил:
   -- Снять замок, или сам сумеешь?
   -- Сними уж, -- попросил я.
   Шутник покачал головой:
   -- Чтоб такой как ты, и не сумел щепкой замок снять...
   В  груди у меня „кнуло,  но надзиратель открыл замок и прошел дальше.
Нет,  ничего он  не  подозревает.  Разочаровался,  наверное,  что Ильмар
Скользкий на поверку оказался так прост.
   Ничего, потерпи, друг. Вскоре будет тебе спектакль...
   Марк спрыгнул с верхней полки,  потирая натертое цепью запястье.  Как
всегда бывает с мальчишками, его сковали слишком туго, чтобы не вывернул
гибкую кисть из  кольца.  Но  кровоточащий след  Марка не  волновал.  Он
уставился  на  меня  с  таким  заговорщицким  видом,   что  я  мгновенно
отвернулся.  У  Шутника все  же  чутье  есть,  не  стоит Сестру гневить,
собственной глупостью на неприятности напрашиваться.
   -- По одному, по одному вверх! -- крикнул Шутник. -- Двинулись!
   Я шел пятым или шестым,  за мной Марк. После десятидневного заточения
в  тесном,  душном  и  вонючем ящике  сама  возможность выйти  из  трюма
казалась чудом,  неслыханным подарком.  Все радовало --  и коридорчик, и
крутой трап, и -- вот оно, счастье! -- квадрат безоблачного неба в люке.
   -- Проходи,  не задерживай!  --  рявкнули на меня с палубы. Щурясь от
ослепительного солнечного света,  я  поднялся,  получил  беззлобный,  но
крепкий толчок в спину, и присоединился к группе каторжников.
   Кораблик,   на  котором  нас  привезли  к  Печальным  Островам,   был
небольшой,  но  крепкий и  чистенький.  Палуба  --  отдраена,  паруса --
аккуратно спущены и  уложены,  вс„  на  своих местах,  вс„ имеет строгое
морское назначение и непонятное название.  Если б не был вором,  стал бы
моряком...
   Десяток  стражников,   охраняющих  нас,   казался  куда  расхлябаннее
корабельных матросов. Даром что вооружены прекрасно -- и самострелами, и
бронзовыми палашами,  а  у  одного  даже  пулевик в  руках.  Зато  форма
грязновата, морды кислые и опухшие. Правды железом не скроешь.
   Перед стражниками лежала бухта толстого каната. Все как заведено.
   Это хорошо. На это и надеялся.
   Отведя взгляд от охраны, я залюбовался островами. Глаза слезились, но
ничего,  после тесноты трюма с удивлением вспомнилось, что есть на свете
расстояния и перспектива.
   Печальных Островов --  три,  но  мы сейчас стояли у  берега большего,
самого обжитого и  самого красивого.  Скалистые берега,  поросшие сочной
зеленью,   бурые   холмы   вдали,   форт   на   огромном  крутом  утесе,
господствующем  над   бухтой,   городок,   прижимающийся  к   порту   --
бестолковый,  шумный и яркий.  Вдали, в горах, поднимались дымы печей...
вполсилы,  раньше  куда  сильнее  дымило.  Красиво было,  и  красиво той
умирающей,  последней красотой,  что  я  больше всего  люблю...  Посреди
города,  как положено,  вздымались шпиль церкви Искупителя и купол храма
Сестры-Покровительницы.  Я  ревниво отметил,  что  шпиль  куда  выше,  и
вызолотка на дереве недавно обновлена.  Эх,  Сестра, жив буду -- принесу
подношение,  нехорошо, что забывают тебя нынче... Корабль стоял у самого
причала,   по   перекинутым  мосткам  сновали  туда-сюда  грузчики,   со
снисходительной ухмылкой поглядывая на нас.  Ладно,  еще посмотрим,  кто
посмеется последним...
   Выбрался Марк,  поплелся, едва находя дорогу. Стражники похохатывали,
глядя на наши неуклюжие движения,  и  явно не ждали дурного.  Кое-кто из
каторжников даже падал, это вызывало особенно бурное веселье.
   А я наслаждался светом.  Глаза уже привыкли,  в моей работе без этого
нельзя.  Грудь никак надышаться не могла сладким,  чистым воздухом. Даже
ругань стражников улучшала настроение --  как-никак, новые люди, не эти,
опротивевшие за неделю, морды.
   -- К канату,  --  приказал наконец один из стражников.  -- Давай, кто
смелый...
   И Марк вдруг шагнул вперед.
   Молокосос!
   Мальчишка!
   Я  чуть  не  завопил --  "стой!",  но  нельзя было привлекать к  себе
внимание. Никак нельзя.
   -- Молодец, -- похвалил Марка стражник, пожилой и добродушный на вид.
-- Приказов слушайся, Искупителя чти, -- домой вернешься...
   Он  ловко  набросил  на  шею  мальчишке  веревочную  петлю,  короткой
веревкой соединенную со второй петлей,  совсем узкой.  Выдернул из бухты
конец  смоленого  каната,   продернул  в   маленькую  петлю,   заботливо
осведомился:
   -- Не давит?
   Марк покачал головой,  и, конечно, затянул хитроумно увязанную петлю.
Стражники заржали.
   Пожилой стражник ослабил узел, наставительно сказал:
   -- Головой не дергай, удушишься... Следующий!
   Придуманный план  летел ко  всем  чертям.  И  все  же,  оттолкнув уже
шагнувшего вперед Локи,  я пошел к канату.  Молча дождался,  пока мне на
шею оденут поводок, потом нагнулся, и стал бухту разматывать.
   -- Эй, ты чего? -- удивился стражник.
   -- Удушится мальчишка,  если  между двумя взрослыми будет стоять,  --
объяснил я. -- Ему первому придется идти.
   -- И  впрямь...  --  стражник зашарил взглядом по каторжникам.  Видно
соображал, кого бы поставить сразу за Марком, чтобы ростом поменьше был.
   Но каторжники как на подбор были рослыми.  Я  и  впрямь казался самым
низким... особенно сейчас, когда старательно сутулился.
   -- Ладно,  вставай  за  ним,  --  озабоченно сказал  стражник.  --  И
аккуратнее иди, задохнется пацан -- получишь плетей!
   Теперь ни о какой добровольности не было и речи, маленький рост Марка
лишил  стражников  ожидаемого  развлечения.  Каторжников  сортировали по
росту,   поругивая  судей,  определивших  мальчишку  во  взрослый  этап.
Наверное Марк был прав,  говоря, что попал на рудники случайно -- обычно
сюда ссылали крепких и рослых мужчин.  Для детей есть наказания по силам
-- золотой песок на севере мыть,  или в отвалах старых железных рудников
остатки руды выискивать...
   Я встал за Марком, и, пользуясь общим шумом, прошипел:
   -- Ты что творишь?
   -- Сами  же  сказали --  между  двумя взрослыми удушусь,  --  шепотом
ответил мальчишка.
   Врал он.  Это только после моих слов оправдание придумал. А дело-то в
другом было -- не хотел нож из рук выпускать...
   -- Тебе замок не открыть!
   -- Сами откроете.
   Я ждал,  кипя от злости. Наконец, всех нас нанизали на канат, а концы
его зажали в деревянных брусках на тяжелые замки.  Так...  ключ большой,
бородка двойная, три прорези, поворачивается влево...
   На двадцать секунд работы,  если ножом.  Много.  Надо быстрее.  Пусть
стражники здесь службы не чтут -- все равно, за двадцать-то секунд любой
заметит неладное.
   -- Вперед, хватит бездельничать! -- когда все мы оказались на запоре,
тон стражников неуловимо изменился. Вроде та же насмешливость, но теперь
она стала злее, раздраженнее. -- Пошли!
   И мы двинулись к трапу.


   Глава вторая, в которой все бегут, но немногие знают куда и зачем.

   Ох, нелегкое дело -- ходить на канате! Жесткий он, смоленый, лежит на
плече как шест,  не гнется.  Чуть замешкаешься,  чуть ускоришь шаг, или,
того хуже --  в сторону подашься,  --  петля дергается,  грозит затянуть
шею. Если кто упадет -- может и убиться.
   Неуклюжей человеческой гроздью мы  развернулись поперек палубы,  Марк
первым ступил на сходни. Шел он почти что на цыпочках, чтобы хоть как-то
ослабить натянувшуюся петлю.  Сестра-Покровительница,  Искупитель --  не
дайте ему упасть! И сам пропадет, и мне конец...
   Не  зря нас на канате водят,  ох не зря!  Могли бы в  колодки забить,
куда надежнее, так нет! Только веревка -- напоминанием о позорной казни.
Чтобы  почувствовали  себя  униженными,   будто  уже  готовыми  в  петле
болтаться.  Чтобы  поняли  --  каторга не  сахар.  Если  мне  помять  не
изменяет,  нас  еще мимо площади Кнута проведут,  покажут,  как упрямцев
наказывают.  Давненько я  не  был на Печальных Островах,  лет пятнадцать
прошло.  Попал сюда  чуть  старше Марка,  хорошо хоть по  мелочи,  и  на
неполный год.
   -- Шевелись!  --  покрикивал стражник, что рядом со мной шел. На лицо
добродушный,  пузатый,  ему  бы  по  базарам  ходить,  с  торговок оброк
взимать.   Ан  нет,  приставили  к  каторжникам,  вот  и  пыжится,  силу
почувствовал. Я голову опустил, шел старательно, в землю глядя. Стражник
поглядывал на меня, потом дальше вдоль ряда двинулся.
   -- Зачем стал впереди? -- шепнул я Марку. Мальчишка, не оборачиваясь,
хоть на это ума хватило, ответил:
   -- Я сам. Разрежу канат, и убежим.
   -- Побрякушки себе отрежь! Ты смоляные тросы резал когда?
   Марк покачал головой.
   -- Его мечом с размаха не перерубишь! Лезвие завязнет!
   Мальчишка сбился  с  шага.  Провел ладонью по  канату,  обернулся.  В
глазах  теперь  была  растерянность,   понял,   значит.  Потом  коснулся
накинутой на  шею петли.  Стянуть-то  ее нелегко,  никто и  не пытается,
удушишься, а вот ножом порезать -- запросто.
   -- Только не вздумай поводок сечь, -- напомнил я то, что объяснял ему
вечером. -- Один далеко не уйдешь, надо чтобы все... сразу...
   Конечно,  иному дай  нож поострее,  да  времени минут пять --  сможет
канат рассечь.  Если  сила  немеряная,  если Искупитель улыбнется,  если
стражники глаза отведут.
   Только не бывает такого, чтобы все сразу случилось -- и нож острый, и
умение великое, и сила дурная, и стражники подкупленные.
   -- Я открою... замок открою...
   Мимо нас  прошел другой стражник.  Глянул подозрительно,  но  спросил
спокойно:
   -- Что разболтались, тля рудничная?
   -- Страшно пацану, успокаиваю, -- сказал я.
   На миг в глазах стражника появилось сочувствие.  Не мне,  конечно,  а
мальчику.
   -- А нечего разбойничать...  --  самого себя одергивая,  изрек он. --
Закон -- он для всех писан. Хватит болтать!
   Но  следить не  стал,  пошел вперед,  где  по  улице толпа скопилась.
Арбалетом помахал --  расходитесь, мол... Толпа, конечно, только на метр
и сдвинулась.  Не боялась его толпа, стражнику тут еще жить, вечерами по
улицам ходить. Своего развлечения островитяне не упустят.
   -- Душегубцы!  -- тоненько взвизгнула в толпе девчонка. Знаю я таких,
истеричек с  горящими глазами,  сама,  небось,  каждый год в  чреве плод
травит,  потому и других обвинить всегда готова.  -- Убийцы! Насильники!
Чтоб ваши руки-ноги отсохли! Чтоб у вас...
   Это  ничего.  Эта  толпа  мирная  была.  Даже  девица  --  покричала,
покричала,  да  и  пошла по  своим делам,  корзинкой плетеной покачивая.
Видно,  на  базар собралась.  Шла бы  с  базара --  не пожалела бы мятой
помидорины или яйца давленого...
   -- Замок тебе не открыть,  --  сказал я.  --  Слышь, Марк? Тут умение
нужно.
   Молчал он. Сам все понимает, сопляк.
   -- Чуть вперед подайся, -- велел я. -- Чтобы брус тебе на плечи лег.
   -- Поймут...
   -- Что  плетешься как вошь!  --  завопил я  в  полный голос.  И  пнул
мальчишку по  заду.  Марк  дернулся,  рванулся вдоль каната,  прижался к
деревяшке, что его канат щемила.
   Стражники захохотали. Ясное дело, у каторжников нервы не выдерживают.
Все развлечение.
   Я продвинулся вслед за мальчишкой,  впился взглядом в замок.  Эх,  не
везет, германская работа, с таким всегда трудно справиться...
   -- Не  усердствуй!   --   бросил  мне  возвращающийся  стражник.   --
Задохнется пацан...
   Отмычку бы  мне,  тонкую отмычку,  да  с  двойным изгибом,  тогда  бы
справился...
   А мы уже к площади Кнута приближались.  Самое место бежать. Дальше по
холмам потянемся, там места голые да безлюдные, не укрыться...
   Эх,  германская работа,  хорошая сталь,  тугая пружина,  ключ  в  три
прорези...
   Никогда мне такой замок ножом не открыть!
   И  когда я  понял это,  так сразу и начал действовать.  Нельзя панике
поддаваться.
   -- Нож! -- прошипел я в спину Марку.
   Хоть сейчас не ослушался.
   Повел рукой -- будто потянулся куда-то, далеко-далеко... Даже на меня
холодом дохнуло, когда в руке у пацана кинжал сверкнул.
   Хороший клинок.
   За такой клинок домик в пригороде отдают без торга.
   Протянул я  руку  Марку  через плечо,  нож  взял  --  у  парня пальцы
задрожали,  но отдал,  смирился. И даже -- хоть я и не просил, придержал
брус, приподнял, чтобы мне орудовать было легче.
   Одно хорошо --  стражники сейчас на нас не смотрели, в хвосте колонны
порядок  наводили.   И   впереди  толпы   не   было.   Только  маленькая
девочка-замарашка на  углу  стояла,  сосала  грязный палец,  да  на  нас
смотрела.  Будь постарше -- сразу бы крик подняла. А так только глазенки
вспыхнули, уставилась на нож, руки опустила, рот закрыть забыла...
   Смотри,   смотри,   маленькая,   только   не   кричи,   прошу   тебя!
Сестра-Покровительница не  велит  беглецов выдавать!  Не  кричи,  прошу,
пошлет тебе Сестра куклу фарфоровую, платье новое, как вырастешь -- мужа
богатого и дом -- полную чашу. Только не кричи!
   Так я  про себя девочку заклинал,  а  сам в  замке орудовал,  и вроде
нащупал что-то,  только вот  сталь скрипела,  и  нож блестел на  солнце,
значит времени у меня -- до пяти сосчитать, не больше...
   За спиной уже поняли.  Славко-дубина рык издал --  приготовился.  Вот
такие всегда из чужого умения пользу получают!  Кузнец крякнул,  с  шага
сбился,  видно решил что-то  сказать,  да  никак с  языком управиться не
мог...
   -- Эй,  чего творите?  -- крикнул кто-то из конвоя. Еще не увидел, но
почувствовал,   --  все,  пропадаю,  что  же  ты,  Сестра,  за  что  так
насмеялась...
   И  стоило мне Сестре взмолиться,  как замок проклятый щелкнул,  дужка
раскрылась,  из прорезей вылетела, деревяшка разошлась и под ноги упала.
Марк запнулся,  я подпихнул его --  он мигом с каната слетел,  --  и сам
следом рванулся.  А  дальше уже напирали --  и Славко,  и кузнец,  и все
остальные. Кто и впрямь бежать решил, кого напором понесло.
   На это я и рассчитывал.
   Как рыбешки с  порвавшегося кукана,  рассыпались каторжники по улице.
Те, кто подурнее, вперед кинулись бежать. Ага, на площадь, прямо толпе в
лапы.  За поимку беглого --  три монеты плата.  А если голову,  руку или
ногу беглого принесешь --  две.  Ох, не дура же толпа, умеет складывать.
Умеет и отнимать. Толпа, она чудовище, но никак не дура.
   Те,  кто позлее, да поотчаяннее, на стражников бросились. Того, что с
пулевиком,  сразу с ног сбили.  Может,  и остальных задавят толпой.  Все
бывает. Может, и корабль потом в порту отобьют.
   Только поднимут с  гарнизона пару план„ров,  да и  сожгут их вместе с
кораблем...
   А  я,  как последний идиот,  с  мальчишкой боролся.  Марк у  меня нож
выдирал, уже пальцы изрезал, но не отпускал.
   Нет, парень, мне с тобой умирать не с руки!
   Я выпустил нож --  пусть натешится,  может,  зарезаться успеет,  -- и
бросился в  узкую боковую улочку,  на  ходу петлю с  шеи  сдирая.  Рядом
бежали кузнец и Славко -- это ж надо, кто умнее всех оказался!
   И тут Славко,  по своей злобе и общей тупости, ошибку совершил. Прямо
на пути оказалась та девчонка, по малолетству не додумавшаяся убежать.
   -- С  дороги!  --  завопил  Славко  и  отшвырнул девочку.  Ну  зачем,
спрашивается? Времени больше потратил, чем если бы обежал ее!
   -- Женщин обижаешь!  -- взвыл кузнец. В голосе не только ярость была,
еще и восторг. Наконец-то он убедился, что Славко -- мерзавец.
   Через  миг  здоровяк уже  прижал душегубца к  стене какой-то  лавки и
молотил головой о стену, выкликая:
   -- Нельзя женщин трогать!  Грех!  Нельзя женщин трогать! Винись перед
малышкой! Нельзя...
   Я  пробежал  мимо  вопящего Славко,  гневающегося кузнеца  и  ревущей
девочки. Ничего с ней и не случилось страшного...
   Ах  Сестра,  спасибо Сестра!  Не  оставь и  кузнеца в  заботах своих,
хороший он человек,  просто темный.  Сейчас народ набежит,  стражники из
порта подтянутся --  может,  и  не убьют его?  Бежать вроде не пытается,
стоит, душегубца колотит. Может и уцелеет. В рудниках нужны работники.
   Ах, Сестра, дай мне уйти...
   -- Ильмар!
   Я обернулся на бегу.  Надо же,  Марк тоже сообразил,  куда бежать.  И
бежал хорошо,  догнал.  Ножа у него в руках уже не было,  конечно,  и от
петли он