Когда гомон улегся, женщина улыбнулась и провозгласила:
     - А теперь то, ради чего многие из вас проделали далекий и нелегкий путь! На сцене нашего театра - знаменитые волшебные торги!
     Снова прогремел гром. И снова - неотличимый от настоящего.
     Занавес споро взлетел вверх. На сцене стояли несколько массивных предметов в рост человека, полностью скрытых покрывалами из белой ткани.
     Несколько обнаженных по пояс мордоворотов с крупными лохматыми собаками переминались с ноги на ногу по обе стороны от затаившейся экспозиции. Не было сомнений, что псы в любое мгновение могут быть спущены с цепей. Зачем - оставалось под вопросом.
     Перед загадочными предметами стоял длинноногий мужчина с несимпатичным брюхом, которое выпирало едва ли не на пол-локтя от пряжки пояса. В одной руке мужчина держал жезл с рогатым кольцом, в другой - закрученный спиралью духовой рожок.
     - Позиция первая. Улитки музыкальные! Семь игл с торжественными маршами времен владыки Геолма! В придачу: сливовый саженец в кадке, пояснительный пергамент и разрешение на вывоз! Условия торга: дуэль на затупленных мечах!
     Мужчина протрубил в рожок. Два мордоворота совлекли покрывало с крайнего предмета.
     На высоком столике стоял стеклянный куб, в котором находились уже знакомые Эгину по итской заставе улитки, длинные иглы и обещанный саженец в кадке. Рядом лежали два широких полуторных меча.
     На сцене, словно из-под земли, возник претендент на заявленную позицию торгов.
     "Похоже, никакой дуэли не будет", - подумал Эгин.
     Мало того, что претендент был выше любого из мордоворотов. Мало того, что меч, который он схватил со столика, сразу же описал в его умелых руках гудящую "двойную восьмерку". Но, главное, лицо у претендента было настолько неприятным, отталкивающим, потусторонним, что сам Эгин, пожалуй, стал бы драться с таким в самом крайнем случае. Ради жизни своей или чужой - да. Но ради каких-то музыкальных улиток - увольте.
     Претендент ловко вогнал затупленный клинок между досками сцены и сложил руки на груди, высокомерно озирая зал.
     - Вызов брошен, господа! - объявил ведущий торгов. - Итак, позиция первая! Счет один!
     Рявкнул рожок. Зал застыл. Никто не решался принять вызов.
     - Счет два! - и снова вскрик рожка.
     - Счет три!
     Ведущий опустил рожок, распахнул пасть пошире и сообщил:
     - Вызов...
     - ...принят! - подхватил какой-то безумец, подымаясь на сцену.
     Зрители зашушукались.
     Человека, принявшего вызов, Эгин узнал сразу. Это был Милас.
     "Он-то что здесь делает?"
     Эгин не обманулся в своих ожиданиях. Дуэли действительно не случилось.
     Стоило Миласу взять в руки второй меч, как самовлюбленный любитель музыкальных улиток сразу же положил свой клинок обратно на стол и благоразумно ретировался. Похоже, Милас был узнан не только Эгином...
     Театральный торговец перебросился с Миласом парой слов вполголоса.
     - Итак, первая позиция закрыта! Она досталась благородному гиазиру, пожелавшему остаться неизвестным!
     Милас вразвалочку вернулся на свое место. Помощники театрального торговца унесли прочь стеклянный резервуар с приобретенными улитками.
     - Позиция вторая! Диадема из зубов хрустального сомика! Начальная цена - тысяча золотых монет. Условия торга: шаг цены не меньше пятидесяти.
     Диадема тоже была заключена в стеклянный сосуд. Материал конических многогранных призм, из которых она была набрана, по виду и впрямь напоминал хрусталь.
     "Судя по зубам, тварь только называется "сомиком", - подумал Эгин. - Такие впору океанской акуле."
     Вокруг диадемы разыгралась сверхбыстрая баталия. В итоге диадему уволокла заезжая аристократическая чета, завинтившая цену до двух с половиной тысяч.
     Третьей позицией оказалось нечто, чье специфическое диалектное название Эгин попросту не понял. Как только было совлечено покрывало, существо, находившееся в клетке, вырвалось на волю.
     Существо сделало несколько прыжков по сцене и было разодрано в клочья спущенными с цепей псами.
     Торговец принес свои торопливые извинения. Эгин подумал, что подобного рода "побеги" скорее всего время от времени устраиваются самими же торговцами, чтобы подогреть скучающую публику.
     Когда псов оттащили, а сцену вытерли, пришел черед четвертой позиции торгов.
     "Эгин, прощайте!"
     Эгин испуганно огляделся по сторонам. Никого. Кругом - прежняя непроглядная темень.
     Крик донесся, казалось, из какой-то бесконечно удаленной точки. Складывалось впечатление, что до Эгина пытались докричаться едва ли не с противоположного берега озера.
     "Не ждите!.." - еще тише.
     Это был голос Лагхи. Но откуда?
     Эгин боялся признаться себе, что знает ответ на этот вопрос.
     - ...единственным в своем роде обнаружителем духов и нечисти! Условия торга: взаимная приязнь!
     Покрывало было сорвано. В стеклянном шаре, полностью заполненном водой, висели три больших полупрозрачных креветки.
     "Да это же наш, варанский Зрак Истины", - подумал Эгин.
     "И не ищите!.." - эти слова Лагхи стали последними, которые смогли превозмочь предел чувствительности Эгинова сна.
     Креветки полыхнули малиновым светом. Неподдельно перепуганный распорядитель шарахнулся к краю сцены, покачнулся и, не удержав равновесие, свалился вниз.
     Громко залаяли псы. Охранники торгов быстро-быстро зашарили глазами по стенам и потолку. Один из них - надо полагать, начальник - подбежал к Зраку Истины и начал обозревать сквозь него зрителей, потолок и стены.
     Креветки бесновались.
     - Нежить! - визгливо вскрикнула какая-то женщина.
     - Господа, среди нас призрак! - подхватил мужской бас.
     - Он там! - уверенно сказал один из охранников, указывая пальцем прямо на Эгина.
     "Сами вы нежить, - обиженно подумал Эгин, на всякий случай отходя от высокого оконца. - А теперь внимание: я сплю. Я сплю... Сколь бы подлинным не казалось мне происходящее, я сейчас нахожусь не в театре, а в подъемнике. Я знаю три доказательства..."
     На Эгина обрушился свет. Это открылись одновременно две огромных двери, которые, оказывается, находились по обе стороны от него, в тридцати шагах слева и справа.
     "Первое: я не помню, как оказался здесь."
     Вместо людей в дверях показались омерзительные, бесхвостые и голые, коты. В отличие от людей, они видели Эгина.
     "Второе: со мной нет Есмара и я не помню, почему это так."
     Самый отважный кот, ловко увернувшись от "облачного" клинка, споро взбежал по его ноге и, прокусив полу камзола, впился зубами в бедро.
     "О Шилол!!!"
     Следующему коту повезло меньше. Его Эгин смог вернуть в гущу нападающих тварей ловким ударом ноги.
     "Третье: на меня отреагировали креветки в Зраке Истины. Значит, здесь нахожусь не я, а мое призрачное подобие. Я должен пробудиться!"
     Еще два вертких урода были разорваны в клочья сработавшими шардевкатрановыми доспехами. Но остальные уже нависли на руках...
     Пробуждение не приходило. Все происходящее было реальным до одури. Эгину стало страшно.
     Хлопок по макушке был таким сильным и оглушительно хрустким, что на мгновение почудилось: череп треснул, как яичная скорлупа.
     Свернулись невесомыми белесыми хлопьями и опали на пол оголтелые коты. Вслед за ними осыпались шелухой стены Волшебного театра, потолок, опоясывающие здание вереницы гладких незатейливых колонн.
     И, словно бы проявляясь сквозь истончающуюся толщу воды, словно бы складываясь из бесконечно дробящейся до мельчайших деталей мозаики, на Эгина обрушились лица, запахи, звуки и настоящая, подлинная боль.
     Зудела щека, оцарапанная порванной струной.
     От макушки к вискам сползала тяжелая одурь.
     За шиворотом кололась мелкая деревянная труха.
     - Вы так страшно гримасничали во сне, и все не хотели просыпаться... - виновато сказала яркая девица. - Похожи были на какого-то утопленника. Или эпилептика?..
     - Ваш слуга разрешил будить вас любой ценой! - подхватил огненноокий юноша, демонстрируя гриф разбитой каниойфаммы, на котором на одной-единственный уцелевшей струне болталась пара щепок.
     Как убедился Эгин, с трудом повернув затекшую шею, "слуга" тоже был здесь.
     В глазах Есмара стояли слезы. Но мальчик уже улыбался.
     - Мы приехали, - сказал он. - Вон Волшебный театр виднеется.
     - Это здорово, - эгинов язык еле ворочался. - Но больше нам туда не надо.

ГЛАВА 27. ЛЮБОВЬ НЕ РЖАВЕЕТ

     "В саду, где щебетали соловьи,
     Мы с милой обнималися украдкой.
     Я ей шепнул: "Сгораю от любви",
     И мы слилися в поцелуе сладком."
     Городской романс

1

     С отъездом Зверды на Ларафа напала хандра.
     Исчез аппетит. Придворные развратницы словно по команде перестали вызывать в нем даже намек на любовное влечение. Ларафа начинало мутить от одного вида госпожи Элии. От улыбки Стигелины его бросало в дрожь. К счастью, Сайла выехала в свое имение под Урталаргисом. Лараф благодарил судьбу за то, что княгиня избавила его от необходимости объясняться в причинах своей неожиданной холодности.
     Одна Овель все еще представлялась Ларафу достаточно привлекательной с точки зрения любовных подвигов.
     Но как назло именно она с недавних пор с поразительной изворотливостью начала отказывать ему от ложа! То кивая на женское нездоровье, то на головную боль, то на неотложное дело, Овель ускользала прямо из его похотливых объятий!
     "В чем дело?" - хотел знать Лараф и обратился за помощью к своей подруге. Это случилось на шестой день после отъезда Зверды из Пиннарина.
     Ответ оказался на удивление невнятным: "Спроси у Эгина".
     Но для того, чтобы спросить у Эгина, требовалось хотя бы знать, кто такой этот Эгин. А спрашивать у Овель или Эри Ларафу не хотелось. Он вообще избегал спрашивать без крайней нужды, поскольку крайняя нужда и так случалась слишком часто. "Небось и так думают, что гнорр становится маразматиком", - мрачно подумал Лараф. С некоторыми оговорками он был совершенно прав.
     За всю свою жизнь Лараф слышал только об одном человеке, носившем имя Эгин. Человек этот был известен по всей Сармонтазаре, являлся одним из величайших войсководителей и тиранов Героической эпохи и носил парадоксальное прозвище Мирный.
     Эгин родился в далеком Тернауне. В возрасте двадцати трех лет он узурпировал тамошний престол, создал могучую армию и не менее могучую государственную машину, прошел полмира с огнем и мечом, завоевал все земли к востоку от Онибрских гор и к югу от Ориса и умер более ста лет назад.
     В силу последней причины испросить совета у Эгина Мирного не представлялось возможным. Едва ли книга собиралась предложить Ларафу процедуру извлечения духа терского императора из небытия.
     После недолгих умозаключений Лараф пришел к выводу, что этот Эгин - кто-то из тайных ясновидящих Свода. И что рано или поздно он доищется до правды. Но что же делать, пока он до нее не доискался? К сладкой истоме удовлетворенной страсти он успел в последнее время пагубно пристраститься. Но на сей раз подруга помалкивала.
     Однажды утром Лараф разом отбросил свои опасливые колебания. Из Казенного Посада нужно выписать Тенлиль! Ведь недаром он был в нее влюблен до своего нечаянного эрхагноррата? Влюблен - это серьезно. Это тот пряный листик, которого не хватает в наваристом, но пресноватом супе первого человека Варана.
     "Причем привезти ее сюда надо как можно скорее", - решил Лараф, довольно крякнув.
     Ему очень понравились его идея и его решимость. Сначала он совратит ее, а затем - сделает третьей женщиной Варана. Третьей после Сайлы и Овель. Или наоборот - сначала сделает, а затем совратит. "Порядок не имеет значения", - махнул рукой Лараф, весь в предвкушении встречи со сводной сестрой.
     Через пять минут в его кабинете уже стояли четверо молодых офицеров с раболепным выражением на лицах. Они ожидали секретных указаний гнорра. И секретные указания последовали. Правда, касались они не предметов магической важности. А всего лишь молодой дворянки из всеми забытого уезда.
     - Смотрите не перепугайте бедняжку. Знаю я вас, нагрянете ночью, закуете несчастную в колодки, взвалите на седло и - бывай не кашляй! Помните, Тенлиль - не пленница. Она почетная гостья гнорра. Хотя и тайная.
     Чтобы не слоняться по дворцу и не искушать судьбу, Лараф решил посвятить себя работе.
     "Посвятить работе" означало запереться в высотном кабинете и глазеть через дальноглядную трубу на город и на пристань.
     Правда, это занимательное занятие часто прерывалось нудными и утомительными аудиенциями. Следуя совету Зверды, Лараф старался войти в курс всех дел и узнать в лицо, хотя бы самых важных людей из числа своих подопечных. На исходе дня в кабинет вошел человек, назвавшийся Тэном, рах-саванном Опоры Единства.
     - Пост номер один. Парадный вход, - отчеканил офицер.
     Лараф поощрительно кивнул. Он давно понял: в таких случаях лучше помалкивать, чтобы не сказать чего-то невпопад. Кроме того, молчание по мнению Ларафа было к лицу гнорру.
     - За период дежурства вверенной мне плеяды имели место четыре попытки контакта через парадный вход. Молодая вдова из Кузнечного Околотка пришла с обвинением в продаже Измененной стали в адрес своего соседа, держателя мастерской близ Нового Моста. Вещественные доказательства отправлены на дальнейшее дознание...
     Лараф кивнул и погрузился в мысли о Тенлиль.
     - ...Также обнаружено наблюдение за зданием Свода при помощи дальноглядной трубы из вороньего гнезда на мачте "Принцессы Магдорна". Предположительно, наблюдатель принадлежит к Шелковому Хвосту разведки южан....
     Лараф отключился.
     Тэн говорил так быстро, что Лараф просто физически не мог фиксировать свое внимание на отчете более двух минут! Какие-то "лазутчики", "ветви расследования", "обстоятельства из Нового Уложения, раздел двенадцать, параграф четыре"...
     О Шилол! В какие сложные игры, оказывается, играет Варан. Вдруг одно знакомое и в то же время незнакомое сочетание звуков заставило Ларафа встрепенуться. Он услышал имя "Эгин". То самое, что он видел в книге!
     - Что вы сказали? Повторите! - потребовал Лараф.
     - Бывший аррум Опоры Вещей Эгин в порядке личной инициативы сообщает вам, что находится в столице, - повторил Тэн слово в слово.
     - Где именно в столице?
     - Этого гиазир Эгин не сообщил.
     - А вы как думаете? - Лараф был заинтригован.
     - Я не состою в близком знакомстве с гиазиром Эгином. У меня нет собственных предположений. По его поведению я понял, что он предполагает, что вы догадываетесь, где его следует искать.
     - Тьфу ты Шилол! - досадливо сплюнул Лараф.
     Замкнутый круг. Очередной замкнутый круг, с которым ему пришлось столкнуться в этом ужасном Своде.
     - Подать это имя розыск? - предложил Тэн, который чувствовал, что сделал что-то неверно.
     - Возможно, в этом был бы смысл, - меланхолически предположил Лараф.
     Он упустил из виду, что все пожелания гнорра исполняются в Варане безоговорочно. И для этого вовсе не обязательно произносить их в тоне приказа.

2

     К приезду Тенлиль Лараф решил подготовиться. Но как именно ему нужно готовиться - он все не мог решить.
     Все это время ему казалось, что он хорошо знает свою сводную сестру. Но когда дошло дело до того, чем обрадовать тайную гостью, он понял, что не знает ее вовсе. Где-то в дальних чуланах его памяти хранилось воспоминание, из которого вроде бы явствовало, что Тенлиль любит полевые цветы. Кажется, ромашки.
     Лараф потребовал четыре корзины полевых ромашек. "Четыре - твое счастливое число", - говорили ему "Семь Стоп Ледовоокого" когда-то очень, очень давно.
     Оказалось, что в варанской столице, где вроде бы есть что угодно от птичьего молока до рыбьей шерсти, в конце зимы ромашек нет и в помине! Лилии, фрезии, розы и орхидеи - пожалуйста. А ромашки... За ними, как выяснилось, нужно посылать в Магдорн.
     Лараф решил не поднимать шума и для начала ограничиться розовыми орхидеями и дорогими подарками. Он был уверен, что как только Тенлиль увидит ожерелье с голубыми топазами, она тут же забудет обо всем, кроме любви.
     Лараф был уверен, что Тенлиль полюбит его в новом красивом теле гнорра сразу, со всей пылкостью девицы, не знавшей, что такое настоящий мужчина. Разумеется, он не расскажет ей ни о чем - ни о своем чудесном превращении, ни о Зверде, ни о книге. Он будет Лагхой. Черным кудесником, наводящим страх на столицу. Может быть, когда-нибудь, когда он узнает ее лучше, он откроет ей секрет...
     Лараф так замечтался, что не услышал, как на двери его тайного пиннаринского дома зазвонил колокольчик.
     Через минуту те же четверо офицеров уже стояли перед ним. Лица у них были усталыми и озабоченными.
     А где же Тенлиль? В глазах гнорра блеснули искры отчаяния. Он заорал на офицеров так громко, что это испугало даже его самого.
     - Не волнуйтесь, милостивый гиазир. Она здесь. Она просто спит, - тихо сказал эрм-саванн. Судя по бледности его лица, он уже был готов к Жерлу Серебряной Чистоты.
     Офицеры расступились. И только тогда Лараф увидел, что за дверью стоят носилки, накрытые черным бархатом. Под покрывалом угадывались очертания человеческого тела.
     Старший сдернул бархатную занавесь.
     Это действительно была Тенлиль. И она действительно спала.
     - Все свободны, - бросил Лараф.
     От вида Тенлиль у него перехватило дыхание.
     - Это нюхательный порошок, - старший офицер протянул Ларафу пузырек. - Она слишком сильно нервничала. Нам пришлось усыпить ее - крики привлекали к нам внимание.
     Лараф кивнул. Он не мог дождаться, когда же уберутся назойливые офицеры! Не успела дверь за ними закрыться, а Лараф уже стоял на коленях перед спящей сестрой.
     Тенлиль была одета в то самое платье с серым фартуком и белым накрахмаленным воротничком, в котором обычно расхаживала по дому. Насколько мог вспомнить Лараф, у нее-то и было этих платьев два. Или, может быть, три. "Ничего, теперь у бедняжки будет тысяча платьев. Шилол пожри эту провинциальную скромность!" - подумал Лараф.
     Он не спешил открывать пузырек с нюхательным порошком.
     В сущности, ему не хотелось, чтобы она тотчас же проснулась.
     Он с интересом разглядывал лицо спящей, на котором застыло выражение обиды и испуга.
     Темно-русые волосы Тенлиль были собраны в целомудренную косу, которая покоилась на мерно вздымающейся груди. Только сейчас Лараф заметил, что ее платье в некоторых местах измазано коричневой грязью, которая свидетельствовала о том, что еще на тракте девушка предприняла попытку сбежать. Неудачную попытку, разумеется.
     Лараф с умилением оглядел наливные веснушчатые щеки, которые так часто вспоминались ему ночами в Казенном Посаде. Ее тонкие белесые брови. Ее припухлые алые губы, намекавшие на потаенную чувственность.
     Конечно, красота Тенлиль не соответствовала столичным канонам. Но сейчас сестра казалась Ларафу неописуемо привлекательной. Даже Овель, подумалось Ларафу, сущая дурнушка! Сущая столичная поганка!
     Тенлиль была крепко сложена. Высокая грудь. Широкие бедра. Сильные, длинные руки. Все это вызывало у Ларафа недвусмысленный трепет. И даже коротко остриженные неухоженные ногти, которые так резко контрастировали с белыми мягкими лапками придворных дам, показались ему воистину небесными.
     "Нет уж, милостивые гиазиры, столичной красотой я насытился по горло!" - едва не взревел от счастья Лараф. Он наконец-то осознал, насколько далеки его вкусы от столичного предложения.
     Его рука как бы непроизвольно легла на грудь Тенлиль. От нее пахло парным молоком и дрожжами. Желание переполнило Ларафа. Он почувствовал внизу своего живота теплую тяжесть. Дыхание стало частым и горячим.
     Конечно, он мог взять Тенлиль прямо так, спящей на носилках. И прежний Лараф, естественно, так и сделал бы.
     О, сколько раз он, прежний Лоло Хромоножка, мечтал о таком средстве, которое сделало бы Тенлиль бесчувственной хотя бы на одну ночь! Сколько раз он спрашивал о таком средстве книгу. Но паршивка молчала!