оких.
     Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду, проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб Большой Работы. Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.
     Вскочил на ноги, затравленно огляделся.
     Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым светом.
     Снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба или исполинский крот ходил кругами под хладным пушистым покровом. Безжизненная стихия зимы оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания чего-то или кого-то. Гамэри!
     - Выпусти меня, подруга! - заорал Лараф во всю глотку. - Выпусти отсюда!
     Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место Большой Работы.
     Даже гнорр Свода Равновесия, находясь снаружи, не увидел бы ровным счетом ничего интересного. Проходя в одном локте от Большой Работы, он даже не заподозрил бы, что в ландшафте чего-то не хватает - например, семи деревьев, некоторого количества снега и ошалевшего от страха отпрыска семейства Гашалла.
     Лыжный пикет Свода, совершающий свой еженощный обход Казенного Посада, безмятежно проскользил в полулиге от преступления века в процессе его совершения. Настроение и чувства у двух рах-саваннов Опоры Единства были самыми обычными, то есть никакими.
     Лараф без разбора выкрикнул несколько заклинаний, которые подвернулись ему на язык.
     С гневным пришепетыванием над его головой пронесся клочок непроглядно черной тьмы.
     Три подснежника, выстрелив на высоту человеческого роста омерзительно мясистые стебли, мгновенно рассыпались кирпично-оранжевым туманом.
     Один из ясеневых "браслетов" на запястье Ларафа разошелся на множество отдельных волокон, каждое из которых превратилось в женский волос, а каждый волос юрко вплелся между нитями ткани на манжете его рубахи.
     "Семь Стоп Ледовоокого" прыгнули на грудь своему очманевшему повелителю. Да так и остались там висеть, прижавшись к его груди, словно бы книга чего-то смертельно испугалась.
     Сразу же вслед за книгой на Ларафа надвинулось существо, не то выбравшееся, не то собравшееся из снега.
     Лараф не успел его толком разглядеть, поскольку вновь попытался бежать. Он был уверен, что теперь-то сможет прорвать невидимую ромбическую завесу.
     Не тут-то было! Он заставил себя обернулся, прижимаясь к завесе спиной.
     Ветер, которого не было и быть не могло, развевал на удлиненной голове огромного мохнатого зверя змеистые космы. В глазах мельтешили оранжевые огоньки. Существо стояло на четырех лапах, но даже в таком положении было выше Ларафа.
     От ужаса он так и не сообразил, на что же похожа эта грандиозная туша, хотя позднее понял, что в целом - на медведя. Только медведь имел невиданный белый цвет, непривычную, псовую форму головы и совершенно немыслимую для этого зверя конскую (женскую?) гриву.
     Страшный гость подошел к нему вплотную и, не мигая, уставился на Ларафа.
     - Добрый вечер, - выбили стучащие от страха зубы Ларафа.
     - Исполнение заветных желаний... - глухо проскрипел медведь. - Считай, что твоим заветным желанием было в живых остаться, ублюдочное твое рыло...
     - Да, да, да, да, да!
     Лараф ожесточенно закивал головой.
     Медведь небрежно махнул лапой и Лараф почувствовал, что из его раскрывшегося настежь живота потоком хлещет кровь.
     Следующим ударом медведь погасил сознание Ларафа.

ГЛАВА 9. ЖЕЗЛЫ И БРАСЛЕТЫ

     "Сам воздух Пиннарина склоняет к любовным утехам."
     "Эр окс Эрр, победитель нелюдей". Варм окс Ларгис

1

     Фальмские гости находились в Пиннарине уже четвертый день.
     Этого небольшого срока Лагхе вполне хватило, чтобы привыкнуть к искрометным встречам со Звердой, которые они умудрялись проворачивать едва не по пять раз на дню в самых неожиданных закутах города. В последний раз, например, три минуты назад - на бухтах корабельных канатов в Арсенале.
     Лагхе хватило этих дней и для другого. Он окончательно уверился в мысли, что навязчивых послов следует выпроводить домой как можно быстрее.
     А для этого нужно поторопить проклятую клику военных, магнатов и просто праздных аристократов-маразматиков, которые составляют Совет Шестидесяти и от которых зависит: быть союзу с Фальмом или не быть? Отправить ли экспедиционный корпус на северный полуостров для войны с бароном-оборотнем из Гинсавера или ограничиться ценными подарками баронам Маш-Магарт?
     Окончательное решение постановили принять через десять дней.
     "Что изменится за это время?" - гневно вопросил Лагха у Сайлы.
     "За это время может хоть фальмская сучка тебя уломает", - ехидно ответила Сиятельная.
     Она оказалась одновременно права как никогда, и не права как всегда. Своим всепроницающим женским чутьем Сайла раскусила интрижку своего любовника с фальмской баронессой, она даже смогла понять, что Лагха влюблен, если только это слово вообще что-то значило применительно к гнорру.
     И в то же время Сайла совершенно неверно оценила характер этой влюбленности.
     Если бы Лагха был эдаким членоголовым идиотом, одномысленным Эр окс Эрром, который в рамках Уложения Жезла и Браслета вожделеет к каждой вертихвостке, а, заполучив желаемое, готов одержать тридцать три буффонадных победы над грютами, колдунами и морскими чудищами ради эвфемистического "поцелуя", то Зверда еще в первый вечер добилась бы своего. То есть, подмахнув гнорру, уговорила бы его на союз с Фальмом.
     Однако Лагха не был членоголовым идиотом.
     Не был он и пылким влюбленным. Он чувствовал себя расколотым надвое, а отношения со Звердой оценил для себя как "колдовской магнетизм". Точнее, оценил бы, если б смог уловить хотя бы малейшее движение тех сил, искусство обращения с которыми его учили именовать "магией".
     Стоило Лагхе увидеть Зверду, как его затопляло желание овладеть баронессой. Стоило попрощаться - и ему сразу же хотелось увидеть баронессу вновь. А увидев - незамедлительно овладеть. Выход из этого порочного круга Лагха находил только в одном: провести между собой и Звердой ров шириной в море Фахо. То есть решительно отказаться от любых сношений с Фальмом. Тем более, от военного союза.
     Проблема заключалась в том, что Лагха, к своей полной неожиданности, не смог задавить своим авторитетом собственных пар-арценцев. Не говоря уже о Сиятельной Княгине, Первом Кормчем и прочей шушере помельче. Все они, кроме Альсима, упорно твердили: надо помочь баронам, нельзя упускать такой чудесный шанс, необходимо показать всей Сармонтазаре нашу силу! Уступка Медового Берега аютцам подорвала авторитет княжества, так пусть же все увидят, что мы любое поражение умеем обратить в победу, мы сейчас сильны как никогда, у нас есть все шансы проучить Харренский Союз, мы круче всех, наши медные яйца - самые яйца от Када до Магдорна, мля-мля-мля... тьфу!
     Лагха сплюнул.
     Он удивлялся сам себе, ибо логика была на стороне "партии войны". Действительно, его эрхагноррат был ознаменован звонкими победами варанского оружия. И это при том, что ни одной объявленной войны Вараном не велось уже многие десятилетия.
     Пять лет назад близ Перевернутой Лилии случилось большое по меркам мирного времени морское сражение, в котором были утоплены или захвачены сорок два пиратских судна смегов.
     Три года назад удалось сокрушить крепость-розу, магическую цитадель и столицу разбойничьей вольницы смегов. Более того, цинорские ренегаты впервые за сто лет согласились подписать тайный трактат о военном союзе. С тех пор варанцы стали единственным народом Севера, который ходил по морю-океану без боязни напороться на пиратские фелюки смегов.
     Через год после победы над смегами Варан с огромным трудом избежал войны с Тернаунской империей. При этом, благодаря дерзким операциям флота и Свода Равновесия, у Дракона Юга удалось вырвать его самые опасные, тройной закалки клыки. Багряный Порт был временно оккупирован, флот цельножелезных "черепах" пущен на слом, убиты заклятые недруги Варана. Агрессию Тернауна удалось перенаправить против юго-западных провинций Харренского Союза.
     За эти успехи была заплачена удивительно низкая цена. Пара-тройка хороших боевых кораблей, несколько кораблей поплоше... Горстка высокопоставленных офицеров Свода, три-четыре сотни морских пехотинцев, кое-какое секретное, но дешевое оружие... И один-единственный уезд, Медовый Берег, который пришлось сдать в аренду Аюту. Ерунда! Особенно если учесть, что аютская Гиэннера могла бы отобрать уезд силой, безо всяких церемоний и компенсаций.
     Из этого вроде как сам собой, чистейшим саморазвитием тезиса, вытекал вывод: пока усиление Варана не осознано на Севере и на Юге, надо усилиться еще больше. То есть - заключить тайный, конечно же тайный, союз с баронами Маш-Магарт, вслед за которым после уничтожения Вэль-Виры последует союз и с другими, менее значительными владетелями Фальма.
     И ведь сам Лагха радостно приветствовал начало конфликта вокруг Медового Берега... Еще два года назад сам хотел большой заварухи... И вот теперь, когда запахло чем-то, как нельзя лучше отвечающим представлениям о Трижды Большой Заварухе, теперь Лагха против! И чем больше времени он проводит в объятиях Зверды, тем сильнее его уверенность: союзу не быть!
     - Милостивый гиазир, вы всегда имеете обыкновение терять дар речи после любовного сношения? Или к тому побуждаю вас лишь я одна?
     Зверда говорила с легкой хрипотцой, без тени жеманства. Так, возможно, она обращалась бы к испытуемому на дыбе.
     Зверда уже вполне привела в порядок свое платье и неприязненно смотрела на гнорра, который не очень-то ловко застегивал пояс канцеляриста-учетчика Морского Дома.
     Это переполнило чашу терпения Лагхи.
     - Любезная Зверда велиа Маш-Магарт, я в последний раз прошу вас не как гнорр, а как частное лицо: убирайтесь прочь из моего города, из моей страны и из моего будущего!
     В лице гнорра не было ни кровинки. Ему казалось, что еще один такт, сыгранный Звердой по прежней партитуре - и он набросится на баронессу с голыми руками. Задушит, не поморщится.
     Самонадеянный гнорр и не подозревал, что его хищная подруга предусмотрела именно такую реакцию.
     Зверда неожиданно перегнулась, будто бы ее ударили сапогом под дых. Опустилась на корточки и закрыла лицо руками.
     Лагха сразу же стушевался. Но с мужской увещевательной чушью тоже не спешил.
     - Будь по-вашему, гнорр. Однако знайте: вы и ваша помощь - это еще не все, ради чего я рисковала жизнью, силой прорываясь в Пиннарин.
     Голос у Зверды стал совсем другим - стонущим, почти плачущим, замогильно чуждым.
     - Продолжайте, - Лагха поймал себя на том, что тронут. Если Зверда играет - значит, она Мастер Игры. Хотя бы только из уважения к работе мастера ее стоит дослушать.
     - Мой дед был убит под Ордосом. Под Старым Ордосом, конечно. Я знаю... там большое, огромное кладбище... и обелиск... я должна поклониться праху своего предка. Есть прорицание...
     "Харренский Курган. Семь лиг юго-восточнее деревни Сурки. Четыре года назад, во время сильнейших осенних ливней курган частично размыт", - это Лагха вспомнил мгновенно. Потом одна за другой, уже чуть медленней, поползли перед его мысленным взором строчки отчета.
     - ...прорицание гласит, что род Маш-Магарт войдет во славу и простоит еще тысячу лет...
     "Обнажены множественные человеческие останки. Среди опознанных особо интересен "благородный барон Санкут велиа Маш-Магарт", как гласит надпись на крышке классического древнехарренского "гроба-лодки". На момент осмотра крышка гроба лежала отдельно. Сложное сочетание магических и произвольных знаков по периметру гроба. Зрак Истины не возмущается, что не позволяет сделать определенных заключений в силу беспрецедентности подобного прецедента." (Этот перл аналитического мышления в свое время сразил Лагху наповал; он даже вызвал к себе из Старого Ордоса автора отчета, Гастрога, опытного аррума Опоры Писаний, и чуть было не разжаловал его в наставники Высших Циклов.)
     - ...будет собрано по горсти праха с могилы каждого предка до седьмого колена...
     "...Барон похоронен в боевом облачении соответствующей эпохи, полностью отвечающем Определителю Занно. К нагруднику на уровне нижнего ребра приклепаны две цепочки, на которых находится позолоченный книжный короб. Короб изнутри частично покрыт плесенью и не содержит книги, которая в нем некогда помещалась. Останки барона перезахоронены вместе с прочими на нижнем кладбище.
     По делу о пропаже книги предпринят широкий розыск. Уезд закрыт, область Казенного Посада оцеплена. Однако частые дожди не позволили животным-восемь выйти на след похитителя. Два сильных потока икры Тлаут, проходившие в первый день розыска, в некоторых местах нарушили оцепление и парализовали на время работу наших пикетов. Повальные обыски, предпринятые в Сурках и Казенном Посаде, не принесли результатов.
     По поступившему доносу временно заключен под стражу сын хозяина мануфактуры, Лараф окс Гашалла. Принимая во внимание его молодость и дворянское происхождение, а также за отсутствием улик, безусловные меры к нему не применялись. Отпущен через два дня после ходатайства отца, объяснившего причины доноса. В возрасте пятнадцати лет Лараф подложил доносчику в суп дохлую сколопендру."
     - ...и весь этот прах перемешается под корнями сикоморы во дворе нашего замка.
     - Что ж, езжайте. Я вас не держу. Что вам нужно? Подорожная, эскорт, хорошие лошади? Вы получите все.
     Зверда отняла руки от лица, но по-прежнему сидела на корточках, глядя на Лагху исподлобья с обезволенной, словно бы забеленной штукатуркой гримаской глубокого горя.
     - Эскорт не обязателен. Я возьму только барона и наших стражей. Не хотелось бы занимать внимание ваших офицеров такими пустяками, как частное путешествие взбалмошной баронессы из диких краев. Кроме этого мне нужна бумага с вашей подписью - гроб барона Санкута я собираюсь взять с собой на Фальм.
     - Бумага не проблема. Может все-таки эскорт?
     Зверда отрицательно повела головой.
     "Без наших людей там очень опасно", - хотел возразить Лагха. Но подумал: "А и ладно. Нарвутся на Жабу, катунцов или жуков-мертвителей - пусть пеняют на себя. Будут не понаслышке знать, что Свод - это не только воспитанные щеголи с шикарными мечами."

2

     Эгин сидел на лавке в публичных садах Пиннарина и невидящим взглядом глядел в темно-серую воду декоративного озерца.
     Он думал о пропавшем Альсиме, он думал об Овель.
     Публичные сады Пиннарина, по сравнению с садами Нового Ордоса, практически не претерпели от множественного сотрясения недр.
     Конечно, половина деревьев была выворочена с корнем, а беседки осели и покосились. Но зверей и птиц гвардейцы Сиятельной Княгини успели переловить и эвакуировать в дворцовый зверинец на следующее же утро, не дожидаясь, пока за лебедей и косуль примутся любители даровой дичины.
     Еще долго будут в Пиннарине рассказывать анекдоты про то, как именно дородный начальник караула княгини Бат по прозвищу Топтыгин ловил черного лебедя на тонком льду Малого Алустрала - так назывался комплекс из пяти соединенных протоками озер и множества островков, искусно имитирующих далекую западную империю в миниатюре. И как именно лебедь нагадил ему на мундир.
     А пока никому не было дела ни до спасенных лебедей, ни до солдат Внутренней Службы, которые бдительно следили за тем, чтобы из озер не черпали пресную воду котелками и ведрами.
     Сиятельная Княгиня во всеуслышанье объявила, что не переживет, если что-то изменится в ее любимых Садах из-за этого "каприза природы".
     Каждый солдат знал, что лично для него будет значить это Сайлино "не переживет". В лучшем случае - большую порку.
     Эгин вдыхал холодный вечерний воздух обеими ноздрями. Его пальцы неспешно перебирали четки.
     "А ведь это те же самые четки, с которыми я ходил, чтобы попрощаться с Овель перед отъездом на Медовый Берег", - вдруг вспомнилось Эгину.
     Встреча с Овель воскресла в его воображении, как будто все происходило вчера.
     Не было смерти, не было трансформаций в теле девкатра, не существовало этих девятисот дней...
     Неожиданно для самого себя Эгин поднялся со скамьи и направился на аллею Поющих Дельфинов.
     Невдалеке от бронзового изображения дельфина, рядом с которым в лунную ночь можно якобы слышать тихое девичье пение, он и встретился тогда с Овель.
     Тогда, перед долгим расставанием, им не удалось сказать друг другу ничего, кроме двух пудов светских банальностей.
     Он не посмел даже сорвать с ее губ "дружеского" поцелуя. Слишком много приживалок и охраны топталось тогда вокруг Овель. Слишком послушным, если не сказать, трусливым, был тогда Эгин, для которого вражда со Сводом и гнорром Свода означала ни много ни мало - смерть, а слова "долг" и "порядочность" гвоздили по мозгам не хуже клятв верности и варанского гимна.
     "Какой же я был осел! Очень верно таких мужчин называют в Аюте - смелыми трусами..." - с грустью подумал Эгин.
     В последние месяцы он мучительно часто возвращался к этой теме и думал о том, как и почему случилось так, что единственная девушка, которую он любил, стала женой другого человека, гнорра Свода Равновесия.
     "Ничего уж не поделаешь", - говорил себе Эгин некогда. Но это был тот, давний Эгин, который еще не служил на Медовом Берегу, Эгин, который не знал Авелира.
     "Не бывает так, чтобы совсем ничего нельзя было поделать", - вот какого мнения был теперь Эгин по поводу этого брака. Но тема по-прежнему оставалась болезненной - хотя понятие "долг", в особенности, "долг перед Князем и Истиной", уже перестало восприниматься Эгином как абсолютное, всепобеждающее заклинание. Ибо как быть с так называемой "порядочностью"?
     Ведь все-таки Овель чужая жена, возможно, у нее уже есть дети от Лагхи... Да и кто сказал, что имя человека, с которым она провела одну-единственную ночь, для нее все еще значит больше, чем завывание ветра в дымоходе?
     Пальцы Эгина на пронзительном зимнем ветру совершенно окоченели и он спрятал четки в сарнод на поясе.
     В этот момент его взгляд скользнул по спине солдата Внутренней Службы, притаившегося между двух туевых деревьев.
     Вначале солдат довольно пристально следил за перемещениями вокруг озера странного стриженного чуть ли не наголо мужчины, одетого не по сезону - Эгина.
     Но затем, утеряв к нему всякий интерес, занялся своими прямыми обязанностями - высматриванием охотников за пресной водой из озер. А теперь этот солдат... теперь он...
     Эгин не сразу поверил своим глазам. Солдат Внутренней Службы взахлеб целовался с некоей молодой особой в пышной ярко-красной юбке и потрепанной жакетке из кроличьего меха, по виду - из торгового сословия.
     "Нарушение средней тяжести через целование на посту. Девять суток дорогорасширяющих работ и пятьдесят шесть ударов плетью", - промелькнула в голове у Эгина строка из Штрафного Бюллетеня Внутренней Службы.
     "Вот так. Солдаты Внутренней Службы, оказывается, меньшие трусы, чем офицеры Свода Равновесия. Не говоря уже о бывших офицерах."
     Эта крохотная сцена в полутьме пиннаринских публичных садов и склонила чашу весов в пользу визита к Овель.

3

     Эгин неплохо знал нравы пиннаринских придворных, хотя никогда особенно ими не интересовался.
     Так, ему было известно, что помимо собственных многочисленных поместий и вилл, все, кто вхож ко двору княгини Сайлы, имеют жилые помещения во дворце. Кто - флигель, кто - этаж, а кто и просто две-три комнаты. Гнорр и его супруга были первыми из "вхожих".
     Гнорр Лагха был любовником и опорой стареющей княгини, Овель исс Тамай - ее племянницей. Разумеется, флигель, который занимал гнорр, был самым роскошным и располагался в наиболее живописной части дворца - на Буковой Горке.
     Вероятность того, что Овель сейчас там, есл