ь, стали рядом. Плечом к плечу возле черты.
     Он знал, что все происходит правильно, хотя и не слышал шелеста заклинаний и уханья знаков, которые срывались со своих посыпанных мукою мест и падали куда-то далеко-далеко вниз. На первый этаж гостиницы, что ли?
     Вдруг Лараф почувствовал, что его тело словно бы повисло на крюке, который зацеплен чуть ли не за нижний край его ребер.
     Сначала было довольно-таки больно, но затем боль куда-то ушла и осталось что-то вроде легкой щекотки. Тело становилось все легче и переносить висение уже не составляло труда.
     Вдруг Ларафу показалось, что у него оторвалась нога. Может быть просто онемела? Он хотел посмотреть на свою ногу и окончательно убедиться во всем самостоятельно, но не смог оторвать голову от пола. Да и не от пола уже, а от какого-то твердого воздуха - Лараф чувствовал, что пола под ним уже нет.
     Он попробовал скосить глаза вниз. Но его глаза не скашивались. Точнее, скашивались только тогда, когда сами хотели. Его воля более ничего не значила. Или значила только когда сама хотела?
     Вслед за правой ногой оторвалась и левая, затем осыпались пальцы, сломались кисти и локти, отпали руки. Туловище переломилось пополам, голова раскрошилось и крошево тоже полетело куда-то вниз. Туда же, куда и знаки. "Чем же я в таком случае думаю?" - спросил себя Лараф, но на этот вопрос не сыскалось ответа.
     Мысль об отсутствии "думателя" отозвалась мучительным спазмом всего того, что еще не раскрошилось и не рассыпалось.
     Ларафу стало до боли жаль своего старого тела. Того самого неказистого тела, которое он все предыдущие годы только и делал, что презирал и мучил. Он вдруг ощутил такую же тоску по своим родным, настоящим рукам и ногам, по своим кишкам, суставам, ногтям, волосам, глазам и коже, что от нее хотелось плакать и выть. Он заплакал и завыл.
     Он звал свою мать, своего отца и даже Тенлиль с Анагелою.
     Он проклинал все на свете - книгу, баронов Маш-Магарт, офицеров Свода, Хофлума и Пергу. Всех тех, кто привел его в эту комнату в "Обители блаженства". И всех тех, кто не смог помешать тому, чтобы он в этой комнате оказался.
     Вдруг раздался странный механический гул и его тело замаячило где-то в вышине. Глаза Ларафа поехали вверх. Тело, его старое доброе тело теперь было похоже на спущенное бычье легкое. Оно стало словно бы двухмерным. И плоские глаза Ларафа смотрели на Ларафа с укором и мольбой. Видение это было жутким и Лараф почувствовал, что если сейчас не закроет глаза, то, верно сойдет сума. Но глаза не закрывались.
     Ему было очень больно, очень тоскливо и очень страшно. Он висел между двумя безднами и ни одна из них не хотела назваться его домом.
     "Почему они меня не предупредили!? Почему не предупредили!?" - повторял Лараф одну и ту же фразу. Повторял по внутренним часам что-то около года. Но год окончился. И наступил новый. Новый год не обладал никакими свойствами. "Это то самое небытие, про которой говорилось в книге", - догадался Лараф.
     - Госпожа Зве-е-ерда! - позвал он в отчаянии.
     Тишина, казалось, длилась больше десятилетия. Но вдруг дырчатую черноту над его головой прорезал тоненький бордовый луч. "Это голос Зверды", - понял Лараф сам не зная как.
     - Не бойся, дурачок! Не бойся! Скоро увидимся!
     Голос был тихим, глухим, едва различимым. Словно бы говорили откуда-то издалека. Из Старого Ордоса, например. Но только Лараф каким-то чудом мог расслышать.
     Прошел еще год и Лараф почувствовал, что его двухмерное тело растворяется в воздухе над ним как мед в кипятке. А его воображаемые "глаза" словно бы вмуровывает в черноту сон.
     Внезапно в его безвременье пошел теплый дождь. Он смыл Ларафа вниз и вместе с ним унеслись все его мысли.
     Он "проснулся" от того, что слева от него кто-то словно бы чихнул.
     Становилось светлее. Источник света тоже находился где-то поблизости. Еще один год ушел у Ларафа на пробуждение. Тем временем, чихнули еще раз и этот звук окончательно разорвал звездчатую черноту безвременья вокруг.
     Превозмогая боль, Лараф попробовал скосить глаза. И на этот раз ему это удалось!
     Он лежал на мягкой кровати с атласными простынями. В комнате было достаточно темно. Окна были забраны бархатными занавесями, но лунный свет умудрялся просачиваться сквозь щели.
     Рядом с ним лежала женщина. Ее каштановые волосы разметались по подушке, а руки были раскинуты в стороны. От женщины пахло жасмином. Сквозь прозрачный пеньюар Лараф смог разглядеть крепкую грудку с аккуратным соском.
     Но, и это Лараф знал как то, что он Лараф, а может даже и лучше, на разглядывание женщины у него нет времени. Об этом его предупреждала Зверда.
     "Теперь надо встать, подойти к двери и кликнуть слугу по имени Эри", - Лараф читал в своем мозгу как в книге.
     Ноги плохо слушались. Встав с кровати он едва не потерял равновесия.
     - Эри! - позвал Лараф, но никто не отозвался. Женщина беспокойно завозилась во сне.
     "И сказать Эри... чтобы тотчас же принес воды!" Так учила Зверда.
     Лараф с трудом открыл тяжелую и совершенно незнакомую дверь, за которой, как подсказывала ему интуиция, и должен ждать его слуга Эри.
     "И чтобы поживее!" - мрачно добавил от себя Лараф.

3

     - Лараф уже там. Но еще не оклемался, - вполголоса сообщила Зверда Шоше.
     - Хоть бы не сдох по дороге, - буркнул Шоша.
     - Не сдохнет. Он парень крепкий. Но главное - довольно-таки везучий.
     - Везение - есть категория эфемерная, - ввернул умное словцо Шоша. - Сегодня в наличии, завтра - уже нету. Может сегодня у него как раз невезе...
     - Заткнитесь, барон, - прошептала Зверда и, сдвинув брови, уставилась в место, где располагалось Сердце Большой Работы.
     Обнаженное тело Ларафа, которое все это время было совершенно неподвижным и даже в некотором смысле мертвым, едва заметно пошевелило мизинцем правой руки.
     Зверда выразительно посмотрела на Шошу и подняла свой тяжеленный, неженский меч.
     - Пора, - Шоша подтолкнул Зверду к черте. - И без сантиментов. Плотногодие творить - это одно. Но враг есть враг.
     - Ох и умны вы сегодня барон, на удивление! - бросила сквозь сцепленные зубы Зверда и шагнула внутрь круга.
     Слова Шоши больно задели ее самолюбие. Тем больнее, что она и сама знала, что ей жаль убивать Лагху, который вот сейчас придет в себя в теле Ларафа. И что она и сама осознает, что боится, что ее рука дрогнет, когда на беззащитную шею Лагхе-Ларафу нужно будет опустить меч. И она ненавидела себя за малодушие.
     Конечно, любовью здесь и не пахло. Конечно, чувству к Лагхе было далеко до чувства к Вэль-Вире или даже к Шоше. И все-таки, чтобы сравнивать, нужно, чтобы было что сравнивать!
     Зверда сама точно не могла определить, какую струну в ее душе задел варанский гнорр. Но он был так наивен, так красив и так не по-фальмски галантен! Он, в отличие от Шоши, действительно стоил ее, действительно мог укоротить ее распоясавшееся самомнение. И с ним, чтоб он сдох, действительно никогда не было скучно!
     Даже когда гнорр, подобно щенку, глупо расточал свои силы на то, чтобы физически обладать ею, он был мил и удивительно остроумен!
     Возможно, если бы не недавнее нападение людей из Свода, Зверда решилась бы на свой страх и риск проделать другую, более сложную и опасную Большую Работу.
     Такую, которая вместо обмена телами между Ларафом и Лагхой имела бы другой результат - например, чтобы семя души Лагхи оказалось бы на время плененным в теле глиняного человека. Такую, чтобы убивать гнорра не было необходимости. Но теперь было уже поздно.
     На неправильную трансформацию Зверда и Шоша потратили слишком много драгоценной энергии.
     Их вместилища личной силы практически опустели.
     И ни о каких "выкрутасах", как выразился бы Лоло, не могло быть и речи. Но главное - нападение офицеров Свода было прямым предательством, перечеркивающим все то неподлое, что было между гнорром и фальмской баронессой.
     Теперь Зверда почти не сомневалась в том, что проклятых лучников подослал Лагха, чтобы освободиться от своей привязанности к ней. И не в обычаях Зверды было спускать мужчинам предательство.
     Тело Ларафа открыло глаза, но все еще было не в состоянии повернуть голову. Зверда стояла над ним с обнаженным мечом в руках. Она знала, у нее есть еще несколько минут. В эти несколько минут единственное, что сможет делать Лагха в своем новом теле - это говорить. Это в лучшем случае. В худшем - будет говорить она сама. Зверде было что сказать гнорру.
     - Как вам спалось, мой милый предатель? - холодно спросила баронесса. - Как видишь, я жива и здравствую. Неожиданно, правда?
     Тело Ларафа пошевелило губами и издало нечленораздельный хрип.
     - Правда-правда, - ответила за гнорра Зверда. - Ты, небось, уже заказал мне гроб и велел доставить сотню розовых тюльпанов, чтобы достойно проводить свою последнюю любовь в Святую Землю?
     Тело Ларафа лишь шморгнуло носом. Глаз Ларафа, тот самый, на который покушался ворон, дергало тиком.
     - Но я не такая дура, как ты думал, мой милый друг-дружочек. На сей раз я тебя обыграла. Как тебе нравится твое новое тело? И куда только подевались наши богатые кудри? Наши стройные ноги и руки с длинными ухоженными пальцами? Наша кожа цвета топленого молока? Их нет. Вот такой он, новый дом твоей гадкой души, Лагха. Единственное, что я могу сказать тебе в утешение, это то, что тебе не суждено прожить в этом доме долго. Поскольку мне придется тебя убить.
     Зверда была так поглощена своим монологом и наблюдением за телом Ларафа, что не заметила, как пол под ней тихонько задрожал. Если бы белый магический порошок покрывал пол совершенно ровным слоем, она не услышала бы вообще ничего. Но из-за того, что в скатерти Большой Работы имелись изъяны, кое-какие звуки она все же пропускала. Правда, эта была лишь одна сотая тех звуков, которые мог слышать Шоша.
     Тем временем, лицо Ларафа приобрело осмысленное выражение. Это означало, что времени на выяснение отношений осталось совсем не много. Рисковать и подвергать себя опасности честного поединка с гнорром, пусть даже и пребывающем в теле Ларафа, Зверда не хотела.
     А слова лились рекой.
     - Одного я не могу понять. И, надеюсь, сейчас, когда ты сможешь наконец-то говорить, а не мычать словно слабоумный, что ты объяснишь мне это обстоятельство. Объяснишь перед тем как умереть. Мы неплохо трахались с тобой, ведь правда? И мы оба получали немалое наслаждение. Для меня это значило не то чтобы много. Но и не то чтобы мало. Я не могу понять, что это значило для меня. Но любопытство донимает меня. Скажи мне, Лагха, что это значило для тебя?
     - Фэнеари-ле гайстхай-жу-ле! - прошептали губы Ларафа.
     - Что?
     - Фэнеари-ле гайстхай-жу-ле чиой?
     - Что он говорит? - спросила Зверда, машинально оборачиваясь в сторону Шоши, которого, конечно же, не было видно, поскольку он стоял по ту сторону черты.
     - Фу-ты пропасть! - выругалась Зверда.
     Уж очень неожиданно было слышать такие звуки от Лагхи.
     Конечно, она знала, на каком языке говорит Лагха. Но не ожидала, что Лагха заговорит именно на нем. Неужели она ошиблась и гнорр вовсе не уроженец Юга? Неужели он из Северной Лезы?
     А если нет, то какого Шилола он говорит на полузабытом языке отсталого народа, народа колдунов и зверовщиков, народа, прикипевшего задницей к своим нерпам, и росомахам, к своему унылому краю черных заснеженных пустынь?
     Зверда, конечно, быстро сообразила, что именно говорило тело Ларафа. А говорило оно всего-навсего "мне больно" или "почему мне так больно". Выметя самые отдаленные уголки своего мозга Зверда, наконец, собрала для себя кое-какие обноски наречия Северной Лезы.
     - До-ни гайстхай-их жолай! - сказала Зверда, что означало в первом приближении патетическое "ты заслужил эту боль". - Е-ини жи! ("И даже большую")
     Тело Ларафа пробормотало нечто, что Зверда сумела перевести для себя как "я ничего зла не делал для вас богатая госпожа!"
     Зверда опешила. Заподозрить Лагху в том, что он придуривается, Зверда не могла. После воплощения в новом теле ни один человек не способен придуриваться. Стало быть, гнорр сошел с ума! Зверде стало страшно. Пол под ней легонько покачнулся влево-вправо. Но ей не было дела до таких мелочей!
     - Говори по-варански, Шилол тебя разнеси! - закричала Зверда.
     Гнорр поднял голову и уставился на Зверду глазами, которые показались ей совершенно безумными.
     - Я нездраво говорю на варанский! Иже во царствии Ре-тарском обретаюси, - сказал гнорр.
     Вдруг в голову Зверде закралась страшная догадка. Большая Работа действительно удалась. И она действительно грамотно прочла все указующие на это знаки. Но только телами обменялись не Лараф и Лагха, а Лараф и какой-то другой человек, тот самый, что в "царствии Ре-тарском обретается".
     "Постой-ка, - сказала себе Зверда. - Но разве существует сейчас Ре-тарское царство? Да оно уже три сотни лет, как достояние бардов! Ре-Тар - провинция Харренского Союза. Это знают даже дети. "Неужто я влезла в Нижнее Небо Мертвых?" - содрогнулась от нутряного ужаса Зверда, - "Бедняга Лоло! Будет тебе теперь эрхагноррат и царствие Ре-тарское в придачу!"
     - Ты кто? - спросила она, отступая от лежащего мужчины к черте.
     - Есть я Кальтом Лозоходцем, - отвечал Лараф ровным, словно бы стальным голосом. - Кто есть ты?
     "Кто бы ты ни был, а убить тебя придется", - превозмогла свой страх Зверда и подняла меч.
     Но не успела она занести меч в длинном замахе и сделать полное движение по обезглавливанию неведомого ей, невежественной по части большой истории Круга Земель баронессе, Кальта Лозоходца, как две руки схватили ее сзади за талию и поволокли прочь со скатерти большой работы.
     От неожиданности Зверда по-девичьи ойкнула и выпустила из рук меч. Спустя секунду она осознала, что неожиданные руки принадлежат барону Шоше. Она закричала что-то наподобие "Подожди, идиот!"
     Но Шоша, казалось, не был намерен ее слушать.
     От резкого выхода за границы Большой Работы у Зверды отнялись руки, закружилась голова и ее чуть не вырвало. "И вырвало бы, если бы было чем", - подумала она.
     Шоша вытащил ее из комнаты в коридор, с целеустремленностью молодого медведя, выволок на лестницу, ведущую к выходу на улицу.
     На лестнице было полно богато одетых людей. Они орали на разных языках, бились в истерике и толпились у выхода на улицу. Зверда закрыла глаза. Ее все-таки вырвало желчью и желудочным соком. Расталкивая всех и вся, Шоша выволок Зверду на свежий воздух.
     - Что вы сделали, дегенерат? - спросила Зверда, когда он усадил ее на мостовую. Чьи-то ноги сновали вокруг. - Я же не успела окончить!
     - Сейчас без нас все окончится! Это землетрясение, Зверда! Это землетрясение!
     Только тут до располовиненного между двумя реальностями сознания Зверды дошло, что брусчатка под ее задом скачет наподобие необъезженного жеребца.
     И что парадный козырек крыши "Обители блаженства", украшенный малоприличными, но весьма художественными скульптурными изображениями птицедевушек, медленно заваливается на запруженное людьми крыльцо.
     - Хвала Шилолу, это был не Лагха, - прошептала Зверда на ухо Шоше и уткнулась в мускулистое плечо мужа.
     - Кто бы это ни был, стены прибьют его не хуже твоего меча, - утешил баронессу Шоша.

ГЛАВА 19. "ПРИЯТНОЕ СВИДАНИЕ"

     "Сам-один я город победил!
     Сам-один я город загубил!
     Йоги-йоу! Йоги-йоу!
     Сам-один всех девок полонил!
     Сам-один добычу разделил!
     Йоги-йоу! Йоги-йоу!"
     Привальная песня Дома Лорчей

1

     Наскоро помывшись и переодевшись, Эгин, еле волоча ноги от усталости, присоединился к ночному веселью. Таково было настоятельное требование госпожи Ели.
     Вторым настоятельным требованием госпожи Ели было уложить Есмара спать. "У нас вечеринка для взрослых", - объявила она. "У меня своих слуг хватает, твой мальчик может отдохнуть", - сказала Еля, но Эгин и не думал перечить. У Есмара после приключений у костра и долгой дороги и так слипались глаза.
     Вечеринка и впрямь была "для взрослых".
     Правда, в Варане, в те времена, когда такие "вечеринки" еще не были запрещены, они назывались оргиями. Это слово уцелело и в современном Эгину языке. Только мало кто помнил, что именно оно обозначает.
     Стоило Эгину зайти в зал, который указал ему слуга, как он обнаружил, что является единственным одетым человеком на этой вечеринке.
     Все остальные гости в количестве трех дюжин были абсолютно голыми.
     Мох причинных мест, дородные бюсты, крупики крепких девичьих задов и распущенные косы - все это было очень странно видеть Эгину, который в буквальном смысле только что вышел из дремучего леса.
     На самого Эгина, впрочем, никто не обратил внимания. Там были занятия и поинтересней. Только хозяйка посчитала нужным ввести Эгина в курс дела.
     - Сначала мы играли в фанты на раздевание, - пояснила Еля.
     - Надо понимать, выигравших не было? - предположил Эгин.
     - Отчего же! Выиграла я и вон тот щеголь со шрамом на груди.
     - Но все-таки, вы тоже разделись? - Эгин красноречиво вперился в острую грудку хозяйки Девичьего замка.
     - Разделась. Но это было уже потом.
     - Что же произошло "потом?"
     - Потом мы решили сыграть в "приятное свидание". И вот - игра продолжается! - Еля обвела зал озорным взглядом.
     Основная часть игроков была сосредоточена вокруг высокого кресла.
     На нем сидела обнаженная пухленькая молодая брюнетка с чрезвычайно обильно опушенным лобком. Глаза брюнетки были завязаны черной бархатной повязкой. "Она водит", - догадался Эгин.
     Перед ней, на расстоянии вытянутой руки стоял дородный мужчина лет сорока с абсолютно гладким белым пузом и непропорционально крохотными ягодицами.
     Действуя одной рукой, девица ощупывала чресла и живот мужчины. Ее губы что-то шептали - Эгину показалось, она перебирает мужские имена.
     - Она должна определить, кто перед ней и громко назвать мужчину по имени, - пояснила Еля.
     Слепая рука девицы нахально ползала по телу мужчины, обходя, правда, детородный орган.
     Притихшие зрители смотрели на процесс со значительным интересом. Однако, похабных комментариев Эгин к своему удивлению, не услышал.
     - Подсказывать запрещено, - пояснила Еля.
     Как вдруг притихшие было зрители взорвались воем и воплями.
     В ту же минуту поджарый парнишка, по виду чей-то паж-переросток, сбегал за кувшином воды и, под одобрительные возгласы зрителей, вылил воду на голову тому самому мужчине, которого ощупывала брюнетка.
     Брюнетка разочаровано захныкала. Встряхнув мокрой головой, мужчина отошел прочь, конфузливо ссутулившись. "Следующий!" - объявил распорядитель игры.
     - Чем провинился партнер этой трогательной брюнетки? - шепотом поинтересовался Эгин у Ели, чья царственная осанка ничуть не страдала от отсутствия корсета.
     - Его нефритовый жезл стал твердым. Это запрещено правилами игры. Он получил наказание и выбыл.
     - По вашим правилам выходит, что когда чресла обхаживает своей ручкой милая девушка, нефритовый жезл должен оставаться мягок, как размороженная хурма? - не удержался Эгин.
     Еля презрительно фыркнула.
     Ее губы скривились в такой презрительной гримасе, что Эгину впору было подумать, что своим вопросом он выставил себя персоной невыносимо невежественной.
     Однако, судя по тому, что отходить от Эгина Еля не собиралась, он хоть, может, и был для нее персоной невежественной, но не был невыносимой.
     Теперь возле брюнетки стоял высокий и тощий, как жердь, молодой человек.
     Его манера двигаться показалась Эгину развязной. Но по тому, что тот никак не мог расправить плечи, Эгин догадался, что несмотря на показную свободу нрава, молодой человек очень стесняется. Брюнетка принялась за него.
     - Простите мне мое невежество, госпожа Еля, но мне не удается понять, в чем смысл игры, - признался Эгин.
     - Смысл игры - в приятном свидании, - ехидно улыбнулась Еля.
     - Тогда объясните мне, почему вы на