норру? Что бы ни поджидало Эгина в Ите, у Лагхи нет выбора: он должен гнать своего единственного союзника вперед. Это единственное, что сохраняет для него надежду избегнуть небытия. Гнорр не из тех, кто учитывает чужие интересы, когда под угрозой очутились его собственные.
     Показалась неказистая, но вместительная полутораэтажная будка сборщика пошлины и ажурные деревянные воротца, перегораживающие дорогу. На столбах воротец горели два ярких фонаря в стеклянных колбах под конусовидными жестяными крышками.
     В окошке будки мерцал огонек. Туман настолько сгустился, что гребень высокой двускатной крыши будки просматривался с трудом.
     Пятеро стражников сидели в рядок на лавке, которая тянулась под стеной будки за воротцами. Они горбатились, оперевшись на копья и задумчиво созерцая землю под своими ногами. Один из них повернул голову и смерил равнодушным взглядом Эгина, Есмара и Миласа.
     Эта идиллическая картина, пожалуй, не возбудила бы подозрений в обычном путешественнике. Но Эгин сразу нашел сомнительным, чтобы пятеро служилых просто так молча сидели под дождем без плащей вместо того, чтобы залезть под крышу и там предаваться вялой болтовне и игре в кости.
     Перед подозрительными стражами проще всего было прикинуться высокопарным простаком.
     - Вечер добрый, граждане Ита! - торжественно провозгласил Эгин.
     - Вечер добрый... здоровья вам... - нестройно закивали стражники.
     - Отворите врата, граждане Ита, либо назовите плату, - потребовал Эгин как заправский придурок.
     Одновременно с этим он почуял, что со стороны столбовой дороги к ним стремительно приближается кто-то. Но кто - определить не смог. До неизвестного существа (существ?) пока еще было слишком далеко.
     - С вас мы платы не возьмем, как можно? - ближайший из стражников пожал плечами. - Путевые бумаги давайте только и езжайте с миром. А этот стриженый, который с вами вместе, пусть при нас остается. Нам есть о чем с ним поговорить.
     - Сюда, сюда мне свои путевые бумаги покажите, - проговорил неожиданно низким голосом сборщик дорожной пошлины из своего оконца.
     Эгин слез с коня и достал пергамент, выправленный Елей. Он подошел к оконцу и посмотрел на сборщика в упор. Чужие, бледно-голубые глаза, которые только что разъяли душу Эгина, выдавали в сборщике отнюдь не мелкого муниципального служащего.
     - Братья, у него Преимущественная подорожная сотинальма.
     Голос сборщика пошлины был по-прежнему низким. Но теперь в нем слышалась совершенная, невероятная, абсолютная растерянность.
     "Братья", числом пять, разом вскочили со скамьи.
     - А печать, печать у ней верная? - спросил тот стражник, который рекомендовал Миласу остаться с ними "потолковать".
     - Верная, - печально подтвердил сборщик пошлины.
     Неизвестный (или неизвестные?) во мгле приблизились настолько, что чуткий слух Эгина уже мог уловить дробящиеся о скалы отголоски конских копыт. Краем глаза он заметил, что пальцы на левой руке Миласа легонько вздрогнули.
     - Тогда - ворота нараспашку и начинай музыку, - приказал стражник. - Высокого гостя надо встретить музыкой.
     "Какой еще, шилолова кровь, музыкой?" - успел подумать Эгин.
     Воротца, перекрывавшие дорогу, распахнулись сами собой. Хлоп!
     И тотчас же прямо в мозг Эгина хлынул хриплый рев тысячи боевых труб, нескончаемый вопль ярости и гнева, несущий одно слово - "Смерть!" - и сам бывший смертью.
     Лавина истязающих естество жизни завоев была произведена той же магией, что и голос Арки Геолма. Однако на сей раз звук обладал весом и плотностью, устоять перед недоброй мощью которых было невозможно.
     Эгина сбило с ног, сознание сразу же затуманилось. Но сквозь лиловую поволоку он увидел, как свечение, изошедшее из алмазных головок серебряных "гвоздиков" Миласа, вмиг заключило голову оринца в пять полупрозрачных колец.
     Эгину хватило сил вытащить меч. В его грудь одно за другим ударились три копья, выпущенные стражниками. Взметнулись клочья колета, вырванные отростками сработавшего шардевкатранового нагрудника. Копья резво отскочили. До Эгина донесся обрывок проклятия.
     Он постарался встать, но не смог.
     "Смерть! Смерть! Смерть!" - заклинали, приговаривали, глумились чужие голоса чужой страны.
     Между Эгином и стражниками, обнажившими мечи, оказался Милас. Сталистым летуном промелькнул засапожный нож, успокоив ближайшего нападающего. Милас, в отличие от Эгина, вполне уверенно держался на ногах. Похоже, "гвоздики" были не простыми украшениями...
     Обреченно завопил Есмар. Эгину оставалось только подивиться, как вопль мальчика может быть слышен сквозь дробящую череп мощь неведомой звуковой магии. "Смерть!"
     - Есмар, беги!
     Эгин не был уверен, что мальчик сможет услышать его или последовать его совету. Подтверждая наихудшие опасения, вместе с надсадным, гибельным ржанием-криком до Эгина донесся глухой стук падающих конских туш. И - одновременно - приблизился топот копыт загадочного всадника, что мчался во весь опор к заставе.
     В рукопашной Милас был бесподобен. Теперь, когда он сражался и за его жизнь, и за жизнь Есмара, Эгин с чистым сердцем признал это.
     Голова Миласа казалась запечатанной в светящийся стеклянный шар - так разбушевались в ответ на враждебную магию его "гвоздики".
     Эгин не знал, что именно сила, полученная им от дочери харренского сотинальма через ритуал шен-ан-аншари, удерживает его в сознании. Без нее он был бы уже бездвижным, угасающим получеловеком-полурастением. "Смерть!"
     "Облачный" клинок зашкворчал и пошел плеваться необычайно крупными, слепящими искрами-сгустками взбудораженной силы, которую Эгин, втиснутый в кажущиеся мягкими камни дороги, никак не мог использовать.
     Еля - Овель - Лагха - Медовый Берег - Раздавленное Время...
     Это ничего не сулило наверняка. Обычные звуки в Раздавленном Времени сгущались донельзя, человеческая речь превращалась в гудящее "уммму-у". Что случится со звуковой магией? Возможно, это лишь удесятерит ее мертвящую силу. "Смерть!"
     Эгин собрал остатки воли воедино и вошел, почти вполз в Раздавленное Время.
     Давление на сознание сразу же ослабло. Зато воздух показался Эгину густым и плотным, как вода. Эгину оставалось лишь заподозрить, что это один из побочных эффектов звуковой магии. Обычно сопротивление воздуха в Раздавленном Времени становилось ощутимым только при беге.
     Теперь Эгин не дышал, нет. Он пил увлажненный туманом воздух, как воду.
     Но главное - главное! - теперь Эгин все-таки смог подняться на ноги.
     Вовремя.
     На каменную плиту, где он только что лежал, обрушились конские копыта.
     Конь задел Эгина вихлястым крупом. Ему пришлось отпрыгнуть в сторону и все-таки достало ловкости сохранить равновесие. Благо, это было не столь уж сложно: воздух-вода услужливо подстраховал его пируэт.
     Конь был новым, доселе не виданным персонажем в этой неистовой пьесе, поскольку и лошадь Есмара, и лошадь Эгина были убиты. Седоком на коне был Есмар. Впрочем, трудно было сказать, кто кем правил: Есмар конем или конь Есмаром.
     Мальчик лежал на спине коня, зарывшись лицом в неестественно роскошную, неестественно рыжую конскую гриву, которая почти полностью обвила его голову, плечи, руки и торс. Ни седла, ни сбруи на коне не было.
     Эгину померещилась крохотная полупрозрачная змейка с розовой полосой на спине, охватившая удавкой шею Есмара.
     "Дрон!?" - промелькнуло в голове Эгина. Но конь, опрокинув навзничь одного из стражников, уже умчался во мглу по направлению к Иту, а потому любые догадки и версии сейчас были не ко времени.
     С того момента, как под черепным сводом Эгина взорвался первый удар - "Смерть!" - прошло не больше дюжины секунд. Есмар исчез, но жизнь продолжалась. "Ура" или "увы" - решить было трудно.
     Трое нападающих, о которых Эгин уже с полной уверенностью мог сказать, что никакие они не "стражники", а подозрительно умелые бойцы, возможно - и боевые маги заодно, все еще были живы.
     Четвертый, изображавший сборщика дорожной пошлины, до сего момента не заявил о себе ничем. Однако Эгин подозревал, что именно он является главарем этой банды.
     И правда. Неспешно, с теперешней эгиновой точки зрения неспешно, а при взгляде не из Раздавленного Времени - с пугающей быстротой - отворилась боковая дверца будки и в игру вступил "сборщик пошлины".
     В тот момент Эгин так и не смог понять: то ли мерзавец находился в какой-то видоизмененной, несколько менее действенной форме Раздавленного Времени, то ли владел техникой сверхбыстрых проницаний и движений (что не одно и то же). Но, так или иначе, новый противник смог и обнаружить, и атаковать Эгина, находившегося в Раздавленном Времени, россыпью небольших металлических дисков, которая развернулась трехслойным "веером".
     К счастью, их впечатляющая скорость полета теперь воспринималась Эгином всего лишь как быстрый бег жужелицы. Однако между ним и "сборщиком пошлины" были считанные шаги, а потому даже жужелице не потребовалось бы больше трех секунд, чтобы преодолеть их.
     Уйти от иззубренных дисков вбок или вниз Эгин не мог. Выпущенные рукой мастера метательного искусства они распределились в пространстве так, чтобы поразить противника по меньшей мере в три точки - в районе шеи, груди и бедер - что бы тот ни делал.
     Но бывают противники и - противники. Выплюнув заклинание Легкости, Эгин подпрыгнул. Воздух заструился по его телу, он загреб его руками и... понял, что плывет. Но плыть в воздухе означает: лететь.
     Эгин перемещался точно так же, как если бы выныривал с небольшой глубины: его влекло скорее вверх, чем вниз, хотя в любой момент он мог "нырнуть" обратно, на землю. Благо, задохнуться ему не грозило.
     Не успел Эгин разобраться в новых ощущениях, как его занесло вверх на уровень крыши, то есть сажени на четыре над землей.
     "Теперь я как рыба! Или, скорее, саламандра!" - Эгина охватило беспричинное ликование. Словно бы все противники уже побеждены, а сам он закрепил за собой умение воздухоплавателя навеки.
     Но его нового противника было не так-то просто смутить. "Сборщик", истратив в первом же броске весь запас метательных дисков, достал меч и сдернул со спины щит. И если меч Эгина не впечатлил - навидался он на своем веку мечей самых разных - то щит у "сборщика" был очень, очень опасен.
     Это был щит-зеркало, редчайшая магическая диковина, свидетельствовавшая разом о трех вещах: его хозяин - маг классом не ниже варанского аррума Опоры Писаний; он неуязвим для молний, которые могут быть выпущены "облачным" клинком; он может похитить лицо Эгина.
     Последнее, правда, при плохом освещении сделать было непросто, но испугался Эгин не на шутку. Верткой рыбкой-барабулькой он метнулся вдоль двускатной крыши и... почувствовал, что воздухоплавание завершилось столь же неожиданно, как и началось.
     Эгин мгновенно потерял опору в воздухе, упал на крышу, скатился вниз и, падая, осознал, что волею случая оказался в тылу у своего противника.
     Все-таки, сейчас он имел определенные преимущества перед итским магом, главным из которых была быстрота. Поэтому тот только и успел, что рывком развернуться, закрываясь щитом-зеркалом. Благо, лицо Эгина находилось в тени будки, а потому его не смог захватить жадный зрак колдовского омута.
     Меч Эгина, пущенный в ход не как магический огневержец, а как доброе старое белое оружие, с маху врезался в окованный край щита-зеркала, распущенный длинными крючковатыми захватами специально против подобных ударов.
     Эгин бил изо всех сил, перехватив рукоять клинка обеими руками, как надлежало бы употреблять громадный меч Кальта Лозоходца, а не скромный полуторник.
     На мгновение "облачный" клинок полностью угас, а потом... потом его полотно из Измененной стали расплескалось по щиту-зеркалу, словно бы только что окунулось в Жерло Серебряной Чистоты, превратившись из твердой субстанции в текучий расплав, в гибельную жидкую глину, захлестнувшую и измаравшую обитель Похитителя Лиц и ее хозяина.
     Так, по крайней мере, показалось опешившему Эгину.
     Итский маг, издав совсем немужественный, петушиный вопль отлетел от удара назад, нелепо взмахнув дымящимся щитом.
     Отлетел - и сразу же сам попал в область действия звуковой магии, которая, как сообразил Эгин, бушевала здесь только в жестко очерченных границах. В тех самых границах, которых, как наивно надеялись сомнительные "граждане Ита", будет достаточно, чтобы гарантировать уничтожение Эгина и его спутников.
     "Точнее, Есмара и его спутников", - поправил сам себя Эгин. В его сознании рождались и складывались ладными узорочьями догадки большие и маленькие.
     Руки Эгина были по-прежнему полны оружием. "Облачный" клинок, в очередной раз явив неведомую грань своей глубинной природы, остался прежним мечом, хотя только что, казалось, он полностью истек на колдуна-щитоносца.
     Последний, видимо, был настолько уверен в мертвительной эффективности звуковой магии, в точности копьеметателей и, наконец, в собственной неуязвимости, что, к удивлению Эгина, не позаботился загодя о надежной защите от калечащих разум и волю какофоний.
     Возможно, он обладал какими-то смягчающими действие звуков амулетами, или, как и Эгин, был посвященным низших ступеней шен-ан-аншари. Возможно. Выжить он, по крайней мере, выжил. Но бойцом сразу стал никудышным.
     Спустя короткий варанский колокол Милас и Эгин вошли внутрь будки сборщика дорожной пошлины и остались наедине с тишиной. На дороге, под моросящим дождем, остывали шесть трупов и две лошадиных туши.

5

     - Ну конечно, конечно. Вот он, - буркнул Милас.
     Он ухватился за кольцо, показавшееся только что из-под откинутого в сторону затоптанного до полнейшей истертости коврика. Открылся дышащий неизвестностью зев подполья.
     Без лишних слов Эгин взял со стола сборщика пошлины лампу, присветил Миласу и бросил вслед свету Взор Аррума.
     Не то он растратил чрезмерные силы на противостояние магическому шторму и на Раздавленное Время, не то и впрямь там не было внушительного противника, но Эгин смог нащупать лишь несколько слабых огоньков. Крысы, завсегдатайки всех историй о подземельях?
     Милас, не колеблясь, начал спускаться вниз по вертикальной лестнице с перекладинами.
     - Там что-то есть, - предупредил его Эгин на всякий случай.
     - Несомненно, - равнодушно согласился Милас.
     Эгин взял кольцо лампы в зубы и полез вслед за ним. Стоило ему оказаться на полу, а неяркому свету - завладеть стенами подземного зала, он сразу понял многое.
     Квадратное помещение имело размер десять на десять шагов. В центре лежал труп полураздетого человека. Его голова была свернута набок так, как никогда не удалось бы ее свернуть, будь шейные позвонки целы.
     "Скорее всего, это и есть истинный сборщик дорожной пошлины."
     Эгин заглянул мертвому человеку в лицо - напрочь стертое, лишенное признаков пола и возраста. Это был результат работы Похитителя Лиц, обитавшего в зеркале-щите убитого Эгином итского мага.
     На том месте, где у покойника должно было быть сердце, сидела огромная белая улитка. Размерами она приближалась к степной черепахе и имела полупрозрачную раковину, сквозь которую просматривалось прорезанное тонкими синими жилками розовое тельце.
     Кроме размеров, улитка мало чем отличалась от своих декоративных собратьев, которых иногда поселяют в резервуарах для малого лама варанские эстеты.
     Было лишь одно "но": длинная, в два локтя, золотая игла пронзала раковину улитки, проходила ее слизнеобразное тело насквозь и исчезала в теле убитого. В ушко иглы были продеты разом несколько десятков нитей, уходящих к потолку.
     А на потолке подземелья, расходясь кругами от воображаемого центра, которым служило сердце мертвого человека, едва заметно шевелились другие улитки - точные копии первой. Их раковины тоже были проткнуты иглами, связанными нитями с главной золотой иглой.
     Пока Эгин с изумлением рассматривал эту чудовищную конструкцию, Милас уверенно подошел к улитке, сидевшей на трупе, и разрубил ее надвое. Раз, и еще раз, и еще.
     Как только главная улитка была уничтожена, остальные обеспокоенно закопошились. Ровные круги расстроились. Твари поползли кто куда и одна за другой начали падать на пол. Эгин подошел к ближайшей и не без некоторой опаски раскроил "облачным" клинком.
     - Оставьте их, они всего лишь погремушки в руках Смерти. Вся убийственная галиматья записана здесь, - Милас поднял золотую иглу, перепачканную слизью и кровью. - Без нее и без ключевого источника жизненных вибраций улитки превращаются всего лишь в ядовитое кушанье, не более того. У этого искусства множество ликов. Если бы ритуал проводился не над трупом человека, а над молодой цветущей грушей, и если бы на игле была другая запись, мы услышали бы сладкоголосое пение хора харренских мальчиков. Они бы пели "Слава!" и "Радуйся!".
     - И что - бывали такие случаи?
     - На этой заставе бывали любые случаи. Правда, не со мной. Этому схрону уже лет пятьсот. Его построили специально для того, чтобы в зависимости от ситуации привечать гостей теми или иными вариантами звуковой магии. Обычно здесь не играют вообще ничего. Иногда - какой-нибудь славный мотивчик. Не "Ох, красивы егеря у сотинальма Фердеря", а "В поход собираясь, он так говорит баронессе..." или "И будешь ты, царь презренный, презренней своих рабов". Нам не повезло. Нас все-таки вычислили загодя и встретили, как врагов.
     - Но кто это был? Городские власти или имперские?
     - И не те, и не другие. Это были Собиратели, они же - "жемчужники". До некоторой степени, именно они - реальная власть города. Но официально у Ита есть свой градоправитель, совет, подчиненная им городская стража и прочее.
     - А напали они на нас в первую очередь затем, чтобы убить Есмара? Потому что они боятся, что Есмар и впрямь приехал на розыски кольчуги Итской Девы?
     - Да. Они хотели достать Есмара и меня. И вас заодно.
     - Скажите, Милас, вы ведь не тот, за кого себя выдаете.
     - Я тот самый, за кого себя выдаю - Милас Геттианикт. Просто вы не все знаете о Миласе Геттианикте. Но ведь и я не все знаю о вас, гиазир Эгин. Да мне это и ни к чему.

ГЛАВА 23. БЕЗДНА ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЛ

     "Если из твоего тела торчат ниточки, значит, ты кукла."
     "Книга Шета"

1

     Лараф, конечно, не мог знать, зачем Зверде нужно вернуться в гостиницу так срочно.
     Но кое о чем он все-таки догадывался.
     Например, о том, что комната, где свершилась Большая Работа, так и осталась неубранной. А убрать ее во избежание всяких мелких - теперь уже мелких, поскольку он ведь гнорр! - неприятностей со Сводом было необходимо как можно скорее.
     Догадывался он и о том, что Зверда и Шоша попросту хотят спать. Видимо, в силу своей природы - о которой Лараф предпочитал вспоминать пореже - они нуждались в глубоком, долгом сне.
     "Ну ладно, пусть подрыхнет, если ей так надо", - смирился Лараф, когда Зверда скрылась из виду.
     Не догадывался же Лараф о том, что, опрометью бросившись в гостиницу, Зверда хотела поскорее проверить, что именно стряслось с Кальтом Лозоходцем.
     Она очень надеялась, что какая-нибудь балка, некстати оторвавшаяся от потолка, все-таки прихлопнула странного ре-тарца как клопа.
     Ну а самым важным и действительно безотлагательным делом было приложиться к бочонку с "земляным молоком".
     Без него ни Зверда, ни Шоша не могли удерживать гэвенг-форму человек. Равно как и любую другую высокую гэвенг-форму.
     Землетрясение буквально вытрясло из баронов Маш-Магарт остатки энергии.
     На сей раз их формы требовали более изысканной пищи, чем остывающее мясо трупов.
     Зверда не на шутку опасалась, что если они и дальше останутся без питья, прихваченного в Пиннарин с самой горы Вермаут, то рассвет они с Шошей встретят в обличье мулов. А следующее за этим утро - в обличье хорьков, после - мышей, а затем... освобожденное гэвенг-сердце полетит туда, где оно не будет отягощено материей, сознанием и желаниями.
     Расставаться со своими жела