к почти ничего не весил. В его правой голени торчал едва приметный тонкий шип, некогда принадлежавший какому-то растению. Почти так же люди Лагхи три с половиной года назад убили двух мелких стукачей, состоявших при Эгине казенными слугами...
     Есмар, который в эти секунды отодвинулся в сознании Эгина на второй план, вынырнул с другой стороны гребня.
     - Вы живы! - ахнул он.
     На его лице к своей великой радости Эгин прочел не только изумление, но и ликование.
     - Да, жив. А вот Дрон, похоже...
     - Ой!
     - Ладно, вылазь скорее, синий уже весь, - по-отцовски проворчал Эгин, помогая Есмару выбраться из воды. - Сейчас будем думать как...
     - А что это у вас... ды-ды-ды... в спине ды-ды-ды-дырки какие-то? - выстучал зубами продрогший Есмар.
     - Что!!?
     - Ну да, шесть дырок по кругу.
     - А! - сообразил наконец Эгин. - Видишь ли, Есмар... Ты только постарайся не пугаться... Нас с тобой, кажется, собираются убить. Вот Дрона им уже удалось достать. И меня, похоже, пытались. Да так, что я даже не почувствовал. Это доспехи сработали, отбили отравленную иголку. Если б не они, я б сейчас плавал, что твой водолет. И одеждой шевелил бы в точности как он.
     - Что здесь происходит? - раздался за спиной женский голос.
     А вот это были они. Похоже, падение Дрона в воду не прошло незамеченным.
     В десяти шагах от Эгина, настороженно отведя сжатый кулак, из которого в воду сочился некий порошок - на сей раз кирпично-красный - на гребне стояла та самая женщина-маг в вишневом платье, которую Эгин уже сегодня видел. А за ней - семеро чернокафтанников. Из них двое были вооружены превосходными наборными луками. Вот такая теплая компания.
     - Трудно сказать, - честно признался Эгин.
     В довершение всего над набережной разнесся тревожный рев трубы.
     "Опарок возвращается, все на берег! Опарок возвращается, все на берег!" - орал в большой медный раструб гороподобный здоровяк, нервно перетоптывающийся на верхней площадке башни спасателей-на-водах.
     Помимо здоровяка, на башне находились еще два страховидных автоматических стреломета и два "скорпиона" помельче. Спасение-на-водах в Ите имело свою особую специфику.
     Эгин заметил, что водолет грациозно приподнял крылья своей мантии. Опарок возвращался. Зло пробуждалось.
     - Быстро за нами. На берегу поговорим, - приказала женщина.
     "Поговорим так поговорим. Спасибо хоть не порция жидкого стекла в голову. Эх, да как бы там ни было, хвала всем местным богам и духам, что хоть Есмар воскрес!"
     В той самой затаенной глубине души, о которой говорил покойный Дрон - да будет его посмертие легким! - Эгин, сидя в корчме "Щучья пожива", был уверен, что Есмар мертв. Но коль скоро он вот здесь, рядом, растерянно таращится на чернокафтанников и стучит зубами - значит, воскрес.

ГЛАВА 25. БОЕВАЯ МАШИНА ЛЮБВИ

     "Так повелось, что берем от сильнейших мы Лишь имена, да к прекраснейшим быструю страсть."
     "Ты не Эррихпа?". Астез Торк

1

     В то утро Лараф проснулся грустным и недовольным. В самом деле - он уже второй день как гнорр, а... так и не испытал ничего, кроме страха и скуки!
     По сути дела выходило, что эрхагноррат мало чем отличается от жизни в Казенном Посаде. Те же страх и скука.
     И даже "жена" сбежала от него в другую спальню. "Тут что-то не так", - решил Лараф и, стащив с тумбочки книгу, раскрыл ее.
     "Женщина - это то, чем овладевают. Женщина - единственная вещь, по-настоящему достойная обладания", - сообщила Ларафу подруга.
     Лараф кивнул в знак согласия. Все это представлялось весьма актуальным.
     Но только как, как обладать этими женщинами? Не далее, чем прошлым вечером он попробовал овладеть своей женой Овель. Но Овель, зашипев словно дикая кошка, едва не выцарапала ему глаза, возмущенно тараторя что-то про Зверду и про его жестоковыйность. Что уж говорить о других?
     "Женщины - это стороны света, это ветры, цветы и сны", - разглагольствовала книга.
     "Властелином над ними нужно становиться неспешно".
     "Ну понятно, что неспешно", - Лараф почувствовал легкое раздражение. Ему хотелось конкретных рекомендаций. На поэзию ему было начхать.
     "Первое направление - северное. Северная женщина - обладающая наибольшей властью. Ею следует овладеть в первую очередь", - говорила книга.
     "Обладающая наибольшей властью? Кто бы это мог быть?" - спросил себя Лараф. "Неужто Зверда?" Со всей очевидностью, из всех известных ему женщин именно она обладала над ним наибольшей властью.
     "Овладеть Звердой?" - от одной этой мысли Ларафу стало жутко и тоскливо, несмотря на то, что совсем недавно, стоя перед зеркалом в угаре самолюбования, он не исключал и такую возможность.
     "Уж лучше вообще не обладать женщинами, если начать нужно непременно со Зверды", - пессимистически заключил Лараф.
     Как вдруг ему в голову пришла спасительная мысль.
     "Зверда - не женщина, поэтому она не может быть северным направлением. Зверда - оборотень, медведица и невесть кто еще!"
     Но тогда кто же?
     Перед мысленным взором Ларафа встало воспоминание о вчерашнем заседании Совета Шестидесяти. Эта... княгиня... с цепью Властелина Морей... Ну конечно же это она! Та самая "обладающая наибольшей властью"!
     "А не будет ли это слишком?" - одернул себя Лараф, когда осознал, что на саму Сиятельную его похоть никогда не простиралась даже в самых смелых мечтаниях.
     Но тут кстати вспомнились слова Зверды о Сиятельной. А Эри принес Лагхе приглашение на крюшон, подписанное никем иным как самодержавной владычицей варанской.
     "На крюшон" он, конечно же, пошел. Хотя бы уж потому, что побоялся отказаться.
     Тщательно раскрашенная и наманикюренная Сиятельная княгиня Сайла полулежала на низкой кушетке, улыбаясь Ларафу казенной улыбкой пресыщенной светской львицы.
     - Как ты себя чувствуешь, мой раненый красавец? - поинтересовалась княгиня, благосклонно протягивая обе руки для поцелуя.
     "Оказывается, мы с сиятельной княгиней на "ты"!"
     - Немного лучше... Немного... Но голова еще дает о себе знать...
     - Садись сюда, - она указала на место рядом с собой на кушетке.
     Лараф сел.
     - Я рада, что ты склонился к благоразумию насчет союза с баронами Фальмскими. И хотя твоя связь с баронессой Звердой успела меня изрядно замучить...
     "Связь с баронессой Звердой? Неужели? Так она и с гнорром спала! Ай да медведи!" - пронеслось в голове у Ларафа.
     Вдруг ему стала ясна причина ссоры с Овель. А еще спустя доли секунды он понял, что точно так же, как и с Овель, можно запросто поссориться и с Сиятельной.
     Упускать женщину-Север ему не хотелось. Поскольку, судя по тому, что говорила его подруга, иного пути, в обход северу, не было.
     "С северной женщиной нужно быть резким, напористым и нахальным", - вспомнилось Ларафу поучение книги.
     "Начнем с нахальства", - решил он.
     - Меня эта связь тоже замучила, моя лилия, - брякнул Лараф. - Меня тошнит от Зверды. Но за это время я успел выведать массу полезных вещей.
     В глазах Сайлы блеснули искорки интереса.
     - И этими вещами я с тобой поделюсь. Но раньше... Раньше я хотел бы попросить тебя об одном ма-аленьком одолжении.
     - Каком одолжении, милый? - проскрипела Сайла.
     - Будь так любезна, сними платье, - сказал Лараф, наслаждаясь бархатным баритоном варанского гнорра, то есть своим новым голосом.
     "Этим голосом можно говорить любые наглые глупости, все они будут выглядеть умно и свежо!"
     - Мое платье? - переспросила княгиня, изображая смущение.
     - Именно, - подтвердил Лараф.
     - Зачем?
     - Я хочу взглянуть на твою умопомрачительную грудь.
     - Разве у баронессы Зверды нет груди? - ревниво осведомилась Сиятельная.
     - У баронессы? Бр-р-р-р, как женщина она меня не привлекает, - сказал Лараф. Его "бр-р-р" не было притворным. В нем звучала и могильная тоска Большой Работы, и ужас, испытанный тогда на просеке, перед лицом убийц из Свода и безобразных гэвенгов. - Я ее боюсь. Могу поклясться.
     К удивлению Ларафа, Сайла тут же встала с кушетки и сняла платье.
     Под платьем не было ровным счетом ничего. Лараф отметил неожиданную стройность фигуры Сиятельной. О шести массажистах, которые надрывались над этой фигурой денно и нощно, Лараф, конечно, не подозревал.
     "Значит, нахальство дало результаты. Нужно, стало быть, прибавить резкости".
     - А теперь ложись, моя лилия. Да поживее! - приказал Лараф, стараясь не думать о том, что будет, если Сайле не понравится такое обращение.
     "Не думать" оказалось правильной тактикой. Поскольку Сайле очень даже понравилось такое обращение. Она покорно легла на кушетку.
     - Раздвинь ноги. Я буду любить тебя так, как того требуют Уложения Жезла и Браслета, - заключил Лараф.
     На самом деле, любить какими-либо иными способами, кроме тех, какие рекомендовала Опора Благонравия, он попросту не умел. В Казенном Посаде этого не умел никто, кроме Анагелы и ее ночного гостя.
     - О! О! - взвыла Сайла и покорно исполнила приказание Ларафа, бесстыдно выставив на его обозрение свою жадную устрицу.
     "Осталась суровость", - вспомнил Лараф, расшнуровывая гульф своих штанов. Но как ее проявить?
     Лараф преклонил колени перед кушеткой, направил своего гиазира в нужном направлении и, положив руки на талию Сиятельной княгини, двинулся вперед.
     Даже в этом положении Сиятельная не вызывала в нем значительного возбуждения.
     Но гиазир Ларафа исправно делал свое дело и не спешил его оканчивать - до того, как пойти к Сиятельной на крюшон, Лараф самоудовлетворился в соответствии с тем советом, который некогда дал ему как раз на такой случай брат-кавалерист. Надо же - совет пригодился.
     А вот возбуждение Сиятельной нарастало лавинообразно.
     Закусив нижнюю губу, она протянула к Ларафу руки и начала ласкать его живот, блаженно подвывая и шепча какую-то альковную ерунду наподобие "Лагха, мой желанный, Лагха".
     И тут Лараф вдруг понял, что следует делать, дабы проявить суровость.
     Не останавливая движений своих чресел, он залепил Сиятельной звонкую пощечину. Не такую, какую давеча отвесила ему Овель, но тоже весьма тяжелую.
     - За что ты бьешь меня, мой гиазир? - страдальчески запричитала Сайла, глядя на Ларафа затуманенным страстью взором.
     - Уложения Жезла и Браслета запрещают разговоры и дополнительные ласки, - холодно отчеканил Лараф.
     - Как это странно, спать с гнорром, - прошептала Сайла и ее глаза блаженно закатились.
     - Как это странно, - сказала она и ее бедра совершили несколько непроизвольных, но совершенно невыносимых для самообладания Ларафа движений.
     Определенно, ни Заячья Губа, ни, вероятно, Анагела, так не умели. Лараф почувствовал, что его мозг осветили многоцветные фейерверки удовольствия.
     - Мне хорошо с тобой, - бросил Лараф, зашнуровывая штаны. - И я люблю тебя!
     Эту фразу он прочел в одном из романов про Эр окс Эрра, которыми зачитывались его сестры. Он не знал, что она значит в точности, но помнил, что в той ситуации, в которой оказался он теперь, она совершенно необходима.
     Сиятельная воистину сияла.
     - Я два года ждала, когда ты скажешь мне эти слова, - княгиня так расчувствовалась, что даже перестала сосать свой палец, что она с удовольствием проделывала, пока Лараф завершал свой туалет.
     - Сделал дельце - поцелуй тельце, - Лараф поцеловал Сайле руку.
     Сайла захихикала. Каламбур ей понравился.
     - Ну, мне пора идти. Работа не волк, - некстати добавил Лараф, само нахальство.
     - Мой сладкий гнорр, я буду ждать тебя вечером, - Сиятельная послала вдогон Лагхе воздушный поцелуй.
     Лараф закрыл за собой дверь и опрометью бросился к выходу из покоев Сиятельной. "По-лу-чи-ло-сь!" - выстукивало сердце в его груди.
     Север.
     Значит, восток, запад и юг ждут его!

2

     Овель, по уверениям подруги, отвечала за восточное направление.
     С восточным ветром он намучился больше всего.
     По мнению подруги, ключами к ней были "слабость, свежесть и обман".
     В качестве демонстрации своей слабости, Лараф покаялся в связи со Звердой и признал свое поведение отвратительным.
     Также он поклялся ей, как и Сиятельной, что больше никогда и ни за что...
     Он говорил так жалостливо и, главное, так прочувствованно напирал на святость и нерушимость брачных уз, что Овель ничего не оставалось, как признать его правоту. И, стиснув зубы, признать, что неверность мужа - еще не повод для того, чтобы отказывать ему от ложа.
     Для "свежести" Лараф облил себя и свою одежду "ласарской водой". Теперь от него за версту разило перечной мятой и жимолостью.
     А в качестве обмана налил в кубок Овель молодого аютского, чьи афродизиатические свойства были известны даже младенцам.
     В аютское, которое - если только было настоящим - природно имело розовый цвет, он добавил немного чернил из чернильницы. Так, что оно приобрело цвет обычного красного виноградного вина. И снова книга оказалась права. Овель ничего не оставалось, как покорно раздвинуть ноги.
     Овель очень понравилась Ларафу. Вкус гнорра приходилось признать прекрасным.
     "Восточное направление - твое благоприятное направление", - поощрила Ларафа книга.
     Но книга была категорически против того, чтобы Лараф останавливался на достигнутом.
     "Твой член нужен тебе не только для того, чтобы писать", - отчитала книга Ларафа и он начал поиски Запада.
     Женщину-Запад он нашел на вечерней гулянке у Сиятельной. Ею оказалась дама Первого Ранга госпожа Элия.
     Дама была похожа на пышечку, облепленную сахарной пудрой.
     Помимо страсти к пудре, Элия отличалась невообразимой глупостью, имела взбалмошный нрав и любила музыку.
     Лараф пропел ей на ухо первый куплет из песни "Ой, где цветики срывала, там теперь чертополох".
     Госпожа Элия смеялась до упаду. Лараф неряшливо овладел ею в комнате прислуги прямо во время ужина, поскольку ключом к ней была "стремительность и угождение".
     Затем была женщина-Юг. Все знаки, на которые указала ему подруга, разложились так, что южным направлением ведала служанка Овель по имени Ниэла.
     На Ниэлу у Ларафа не оставалось сил. Так ему, по крайней мере, казалось поначалу. Но когда Ниэла, проявив неожиданную сметливость, склонила его к Задней Беседе, а затем - к Первому Сочетанию Устами, Лараф посмотрел на эту связь по-другому. Что может быть слаще нарушения Уложений? Только особо злостное нарушение Уложений, милостивые гиазиры.
     Так прошли три дня. А когда утром четвертого Лараф снова открыл книгу, то увидел картинку.
     Одноосная колесница, запряженная вместо лошадей мужчиной и женщиной. Мужчина и женщина были голыми и бесстыжими. Они не находили нужным художественно прикрывать свои причинные места ладонями.
     Лараф задержался взглядом на огромном колесе колесницы, каждая спица которого представляла собой длинный фаллос.
     В возке стояли два сосуда, похожие на те, в которых на маслобойнях хранится соевое масло. Лараф знал, что вместо масла в сосудах хранятся любовь и власть. В левом - любовь. В правом - власть. Хотя и не спрашивал себя, откуда ему это известно.
     "Боевая машина любви", - гласила подпись под рисунком.

3

     - Наш Лоло как с цепи сорвался! - хмыкнула Зверда, когда гнорр под изобретенным на скорую руку предлогом скрылся с приема у Сиятельной в обществе Дамы Второго Ранга Стигелины.
     Самой Сиятельной, к счастью, в этот момент не было поблизости. Зверда смекнула, что Лараф наверняка прекрасно рассчитал время, чтобы окончить со Стигелиной как раз к возвращению княгини.
     - Вы как всегда правы, моя баронесса. Днесь наблюдал, как он горничную естествует. И откуда только силы берутся! - пробасил Шоша.
     - Силы не его, а гнорра. И где он теперь, кстати - ума не приложу!
     - А вы меньше прикладывайте, моя милая. Подозреваю, ваш Лагха уже пророс цветком в Проклятой Земле Грем. Шипастым таким репяхом.
     - А если не пророс?
     - Что за наивные предположения?
     - Предположения нисколько не наивные. Вы же сами говорили - этого врага нельзя недооценивать.
     - Недооценивать-то может и нельзя. Но и переоценивать не должно. Что случается с семенем души после развоплощения? - с менторской интонацией спросил Шоша. - Правильно, моя баронесса. Семя души улетает. Фьють - и улетело!
     Шоша помахал руками наподобие птицы. Зверда громко засмеялась, но никто за столом не обратил на них внимания. Дворцовый люд был поглощен своими делами - опьянением, флиртом, обсуждением неожиданного темперамента гнорра, наконец.
     Очень скоро Лараф и Стигелина вернулись к обществу.
     На лице Ларафа лежала печать утомления, три капельки пота блестели на лбу. Госпожа Стигелина тоже казалась усталой и довольной. Только ее щедро завитой парик чуть съехал на затылок. Впрочем, никто кроме Зверды не обратил на это внимания.
     - Не знаю даже, что он будет делать, когда всех тут переимеет? В Харрену поедет, что ли? - меланхолически предположил Шоша.
     - Начнет заново. По второму кругу, - строго сказала Зверда. - Какая Харрена? Ему и тут будет дел по горло. Я уж постараюсь.
     Шоша бросил взгляд в сторону окна. Наконец-то, как они и ожидали, месяц затянуло тучами.
     - Ну что, нам пора, - шепнул Шоша, прихватывая баронессу под локоть. - А то прадедушка наш Санкут там подзалежался.
     - Авось, не скис еще, - сверкнула своими крепкими белыми зубами Зверда.
     Они вышли. Вино и обильно заправленные специями блюда незаметно вскружили голову обоим. И Зверде, и Шоше.
     Они не заметили, что почти сразу вслед за ними из-за стола поднялся пар-арценц Опоры Вещей Альсим, также известный в Пиннарине как чиновник Дома Недр и Угодий Ера окс Ланай.

4

     Выйдя вослед Зверде и Шоше из дворца, Альсим накинул на плечи грязный плащ, покрытый латками, и нахлобучил на голову шапку из енота. От нее за версту разило псиной и житейской неустроенностью.
     Шапка спускалась прямо ему на глаза. Длинный мех бросал на лицо беспорядочные тени, так что прохожим, идущим ему навстречу, казалось, что человек в плаще дряхл, одышлив и вдобавок зарос грязью и щетиной. Хотя Альсим по-прежнему оставался холеным, гладко выбритым и молодцеватым.
     Походка Альсима тоже изменилась и стала разболтанной и шаркающей. Он подобрал у обочины дороги палку - вышел неплохой посох.
     Спина Альсима ссутулилась, а плечи, казалось, стали уже.
     Живот втянулся, грудная клетка как-то просела.
     Выражение лица стало сонным и недовольным.
     Никто из знакомых не узнал бы теперь в нем ни Еру окс Ланая, ни Альсима. Кроме особо глазастых офицеров Свода, знающих толк в искусстве перевоплощения.
     Почти десять лет своей службы в рядах Свода Альсим, тогда еще молодой эрм-саванн, провел в службе Наружного Ведения. Он прошел путь от простого "хвоста" до начальника плеяды - звена из восьми человек, занятых слежкой за теми, кто сохраняет, создает и продает Измененные Вещи.
     Он знал, как, используя опыт, природный артистизм и общую для всего человеческого рода невнимательность к окружающим, общую практически для всех привычку принимать первое впечатление за истину в последней инстанции, становиться кем угодно - беременной матроной, иностранным купцом, сутенером, выжившим из ума бродяжкой.
     Правда, в последние годы ему не представлялось стоящих возможностей использовать свои умения.
     Пар-арценцу Опоры Вещей было как-то несолидно ковылять по столичным улицам с галантерейным лотком на груди, выслеживая обладателя приворотного перстня. Для этого у него имелась свора молодых эрм-саваннов службы Наружного Ведения.
     Но случай с баронами фальмскими был совершенно особым.
     Альсим был первым, кто заподозрил в Зверде гэвенга. Правда, слово "гэвенг" ему все еще ни о чем не говорило. Но чуждую магию он почувствовал сразу и со всей однозначностью. В отличие от Лагхи, он прекрасно отдавал себе отчет в том, какую реальную опасность таит в себе пребывание Зверды и Шоши в Пиннарине.
     Он видел, как силы гнорра убывают с каждым днем, как