одет в зеленое - традиционный цвет ?сыновей Шуу?. Варан, прежде всего замечающий детали, отметил свободное, даже изящное движение, которым арбалетчик перескочил - перетек? - с камня на камень. Стрела, ни на мгновение не сбившись с прицела, по-прежнему смотрела Варану в грудь.
     Лицо незнакомца было повязано зеленым шарфом - открытой оставалась только узкая полоска кожи. Глаза казались темно-серыми. Варан почти видел в них свое отражение.
     Варан молчал. Ему почему-то казалось, что каждое сказанное слово уменьшит его шанс остаться в живых.
     Арбалетчик разглядывал его. Прошла уже целая минута с тех пор, как они встретились глазами. Если незнакомец не выстрелил сразу - возможно, Варану удастся выжить и на этот раз?
     Арбалетчик сделал шаг назад. Он был высок, отлично сложен и, вероятно, молод. Шаг... стрела не сводила с Варана острого железного рыла. Еще шаг...
     Через несколько секунд над головой Варана взвилась его собственная крылама. Судя по ее полету, всадник был на этот раз не из тех, кто позволяет с собой шутить: обдав Варана ветром и запахом перьев, крылама с арбалетчиком на спине круто набрала высоту и скрылась за холмами. Варан был уверен, что, прежде чем скрыться из глаз, человек в зеленом обернулся и посмотрел на него.

***

     Он добрался до поселка к утру следующего дня. Ткнул в лица стражникам верительную грамоту; наместника подняли, наверно, с постели, уснул он, вероятно, под утро, и снилась ему, весьма возможно, трагическая гибель императорского посла. Увидев Варана живым, он едва сумел скрыть разочарование.
     - Ограбили? - пробормотал он, выслушав короткий Варанов рассказ. - А кто просил вас опускаться в Залесье, рискуя собой и птицей? Вас ведь предупреждали: в Чаше неспокойно... Странно, клянусь Императором, что вас не застрелили! А может быть... - в глазах наместника появилось странное выражение, - может быть...
     Некоторое время он разглядывал Варана, полностью поглощенный своей новой идеей. Наконец угрожающе задрал поросший рыжеватой щетиной подбородок:
     - Господин посланник! Его Незыблемости Императорскому Столпу будет очень интересно узнать, почему мятежник, завладевший государственной крыламой, не убил вас, слугу Императора. Я вынужден буду отправить донесение сегодня же, потому как дело не терпит отлагательства... С какой целью вы, позвольте спросить, совершили полет над Залесьем? С какой целью вы снижались? Все это крайне неприятно, господин посланник, в наши неспокойные дни...
     Варан вытащил из кармана и положил на стол, покрытый светло-кремовой скатертью, два перстня - золотой с красным камнем и серебряный с черным. Глядя на них, посланник все еще продолжал говорить - так телега, несущаяся с горы, не в состоянии сразу остановиться:
     - ...ждать от столицы поддержки, верность Императору - превыше всего, прискорбно, что даже посланник...
     Он замолчал, глядя на перстни. Каждый из них был дивным произведением ювелирного искусства - тончайшее переплетение нитей, ажурный рисунок с головками змей и крыльями птиц. На каждом запеклась кровь. Камни потеряли блеск и смотрели, как два мертвых глаза.
     - Он там лежит, - сказал Варан. - Я увидел птиц... И спустился.
     Наместник с трудом оторвал взгляд от скатерти. Посмотрел на Варана. Глаза его были похожи на два тусклых камня.
     - Что с ним случилось? - спросил Варан. - Кто мог убить мага? Да еще столь могущественного?
     - Я думаю, он умер от старости, - бесцветным голосом сказал наместник.
     - Предусмотрительно забравшись в расщелину на границе разбойничьей земли?
     - Все может быть, - тихо ответил наместник. - Он был такой дряхлый...
     - Зачем вам понадобилось водить меня за нос?
     - Я объясню, - наместник улыбнулся, как показалось Варану, с облегчением. - Я объясню... Одну минуту.
     Он повернулся и вышел. Варан остался один в тесном зале для приемов; сюда вели три двери, за каждой стояло по стражнику, наместник же скрылся за портьерой - четвертый, потайной ход, ведущий в кабинет правителя...
     Он взял перстни со стола. Сдрятал в карман. Вытащил снова. Нарастало ощущение ошибки. Он, Варан, что-то сделал не так...
     За портьерой оказалась потайная лестница, здесь пахло пылью и горелой бумагой. Варан бесшумно поднялся, прыгая через ступеньку; дверь на верхней лестничной площадке была приотворена, сквозь нее падал луч света. Ощущение ошибки сделалось непоправимым.
     Наместник сидел в кресле посреди кабинета. В камине тлела горстка пепла. Наместник улыбался, глядя перед собой. Перед ним на изумрудной столешнице лежала на боку плоская бутылочка темного стекла. Пустая - последняя капля растеклась круглым темным пятном.
     - Зачем?! - шепотом закричал Варан. Наместник весело взглянул на него:
     - Какое счастье... наконец-то ничего не бояться.
     Закрыл глаза и с блаженной улыбкой уронил голову на грудь.

***

     ?Крылатая повозка? описала круг над маленьким островом - над голой скалой, затерянной среди моря облаков.
     Чем ближе была цель, тем глупее становились его страхи. Ему казалось, что острова нет - смыло. Или, что еще хуже, - там все изменилось до неузнаваемости. Столько лет прошло: вернувшись, он не узнает Круглый Клык...
     Глядя вниз сквозь смотровое окошко, он убедился, что не изменилось ничего. Круглый Клык стоял по-прежнему, дворец князя и дома горни не сдвинулись ни на камешек: ничего нового не было построено, ничего старого - разрушено. Причалы оставались на месте. Башня стояла, как и в тот день, когда Варан впервые встретился с Подорожником. Войны, мятежи, голод и беззаконие, изувечившие Лесной удел, не смогли перехлестнуть через море и добраться до скучающего в межсезонье острова.
     Повозка опустилась на площадь перед княжеским дворцом. Варан, на этот раз перенесший путешествие куда лучше, обменялся церемонными приветствиями с князем Круглоклык-ским - не с тем, что когда-то поразил Варана длинными седыми волосами, но с его сыном, похожим на слегка обновленную копию отца.
     Рука князя дрогнула, принимая послание Подставки - едва-едва, почти незаметно. Читать письмо в присутствии Варана князь не стал.
     Его проводили в покои дворца, где он никогда прежде не был. Неслыханная роскошь, о которой любили порассуждать скучающие поддонки, оказалась весьма скромной и старомодной: каменные скамьи, покрытые тюфячками, кованые подсвечники, запах сырости пополам с запахом благовоний. Железные зеркала отражали солнце под хитроумными углами, пропускали сквозь сосуды с цветной водой, и в подземелье рассеивался мягкий, приятный глазу свет.
     Явилась княгиня. Варану по очереди представили княжеских детей, а потом усадили за стол - в этом было что-то наивно-семейное, крестьянское, он снова почувствовал себя путником, постучавшимся в чужой дом и попросившим ночлега. Под разными предлогами стали собираться горни: скука межсезонья была прервана незнакомцем на ?крылатой повозке?, никто не боялся - все любопытствовали...
     Мой дом, думал Варан, сам себе не веря.
     Его расспрашивали. Рассказывали о Круглом Клыке, беззастенчиво хвастались, что это за дивное место:
     - Вы никогда не бывали у нас в сезон? Какая жалость! Вы не узнали бы острова. Здесь так зелено, а там, где сейчас облака, плещется море... У нас никогда не бывает штормов. Летом никогда не бывает дождей. Специально для гостей - танцы, пирушки, развлечения до утра... Катания на морских животных, например на серпантерах. Вы когда-нибудь видели серпантер?
     Польщенные его вниманием, они рассказывали, едва удерживаясь, чтобы не перебивать друг друга. Они описывали летнее буйство шиполистов и ктотусов, своеобразие круглоклыкских деликатесов (а цены - вы удивитесь! - совсем скромные). Музыканты на дальнем конце стола перебирали струны, и улыбались, и кивали головами, будто говоря: все так, дорогой заморский господин. Все так. Круглый Клык - лучшее на свете место...
     Варан всматривался в их лица. Он впивался глазами в каждую новую женщину, появлявшуюся в проеме двери; иногда это были горни, тогда их подводили к Варану и представляли, и он, поднявшись, склонял перед ними голову. Иногда это были служанки - тогда он следил за ними с особенным, болезненным вниманием. Служанки скользили вдоль стен, подавали воду и вино, меняли на столе кушанья. Они оставались в полумраке, Варану приходилось напрягать зрение, чтобы разглядеть их. Они уходили и появлялись, как тени; ни одна из них не была похожа на Нилу.
     Потом появился князь. Его без особенных церемоний позвали за стол и вовлекли в разговор. Усевшись напротив Варана, князь принялся улыбаться и есть; он отлично владел собой, но Варан заметил красные пятна на жилистой шее, почти полностью скрытой высоким воротником.
     Князь прочитал письмо Подставки с требованием выдать архивы. Князь был вне себя от бешенства. Ладони его потели, он то и дело вытирал их салфеткой с вышитым в уголке изумрудным гербом.
     Обед закончился. Князь отрывистым жестом пригласил Варана следовать за ним; поднявшись по лестнице, вместо ковра устланной сухими водорослями, правитель Круглого Клыка и посланник Императора оказались в причудливо освещенной квадратной комнате - личном кабинете князя.
     У стола сидел старый человек в темном одеянии, с тяжелой цепью на шее. Человек поднялся навстречу вошедшим и низко поклонился, придерживая цепь ладонью. Потом выпрямился - и они с Вараном друг друга узнали.
     - Дознаватель Беломидий, - сказал Варан со слабой улыбкой. - Приветствую вас, господин Слизняк.

***

     Крылама не желала идти вниз. Она вертела головой, будто желая взглянуть седоку в глаза. Будто желая сказать ему: там сыро и унизительно, там не место ни благородной птице, ни императорскому посланнику!
     Варан настоял.
     Облака поднялись и закрыли солнце. Все, что было надето на Варане, набралось воды и отяжелело. Внизу, в разрывах туч, показался кусочек серого моря, берег, каменный причал, чья-то лодка, замершая посреди неподвижной, рябой от дождя воды.
     Крылама возмущенно закричала. Отряхнулась, едва не сбросив Варана, разбрызгивая во все стороны крупные серые капли.
     Люди бежали с полей, со дворов, дети тыкали в небо пальцами: крылама в межсезонье, какая невидаль, какая радость, какое потрясающее событие...
     Дождь щекотал лицо. И с непривычки тяжело было дышать густым, влажным, каким-то слежавшимся воздухом.
     По веревочной лесенке он слез с седла, чувствуя себя мокрым и жалким. Вокруг толпились - на почтительном расстоянии. Смотрели, разевая рты. И никто не узнавал. Ни один человек, да Варан и сам узнавал немногих...
     - Где винтовой Загор? - спросил, обращаясь сразу ко всем. И крепче сжал зубы, готовый услышать: ?Умер?. Или: ?Разбился?. Как это бывало с ним в снах - только на этот раз не удастся проснуться...
     - Там, - замахало множество рук. - Это, у себя... на пружине... там... позвать?
     - Нет, - Варан покачал головой. - Жена его? И снова пережил длинную, тягостную секунду.
     - Там, - махали руки, радостно разевались рты. - Дома... Где ж ей быть...
     Варан воткнул в песок трость с острием на конце - знак крыламе, что следует ждать, не сходя с места. Зашагал к поселку - сквозь толпу; перед ним расступались, освобождая дорожку.
     - Господин, проводить? Дорогу показать? - наперебой предлагали незнакомые подростки, родившиеся уже после Баранова ухода.
     - Нет, - он мотал головой, не замедляя шага. - С дороги.
     Из толпы вдруг выскочила женщина, дородная, щекастая, в мешковатом сытушьем дождевике. Остановилась, на глазах бледнея, закрывая Варану дорогу:
     - Господин. Вы бы, это... Чего вам надо-то от винтового и жены его? Чем они перед князем, это, провинились? Они себе сидят тихонько, свое дело... Вы бы сказали, господин, а то не дело...
     И обвела взглядом толпу, будто ища поддержки. И нашла: кто-то закивал, послышалось ворчание:
     - Верно.
     - Сидят тихонько.
     - С чего бы, господин?
     Ворчали неуверенно, не поднимая глаз. Женщина все еще закрывала Варану путь: казалось, еще секунда - она расставит руки, пытаясь задержать его на берегу.
     Варан всмотрелся в ее круглое, бледное от волнения лицо.
     - Тоська, - сказал шепотом.
     Женщина содрогнулась. Уставилась ему в глаза. Тряхнула головой, как будто этот простой жест мог растрясти ее слежавшуюся память.
     - Это... вы кто, господин?
     - Пойдем, - сказал Варан, беря ее за руку. На этот раз она не посмела возражать.
     Они сидели вдоль стены, разинув рты, как зрители небывалого представления. Варан шагал от окна к окну, закрывая, задергивая и занавешивая, и любопытные, коростой облепившие дом, стонали там, снаружи, от разочарования.
     Он проводил ладонью по каменным скамьям, по столешнице, по печке. Эти прикосновения делали происходящее реальным, а незнакомые люди, глазеющие на него сквозь толщу прожитых лет, понемногу возвращали себе прежние имена: мать. Отец. Лилька и Тоська, обе грудастые и крепкие, о таких говорят ?на кричайкином молоке?. Мужья Лильки и Тоськи были незнакомые: во времена Барановой юности они, сопляки, гоняли по берегу и кидали камнями в тритонов, а теперь, повзрослев до неузнаваемости и даже слегка постарев, таращились на незнакомого горни с недоверием: брат? Это - брат?! Да не бывает таких братьев!
     И дети, Барановы племянники и племянницы. Их взгляды тянулись за ним, как ниточки сладкой смолы, куда бы он ни пошел. Детей было много, Варан никак не мог их сосчитать: два одинаковых подростка, Тоськины близнецы, девочка помладше, тоже Тоськина... или Лилькина? Три или четыре сопляка с горящими от счастья глазами. И почти взрослая девушка, настороженная, некрасивая и незнакомая - удалась, видимо, в отца...
     - Рассказывайте, - сказал Варан, усаживаясь наконец за каменный, покрытый испариной стол.
     Никто не посмел возражать. Никто не вздумал просить, чтобы он рассказал первый; отец принялся отчитываться - подробно, даже педантично, как перед начальством.
     Жили они неплохо. Девчонок выдали замуж, расширились, прикупили поле. Репс родит, слава Императору, сезоны хлебные, рабочих рук теперь много. Община разбогатела на три винтовых пружины. С подмастерьями беда: за последние пять лет разбилось трое. Все потому, что мальчишки и не успевают научиться. Или, может, на неудачу заклял кто. Варанов отец сам пока поднимается - но стар уже, спина болит, пальцы плохо гнутся, на себе мешки таскать тяжело. Лилькин и Тоськин мужья в винтовые идти не хотят - да и бабы не пускают, воют, боятся. А теперешний подмастерье, Кормоха, всем хорош, но выпивает. Смелый парень и задиристый, винт таких любит, но вот грешок за ним... За всем ведь не уследишь. Выпимши станет подниматься или, там, спускаться - все, придется от камней отскребывать, как тех троих, а жалко...
     Отец, увлекшись, говорил о пружинах, о мастерах с Малышки, которые берут за услуги слишком много и никогда не сдают работу вовремя, о том, что и с кем Кормоха пьет... Дети сопели, разглядывая Варана, младшим уже сделалось скучно. Мать молча смотрела, и ему странно было видеть этот взгляд в глазах незнакомой старухи.
     В дверь стукнули. Варан поднялся - поспешнее, чем следовало. Жестом остановил Тоську, рванувшуюся было открывать. Секунду помедлил. ОтПеревод
     На пороге стоял щуплый парень в надвинутом на глаза капюшоне, смотрел, дурашливо улыбаясь, снизу вверх:
     - Кормоха я... Подмастерье... Вот, пришел...
     В нескольких шагах от крыльца толпились любопытные. При виде Варана оживились, в воздух взметнулись шесть или семь указующих пальцев...
     - Входи, - сказал Варан.
     Сопящий от восторга парень ввалился в дом - в облаке пара. Варан окинул взглядом лица зевак под сытушьими капюшонами. Ее здесь не было; и, собственно, с чего он взял, что она должна быть здесь?
     Он вернулся. С приходом Кормохи в доме стало еще теснее. Зрители по-прежнему сидели вдоль стен, их восхищенные взгляды почему-то мешали Варану, не давали сосредоточиться.
     - Ужинать будем? - спросил он отрывисто.
     Замершая, как на картине, семейная сцена разбилась, задвигалась, ожила. Женщины взялись накрывать на стол. Дети носились из угла в угол, не в силах удержать возбуждения. Коротко прикрикнул отец; Лилька и Тоська в две минуты выставили за порог всю мелочь, кроме самой старшей девочки. Та по-прежнему сидела в углу, глядя на Варана со сдержанным страхом.
     Варан подозвал Кормоху. Посмотрел ему в глаза длинным цепенящим взглядом, почерпнутым из арсенала Его Незыблемости Императорского Столпа. Дурашливая улыбка, делавшая Кормоху необычайно привлекательным в глазах поселковых девушек, сползла с подмастерья, как чулок.
     - Еще раз выпьешь, - сказал Варан еле слышно, - еще раз пригубишь, отродье... Пусть я только узнаю... Лучше и не пробуй, клянусь Императором.
     Кормоха сделался белым, как облако, подсвеченное луной. Варан оставил его и подошел к отцу.
     - Скажи, - спросил небрежно, усаживаясь рядом на лавку. - Она... ты ведь помнишь? Нила... она все еще на Круглом Клыке или...
     Отец смотрел, не понимая.
     - Нила, - повторил Варан, презирая себя за внезапную слабость в голосе. - У нее уже внуки, наверное, - он нервно усмехнулся. - Где она живет?
     Отец мигнул, как будто все еще не понимая, о ком идет речь. Потом вдруг отвел взгляд. Варан повернул голову - рядом стояла мать.
     - Мама?
     - Вараша, - мать впервые за весь этот день назвала его домашним детским именем. - Нила не живет... То есть... Она тебя как проводила, и трех дней не прожила... Померла, и невесть отчего... А ты не знал.

***

     Крылама шла над облаками, и от каждого взмаха крыльев клубы пара под ней меняли очертания. Крылья взлетали, будто в приветственном жесте, и после секундной паузы опускались с резким свистящим звуком. Варан сидел в седле, откинувшись, позволяя ветру сушить залитые дождем волосы, одежду и лицо.
     Только что он улетел из поддонья, чтобы никогда не возвращаться. Он кружил и кружил над крышей нижнего мира, глядя, как тень летящей крыламы ныряет и выныривает в серой вате облаков. Кружил, пока не склонилось к закату солнце.
     Потом повернул к острову.
     На верхушке башни по-прежнему была взлетная площадка для птиц. Поколебавшись секунду, Варан решил, что, поскольку его могущество уже знает о визите посланника, то специального приглашения ждать не следует. Подставка сказал: ?С тамошним магом можешь не встречаться?, - в этих словах было пренебрежение, но не было запрета. А Варану необходимо было побывать еще раз в той самой комнате - в круглом доме Подорожника, где когда-то юный поддонок копировал на ракушку свою первую карту...
     Да будь она неладна.
     Крылама тяжело шлепнула о камень перепончатыми лапами: вот так, можно считать, постучались в дверь...
     Варан слез с седла и закрепил уздечку на веревочной лесенке - знак крыламе, что можно возвращаться на птичню. Птица поднялась, едва не сметя Варана крыльями; прикрыв глаза от ветра, он с минуту смотрел ей вслед.
     - Эй, господин посланник! Чего стоите? У меня все готово давно, с утра вас жду, любезный, вы уж давайте, спускайтесь...
     Люк, ведущий на крышу, был распахнут настежь. Его могущество стоял, высунувшись по пояс, на нем была белая рубаха с расстегнутым воротом, на толстой шее болталась золотая цепь толщиной в палец.
     - Спускайтесь, господин посланник, а то тут сидишь с этими провинциалами, скукотища, сил нет, да еще межсезонье... Милости просим!
     И веселый, громогласный, огромный как шкаф Императорский маг втянулся вниз, всем своим видом приглашая Варана следовать за собой.
     Едва ступив на лестницу, Варан почувствовал неладное. Спустился; огляделся, как слепой. В бывшей комнате Подорожника не осталось ни следа деревянных панелей, пола, потолка. Мраморные стены были занавешены гобеленами. В ковре, что лежал на полу, имелись дыры, протертые ножками кованых кресел. С потолка свисали хрустальные светильники на железных цепях.
     - Роскошно, правда? - спросил маг, почему-то польщенный растерянностью гостя. - И учтите - в такой глуши... Производит вп