ке - был он хоть и пацан, но сильный и умелый. Его поставили рубить сучки - он работал чисто и весело, как брадобрей в цирюльне для горни; за несколько дней до отплытия плота Варан пробился к капитану и попросился в помощники.
     - Фу! - сказал капитан и сморщил нос. - Да сколько ты весишь? Будешь ползать в колесе, как муха по потолку! И добавил, видя недоумение Варана:
     - Мне тут не юнги нужны и не сучкорубы, а крутильщики в колесо, чтобы шагали неделями и не ныли... А ты с твоим весом - лишний рот!
     Варан поклялся, что нацепит на спину мешок с камнями и будет ходить в колесе с дополнительным грузом - а про себя подумал, что, добравшись до берегов, где растут леса, можно будет просто удрать, да и дело с концом. Капитан ухмыльнулся и подумал, что мальчишка может думать что хочет и что его следует продать с выгодой где-нибудь в свободных водах, на самой окраине Империи.
     Ночью накануне отплытия Варан тайком перебрался на плот, и на заре следующего дня они отчалили - продавать древесину, а потом (очень скоро, как мнилось Варану) в далекие земли, в леса, на край света.
     На второе утро плавания Варан уже не был настроен так радужно. После ночной вахты ныли ноги и плечи и разрывалась грудь, а порция воды оказалась такой маленькой, что приходилось слизывать стекающие по лицу дождевые струйки. Варан даже не испугался, когда через несколько часов '"после рассвета на горизонте появилась весельная лодка, куда более быстрая, чем плот. В лодке сидели отец Варана, староста и смуглый чернявый горни - представитель, как выяснилось, самого круглоклыкского князя.
     На переговорах тройки с капитаном Варан не присутствовал. О чем говорилось, так и не узнал. Отец велел ему прыгать в лодку, он и прыгнул, и сразу сел на весла.
     Всю дорогу до дома - почти день пути - не было сказано ни слова. Варан ждал чего угодно - ремня, палок, заточения в каменном подвале с водой и жгучими медузами...
     Ничего не было. Мать повсхлипывала, но слова в упрек не Сказала. А отец с этого дня странным образом ожил - будто проснулся. Бросил пить, возился с малявками, обучая их грамоте, пел на свадьбах - можно сказать, стало все, как прежде...
     Вот только леса, закрывающие небо, и переплетающиеся далекие дороги - прожилки на древесине - иногда снились Варану, особенно осенью, когда запах осенних плотов стоял над мокрым берегом и влажная блестящая кора казалась живой, погладь ее - инстинктивно дернется...
     Отца не было дома. Малявок тоже не было - мать забрала с собой в поле. Внутри приземистого каменного здания царила сырость, разве что сверху не капало, и за то слава Императору.
     Первым делом Варан нашел немного сушняка в тайнике (последние припасы перед началом сезона!) и развел в очаге огонь. Зашипели сырые дрова.
     ...Радужное сияние. Такое же, только не в пример тусклее, исходит от крупных денежных пластинок. Королевские маги кладут на деньги печать, которую никто на земле и на воде не в состоянии подделать. Варан много раз слыхал и от отца, и от плотогонов, и от купцов, да и от тех же рудокопов на Малышке - Империя стоит не на остриях мечей, не на крыльях летучей королевской гвардии, не на воле седых подземных магов, - а на легких пластинках императорских денег. Денег, которые не горят в огне и не тонут в воде, которым доверяет и поддонок и горни, денег, источающих радужное сияние...
     Там, в подземельях имперской столицы, седые маги сидят за длинным столом, и у ножек их резных кресел лежат, свернувшись, их собственные чешуйчатые хвосты. Говорят, раз в семь лет маг сбрасывает хвост, в точности как ящерица, и тогда может ненадолго выйти на поверхность, показать себя людям, явиться на прием к Императору... А хвост потом вываривают в бронзовом котле и готовят снадобье, продлевающее жизнь на семь лет, ровно на семь, ни секундой меньше...
     Стало быть, простуженный чужак не так давно спускался в подземелья к магам... Или верительную грамоту ему дали уже готовую? Кто он такой в этом случае? И почему путешествует низом?
     - Вы бы присели, горни, - пробормотал Варан, делая вид, что очень занят очагом.
     Гость не ответил. Варан обернулся. Горни топтался посреди комнаты, разглядывая ее с удивленной брезгливостью. Присесть? - читалось в этом взгляде. Куда? Заплесневевшие стены, влажная каменная скамейка вдоль стены, кучки соли в углах, портрет Императора - вернее, темная доска с очертанием человеческой головы, а внизу написано, что это Его раторское Вели Спо (надпись была такая же старая и облезлая, как сам портрет, и прочитать ее до конца еще никому не удавалось).
     Варан уставился в огонь. Говорить не хотелось, да и не надо было говорить. Ради официального и полномочного сопляка отец пустит винт с половинной загрузкой, а значит, потеряет два дня торговли перед самым сезоном. Сверху кричат - воды, давай еще воды, резервуары неполные... Снизу кричат - налог, давай денег, винт принадлежит общине, а вода принадлежит Императору, как и все, что приходит с неба... Малышня будет давиться рыбой и выпрашивать морской капусты, но начнется сезон, и о жалобах забудут. В сезон никто не болеет, никто не ноет, в сезон даже целуются редко - не до того. Скорее бы сезон...
     - А на Осьем Носу, - сказал горни за его спиной, - развести огонь всегда предлагают гостю.
     - Почему? - спросил Варан просто затем, чтобы не показаться дерзким.
     - Ты не знаешь? - искренне удивился гость. И тут же спохватился, будто все про Варана вспомнив: - А-а-а...
     Куда уж нам, подумал Варан. Сырьем рыбу жрем, плевком умываемся, рукавом подтираемся. Провинциалы. Дикари.
     - На Осьем Носу, - после паузы сказал горни, - много традиций с материка... А на материке до сих пор верят в того самого бродягу - Печника... Его еще называют Бродячая Искра. Верят, что в доме, где он разведет огонь... знаешь, что бывает? Не знаешь... Подвинься.
     Бесцеремонно отпихнув Варана, гость присел рядом на корточки, протянул руки к огню:
     - Ух ты... Как же вы тут одежду сушите?
     - У нас не промокает, - буркнул Варан. Горни потрогал рукав его куртки:
     - Ага... Как с крыламы вода, - и почему-то засмеялся.
     - Это сытуха, я сам добыл, - сказал Варан, которому смех гостя показался обидным.
     - Запасной нет?
     - Что?
     - Ну как там староста говорил: горячее питье... Сухая одежда...
     - Староста говорил - пусть сам и дает! - выкрикнул Варан и тут же пожалел о своей несдержанности. Добавил тоном ниже: - Нету запасной. Ничего нету. Сезон на носу. Все растратили. У меня две сестры малые. Поле маленькое. Есть рыба соленая да воды вскипятить могу. Все.
     - Давай воды, - жадно потребовал горни. - Давай рыбу. Хлеб есть?
     - Репс...
     - Давай репс. И еще... одеяла нет у вас? Просто сухого одеяла из пуха или из шерсти...
     И, не дожидаясь, пока Варан дал согласие, принялся раздеваться. С наслаждением скинул на пол куцый плащик, снял мокрую куртку, сопя, стянул странного покроя рубаху, широкую, на завязках... Варан думал, что на этом раздевание окончится, но горни, нимало не смущаясь, снял штаны и развязал подштанники, и Варан, пряча глаза, поскорее протянул ему тканое одеяло.
     - Ты чего? - горни будто только сейчас заметил темно-красный румянец на лице Варана. - Ой... Извини, если чем обидел, у всех, знаешь, свои нравы... Я думал, растаю в этой мокрести, - он с отвращением поддел ногой комок дорогого костюма на полу. - Давай скорее кипяточка, а то простужусь по-настоящему, князь, думаю, не обрадуется...
     Мне, что ли, перед князем отвечать за твои сопли, подумал Варан тоскливо.
     - Может, есть что-то подстелить на лавку? - поинтересовался гость.
     - Что?
     - Ну, подстелить... Шкуру там или другое одеяло. А то холодно, знаешь, так сидеть, да и плесени полно...
     Да кто ж тебя звал, скрипнул Варан зубами. Оставался бы у старосты, у него сухо... Весь поселок за эту сухость платит, и мы с отцом тоже...
     - Так интересно тебе? Про бродягу, который огонь разводит? Рассказывать?
     - На то и дороги, чтобы бродить, - буркнул Варан. - А у нас, господин горни, дорог нет. У нас или по морю, или вверх... Нет у нас бродяг. Все свои.
     - Суровый ты. - Гость уселся наконец, но не на лавку, а на свой сундучок. - Когда поднимать меня будем? Помнишь, что староста сказал?
     Стукнула дверь. Лилька, младшая, выбежала сразу на середину комнаты - и замерла, уставившись на длинноволосого горни, по шею замотанного в одеяло.
     - А...
     - Где мать? - сурово спросил Варан.
     - В поле, - пискнула Лилька. - Сетки ставит с тетками. Велела крепежек для якорей, и второй нож, и...
     - Тоська где?
     - Матери помогает...
     - Батя где?
     - Пружину вертит... Наполовину уже закрутил, сказал, чтобы ты все кидал и шел помогать, потому как...
     - Иди скажи отцу, - проговорил Варан с тяжелым сердцем, - пусть идет домой. Скажи, гости у нас. Скажи, надо быстро.

***

     Отец все понял сразу. Пробежал глазами по писульке старосты, покосился на радужное сияние, исходящее от раскрытой грамоты, изобразил корявый поклон человека, спину гнуть вообще-то непривычного:
     - Будь по-вашему, горни. Поднимем вас, не обессудьте, обыкновенным грузовым винтом. Собирайтесь... И сказал уже Варану, негромко, по-деловому:
     - Ползагрузки. Рыбы для солдат заказывали - три мешка... Значит, шесть бурдюков минус три мешка рыбы и минус горни - будет четыре бурдюка... Пошевеливайся.
     Варан обрадовался возможности наконец-то освободиться от приставучего горни. В нише стола отыскал очки - два прокопченных стекла в грубой металлической оправе. Плотнее затянул куртку и, не прощаясь, выскочил из дома.
     Утренняя рыба плавала здесь же, в каменном бассейне, еще живая. Орудуя сачком, Варан наполнил и взвесил три мешка; дождь припустил сильнее и смыл с него чешую прежде, чем груз был доставлен, мешок за мешком, к винтовой площадке.
     Пружина винта, накрученная наполовину, казалась непривычно тощей. К крюкам на корзине уже привешены были два бурдюка; Варан загрузил рыбу и потом, едва управляясь с деревянной тележкой, перевез к винту от водосборника еще два тяжеленных пузыря с водой. Он успел передохнуть и пожевать сладкой смолы, прежде чем над краем площадки показалась голова горни: чужак был бледен и задыхался. Как же, подумал Варан не без злорадства. Сто ступенек в скале - и мы уже падаем в обморок...
     - Дышать... нечем, - простонал горни и уселся прямо на мокрый камень. Вслед за горни на площадку поднялся Варанов отец - тот был в два раза старше, нес на одном плече деревянный сундучок, а на другом почтовый мешок для верхних, и ровное его дыхание не сбилось ни на йоту.
     - Хорошо, - сказал отец, оглядев винт и оценив проделанную Вараном работу. - Грузитесь.
     Варан влез в корзину первым и устроился у мешков с еще живой, трепещущей рыбой. Отец долго ходил вокруг, проверял крепления, связки, поглаживая пружину, бормоча молитву подъемников и время от времени сплевывая через плечо. Дал в руки Варану причальный канат с тройным крюком на конце:
     - Кто сегодня дежурит?
     - Лысик.
     - Передавай привет от меня и проверь, чтобы он все точно записал: рыбу, воду, почту... И... - Отец покосился на горни, замершего у края площадки, будто оцепеневшего при виде бесконечного серого горизонта: - И горни пусть возьмет из рук в руки... Все. Хвала Императору, лети, сынок.
     Быстро потрепав Варана по плечу, отец отошел к спуска-телю. Совсем другим, бесцветным голосом позвал чужака:
     - Горни, пожалуйте на взлет.
     Варан не подал господинчику руки. Чихая и соскальзывая, тот с трудом влез в корзину, поискал свободного места, со страдальческим лицом пристроился опять же на сундучке. Вцепился в край корзины:
     - Не перевернемся?
     - С половинным навертом идем, - не удержавшись, заметил Варан. - Можем и опрокинуться, если не повезет. Шуу не дремлет, - и подмигнул отцу.
     - Типун тебе на язык, - сурово сказал тот, берясь за спускатель. - С Императором... Раз, два... три!
     Спускатель взвизгнул, освобождая пружину.
     Пружина тупо и свирепо, как глубинное животное, рванула на себя цепь.
     Цепь пошла разматываться с катушки. Над головами Варана и горни распустился цветок - прекрасный цветок растущего пропеллера; его было видно всего несколько секунд, а потом он пропал, превратившись в серое, размазанное в движении колесо. Невидимая сила вдавила Варана в тугие мешки с играющей рыбой, и площадка ухнула вниз, крохотная фигурка отца мелькнула и пропала, в ушах взревел ветер, какого никогда не бывает под тучами в межсезонье...
     Еще через секунду ничего не стало видно, даже сидящего рядом горни. Воздух сделался серым и мокрым, как медуза. Варан задержал дыхание.
     - Это тучи? - крикнул горни, и Варан скорее догадался о его словах, чем расслышал их. Дорога сквозь облака была для него самой неприятной частью путешествия наверх; говорили, что облака изнутри напоминают царство Шуу, и Варан готов был с этим согласиться. Вязкое, липкое, непроницаемое...
     Серая мгла распалась клочьями. Проглянула синева над головой; облака вдруг вспыхнули белым, и Варан, зажмурившись, полез в нагрудный карман за очками.
     Горни опять что-то закричал, нечленораздельно, захлебываясь от радости. Винт, проткнув слой облаков, вырвался с другой стороны. Облака сверкали, белые, мягкие, празднично безопасные, сухие; над головой разливалась сплошная синька, посреди которой стояло страшное белое солнце. Варан старался не поворачивать голову в его направлении.
     Звук пропеллера изменился. Винт терял скорость.
     - Эй, где причал? - нервно спросил горни. ?Как ты мне надоел?, - подумал Варан.
     Большие и малые пропеллеры винта один над другим изменили очертания. Корзина поднялась еще выше и почти замерла; чуть поодаль маячила белая каменная стена, от стены тянулись, как лучи, тонкие досочки причалов, опутанные снастями, будто старческие руки жилами. Варан налег животом на рычаг, изменяя наклон главного пропеллера; корзина соскользнула ниже, подойдя к доскам почти вплотную, и тогда Варан размахнулся и забросил тройной крюк на причальную тумбу.
     - Где они там, заснули?!
     От скалы бежал человечек в белой рубахе, орал и размахивал руками, вот-вот, казалось, готовый сорваться в пропасть. Пропеллер еще держал обороты, но корзина опустилась ниже, чем следует. Бранясь и поминая Шуу, половинную накрутку и проклятых причальных сонь, Варан пытался самостоятельно посадить винт на жесткую скобу - но корзина проседала, и ничего не получалось.
     - Эй! Держитесь там! Ща, может, перевернемся! - весело крикнул он пассажиру; маленький человечек с яично-лысой головой в последний момент успел добежать, закинуть скобу и закрепить корзину над празднично-белыми, подсвеченными солнцем облаками внизу.
     - Сдурел? - набросился на него Варан. - Ты так дежуришь, да?
     - А какого глиста ты сегодня поднялся? Вчера тебя не было, что ли? Вчера не ты Горюхе трындел, что послезавтра, мол, будешь, нет? А кроме тебя, мы не ждали никого...
     - Дождались, - Варан поправил съехавшие очки, перевел дыхание и оглянулся на пассажира. - У нас... нет, у вас гости. Благородный горни с поручением от Императора. Прямиком к князю. Вот, - и махнул рукой в сторону бледного, какого-то очень тихого горни.
     Причальная доска подрагивала, будто дышала под ногами. Внизу лежали облака - как море. Только настоящее море серое и гладкое, а тучи, если на них смотреть сверху, кажутся сказочным садом, белой тенью императорского дворца.
     Причальная доска была крохотной соломинкой на краю большого порта. Над головой нависали широкие пристани; везде суетились люди, будто мальки в глубине, - подкрашивали, подтягивали, готовили к открытию сезона. Через две недели к причалам, пустовавшим всю зиму, прибудут корабли под цветными парусами. Верхние галереи примут всадников на крыламах, надутые огнем расписные шары, да мало ли какая диковина приплывет и прилетит с края света - порт примет всех, кто готов заплатить императорскими радужными деньгами...
     Варанов пассажир неуклюже перелез через край корзины. Невольно присел, ощутив ненадежность причальной доски. Не оглядываясь, зашагал к скале, ко входу в портовую пещеру; шел, как истинный горни, не глядя под ноги, по ниточке над бездной. И не надевая, кстати, очков - с голым лицом шагал под солнцем, и четкая черная тень, чуть задержавшись на желтом дереве, соскальзывала в пропасть, к облакам.
     - Что привез? - ворчливо спросил Лысик. - Давай считать сразу, а то знаем мы...
     Варан проглотил оскорбительный намек. Первая, что ли, обида на сегодня? Скрестил руки, стоял и ждал, пока причальник закончит возиться:
     - Бурдюки с водой - четыре. Полные, да? Смотри мне... Рыба, три мешка по мерке... Перевзвешу на своих весах, так и знай. Почта, это хорошо... Что за штука?
     Лысик указывал на сундучок горни.
     - Приезжего вещи.
     - Богатенький, - Лысик почесал редкую неровную бороду. - Ну, бери и тащи.
     - Отец передавал привет и велел проверить, как ты в книгу все запишешь.
     - Запишу, не бойсь...
     Варан не умел ходить, как ходят горни. Переступал по узенькому причалу, внутренне обмирая, покачиваясь под непривычным ветром - хоть бы перила они здесь навесили, что ли... Солнце жгло теплую куртку из сытухи, слепило глаза сквозь закопченные стекла очков. Хотелось домой, вниз.
     Горни дожидался у входа. Под солнцем его плечи распрямились, волосы высохли, он стоял, выставив одну ногу вперед и подняв подбородок, будто князь на парадном портрете. Дождался, пока Лысик подошел поближе; качнулся вперед и без замаха, без единого слова ударил причальника в челюсть. Лысик охнул и сел на каменный пол в двух шагах от края пропасти.
     - Ты на вахте? - спросил горни, снова приняв позу с парадного портрета, и даже сопли под опухшим носом не могли умалить его величия.
     - Я...- промямлил Лысик, сразу смекнувший, кто здесь главный.
     - Ответишь, - сухо пообещал горни. Повернулся и пошел в Глубь скалы, как будто бывал здесь раньше, как будто точно знал, куда надо идти.
     Лысик, постанывая, поднялся. Размазал кровь по подбородку; подошел к Варану, смерил его холодным липким взглядом и, ухнув, вмазал кулаком в лицо - Варан не успел увернуться. Вспыхнули искры, полетели с потолка, будто подсвеченные солнцем дождинки. Варан обнаружил, что сидит на полу, как перед тем Лысик, и пол качается, будто перегруженная лодка.
     - Ответишь, - зловеще сказал причальник над самой его головой. - Один бурдюк я с тебя списываю, как возмещение... убытков. И чтобы я тебя больше не видел здесь, щенок!
     И, подхватив сундучок, поспешил вслед за горни, на ходу выкрикивая:
     - Господин мой, направо! Извольте откушать, переодеться, умыться, ведь поддонки - они поддонки и есть...
     Варан поднял с пола свои очки. Вытер кровь с подбородка. Ничего, подумал. Попадись ты мне в сезон.

***

     w Как всегда, не хватало дня. Или хотя бы часа. Ну уж получаса-то всегда не хватает...
     Суетились. Паковали вещи, прятали в сухие тайники. Снимали с петель двери, обмазывали жиром ненужные в сезон инструменты, зашивали в мешки, якорили в сараях. Запасали еду на ковчеге; в последний раз осматривали поля - везде ли хорошо лежит сетка, не смоет ли донное течение первый урожай репса.
     Дождь ослабел, а потом прекратился вовсе. Впервые за все межсезонье.
     Дети визжали, бегали по поселку, обнимались:
     - Солнышко, солнышко! Выгляни,в оконышко!
     Небо явственно посветлело. Море подернулось крупной рябью.
     - Живее, живее!
     Варан помог матери забраться в лодку, подсадил мелюзгу одну за другой. Забрался сам, сел на весла рядом с отцом.
     - Ну, с Императорской помощью, - отрывисто сказал тот. - Давай.
     Берег отдалялся. Ковчег становился все ближе - кособокий поселок на воде, увешанный веревочными лестницами, с жидкими дымками, поднимавшимися из многих труб.
     Лодку раскачивало. Малявок стало мутить.
     - Мама, это Шуу под водой рыгает?
     - Не повторяй глупостей... Это Император открыл плотину, и тепе