рь вода поднимается.
     - А почему мы так качаемся?
     - Молчи...
     Добрались до высокого борта ковчега. Выбрались, подняли лодку; кое-как разместились в крохотной комнатенке-каюте. За стенкой из натянутой кожи плакал соседский младенец.
     Растянулись на жестких полках. Замерли, прислушиваясь, как бурлит снаружи вода.
     - Ма-ам... - завела Лилька.
     - Чего?
     - А можно, я бусы себе куплю стеклянные?
     - Можно...
     - А я, - басом сказала Тоська, - ничего себе не куплю. Я денег накоплю и на большой черепахе покатаюсь. По минуте монета... По монете минута, вот так.
     - Ты сперва денег накопи...
     Ковчег качнуло. Еще и еще; Тоська села на лавке, закрывая рот руками:
     - Ой, меня вытошнит сейчас...
     - Так выйди.
     - Боюсь, что смоет...
     - Вараша, выйди с ней.
     Варан поднялся, взял малявку за плечи, вытащил на узкий козырек над бурлящим морем; небо было совсем светлым, над морем висел туман, и полузатопленный поселок казался не настоящим, призрачным. У самого берега из-под воды торчали крыши. В доме Варана вода дошла уже до уровня стола...
     Какие-то опоздавшие разгильдяи, ругаясь, выгребали от берега к ковчегу, и лодку их мотало, как перышко.
     - Смотри, Вараша! Там синее!
     Грязный малявкин палец с обкусанным ногтем указывал на небо.
     - Смотри, там уже дырка! И в дырке синее! Это небо, небо!
     Новый приступ тошноты прервал ее восторги.
     Варан, не отрываясь, смотрел вверх, но не на кусочек синевы, которую он, в отличие от Тоськи, видел много раз и в межсезонье. Высоко в разрывах облаков летели, описывая широкие круги, птицы - не дойные кричайки и не дикие сытухи, а настоящие высокие птицы, пластуны или даже крыламы...
     На серое, страшное, волнистое море упал первый луч солнца. Упал и утонул в тумане; ковчег мотался по волнам, уродливый с виду, но абсолютно непотопляемый. Пахло жареной рыбой. Пахло ветром. Туман расступался, и, когда он расступился совсем - поселка уже не было и не было туч. Перед ошалевшими, жмурящими глаза поддонками открылось море - синее, а не серое, небо - синее, а не серое, белая скала в пятнах первой зелени - мир горни, превратившийся в остров теперь уже среди воды, а не облаков, удивленно глядящийся в собственное неузнаваемое отражение.

Глава вторая

     - Ты из местных, да? Поддонок?
     - Да.
     - А почему без очков?
     - У меня глаза привыкают.
     - Правда? Это хорошо...
     Посетитель усмехнулся. Это был не единственный посетитель, Варан уже слышал, как за соседними столами требовательно постукивают кружками, чувствовал, как начинает злиться за стойкой замотанная мать... Но отойти никак не мог. Этот посетитель намекнул ему насчет работы, а работа - другая, не эта - была мечтой Варана вот уже целый месяц, от самого начала сезона.
     Был обеденный час. Моряки, мастеровые, портнихи и прачки, торговцы, слуги - весь рабочий и праздный народ, обычно роящийся вокруг богатых путешественников, желал перекусить и выпить, стало быть, Варан должен был вертеться, как винт.
     Как он вертелся вот уже целый месяц.
     Все знают: кто не работает в сезон, тот в межсезонье мокнет и голодает. Но, когда мир вокруг меняется так разительно, человек, особенно молодой, не может оставаться прежним. Самый жадный скупердяй становится хоть немного, но расточительным, и самый жилистый труженик хоть немного, но лежебокой. Варана тошнило от тарелок и подносов, ему хотелось гулять по скалам, прыгать в синее море с белых камней, играть с рыбами, считать по ночам звезды...
     Отец и мать открыли харчевню в одной из улочек около порта. Сложили печь, натянули навес, расставили столы и стулья, взятые в долг из чьего-то ?верхнего? дома (горни, особенно небогатые, тоже хотели заработать в сезон: сдавали внаем дома и жилые пещеры, переселялись в так называемые летние резиденции, а на самом деле в шатры и палатки). Место оказалось удачным: столы в харчевне не пустовали почти никогда. С каждым днем цены потихоньку росли, и это никого не пугало: на Круглый Клык прибывали все новые и новые кошельки, готовые пролиться золотым дождем. Отец стоял у плиты, мать и Варан обслуживали, малявки торговали поделками из ракушек тут же, на крохотном базарчике. Кто поработал в сезон - в межсезонье сравнится с князем.
     - Сколько, ты сказал, тебе лет?
     - Семнадцать.
     - Плаваешь?
     - Как рыба.
     - Зверей боишься?
     - Нет... Каких зверей?
     - Серпантер. Видел когда-нибудь?
     - А, змейсов... Видел. В прошлом сезоне один парень давал покататься.
     Мать у стойки делала страшные глаза и подавала тайные знаки. Посетитель вытащил из нагрудного кармана тонкий замшевый платок. Промокнул уголки рта:
     - Варан, стало быть, сын Загора Одноглазого... кстати, почему он одноглазый, у него вроде оба глаза на месте?
     - Прозвище.
     - А-а... Жди, Варан, хорошей работы. Ответственной. Мне кто угодно не подходит, я о тебе поспрашиваю среди здешних поддонков, разузнаю... Ладно, беги. Потом договорим.
     Пока Варан, осыпаемый бранью, накормил заждавшихся, притащил пива новоприбывшим и убрал с опустевших столов, таинственного посетителя и след простыл. Отец подловил Варана за кухонной перегородкой и молча отвесил затрещину, да такую, что искры из глаз посыпались.

***

     В межсезонье наверху нет ничего, кроме раскаленных камней. Все хоронится в щели - и звери, и птицы, и люди. А хитрые растения, ктотусы и шиполисты, сидят в узеньких щелочках, где не спрячется и капля воды. Голый берег; а стоит начаться сезону - выстреливают, как из арбалета, мясистые зеленые побеги, раскрываются, подобно зонтикам, обрастают листвой, колючками, бело-розовыми цветами, одевают берег тенью, и ни горни, ни поддонки не могут узнать свой Круглый Клык. Бабочки размером с добрую сковородку кружатся над соцветьями, над водой, над пестрыми купальнями. Купальни лепятся к скале и одна к другой, не оставляя свободного места: вниз, под пенную кромку прибоя, ведут деревянные ступени, мраморные ступени, веревочные ступеньки, глиняные лесенки; кое-где насыпают на глину мелкие камушки, или неострые ракушки, или песок.
     Что бы делал князь круглоклыкский, если бы не сезон? Если бы милостью природы суровый остров не превращался на три месяца в медовое царство тепла и света, неги и сытости? Хвала Императору и радужным деньгам его - море спокойно, над ним ходят крылатые патрули, и богатая знать со всего открытого мира является на Круглый Клык, чтобы изведать счастье и оставить здесь денежки...
     Варан сидел на причальной доске. На той самой, хорошо знакомой, на которую много раз насаживал отцовский винт. Море покачивалось под босыми ногами, почти касаясь натруженных подошв. В море отражались звезды.
     Сегодня вечером отец кричал на него. Отец боялся, что улыбчивый посетитель хочет забрать Варана в веселый дом, один из многих, что расцветали в сезон по всему Клыку.-
     - Ты знаешь, как он о тебе спрашивал? ?Этот смазливый?! Посмей только мне от харчевни на шаг отойти...
     - Он ничего такого не хочет! У него змейсы, эти... сер-пантеры!
     - Для отвода глаз тебе не только змейсы - крыламы будут... Только посмей мне еще раз с ним поговорить. Шкуру спущу по колени... И молчи!
     Варан понимал отца и потому почти не обижался. Веселый дом в поддонье - пугало; вон, у Торочек сманили дочку в прошлом сезоне - так и пропала девка. Говорят, осталась служить какому-то горни, а может, солдат в межсезонье развлекает...
     Нет для Варана другой работы. Мелькнула рыбьим хвостом, и привет. Так всегда бывает - долгие месяцы ждешь сезона, а придет он - и хочется, чтобы поскорее закончился. Сил нет. В ушах крик, звон посуды, пьяные песни; глаза лаются. Всю ночь гулял бы, купался, нырял... Но вышли. Завтра на рассвете вставать.
     Порт не спал и ночью. Там что-то стучало, скрипело, вполголоса бранилось; на рейде стояли корабли, касались звезд голыми мачтами. Варан насчитал одиннадцать огромных судов, а ведь прячутся еще за мысом... И на каждом, кроме знати, - служек целый выводок, все при деньгах, все жадные до развлечений и щедрые на плату...
     Вот парочка в соседней купальне. Приезжие - у парня руки голые, у девицы подол неприлично короток, почти до колен. Целуются, не видят Варана. Наконец отлепившись друг от друга, бросают в море монетки - сперва она, потом он.
     Варан ухмыльнулся в темноте. Осенью монетками засыпаны улицы и крыши; которые императорские - добавятся к доходам. Из прочих делают украшения, игрушки, грузила и блесны.
     А сколько потерянных за сезон побрякушек находится потом в сточных канавах! Колечки, заколки и гребешки, кожаные купальные туфли, цепочки, тряпки...
     И утопленники, правда, тоже попадаются. За сезон не бывает так, чтобы никто не утопился - спьяну или по несчастной любви. И лежит до осени на чьем-то поле такой неудачник, ждет, пока засмолят в мешок и отправят на дно теперь уже окончательно...
     Варан вздохнул и, как был в одежде, без всплеска соскользнул в воду.
     Обняло до самой макушки. Тепло, будто купаешься в кри-чайкином молоке. Дна нет - внизу, на страшной глубине, отцовский дом и винтовая площадка. А если опустить лицо в воду и размахивать руками - разлетаются искры, плавучие звездочки, души забытых рыб...
     Море дышало. Рядом, в порту, скрипело и постукивало; ни единого тревожного звука не разнеслось над водой - но Варан вздрогнул и поднял голову.
     На берегу у купальни, где минуту назад целовалась парочка, происходила теперь беззвучная возня. Кому-то зажимали рот, кому-то накидывали на голову мешок; чем безумнее становился сезон, тем больше работы было императорскому патрулю. А с двумя голубками, кажется, все кончено - найдет их кто-то осенью на крыше поросшего водорослями дома... А может, и не найдет, если течение...
     - Стража! Сюда! - истошно завизжал Варан. Его визг перекрыл звуки порта, пролетел над водой, разбился о скалы, может, не услышанный никем, а может, и услышанный. - Стража! Убивают! Грабят! Сюда!
     Наверху, в зарослях ктотусов, заколотили железом о железо. В порту прекратился скрип и через секунду ударил колокол.
     Возня на берегу стихла. Не разбираясь, кто победил и кто жив, Варан набрал побольше воздуха и нырнул так глубоко, что запищало в правом ухе.
     Хорошо хоть, одежду не бросил на берегу. По одежде его мигом выследили бы.

***

     Ничего никому не сказал - даже отцу. Ходил от стола к столу, как медуза в глубинных водах, путал креветки с творогом, а пиво с палочками для чистки зубов, когда в дверях появился улыбчивый господин, наводивший о Варане справки.
     Из-за стойки тут же появился отец, покачивая кулаками, как стальными грузилами.
     Улыбчивый господин охотно напоролся на его подозрительный взгляд:
     - К вам, хозяин, к вам собственнолично... Поговорить надо. Есть минутка?
     Свет шел снизу, из-под воды. Снаружи светило солнце, забивалось в широкую пещеру, как сладкое пиво в разинутый рот. Просачивалось сквозь подводную решетку: выход в море был глубоко перекрыт. Хозяин не хотел, чтобы старые змейсихи отправились на прогулку и ненароком угодили в чью-то жадную пасть.
     А змейсихи были очень, очень стары. Правда, определить это мог не всякий - сказывался отличный корм и бережное обращение. Вылинявшие тусклые чешуйки прятались под серебряными пластинками, под накладными самоцветами, да и порода давала себя знать - у обеих змейсих сохранилась горделивая осанка, обе сверкали глазами и раздували ноздри, так что Варану пришлось преодолеть некоторую робость, прежде чем впервые приблизиться к ним.
     - Здесь у нас стойло, - сказала Нила. - В нише - скребки, щетки, всякие нужности, все в идеальном порядке, между прочим. Взял скребок - клади на место... Вот так. Чистить надо перед каждым выездом и на ночь. Кормить - два раза в день, утром и вечером, и следи, чтобы они не переедали. Когда которая нагадит - бери сеточку, дерьмо поддевай и аккуратно вот сюда, в корзину, чтобы вода в стойле не мутилась. А потом корзину - наверх. Понял?
     Нила была старше Варана на год и держалась хозяйкой. Когда-то он видел ее на осенней ярмарке - она была с Малышки, дочь рудокопа и одной из компаньонок княгини, незаконнорожденная, но самоуверенная и богатая. Мать, от стыда сославшая ее в поддонье, не забыла малявку и не бросила - баловала то деньгами, то мешком сушняка, то обновкой. Нила считала себя горни, в сезон носила рубаху без рукавов и штаны, подвернутые до колен, расшитые цветными камушками, которых на Малышке немерено-несчитано, и работала, как оказалось, наездницей на змейсах - сопровождала богатых и знатных гостей в верховой поездке по лабиринту подводных пещер.
     Варан, договариваясь о работе с хозяином, наивно полагал, что будет гулять по морю верхом, а не вылавливать сачком дерьмо. Нила разочаровала его умело и безжалостно:
     - Седлать - не вздумай, поцарапаешь чешую - потом не расплатишься. Садиться верхом - упаси тебя Император. Спать будешь здесь же, в гамаке. Они ночью иногда шипеть начинают, так надо с ними вслух говорить, успокаивать. Та, что позеленее, называется Журбина, а та, что почернее, - Кручина...
     - А почему у них имена такие печальные? - спросил Варан.
     - Потому что так назвали, - отрезала Нила. - Вот, смотри, Кручина насрала, бери сачок и покажи, чего ты стоишь...
     Темные волосы лежали у Нилы на плечах. Самоцветы на штанах вспыхивали, будто капли воды под солнцем. Глаза часто мигали и щурились, хотя здесь, в гроте, было не так много света; глаза слезились. Спесивой девке наверняка требовались очки с прокопченными стеклами - но она, гордая кровью горни, предпочитала мучиться, щуриться и утирать слезы.
     Змейсихи смотрели на Варана с царственной брезгливостью - как будто это Варан нагадил в прозрачную воду, а им, благородным созданиям, теперь приходится убирать.
     - Они не кусаются?
     - Они едят только рыбу, но если ты их разозлишь - могут и цапнуть, просто для науки. Особенно Кручина - она подлая. К хвосту ее близко не подходи - как врежет, так и потонешь. Она в карауле служила всю жизнь, стражники на ней Малышку объезжали... Контрабандистов била, а пиратов перетопила человек сто. Вот так, хвостом по голове - и привет. Этому их еще в яйце учат.
     Варан низко наклонился, держась за поручень, пытаясь выловить сачком комочек змейсового дерьма:
     - У Малышки небось за сто лет сто пиратов не наберется.
     - Это у вас на берегу пиратов не наберется, потому как не репс же ваш воровать. А у нас рудники. У нас режим должен быть.
     Варан наконец-то справился. Опорожнил сачок в корзину для нечистот, плотно закрыл крышкой. Сел на каменный выступ, свесил ноги в светящуюся воду:
     - А Журбина сколько пиратов убила? Тысячу?
     - Журбина повозку таскала весь век, - сухо отозвалась Нила. - В шахтах. Камни на ней возили, соль... Теперь отдыхает.
     Изумрудная Журбина высоко вытянула шею, повела рогатой головой, еле слышно зашипела, будто подтверждая: заслужила. Кручина ударила хвостом так, что волна прокатилась по всему гроту. Варан невольно отодвинулся:
     - Ничего себе.
     - Не нравится - и сидел бы в своей харчевне.
     - А ты откуда знаешь, где я работал?
     - Великая тайна... Я тебя видела. Место приметное.
     - И парень приметный, - сказали сверху. По винтовой лесенке, вырубленной в скале, спустился хозяин в костюме для верховой езды. Кручина и Журбина оживились, забили хвостами, завертелись по гроту, устроив в центре его небольшую воронку. - Седлай, Нилка. Гости прибыли.
     Варан, не выпуская из рук сачка, смотрел, как Нила торопливо надевает седло сперва на спину Кручине, потом Журбине (обе змейсихи охотно подставили спины). Потом, не глядя на Варана, Нила оттолкнулась от каменного выступа-и без разбега перелетела Кручине на спину; хозяин аккуратно угнездился на спине у Журбины.
     - Ну, Вараша, нас до вечера не будет. Все здесь убери, корзину вынеси - и можешь отдохнуть чуток. Тебе сегодня ночевать здесь, помни!
     Варан поспешно кивнул.
     - Пошла! - крикнула Нила, и голос ее заметался по гроту. Кручина ударила хвостом, Нила пригнулась, распластавшись по черной чешуе. В следующую секунду змейсиха нырнула, ушла в тоннель под скалой, унося с собой всадницу. Варан перевел дух.
     - За ней, - негромко приказал хозяин, и Журбина нырнула тоже. Варан остался один; волновалась подсвеченная солнцем вода, сверху прозрачная, снизу застывшая, спрессованная в непроглядную донную темень.
     - Серпантеры. Ну, знаешь, их в просторечии змейсами зовут. Два здоровенных чудища, один зеленый, другой почти черный. Рога - во. Зубы - во. Хвостом специально обучены бить по затылку. Очень опасная работа. За то и платят.
     Варан сидел за столиком отцовской харчевни, а Кешка, четырнадцатилетний парень, нанятый родителями на место Варана, стоял напротив с подносом и смотрел с восторженной завистью.
     - Знать всякая приходит на них поглазеть, кто поотчаяннее - так и покататься. В камне, знаешь, ходов - до Шуу. И под водой, и над водой, а есть совсем сухие...
     - А как же змейсы в сухих ходят? - спросил Кешка.
     - Змейсы вообще не ходят, - сурово заметил Варан. - Они плавают... Некогда мне, - он позвенел монетками в кожаном кошельке. - У меня ночная вахта сегодня.
     До ночной вахты оставалось еще несколько часов, но Варану надоело врать. Он попрощался с матерью, потрепал по загривкам малявок и быстрым шагом занятого человека двинулся к берегу - купаться.
     - Эй, парень!
     Варан продолжал идти. Мало ли парней ходит по улицам в сезон; остановился, когда дорогу заступили двое. Один - ровесник, низкорослый и смуглый, но по виду явно не горни. Другой - взрослый, и при одном взгляде на него Варану сделалось страшно.
     - Чего не оглядываешься, когда зовут? - начал молодой.
     - Откуда мне знать, что меня? - огрызнулся Варан.
     - Пошли. Дело есть.
     - Я спешу.
     - На дно успеешь, - краешком рта заметил взрослый. - Идем... торопыга.
     У него были выгоревшие светлые брови и равнодушный, как удавка, взгляд убийцы.
     Харчевня отца осталась далеко позади. Приметное место... И парень приметный... На улице полно народу, а ведь не убежишь. Патруля поблизости нет, а и был бы - ничего не успеешь объяснить. Не такое сокровище парень-поддонок, чтобы по его милости гостей тревожить...
     - Что вам надо?
     - Там расскажем, - сказал светлобровый уже с раздражением. - Ну что, пойдешь добром - или сразу в мешок тебя?
     Далеко, на материке, о котором рассказывали Варану плотогоны, человек может убежать и затеряться. А с Круглого Клыка бежать некуда.
     Варана привели в бухту, уставленную купальнями, как праздничный стол - стаканами. В купальнях - простых, и вертящихся, и с фонтанами - резвились, ни на что не обращая внимания, холеные заморские гости. Плавали почти нагишом, бесстрашно подставляли шкуру солнцу, ныряли с вышек и катились по деревянным желобам на скользких ковриках. Ели и пили тут же, в плавучих харчевнях; Варану стало страшно жаль себя. Люди живут и любят жизнь, а он, Варан, может быть, видит небо в последний раз. За что?!
     - Садись в лодку, - сказал разбойник по-прежнему уголком рта. В том, что это именно разбойник, сомневаться не приходилось.
     В лодке уже сидел еще один, плечистый, совершенно лысый. И рядом с ним, скорчившись и обхватив живот, - Варанов знакомый, молодой рыбак Гелька, в сезон обносивший купальни жареными улитками.
     Смуглый подросток оттолкнул лодку от причала. Остался на берегу. Быстро зашагал прочь.
     - Вы, оба, - лысый разбойник кивнул Варану и Гельке. - Беритесь за весла, и чтобы не отлынивать!
     Гребли молча. Лысый правил рулем, светлобровый сидел на носу. Варан, обернутый лицом к корме, смотрел, как отдаляется берег, как лысый скручивает себе трубочку дорогущего заморского табаку, как с удовольствием затягивается... Миновали чей-то ковчег, уродливый и кособокий рядом с настоящими морскими кораблями. Миновали команду рыболовов, тянущих одну сеть тремя большими педальными лодками. Никто не смотрел на устремившуюся в море лодк