стей, - сказал Варан, окидывая взглядом круглую комнату с наклонным полом, - маленькую, темную, даже в уродстве своем удивительно похожую на комнату Подорожника под слепящим солнцем межсезонья.
     - Знаешь, почему ты до сих пор жив? - спросила колдунья.
     Варан пожал плечами:
     - Может быть, потому, что пришел к тебе с добрыми намерениями?
     - Ты - с добрыми? - Тонкий рот ее сложился в ухмылку. - Ты просто слишком слаб, чтобы угрожать мне... Но дело не в этом. Ты жив потому, что чужак и бродяга. Этих, - сухощавое лицо подернулось омерзением, - этих... пожирателей падали... я не щажу, чтоб ты знал. Помни об этом.
     Варан огляделся в поисках места поуютнее. Комната Подорожника полна была светлого дерева - панели, ширмы, половицы, мебель; здесь, как в наибеднейшей хижине поддо-нья, ничего деревянного не было вовсе. Черные от копоти стены, грязный каменный пол, вытертая шкура в углу, служившая, вероятно, постелью. Нет мебели. В ничем не прикрытое окно свободно врывается ветер.
     - Кого ты называешь ?пожирателями падали??
     - Ты явился спрашивать? Варан переступил с ноги на ногу:
     - Так принято у людей... Когда в дом приходит путник, его спрашивают и отвечают на его вопросы. Так принято на побережье, и в Лесном уделе, и на огненной земле вулканов, и на Осьем Носу... Даже среди магов.
     - Ты встречал магов?
     - Я специально их разыскиваю, - сказал Варан серьезно. - Я много дней провел в пути, потому что мне сказали, что где-то здесь обитает маг... Ты.
     - Тебе не могли такого сказать.
     - Почему? Слухи в степи ходят небыстро, но они все-таки ходят и порой забираются очень далеко... Мне рассказали о черном великане, под ногами у которого сотрясается земля. Рассказали, что он плюет огнем. Что он страшен, когда разгневается... Теперь я понимаю, что они имели в виду.
     - Что? - выкрикнула она в неожиданной истерике. - Я поняла - ты сказочник... Это люди, которые врут и верят в то, о чем говорят... Поэтому кажется, что они говорят правду...
     Она отступала и отступала, пока не уперлась спиной в закопченную стену. Снова сложила ладони - нижняя губа ее тряслась. Зреющее в костлявых руках оружие причиняло ей, вероятно,боль.
     Варан глубоко вздохнул.
     - Я говорю правду. Я ведь нашел тебя. Я так рад, что тебя нашел. Если ты убьешь меня сейчас... как будет обидно, правда? Ты ведь можешь убить меня потом, когда я все расскажу...
     Колдунья опустила голову. Лицо ее полностью скрылось за пеленой волос.
     - Один человек, - Варан говорил мягко, медленно, размеренно, - когда-то сказал мне: маги существуют затем, чтобы приносить в этот мир новое... То, чего раньше не было. Он был маг, этот человек, и кое в чем разбирался. Его звали Лереаларуун... Я долго не мог выучить его имя. Зато теперь, когда он давно умер, я все еще помню его и никогда не забуду.
     Она помедлила - и опустила руки. Варан успел заметить, как из ее ладоней вывалилось на пол нечто вроде светящегося яичного желтка. Шлепнулось, задымило, погасло.
     - Обо мне правда знают? - спросила она глухо.
     - Конечно. Но не правду. Слухи, преодолев степь, обрастают такими подробностями, что...
     - И ты не испугался огнедышащего черного великана?
     - Я сам умею придумывать великанов. Но я не сказочник. Я много лет ищу одного человека... Ты знаешь, что в степи каждому путнику, переступившему порог дома, прежде всего предлагают развести огонь в очаге?
     - Не говори мне о них... стервятники...
     Варан терпеливо кивнул:
     - Не буду... Я не понимаю, о чем ты, но я не буду. Скажи мне: в тех местах, откуда ты родом, тоже есть такая традиция?
     Она наконец-то отклеилась от стены. Боком, чтобы не поворачиваться к Варану спиной, отошла в дальний угол. Тяжело уселась на потертую шкуру, скрестила ноги; пышная черная юбка улеглась вокруг, как дохлое морское чудище.
     - Если ты ищешь его, - пробормотала колдунья, - ты дурак или сумасшедший. Никто его не видел.
     - А некоторые люди говорят, что видели. Или видели их родители или знакомые.
     - Это вранье.
     - Ты помнишь дом, в котором родилась?
     Она подняла голову. Посмотрела на него снизу вверх; Варана пробрал мороз - впервые за сегодняшний длинный день он испугался по-настоящему. Не привычным страхом бойца, велящим быть осторожным и дорого продавать свою жизнь, - этот новый страх был нутряным, парализующим, глубинным. В поддонье его звали ?страх Шуу?.
     - Я все равно тебя убью, - слабо пообещала колдунья.
     - Что я такого спросил?
     - Я бросила. Я оставила... И я ничего тебе не расскажу. Пока не заслужу прощения, пока не освобожу эту землю... Мерзкие твари, они едят то, что произрастает на этих полях! Они пьют воду из этих источников... Ты знаешь, что под каждым таким полем лежит человеческая жертва? А под степью... Кости, кости... кости...
     Медленно, будто ступая по канату, Варан пересек комнату. Подошел к рыдающей женщине. Опустился на каменный пол. Уселся, как она, - скрестив ноги.
     - Я знаю, что пахаря кладут под поле и жену пахаря кладут под поле... Но это не жертва. Когда человек умирает, он хочет...
     - Ты не понимаешь! Когда в этой степи сошлись Аркимонор с Эхрононом... Аркимонор заключил союз с Моа... но тот сломал договор, ему все равно было, кто победит... Трусов он сразу отправил в пещеры со светящимися камнями... А храбрецами населил эту землю... Они забыли себя... Они здесь, вокруг, и не могут освободиться... А я слишком слабая, чтобы дать им всем свободу, - сразу... Тысячи тысяч... никто не уцелел! Вороны закрыли солнце... Теперь здесь нет птиц, нет даже мух. Это проклятая степь, а я снимаю проклятие. Я одна... Она вдруг перестала плакать. Отвела волосы, рукавом вытерла нос, посмотрела на Варана мокрыми глазами - неожиданно спокойно, даже приветливо.
     - Ты думаешь, я сумасшедшая?
     Варан молчал.
     - Я сама так думаю, - призналась она. - Иногда мне кажется, что я рехнулась... Но все дело в том, что я совсем одна. Совсем одна перед этой степью. А она такая огромная. А дело идет так медленно. Я отвоевала у нее кусочек... Освободила от заклятия... У меня нет сил. Мне нечего есть... потому что то, что дает заклятая земля, я не возьму в рот. А освобожденная земля дает так мало... почти ничего. Аты пришел сюда и спрашиваешь о моем доме...
     - Извини.
     - Ты думаешь, я брежу? Ты ведь не знаешь, кто такие Аркимонор, Эхронон... хоть о Моа ты слышал?
     - Нет.
     - И не надо, - она сдвинула брови. - Есть люди... существа, о которых лучше вообще не знать. И ты не надейся - я потом все равно тебя убью...
     - Я и не надеюсь.
     - Врешь, - она вдруг улыбнулась. - Вот один-то раз я тебя поймала на вранье...
     - Давно ты здесь?
     - Давно. Долго. Несколько лет. Я еще молодая, мне хватит жизни... чтобы освободить их всех.
     Улыбка ее угасала медленно, как огонек уходящей лодки.
     - А ведь ты мне не веришь.
     - Не то чтобы не верю, - Варан поерзал, устраиваясь поудобнее на голом камне. - Но я видел эти поля... леса... и эту степь. Знаешь, на что похожи твои... твоя... ну, то, что ты делаешь? На убийство. Вообрази: много людей на улице, каждый идет по своим делам... И вдруг появляешься ты с топором. И рубишь людям головы. А когда они спрашивают, за что, - ты говоришь, что освобождаешь их от заклятия...
     Варан осторожно замолчал. Колдунья смотрела на него, покачиваясь взад и вперед. Когда она сидела, ее распущенные волосы доставали до пола.
     - Там, откуда ты пришел, есть лекари?
     - Да.
     - А ты когда-нибудь видел лекаря на поле боя?
     - Я никогда не бывал на войне.
     - Ты трус?
     - Нет. Но Империя не знала больших войн уже давно... Вот только сейчас восстали лесовики. Но это очень далеко отсюда.
     - Послушай, - она наклонила голову к плечу, - а, может быть, мы говорим на разных языках? Ведь странно, что ты, который пришел из такой дали... понимаешь меня. Значит, на самом деле ты не понимаешь. Ты говоришь на своем языке, а я складываю из этих звуков свои слова - и говорю по-своему о своем.
     - Но мы же отвечаем друг другу.
     - А мы и отвечаем о другом... Я рассказываю тебе о Моа... понимаешь? Который предал Аркимонора... ну чего тут непонятного? И земля, вместо того чтобы высосать души воинов Эхронона - высосала души всех! И теперь эти души мучаются...
     - Но я же видел, что поле счастливо, когда за ним ухаживают...
     Колдунья в изнеможении прикрыла глаза:
     - Да. Ты хрюкаешь себе по-своему, мне просто кажется, что твои слова имеют смысл. На самом деле этот смысл вкладываю в них я... И удивляюсь, что ты не понимаешь. А ты и не должен...
     - Ты хотела рассказать о лекаре, - напомнил Варан.
     - Лекарь, - колдунья устало вздохнула. - Лекарь освобождает раненого от размозженной руки или ноги... чтобы тот не умер.
     - Ты прекрасно понимаешь меня. Я говорил об убийце, ты вспомнила лекаря - так всегда бывает, когда один защищает свое право проливать кровь, а другой пытается его остановить. Тот первый говорит: это кровь под ножом хирурга... Я имею право, потому что так будет лучше всем, и даже отрезанной ноге, она ведь все равно пропала...
     Голова ее склонилась на грудь. В следующую секунду колдунья вскинулась, как человек, который засыпает - и боится уснуть.
     - Ты в самом деле очень одинока, - пробормотал Варан.
     - Меня одной достаточно, чтобы убить тебя. Не строй планов, бродяга.
     - А я и не строю... Ты маг. Ты - отверстие, через которое в мир проникает новое, чего прежде не было... Что это?
     - Освобождение. Свобода.
     - Кого ты освобождаешь?
     - Сколько можно тебе талдычить... Я даже не знаю, как ты понимаешь мои слова. Наверное, тебе кажется, что я говорю про базар какой-нибудь, про ярмарку, про торги... Или о том, как лучше устроить дымоход в какой-нибудь грязной крестьянской дыре...
     - Хочешь, я вымою пол? Здесь ведь есть вода поблизости?
     - Ну вот, - она улыбнулась. - Я права... Тебе кажется, что мы говорим о пыли, о воде, о тряпках. Но все равно мне легче - я так давно ни с кем не говорила.
     - Разве тебе не... неприятно жить в такой грязи?
     - Грязь - не снаружи... Я жила в доме о ста огнях, под корнями стеклянного дерева... Эти деревья не растут. Они не растения вообще. Они - камни, кристаллы... Их называют деревьями, потому что они похожи. В подземелье светло... и всегда весело. Потому что корни проводят свет, как трубки проводят воду. Под землей свет яснее, чем солнечный. Там даже младенцы всегда смеются. Но там нельзя класть печи. Потому что от дыма тускнеют кристаллы. Поэтому там не было печи. Нам приносили горячие камни... кипящую воду... У нас ведь было много слуг.
     - Не может быть, - сказал Варан.
     - Мой господин был первым советником князя! У нас было столько слуг, сколько у тебя вшей...
     - А что такое вши? Она вздохнула:
     - Ты говоришь на своем языке...
     - Не может быть, чтобы ты родилась в доме, где не было печи!
     - Я родилась в глиняной норе... Да, печь там была, потому что иначе эти несчастные животные, мои родители, умерли бы от холода... И, чтобы купить дрова, они продали меня моему господину...
     - Тебя? Ты что, рабыня?
     - Я устала. Твои слова сливаются, я не знаю, что такое ?быня?...
     Она засыпала. Она была измучена, истощена, и она была гораздо слабее, чем хотела казаться. Бессонная ночь и потрясение, вызванное Барановым визитом, одолели ее. Кроме того, Варану все-таки удалось ее убедить - неизвестно как - что он безопасен. Что угрозы для ее жизни нет.
     - Послушай, - он подобрался поближе. - Где ты родилась? Где эта страна? Где правит ваш князь? Где ?стеклянные деревья??
     Она всхлипнула и легла на шкуру - скорчившись, прижав колени к животу. Ее волосы улеглись большим неопрятным облаком.
     Варан подождал минутку, потом поднялся.
     Неслышно ступая, подошел к окну. Выглянул; отсюда видны были верхушки леса, и, наверное, дозорная вышка была бы видна тоже - если бы ее не опрокинуло той ночью, когда над холмами плыли ?ожерелья?...
     Варан оглянулся на лежащую в углу женщину. Вспомнил мерцание синего и белого, зеленые столбы огня... искаженное лицо Нилы. Вряд ли та, что спала сейчас на вытертой шкуре, имела о Ниле хоть какое-нибудь представление. Это его, Варана, собственный бред...
     Он нащупал нож, висящий на боку под курткой. Старый проверенный нож. Еще подростком он зарезал им сытуху, а это куда труднее, чем перерезать горло спящей женщине.
     ...Связывать ее, конечно, не имеет смысла. Она освободится от любых пут и тогда уже не станет церемониться. Змея, ядовитая змея...
     Ну-ка не обманывай себя, сказал трезвый внутренний голос. Ты не станешь резать ее во сне. Она это, сама не осознавая, учуяла - потому и свалилась, будто тебя здесь нет... Резать ты не станешь и перестань притворяться.
     Варан поморщился. Она обездолит - или убьет - множество других женщин с детьми и мужьями, в то время как я мог бы...
     ...Но это еще не значит, что вообще ничего нельзя сделать, правда?
     Варан кивнул - не то себе, не то спящей. Оглядел комнату в поисках потайного хода. Нашел. Открыл дверь лезвием ножа. Пробрался внутрь; в темноте отыскал свечку. Засветил от своей ?искры?.
     Здесь ничего не было, кроме горы книг. Варан подумал было, что это книги заклинаний или еще каких-нибудь магических чар; ничего подобного. Это были истории о разных людях - как правило, о принцессах; Варан читал отрывки из начала, из середины, с разных страниц - и не мог понять смысла знакомых фраз. Может, что-то и было в тех ее словах о разных языках, разных смыслах...
     Он тупо перебирал книги, надеясь на чудо, и чудо случилось. Между двумя корешками лежал плотный лист светлого, похожего на бумагу материала. Необычный вид находки Варана не обманул - он повидал достаточно землеграфических карт, чтобы узнавать их в любой одежке.
     Других тайников искать не стал. Колдунья все еще спала, скорчившись на шкуре, и Варан подумал, что она глубоко несчастна. Рабыня, презирающая собственных родителей...
     - Принесу, - сказала женщина во сне, и Варан вздрогнул. - Отдам тебе... ты увидишь... чистая. Вся.
     Варан спустился. Мельком осмотрел развалины; везде было уныло, уродливо, заброшено, пусто. Кое-где росли злаки - одичавшие, мелкие, низведенные до положения сорняков.
     Варан сел на полузаросший камень. Мертвая трава шелестела мертвым голосом; а может быть, Варану казалось. Он развернул листок, похожий на тонкий срез древесной коры.
     За все время его странствий это чувство навещало его всего два раза. Ну, может быть, три. Ощущение того, что мир не просто велик - чудовищно велик. Слишком велик для того, чтобы найти в нем одного человека.
     Он дошел до края земли - сотни дней пути. За краем оказалось, что мир только начинается. Мир, где растут ?стеклянные деревья?, князья обитают в подземных пещерах, где всем весело, но при этом девушек (девочек?) продают в рабство собственные родители.
     Вот он, этот мир. Белесое пространство с небрежно выведенными названиями - копия, причем не лучшего качества. Руки оторвать такому копиисту...
     А тот, кто разжигает огонь в очаге, побывал и здесь. Возможно, прав был хозяин разрушенного дома: он не ходит, как мы, по земле. Он появляется и исчезает - здесь и там. И его не догнать.
     Возможно, надо вернуться на запад, за холмы... старший сын хозяина не обрадуется, зато как обрадуется она! Вернуться и рассказать правду: от этой женщины, безумна она или нет, спасти может только расстояние. Даже если она так молода, как говорит... хотя назвать юной ее никак нельзя, по крайней мере на первый взгляд... Ее жизни все равно не хватит, чтобы уморить всю степь. А значит, не стоит тратить время на достраивание бесполезного дома. Лучше перезимовать у родичей, а потом выбрать себе новое место и новое поле - подальше отсюда... Звучит ужасно, но ведь нет другого выхода. Колдунья сцепилась со степью - достойные соперницы, но, с точки зрения Варана, у степи шансов все-таки больше.
     Как ее занесло сюда? Пешком? Или на спине какой-нибудь тамошней крыламы? Почему она так одинока? Перед кем хочет выслужиться, убивая степь? Перед своим неведомым ?господином?? В пещере, где свет проходит по корням стеклянных деревьев, ?как вода по трубкам?... Неплохо было бы это увидеть.
     Краем глаза он уловил движение. Поднял голову.
     Она стояла в пяти шагах. Между сомкнутыми ладонями билось, шипя, зеленое пламя.
     - Ты мертв, - сказала она глухо, и Варан вспомнил надпись на железном замке, виденную много лет назад.
     Он смотрел ей в глаза, рассеянно улыбался и искал путь к спасению. Не складывалось, не срасталось; влево бросайся или вправо - колдунья подошла слишком близко... он позволил ей подойти... впрочем, помешать он все равно не смог бы...
     - Ты усыпил меня, - сказала она.
     - Нет. из - Ты врешь! Ты усыпил меня, чтобы ограбить и убить!
     - Нет.
     - Ты уже меня ограбил! - она посмотрела на белый листок, развернутый у Варана на коленях. - Тебя прислали пожиратели падали! Ты... мертв.
     Она шагнула вперед, раскрывая руки.
     За секунду до того, как зеленая огненная струя вырвалась из ее ладоней, из-за развалин вылетела, размазавшись в прыжке, лохматая оскаленная бестия. Упала колдунье на спину, повалила на землю и вцепилась в горло.
     Тюфа не знала благородства. Она кидалась со спины и била лежачих. Она была, возможно, трусовата, но жизнь Варана показалась ей достаточным поводом, чтобы рискнуть не только существованием своим, но и честью.
     Колдунья не издала ни звука. Тюфа тоже; впрочем, это не имело значения. Через секунду их обеих накрыло зеленое пламя.

Глава вторая

     - Господин мой, срочные новости. Господин мой, письмо!
     Варан с трудом оторвал от подушки тяжелую голову. Треск огня, беззвучная борьба, разлетающиеся зеленые жгучие брызги - все было, как наяву. Требовалось время, чтобы отдышаться и понять, что Тюфы нет и колдуньи тоже нет, что рядом ворочается Лика, что это ее рука ложится на влажное от пота плечо:
     - Ты опять...
     - Господин мой, - бормотал слуга за дверью. - Господин, срочное письмо!
     Что-то случится, подумал Варан. И это к лучшему. Слишком давно ничего не случалось.
     Он поднялся и накинул халат.
     - Я боюсь, - пробормотала Лика.
     - Ерунда. Спи.
     Длинный коридор - сто пятнадцать шагов, в соответствии с его нынешним статусом - освещен был теплыми желтыми огнями. В свое время он строго запретил зажигать в доме светильники, горящие голубым или белым. Цельнокроеная ковровая дорожка - настоящая шкура шерстистой змеи Хаа - в ночном освещении казалась золотой.
     - Раскрой, - велел Варан слуге.
     Слуга рванул за красный шнурок, и конверт из шелковой ткани распался надвое. В мягкий желтый свет коридора влились новые тона: печать на письме нервно переливалась императорской радугой. Слуга задрожал. Варан поморщился и взял письмо из его трясущихся рук.
     Его услуги срочно требовались Подставке. Посреди ночи. Только и всего.
     - Буди всех, - сказал Варан со вздохом. - Мыться-бриться-одеваться, как на большой праздник. Его Незыблемость Императорский Столп призывает меня, поэтому через полчаса я должен быть в экипаже... Да не трясись. Ничего не случилось.
     По дому пронеслась тревога. Наполнили ванну, включили все фонтаны и водопады; поднимающиеся со дна пузырьки щекотали кожу, змеистые прохладные струи смывали воспоминания о Тюфе и о зеленом огне. Надо кому-то рассказать ту историю - хотя бы Лике. Варан столько раз собирался - и всегда что-то отвлекало...
     На дне ванны, в самом глубоком месте, лежало несколько зеркальных раковин. Варан сам себе придумал добрую примету - глядеться в одну из них перед важным или ответственным делом. Вот и сейчас он нырнул (а глубина ванны была пять человеческих ростов), выбрал самую большую - и в свете донных огоньков увидел загорелого, лысеющего, сурового на вид горни лет сорока. Из ноздрей горни вырывались, улетая наверх, радужные пузырьки.
     Время, сказал Варану незнакомый