тался отыскать место, где была отцовская харчевня, но не нашел.
     Каменные дома горни стояли в центре острова - спина к спине, как горстка бойцов, готовых обороняться до последнего. Княжеский дворец, в сезон утопавший в зарослях ктотусов и шиполиста, оказался не таким уж большим и не таким величественным, как о том принято было говорить. Зато башня не изменилась нисколько - обиталищу мага плевать было на сезон и межсезонье, она все так же смотрела в небо, и на крышу ее как раз опускалась сверкающе-белая, до боли в глазах, и очень большая крылама.
     Варан потупился и часто заморгал. Поддонку не подобает так долго смотреть на небо, хоть три пары очков надень. И что ему за дело, кто и с чем навестил сегодня Императорского мага? Хотя крылама явно не княжеская. Здешнюю-то птичню он видел: четыре птицы поменьше, для патрулирования, и одна большая, для гонцов, но у той большой порода порченая - крылья с черными маховыми перьями...
     Значит, к магу прибыл гость из столицы. И речь пойдет скорее всего, о сундуке с поддельными деньгами...
     Варана чуть знобило - он не спал ночь и, что хуже, со вчерашнего дня ничего не ел. На рассвете его отвели на причал; здесь работали кое-какие знакомые поддонки - ворошили разложенную под солнцем морскую траву, сгребали сушняк, чинили причальные доски. От них Варан узнал, что отец на винте был здесь вчера вечером, расспрашивал о сыне, даже ходил к старосте причала, но ничего не узнал и ничего не добился. Обещал подняться на другой день после полудня.
     - Он винт недоворачивает, - с осуждением сказал молодой работник, имени которого Варан не помнил. - Едва цепляется, на последнем издыхании... Причальники говорят - нет хорошей накрутки, торопится слишком. Эдак он однажды ?авернется, и нам причал сломает, и машину к Шуу разобьет, вот помяните мои слова...
     Вскоре за этим едва не случилась драка. Работник искренне не понимал, что он такого сказал; Варана оттащили, вразумили грубыми словами и велели тихо сидеть, пока не поднимается винт. Поесть не предложили - слава Императору, на пристани нашлась бочка с водой и железная кружка на цепи...
     Варан, которому давно надоела пристань с ее лабиринтом вонючих нор, тесными складами и спесивыми причальника-ми, не стал дожидаться винта. Все равно отец поднимется не ?после полудня?, а самое раннее вечером: даже при половинной накрутке пружину так быстро не завести... Варан тщательно обновил слой копоти на своих очках и отправился в мир горни, под солнце.
     Каменная дорога поднималась на пригорок и ныряла вниз, теряясь из глаз. Казалось, она уходит прямо за горизонт. Варан наполовину опустил веки; приятно было воображать, что странствуешь. Что можно идти и идти, с рассвета до заката, и радоваться оттого, что дороге нет конца...
     Он прошел сотню шагов. Остановился на пригорке. Теперь перед ним открылся край света - пелена облаков внизу. Дорога спускалась вниз и обрывалась там, где над самой пропастью болтался и дымил погашенный сигнальный фонарь.
     А может, прыгнуть, подумал Варан ни с того ни с сего. Оттолкнуться от края - и как в море... Пронизать навылет облака. Увидеть на секунду залитое дождем поддонье. И навеки избавиться от всех разочарований...
     Он ужаснулся собственным мыслям. Вероятно, сказывались голод и недосып, и еще то, что он никак не мог набраться решимости и приблизиться к жилищам настоящих горни. Сезон уравнивает, зато межсезонье напоминает о пропасти между верхним и нижним миром. Нила - наполовину горни, а значит, все случившееся летом - змейсихи, пещеры, запах сухих водорослей - приснилось Варану. Виноват сезон - навевает странные сны...
     Красно-желтое крыло бабочки, придавленное черепком глиняной вазы, подергивалось на ветру, как живое. Варан, не думая, поднял черепок и взял крыло в руки. Ладони покрылись пыльцой, пыльца взлетела ярким облачком, которое тут же расплылось и растаяло. Крыло осталось в руках у Варана серой, кое-где прозрачной тряпочкой.
     Он выпустил крыло, и оно взвилось в воздух почти торжественно, почти красиво - в последний полет...
     Варан вытер руки о пучок бурой травы-бархатки, неизвестно как сохранившейся в щели под камнем. Может быть, придумать какой-нибудь предлог? Ведь он, Варан, является носителем тайны и - что очень кстати - никому не обещал хранить ее. Он летал сперва на крыламе, а потом на пластуне, о.н слушал рассказы Императорского мага, он нашел тайник и едва спасся от стража-заклинания... (В этом месте размышлений Варана передернуло. Надо же, какая гадость - ?Ты мертв?...)
     Глупо и неестественно будет, если он, Варан, проведя почти целый день наверху без дела, не попытается разыскать Нилу и рассказать ей последние новости. Он вздохнул, еще раз отряхнул ладони, вытер слезы, катившиеся из глаз, несмотря на очки, и направился к сердцу острова - домам, сложенным в незапамятные времена из больших и мелких каменных глыб.
     Нет никого хуже слуг, живущих наверху, - так когда-то говорил отец. Варану редко доводилось встречаться с этой породой, но каждая такая встреча лишний раз подтверждала отцову правоту. Я потомственный горни, читалось на лбу у каждого из них. То, что я выношу горшки за княжеским племянником, и отец мой выносил, и дед выносил, - не имеет значения. Я вырос под солнцем, и ты, прячущий глаза за темными стеклами, не смеешь смотреть мне в лицо, как не смеешь взглянуть на взрастившее меня светило...
     - Ступай прочь, поддонок, или я позову стражу!
     - Что ты здесь делаешь, жаба? В Кишку захотел?
     - Я ищу девушку по имени Нила, - повторял Варан, как заведенный. - Она служит во дворце...
     - Идиот! Ты думаешь, тебя кто-то подпустит близко к дворцу? Ступай в свое поддрнье!
     Перед воротами дворца помещался резервуар с водой, там плавали солонухи - две штуки. Варан подкрался поближе; рыбины, и большая и маленькая, были на редкость уродливы. Бесформенные тела их покрывала корка соли; солонухи были едва ли не самым ценным княжеским достоянием, потому что обладали свойством превращать морскую воду в чистейшую пресную - примерно по стакану в день. Отцу нынешнего князя преподнесли их в подарок чуть ли не за сто лет до Баранова рождения, и с тех пор ни один рыбак и ни один путешественник не могли преумножить сокровище, более того, никто не знал толком, где такие рыбы водятся. Поддонки втихомолку радовались этому - неизвестно, как сложились бы отношения верхних и нижних княжеских подданных, если бы пресная вода доставалась верхним без помощи водосборников нижних...
     К воротам дворца вел горбатый мостик, красиво отражался в круглом озерце.
     - Эй, ты! - стражник у ворот зачем-то поднял копье. - А ну, отойди!
     И Варан поскорее отошел. С его-то счастьем - обвинят в покушении на жизнь драгоценных рыб и повесят с облегченным вздохом: наконец-то!
     В животе бурчало все настойчивее. Варан вернулся на пристань, зарылся в кучу сушняка и проспал до заката - пока его не разбудили, тряхнув за плечо. Разбудивший оказался отцом - лихорадочно-веселым, непривычно говорливым, не верящим, кажется, в свое счастье, - в который раз потерянный сын снова возвращается живым и здоровым...
     Варан отмалчивался - то, что можно было рассказать Ниле в самых красочных подробностях, показалось бы глупой выдумкой, вздумай он поделиться пережитым с отцом. Взвалив на спины по мешку с сушняком (тяжесть невелика, но равновесие трудно удержать - сдувает), они один за другим прошли по причальной доске, навесили груз на крючья по бокам корзины, вернулись за новыми мешками и так, шагая взад-вперед по узкому причалу над бездной, нагрузили на винт восемь мешков сушняка и четыре мешка сухой, еще теплой соли.
     Отец задыхался. А Варан ничего - привык, наверное. Придышался к воздуху горни.
     Солнце уходило за край облаков. Подсвеченные сбоку, они казались совершенно реальной местностью с горами и пещерами, с деревьями, с обитателями; даже Варан, много раз испытывавший облака на ощупь, загляделся. Уж не та ли это страна, куда уходят горни после смерти?
     - Пошли домой, - отец положил руку ему на плечо. - Мать измучилась... Ночь не спала... Пойдем.
     Варан кивнул, прекрасно понимая, что дела его наверху закончены, и немного стыдясь того, что о матери за все эти полтора дня не подумал ни разу. Причальник Горюха махнул рукой, давая добро на спуск; отец первым влез в корзину, осмотрел крепления груза, кивнул Варану:
     - Император с нами... Загружены под завязку, ну да вниз - не вверх... Давай, сынок.
     Варан перебросил ногу через край корзины и в последний раз обернулся на пристань - причальные доски, как растопыренные пальцы, черные дыры складов, два причальника на краю каменного карниза сидят, свесив ноги, поплевывают в бездну, благо поддонкам все равно, плевки или дождь...
     Причальники разом обернулись, заметив что-то, невидимое Варану, и через секунду из темного коридора выскочила Нила. Варан моментально узнал ее, несмотря на то, что была она не в привычных брюках, а в платье. Широкополая шляпа сдвинута на затылок, рваной паутинкой болтается светлая вечерняя вуаль - Нила выглядела как настоящая горни, только что проснувшаяся на куче сушеных водорослей.
     - Нила! - Варан замахал рукой, разом забыв о причаль-никах, об отце и о винте. - Нила!
     Дежурный причальник поднялся, шагнул к Ниле, протянул руку, будто преграждая ход; Нила увидела Варана. Причальник крикнул что-то предостерегающее, но Нила уже бежала по доске, сложная конструкция раскачивалась под ее ногами, и крепления, удерживающие винт, стали опасно скрипеть.
     - Стой! - крикнул отец. - Да что же!.. Нельзя... Куда?!
     Ниле, казалось, наплевать было на облака внизу. Она добежала до половины причальной доски и тут только заметила, что настил скачет, как пойманная рыба. Тогда она остановилась, присела, ухватилась руками за причальную доску - и наконец-то испугалась.
     - Стой! - снова крикнул отец. - Даты...
     Варан встал на четвереньки и, вовсе не заботясь о том, чтобы не выглядеть смешным, пополз к Ниле. Растревоженный причал ходил ходуном.
     Нила смотрела потрясенно - как будто за время, что они не виделись, у Варана выросла вторая пара ушей.
     - Здесь нельзя бегать, - сказал он и обнял ее за плечи.
     - Меня сейчас вырвет, - простонала она замогильным голосом.
     - Я тебя искал, - признался Варан.
     Причальники вопили и ругались. Ветер уносил их слова.
     - Мне сказали, - пробормотала Нила. Варан крепче прижал ее к себе.
     - Как там? - спросила она глухо.
     - Внизу?
     - Вообще...
     - Нормально, - отозвался он, не уверенный, что правильно понял вопрос.
     - Ну... ты скучаешь? - Нила требовательно взглянула ему в глаза.
     - А ты как думаешь?
     - Эй! - резко крикнул отец. - Да что же такое, а?! Они болтались между небом и землей, между отцом и при-чальниками, болтались, вцепившись в доску и друг в друга.
     - Как у тебя? - спросил Варан, чувствуя, как секунда за секундой выходит время их разговора.
     - Нормально, - она слабо улыбнулась. Перевела дыхание; ветер отогнул край богатого кружевного воротника, и Варан увидел, как на тонкой белой шее переливается огнями ожерелье.
     - Что это?! - поразился он.
     Она так дернулась, что чуть не свалилась в пропасть. Поняла вопрос, но зачем-то притворилась дурочкой:
     - Что? О чем ты?
     - Камни, - сказал Варан.
     Причальная доска дернулась сильнее - это отец выбрался из корзины. Варан видел, как Ниле хочется поправить воротник, но она не решается отнять руки - левую от края доски, правую от Баранова плеча.
     - У князя на службе все такие носят? - спросил Варан медленно.
     Нила вдруг разозлилась:
     - А мне перед тобой отвечать? Оправдываться, что ли? Я его украла у тебя? Ты мне кто - хозяин? Отец? Иди себе...
     Злость помогла ей преодолеть страх. Она наконец-то выпрямилась и, балансируя, на трясущихся ногах побрела обратно - к скале, где бранились причальники.
     Отец взял Варана за шиворот. Поставил на ноги:
     - А если бы навернулись?! А если... Скотина ты такая, мать все глаза выплакала... А ну пошел!..
     И Варан пошел. Сел на дно корзины. Обхватил руками колени.
     Голубое небо гасло - наступал вечер. Звякнули, открываясь, крепления; корзина замерла в обморочной тишине, покачнулась и начала падать. Этот момент полета Варан любил меньше всего.
     Засвистел ветер; развернулся, повинуясь ему, винт, распустился цветком, и в зловещий свист ворвался рокот лопастей. Винт занял собой все обозримое небо.
     Падение перешло в полет.
     Весь следующий день он провел, двигаясь по кругу, наворачивая пружину. Рядом отец длинно ругался со старостой Карпом и парой механиков с Малышки, по личному повелению князя присланных для запуска второй винтовой установки.
     - Не пойдет под таким углом! - кричал отец угрюмому Карпу. - Накренит машину, улетим в море к Шуу в гости, ищи потом... Если ставить - вот здесь! - и тыкал пальцем в камень.
     - Здесь скала, - бубнили механики. - Камень долбить - сами не управимся, давай помощников, староста...
     - Нету у меня помощников! - брызгал слюной Карп. - Все на работе - кто в море, кто на полях, и без того задолжал нам этот винтовщик, сколько парней тут у него вертелось бесплатно...
     - Князь велел вторую пружину...
     - Ну так ставьте здесь, где мягко!
     - Да не пойдет под таким углом!..
     Разговор их шел по кругу, и кругами ходил угрюмый Варан. Пружина, поначалу длинная и вялая, понемногу сжималась, наливаясь злой силой. В детстве Варан думал, что пружина живая, и недоумевал, откуда в таком маленьком существе столько мощи - рвануть трос, закрутить винт, чтобы он пробился к солнцу.,.
     Откуда у нее ожерелье? И не то ли это самое?..
     Подарок, и сомневаться нечего. Там, наверху, скучно. Горни развлекаются, делая подарки хорошеньким девицам...
     Но Нила!..
     Дождь барабанил по капюшону. В мокром камне отражалась размытая фигура, бредущая по кругу.
     - ...А что делать? - кричал отец сорванным уже голосом. - Что, мне девчонок выгонять сюда - камень долбить?! Много они надолбят вам, так надолбят - князь просто от счастья умрет... И не грози мне, Карп! Я честный винтовщик, мне бояться нечего! У меня у самого донные не сжаты, вот осыпаться начнут! Кто мне детей кормить будет - ты, Карп?!
     Варан осторожно закрепил ворот - не приведи Император, сорвется, вся работа насмарку. Подошел ближе, глянул через плечо старосты на предмет спора - две меловые отметки, на земле и на камне, полусмытые дождем. Отец хочет ставить вторую пружину как раз напротив первой...
     - Я выдолблю, - сказал он тихо.
     Его услышали спустя полминуты. Как ни в чем не бывало, спорили, орали, ссорились; потом одновременно замолчали и обернулись. Механики смотрели удивленно, Карп - раздраженно, во взгляде отца ясно читалось: ?Сдурел?!?
     - Выдолблю, - повторил Варан. - Только если наверх - меня. Только я чтобы. Я и дважды в день могу...
     Карп отозвался первый:
     - Вот оно что... Загор, - это отцу - женить бы парня. Смотри, как рвется. Девка у него наверху, крепенькая такая штучка... Долбить он хочет, - и староста улыбнулся так паскудно, что у Варана свело челюсти.
     - Пусть тогда община платит, - хмуро сказал отец. - Он мне на другое нужен... Один добытчик в семье - я на винте, мать на поле, а с девчонок что взять...
     Заспорили снова, как-то устало, без прежней ожесточенности. Варан снял ворот со стопора и привычно пошел по кругу. Каждый круг приближал его встречу с Нилой.
     А со старостой Карпом он посчитается потом - и сразу за все.
     Неделю он не разгибал спины, спал урывками, видел перед глазами только скалу, только проклятый камень. Он даже наверх не поднимался - это делал за него отец. Варан говорил себе, что нанят нижней общиной и потому не должен прерывать работу даже на короткое время подъемов; на самом деле он боялся, что, поднявшись, не увидит Нилу. Не успеет. Или она не пожелает. Или, что еще хуже, придется снова спрашивать, откуда взялось ожерелье...
     Временами он проклинал себя за эту дурацкую затею. Кто тянул за язык?! Лунка росла день ото дня, в ней скапливалась вода, Варан вычерпывал воду и зажигал в лунке масляный костер, а когда камень раскалялся, снова поливал водой; потом вбивал железные штыри в образовавшиеся трещины и бил, бил, колотил молотом...
     Он почти не бывал дома и спустился на берег только однажды - когда пришли плотогоны.
     Деревянное колесо смутно отражалось в неподвижной воде, подернутой пленкой дождевых капель. Вокруг плота кружили лодки, люди приценивались, торговались, отбирали одиночные бревна и целые связки; плотогоны, покраснев от натуги, волочили проданный товар к краю плота и бросали в воду, поднимая высокие брызги. Покупатели на лодках цепляли покупку крючьями и радостно волокли к берегу, где уже высились большие и малые поленницы...
     Варан толкался среди односельчан. Что они о нем думали - сейчас было неважно, в такие дни забывались и дружбы, и обиды, все теряло значение, кроме дерева, смолистого и жаркого, твердого и податливого, дерева для лодок, для прекрасных душистых скамеек, для детских игрушек, для женских украшений и для очага, разумеется - ведь межсезонье впереди...
     - По два реала?! Ну это вы дешево, дядя, сговорились, такой товар - и по два реала...
     - А подход надо знать, - объяснял довольный сосед. - Плотовщик, он когда видит, что ты не Шуу деланный и в древесине разбираешься - он обязательно уступит, поверь, парень...
     Варан гладил рукой мокрую кору. Считал годовые кольца. Иногда, будто наклонившись за чем-то, ненароком прижимался щекой к душистому и колючему, шероховатому или гладкому дереву. Вечером на берегу зажгут большой костер - каждая семья пожертвует на праздник по несколько бревен. Нет ничего красивее, чем осенний костер до неба; тучи подсветятся снизу, капли дождя испарятся, не долетая до земли. Наверное, даже горни увидят отблеск пламени сквозь толстый слой туч. Дети уже сейчас предчувствуют праздник - носятся по берегу, орут и смеются, пересыпают в ладонях мокрые опилки...
     В этот день играют свадьбы.
     Варан не станет дожидаться огня. Он возьмет отцов фонарь, поднимется на винтовую площадку и станет долбить камень под вторую пружину.
     И пусть староста смеется сколько влезет.

***

     Винт, основательно накрученный, с полной загрузкой, завис сильно в стороне от причала. Варан налег животом на рычаг - подобрался ближе, но не дотянул. Бросил цепь с крюком - и попал; причальник попробовал зацепить корзину длинным багром - и промахнулся.
     - Держись! - крикнул причальник.
     Варан, чья голова после бессонных ночей работала, на удивление, ясно, думал только о том, как бы не сломать машину. Вцепившись в стержень винта, он дождался момента, когда лопасти замрут, и сдернул вниз железное кольцо; лопасти сложились, хоть и не до конца. В следующее мгновение винт опрокинулся и повис на единственной цепи; выдержи, подумал Варан. Кузнецы с Малышки клялись, что на такой цепи можно Шуу вытащить со дна... Выдержи меня с полной загрузкой, я ведь не такой тяжелый!..
     Винт раскачивался. Корзина лежала на боку. Бурдюк с водой, привешенный к борту, опрокинулся внутрь и прижал Варана к винтовому стержню.
     Свистел в ушах ветер. Варан видел облака вверху; перевернутое небо. Обрывком вспомнился полет на пластуне, бездонные пещеры, надпись на замке - ?Ты мертв?...
     Корзина дернулась и поползла вверх. Хоть бы они не порвали цепь, подумал Варан. Из такого положения, боком, никак не поймать баланс, хоть до самого поддонья лови...
     Корзина замерла. Невысоко над Вараном ухали и переругивались, корзина покачивалась, как пустое ведро на воде. Причальники, конечно, первым делом снимали груз.
     Кровь прилила к голове. Очки соскользнули с носа - Варан не успел их подхватить. Он тут же зажмурил глаза, спасаясь от солнца, но в воображении своем продолжал видеть, как они летят вниз, как ныряют в облака...
     Хоть бы не отцу на голову. Хоть бы отец вообще ничего не заметил - а то подумает Император знает чт