. Если он сам к нам не придет - придется идти к нему. Я пойду. А ты?
     Тюфа коротко проскулила сквозь зубы.
     - Что ж, пойдем обратно, - вздохнул Варан.
     Степь едва заметно подрагивала под ногами. Над хутором - живописные развалины рядом с недостроенным новым домом - поднимался дым костра. Тюфа заскулила снова.
     - Знаю, каша и тебе надоела, - вздохнул Варан. - Потерпи... Они вернутся - и мы уйдем на другой же день. Это я тебе обещаю.

***

     - ...Всюду вода? Как это - всюду?
     - Как небо. Можно сказать, что небо - всюду? Вот так и вода... А пить ее нельзя. Она соленая.
     Дети спали. Старуха сидела, протянув руки к огню, на лице у нее было тупое блаженство человека, тяжело работавшего целый день и наконец-то получившего минуту покоя. Ее невестка сидела рядом, боясь посмотреть на Варана. Она тоже устала. Глаза, глядящие в огонь, лихорадочно поблескивали.
     - ...А дерева там нет. Только низенькие, кривые побеги... Из них не построишь дом. Поэтому дома там из камня. А дерево привозят издалека - плотогоны... Вот такая безделушка там стоит кучу денег, - Варан показал наполовину готовую брошь, которую, рассказывая, шлифовал рукавом. - Императорских реалов.С радугой.
     - У нас не в ходу реалы, - сказала старуха. - А она, - кивнула на невестку, - вообще не знает, что это.
     - Поэтому над вами нет настоящей власти Императора. И вы вообще не знаете, что это.
     - Я видела ?императорки?, - тихо сказала черноволосая, по-прежнему не глядя на Варана. - Мой отец... Я вот все думаю: их война с лесовиками затронет или нет?
     - Нет, - Варан покачал головой. - Лесовиков, наверное, уже одолели... война закончилась. Может быть.
     Старуха глянула через плечо - на холмы на востоке. Ничего не сказала. Обернулась к невестке:
     - Иди-ка спать, красавица. Завтра подниму до света.
     Женщина покорно встала, ушла в развалины, в единственную уцелевшую комнату. Ни разу не оглянулась на Варана и ничего ему не сказала.
     - Ты ей сказки-то не рассказывай, - вполголоса предупредила старуха. - Придумать тоже: вода, как небо...
     - Не буду, - пообещал Варан.
     По всем расчетам выходило, что ярмарка закончилась. Значит, через пять дней или через шесть-семь, если поклажа тяжела, хозяин с сыновьями и невесткой должны были возвратиться.
     Небо на востоке оставалось светлым днем и темным ночью. Поле понемногу приходило в себя. Хозяйка сгребала солому, то и дело наклоняясь, чтобы ободряюще коснуться рукой земли. Варан с Тюфой ходили проведать неприятный ельник: тот подвинулся еще ближе к дому, но большой беды пока не обещал.
     Стены дома поднялись в человеческий рост. Варан дважды перекладывал печку; наконец остался доволен и однажды прохладным вечером развел в ней огонь.
     Наверное, вышло неплохо, подумал он, прикрывая печную дверцу (железная заслонка досталась новой печи в наследство от старой). Отличная тяга... И кирпичи, выложенные ?лесенкой?. Радует глаз...
     Он сначала почувствовал чужое присутствие, а потом только увидел женщину, сидящую в полутьме на полу недостроенного жилища.
     - Холодно, - сказал Варан. - Не сиди на земле.
     Она поднялась. Поколебавшись, подошла; в нескольких шагах от Варана опустилась на колени, прислонилась к теплеющему боку печки.
     - Спасибо, - сказала после длинной паузы.
     - За что?
     - Ты сделал мне подарок...
     - Брошка? Безделица...
     - Нет. Эта печка. Ты оставил в ней часть себя. Я буду разводить огонь...
     Она запнулась. Прижалась к печке лицом. Прильнула. Замерла.
     Варан не знал, что сказать. Было тихо, только в печке потрескивали дрова, да издалека, с края поля, доносилась протяжная песня хозяйки. Хозяйка пела полю о том, что скоро его засеют, взойдет новый урожай и жизнь опять начнется сначала. Варан не мог разобрать слов, но смыслы старухиных песен за столько-то дней выучил.
     Женщина смотрела на него из темноты. В глазах отражался слабый свет вечернего неба. Он попытался вспомнить, смотрели так на него когда-нибудь или нет.
     Не вспомнил.
     Понял, что слабеет. Не может подняться и уйти, как решил за минуту до того. Женщина водила ладонью по гладкому боку новорожденной печки. Печка источала тепло, в горячем воздухе искажались, подмигивая, звезды. От женщины исходила нежность, осязаемая, будто песок или глина.
     - Я буду разводить огонь, - повторила она глухо и глубоко, таким голосом могла бы говорить степь, обладай она даром речи. - Это очень много. Каждый день я буду разжигать ее... В наших краях есть поверье, что путник, о котором вспоминают, получает твердую дорогу под ноги. Если кто-то пропадает в лесу - говорят: о нем не помнили. Так вот: для тебя не станет леса. Под каждым деревом будет дорога...
     Она пододвинулась ближе. Ладони ее гладили горячий камень.
     - Ты обожжешься, - сказал он шепотом, глядя на ее руки.
     - Я уже обожглась, - она улыбнулась. - Там, где не ждала... А он вернется и поколотит меня. Это уж точно.
     - Это несправедливо, - сказал Варан медленно. - Ведь мы...
     Она зажмурилась. Прижалась к печке лицом:
     - Что такое несправедливость... если я теряю тебя? В сравнении с этим даже самое ужасное наказание - шутка...
     Варан понял, что никогда не касался ее - даже случайно. Их руки не соприкасались, когда она подавала ему кружку воды или миску с кашей. Она не задевала его краем одежды, проходя мимо. Она никогда не сидела с ним рядом - только напротив.
     Он протянул руку и взял ее за запястье. Старухина песня на поле оборвалась.

***

     Хозяин с сыновьями и невесткой вернулись раньше обещанного - торопились, видать. Рыжая - веселая, загорелая - первым делом кинулась обнимать маленьких племянников. Хозяин с младшим сыном, едва сгрузив тюки, побежали смотреть на Баранову работу; старший сын остановился напротив жены и долго вглядывался в ее бледное спокойное лицо.
     Хотел ударить. Очень хотел; Варан стоял неподалеку и знал, что, если мужчина ударит - беды не миновать. Потому что тогда он, Варан, вынужден будет ударить тоже.
     Мужчина сдержался. Не потому, что испугался Варана - он его не видел. Разжал кулаки. Кивнул жене и побрел распаковывать тюки.
     Варан позвал Тюфу и ушел в степь. И не возвращался до ужина.
     - Спасибо, путник, - приговаривал хозяин, чье лицо подернулось морщинками-трещинками от груза несвойственной ему улыбки. - Мы думали, мерзнуть придется... Ну, теперь вместе венец возведем, крышу положим, и...
     - Я не могу вам помочь, - сказал Варан. - Я ухожу завтра.
     Хозяин перестал улыбаться, отчего лицо его сделалось моложе и привычнее.
     - Идешь? На восток?
     - Да.
     Хозяин дернул шеей, оглянулся на холмы. Закусил губу:
     - Спокойно. Видишь - спокойно... Как бы ты не разозлил...
     - Не ври себе, - сказал Варан. - Сегодня спокойно... ты знаешь, что будет завтра?
     - Убьет тебя, - с тоской сказал хозяин. - Когда мои ходили, их знаешь что спасло? Меньшого моего трусость непроходимая. Только огонек сверкнул - он свалился, и старшего опрокинул... и на карачках - деру. И вернулись оба слегка поджаренные, но здоровые, видишь...
     - Значит, они его даже не видели?
     - Кого? Мага? Куда там... Это ты у нас всю землю обошел, с магами якшаешься, горстями огонь черпаешь...
     Хозяин замолчал. Задумался. У развалин сарая старший его сын шепотом разговаривал с матерью, вглядывался в ее лицо, как раньше в лицо жены.
     - Спасибо, что не ушел, пока нас не было, - тихо сказал хозяин.
     - С чего бы? Я же баб и малых твоих взялся сторожить...
     - ...как вор, - продолжал старик, не слушая его. - Он всю дорогу твердил: вернемся, его уже нет, а моя ходит счастливая. Та бы, дура, хоть притворилась, что любит его... хоть немножко... до тебя - любила. Уж не знаю как... А может, все потому, что очаг наш треснул. Не вечное, выходит, счастье. Знаешь? - Старик вдруг обернулся к собеседнику, в глазах его что-то изменилось; померещилось Варану или нет, но на какое-то мгновение хозяину захотелось унизить гостя, отомстить за зло, причиненное, пусть невольно, его сыну. - Я вот что подумал... Может, тот дед, что моим родителям огонь в очаге разводил, может, он был просто бродяга? А счастье - случайно... И повезло нам, и жен я хороших нашел для моих мужиков... И внуки здоровые. Старшего отдали кузнецу в учение... а она хоть бы спросила, что да как! Ее же сына отдали чужим людям...
     - Это несправедливо, - тихо сказал Варан. - Она верна твоему сыну.
     - Она его не любит!
     - У тебя есть весы, чтобы взвешивать ее любовь? К мужу, к сыну? Есть?
     Хозяин внимательно посмотрел на него. Тряхнул головой, будто просыпаясь:
     - Иди... Еды с собой дадим. Иди... если сможешь.
     Шел дождь. Хорошая примета. Варан шагал, позволяя каплям свободно стекать по вискам и подбородку. Тюфа бежала рядом и, чем дальше на восток, тем ближе прижималась к хозяину. Раз или два, задев мохнатым боком, чуть не опрокинула в траву.
     Пятна мертвой земли попадались все чаще, и скоро обходить их уже не было возможности.
     - Держись, - Варан похлопал Тюфу по шее, - оно не страшно, хоть и противно поначалу. Ну, пошли...
     И первым шагнул на омертвелый, неуловимо отвратительный луг.
     Земля здесь была мягче и подавалась под каблуками. Меня стошнит, малодушно подумал Варан. И путь героя навстречу злобному магу будет отмечен лужицами рвоты... что не имеет никакого значения, потому что все равно никто не увидит.
     Медленно, в такт слабым порывам ветра, покачивались белесые венчики больших цветов. Варан присмотрелся - над цветами вились насекомые, мелкие, как песок. Во всей степи не найдется и букашки - а здесь целые тучи...
     Тюфа прижималась, наваливаясь всем своим весом, сталкивала в сторону, сбивала с направления. Тюфе было страшно.
     - Перестань, - поднявшись на цыпочки, он чесал ее между ушами, - это всего лишь дохлая земля, она не кусается. А у нас с тобой дело, мы ищем кое-кого и найдем, даже если для этого придется допросить Шуу на морском дне... Ну не толкайся ты, жирная тварь!
     Насекомых над цветами сделалось больше. Сквозь шум ветра пробивалось жужжание, нудное и липкое, как все здесь: земля, и цветы, и островки кустарника. Варан ускорял и ускорял шаг; ближе к вершине холма пятна мертвой земли слились, образовав единое пространство, на котором уже не было живой травинки.
     Она смотрит вслед, подумал Варан, но не стал оглядываться. ?Я так хочу, чтобы ты поскорее ушел... И так боюсь проснуться и увидеть, что тебя больше нет?. Он сделал, как она боялась, - ушел до рассвета, никого не разбудив...
     Мысли о черноволосой женщине неожиданно помогли ему - во всяком случае комок тошноты уже не мучил так настойчиво. Подбадривая Тюфу, он вышел на вершину холма и увидел каменные развалины.
     Тот, кто некогда возводил эту твердыню, в самом деле имел представление о замках. Наверное, бывал на побережье и видел тамошние колоссы; другое дело, что в безлюдной степи не от кого и незачем обороняться, поэтому внешняя стена была едва обозначена и служила, скорее всего, для украшения. А вот на две внутренние башни строители извели невесть сколько камня; Варан огляделся. Длинный овраг чуть севернее замка был, скорее всего, каменоломней.
     Одна башня обрушилась полностью и развалила стену. Другая держалась ?на одном кирпиче?. Варан не остался бы ночевать в таком строении. Одного маленького толчка будет достаточно, чтобы чья-то древняя гордость превратилась в груду камней... А если хозяин не в ладах со степью...
     Варан споткнулся: ну конечно. Степь здесь мертва... Хозяин замка одержал победу на тысячи шагов вокруг... и мечтает о новых победах. Очень важно, кто нанес первый удар: степь ли, разрушив слишком тяжелый для нее замок? Маг ли, опустивший первое ?ожерелье? вокруг собственного жилья?
     Смотреть на развалины в окружении мертвых деревьев было неприятно. Варан взглянул на небо и снова вспомнил черноволосую женщину.
     Однажды они говорили о магах. Она сказала: я не понимаю, почему редчайший дар, такой счастливый, желанный дар достается негодяям... Знаешь, призналась она, когда я была девочкой - я хотела быть магом... я пряталась в роще и изо всех сил пыталась сотворить чудо. Зажечь взглядом огонек... или задержать в воздухе подброшенную шляпу. Я не играла в куклы, не бегала с девчонками купаться, я сидела и пробовала - ведь отец говорил, что труд способен преодолеть все... А труд не преодолел. Нельзя, если не родился магом. Я выучилась кое-каким фокусам и потом не раз дурачила брата и его друзей... Зачем маги, если они недобрые?
     - Не знаю, - вслух сказал Варан, и Тюфа нервно зевнула. - Сейчас мы попробуем спросить... О как.
     В самом верхнем окошке уцелевшей башни мелькнул огонь. Варан, прищурившись, заметил длинную и мягкую, как шарф, ленту пламени, летящую от башни ему в лицо. Задержав дыхание, прыгнул в сторону; огненная струя ударила в землю, трава едко задымилась, но больше ничего не произошло.
     - В этом месте истории братья побежали, - сказал Варан сам себе, потому что Тюфа была уже далеко. - Плохо. Если он всерьез решит меня убить - я ничего не смогу сделать...
     Может быть, разумнее всего было послушать хозяина и отступить. Это означало, что самое меньшее полгода жизни было потрачено напрасно и зря - но Варану не привыкать, он и года бросал на ветер, полагая, что жизнь длинная...
     Он посмотрел на развалины. Облачко дыма, вылетевшее из окна башни, успело отползти в сторону и почти размазаться по светлому небу. Вспомнились ?ожерелья?, их давящая сила, их скверная природа, ломающая волю, как сухой камыш. Беспомощен, в панике подумал Варан и поперхнулся горькой слюной. Муха на тарелке. Червяк...
     Медленно, изо всех сил удерживаясь, чтобы не поддаться панике окончательно, он отвел глаза от замка. Сел на мертвую траву, не испытав отвращения. Лег на спину. Посмотрел в небо и вспомнил о черноволосой женщине.
     А ведь она и в самом деле вспоминает. Может быть, в этот самый момент топит новую печку...
     Воздух зазвучал - как тысяча ногтей по засохшей глине. Варан, не глядя, перекатился. Огненная лента подожгла траву в том месте, где он только что лежал.
     ...Какое у нее тонкое запястье. Трудно поверить - у такой крепкой, крупной, привыкшей к тяжелой работе... такое тонкое запястье. Подарить бы ей не деревянную побрякушку, а серебряные браслеты с чеканкой...
     Воздух опять наполнился скрежетом. Варан перекатился снова. На этот раз трава даже не вспыхнула - затлела, источая вонючий дым, и погасла.
     - Выйди на балкон и понюхай, - пробормотал Варан. - А, у тебя нет балкона... Кому ты служишь? Скорее всего, никому... Зря. Магов очень ценят на службе у Императора... Иногда их убивают, но не потому, что они маги, а по другим причинам, о которых мы сейчас не будем говорить... Выгляни в окошко и понюхай... а то ведь мне надоест играть со смертью. Невелика честь - позволить себя убить... Живешь в развалинах. Да знаешь ли ты, в какой роскоши купаются маги на побережье? Одна летающая повозка - без упряжки - стоит десяти таких ?замков?... Выходи. Мне есть что сказать тебе. Выходи...
     Ничего не происходило. Варан сел.
     Развалины казались необитаемыми. В темных окнах уцелевшей башни не было ни огня, ни движения.
     ...Итак, серебряные браслеты с чеканкой. Когда-то я уже дарил одной женщине украшение, и ничем хорошим это не кончилось. Ну что - я иду?
     Он поднялся, с запоздалым омерзением отряхивая штаны. И, размашисто шагая, двинулся вниз по холму - к замку.

***

     - Еще один шаг, и ты мертвец.
     Она стояла в стрельчатом дверном проеме, сложив ладони лодочкой. Варан остановился.
     Возраст ее не поддавался определению. Длинные спутанные волосы наполовину закрывали лицо. Надорванный подол темного платья лежал на давно не метенном каменном полу.
     - Я не могу ни убить тебя, ни ранить, - сказал Варан. - Чего ты боишься?
     - Грязь не может ни убить, ни ранить, - краешек ее рта дернулся. - Я хочу быть чистоплотной, вот и все.
     Подшей тогда край юбки и вымой пол, подумал Варан. Единственный глаз колдуньи, видимый за пеленой волос, злобно сузился; у тебя хороший нюх, подумал Варан. Успокойся, ты хорошая волшебница. Очень хорошая, очень умная, чистоплотная и твердая характером. Я тобой восхищаюсь.
     Она смотрела на него непонимающе.
     - Все хорошо, - сказал Варан вслух. - Я шел поговорить с хозяином этого замка. Хозяин оказался хозяйкой. Так даже лучше. Я рад.
     Она по-прежнему не разнимала ладоней.
     - Я путник, - продолжал Варан. - Хожу по миру... ищу одного человека. Пришел за советом. Может быть, ты знаешь, где его искать?
     Она молчала.
     - Я не прошу у тебя ночлега, - Варан позволил себе улыбнуться уголками губ. - Я не стану злоупотреблять твоим гостеприимством... Скажи...
     Он вдруг запнулся. Колдунья отреагировала на его запинку мгновенно - напряглась, подалась вперед, чуть приподняв сомкнутые руки.
     - Скажи... - Варан не знал, что говорить. Секунду назад он готовился спросить о том, кого искал, но теперь потерял свой вопрос, потому что понял: черноволосой женщине за холмами недолго осталось греться у нового очага. Та, что стоит сейчас перед ним, обязательно пошлет на запад новые ?ожерелья?, и счастье, если потери семьи ограничатся только полем и домом. Его печка останется стоять среди развалин, среди мертвой мягкой земли, и липкие мошки станут кружиться над цветами...
     - Послушай, - он заставил себя улыбнуться шире. - Может, ты перестанешь мне угрожать? Я боюсь тебя. Не надо пугать меня еще больше...
     - Ты врешь, - сказала колдунья. - Ты не боишься и вполовину против того, как должен бояться.
     - Нет, я боюсь, - сказал Варан, глядя на ее руки, и вправду почувствовал страх. - Я клянусь тебе, что не сделаю и шагу...
     Она смотрела на него, будто пытаясь прочитать надпись у него на лбу.
     - Ты что, можешь бояться меньше и больше - по желанию?
     - Я все расскажу тебе, если ты позволишь, - терпеливо кивнул Варан. - Я пришел издалека. С побережья.
     - Ты врешь, - она нахмурилась.
     - Тебе ли не знать, что не вру! Я родился на островах... Она разглядывала его - теперь почти с ужасом.
     - Ты не врешь, - пробормотала, и в голосе ее Варану почудилось благоговение. - Ты не врешь...
     Она разомкнула ладони. Руки упали вдоль тела; ей понадобилось усилие, чтобы снова ими овладеть. Она поправила волосы, и Варан наконец-то разглядел ее лицо - острое, сухощавое, с глубоко запавшими глазами.
     - Ты хочешь сказать, что я некрасива? Говори. Твои слова и твои мысли не имеют значения, - голос ее звучал теперь устало. - Ну, выкладывай, я и без того потратила на тебя слишком много времени... Зачем ты пришел?
     - Ты не попросишь меня сесть? Она смерила его взглядом:
     - Ты ведь не маг... Откуда в тебе эта... наглость?
     - Я винтовой. И в детстве и в юности был винтовым. Знаешь, что это такое? Она молчала.
     - Ну, - подсказал Варан, - люди на таких смешных конструкциях... которые не могут летать, но все равно почему-то летают. В межсезонье, когда вода опускается...
     - Ты не врешь, - сказала она с подозрением. - Ты знаешь, что я чую неправду...
     - Моя госпожа, я стараюсь не врать никому. Так проще. Она разглядывала его. Варан смотрел ей в глаза.
     - Там, - она показала на запад, Варану за спину, - действительно есть море?
     - Море там, - он махнул левой рукой, указывая на северо-восток. И добавил: - Я думал, ты тоже с побережья.
     - Я?
     Лицо ее исказилось, Варан подумал, что совершил-таки ошибку и сейчас расплатится за это жизнью. Но колдунья не стала плеваться пламенем; она повела плечами, будто от холода, снова поправила волосы и отступила в глубь стрельчатого проема:
     - Можешь войти.
     И Варан вошел.
     Винтовая лестница, ведущая в башню, покосилась. От щели к щели метался ветер, со ступеньки на ступеньку текли ручейки песка, стены были покрыты копотью давнего пожара. Колдунья шла сзади, ни на секунду не выпуская Варана из виду.
     - Ты не любишь го