поклясться...?
     -- Моя мама в Раю.
     -- В Раю, говоришь? Там и для тебя самое подходящее место.
Вот здесь подпиши, пожалуйста. Тогда, глядишь, и встретишься  с
мамой  раньше, чем ты ожидал. Ах, ты и читать-писать не умеешь?
Ладно, поставь тогда крестик и да поможет тебе Мадонна!  Потому
как  мне  помочь  тебе  нечем.  Я  старался, как мог, сохранить
непредвзятость, но дурака  разве  что  Бог  наставит.  У  него,
говорят,  специальность  такая.  Коли  так,  ты имеешь неплохие
шансы...

     ГЛАВА XLIII

     В восторге от таких  явно  самообличающих  показаний,  Его
Милость  отдал официальное распоряжение об аресте заключенного.
Вслух же он заметил:
     -- А что я всегда говорил? Опасайтесь простонародья. У них
дна нет. Их наивность не более чем маска. Взять хоть это  дело.
По всем признакам, мальчишка настоящий тип свирепого убийцы. Он
заикается.  Что-то  мычит,  как животное, когда его ни о чем не
спрашивают. У него оттопыренные уши и множество иных  признаков
вырождения,  очевидных  для  всякого, кто сведущ в криминальной
антропологии. Разумеется, он все  отрицает.  Но  попомните  мои
слова!  Пройдет шесть-семь месяцев и тюремные харчи себя окажут
-- он во всем признается. Я эту публику знаю, ее тут хоть  пруд
пруди.  А нам остается только поздравить себя с тем, как быстро
мы изловили преступника.
     То обстоятельство,  что  в  убийстве  оказался  обвиненным
родственник католического священника, наполнило радостью сердце
этого  вольнодумца.  Собственно  говоря, получилось даже лучше,
чем если бы он поймал настоящего убийцу, который мог  оказаться
атеистом,  что  было  бы достаточно плохо, а то и франкмасоном,
что было бы совсем уж неловко. Новость быстро  распространилась
по острову и вызвала у антиклерикалов буйное ликование.
     Ликовали они недолго.
     Торквемада   пребывал,  как  и  всегда,  в  полной  боевой
готовности. Подобно  всем  богобоязненным  аскетам,  он  был  в
глубине  души  людоедом.  Он давно уже собирался сожрать Судью,
которого  почитал  за  оскорбление  и  Небесам,  и   земле   --
официальным  глашатаем  дьявола.  До  сей  поры  он  не спешил,
поджидая подходящего случая. Теперь время настало.
     Не то чтобы он очень уж сильно любил своего родича. Семья,
к которой принадлежал несчастный мальчишка, и сама-то  по  себе
никакой   ценности  не  имела,  а  уж  этот  ее  представитель,
обладавший непростительным пороком -- отсутствием разумения  --
был менее, чем никчемен. Присущая отроку тупость уже стоила ему
массы   мелких   неприятностей.   Еще   ребенком   он  досаждал
иностранцам, бесхитростно выпрашивая у  них  денег;  воровал  в
соседских  садах  цветы,  очарованный  их неотразимой красотой;
привязывал жестянки к хвостам соседских кошек, очарованный  их,
хвостов,  неотразимой  длиной, а также неотразимо уморительными
скачками и шумом, который кошки производили, пытаясь от  такого
довеска  избавиться;  пугал соседок, строя им рожи; по временам
бился  разнообразия  ради  в  припадке;  а   несколько   позже,
повзрослев,  бил  какую  ни  попадя  посуду, бродил при луне по
виноградникам, неизменно забывал любое  данное  ему  поручение,
швырялся  камнями  в  проезжающие мимо повозки и вообще изводил
окружающих как только мог. "Парроко"  знал,  что  лавочники,  к
которым  он  поступал  в услужение, и крестьяне, нанимавшие его
для поденной работы, вскоре выгоняли  мальчишку,  убедившись  в
том, что проку от него не дождешься. Даже теперь он не способен
был прочитать "Аве Мария", не сопроводив эту молитву неуместным
бурчанием  в  животе.  Ныне  же  он добавил к своим достижениям
непревзойденный по опрометчивости поступок. И хоть  бы  он  еще
рот  держал  на  замке, как все нормальные люди. Куда там! Да и
что с дурака возьмешь?
     Самый  настоящий  убийца  --  к  религии  такой   человек,
разумеется,  не  имеет  никакого  отношения. Хотя среди убийств
встречаются вполне оправданные, а то  и  похвальные,  такие,  к
которым   нельзя   не   относится  со  своего  рода  уклончивым
уважением. Но этот-то  дурень!  Торквемада,  будучи  ревностным
слугою  Божиим, не мог все-таки окончательно заглушить наущений
своей  южной  крови.  Как  всякий  фанатик,  он  с   пониманием
относился  к  насильственным  методам, как всякий южанин, питал
приязнь к проходимцам и презрение к простакам.  Обыкновеннейший
дурачок  -- какой от него прок в этом мире? Будь убийца рядовым
христианином,  Его  Преподобие  и  не  подумал   бы   за   него
вступиться,  более  того, он с удовольствием предоставил бы ему
возможность провести  остаток  лет  в  тюрьме  --  лучшем,  как
всякому  ведомо,  месте для идиотов, поскольку оно не позволяет
им никому причинить вреда.
     Но в данном случае речь шла не о рядовом христианине. Речь
шла о родственнике. Родственнике! А это означало, что  за  него
необходимо  сражаться, хотя ради того, чтобы выглядеть в глазах
общества порядочным человеком.
     "Парроко" поспешил собрать семейный совет, а затем,  через
полчаса,  еще  один,  на который пригласил наиболее влиятельных
лиц из числа священников. На обоих  было  решено,  что  настало
время  для  долго  откладывавшейся  битвы  между Силами Света и
силами  тьмы,  между  Католической  церковью   и   современными
новшествами, между Духовенством Непенте и отвечающей за закон и
порядок  светской  властью,  олицетворяемой  личностью Судьи, в
коей расцвело пышным цветом все мировое зло, как частное, так и
общественное. Очень кстати пришелся  прощальный  и  щедрый  дар
мистера  ван  Коппена  --  чек,  предназначавшийся  для  оплаты
ремонта  приходского   органа.   Полученная   сумма   позволяла
"парроко"  выйти  на  бой  с  врагом, имея достаточно надежд на
победу. Свои друзьям он сказал:
     -- Моей семье нанесено оскорбление! Я его так не  оставлю.
Они увидят, на что способен смиренный слуга Господень.
     Сказав так, он препоясал чресла для битвы, лично сходил на
почту  и  отправил  длинную  телеграмму  грозному дону Джустино
Морено, парламентскому представителю Непенте,  вкушавшему,  как
знал  каждый  читатель  газет,  краткий  отдых  на юге, в кругу
близких. То было продуманно льстивое  послание.  Оно  содержало
просьбу  о том, чтобы знаменитый юрист и политик принял на себя
защиту родственника  "парроко",  сироты,  совсем  еще  ребенка,
неправедно  обвиненного  в  убийстве и взятого по произволу под
стражу, и соблаговолил того ради принять жалкий гонорар в  пять
тысяч   франков   --   самое  большее,  что  удалось  наскрести
приходскому священнику, бедному, но ревнующему за  честь  своей
семьи.  Если  бы  великий человек принял приглашение, он мог бы
прибыть на остров уже завтрашним судном. "Парроко" полагал, что
это не лишено вероятия. Дон Джустино был  рьяным  католиком,  и
простодушная  просьба  священника  из его избирательного округа
могла произвести на него благоприятное  впечатление.  Он  много
раз обещал навестить своих непентинских избирателей. Теперь ему
предоставлялась возможность убить одним выстрелом двух зайцев.
     При   обычных  обстоятельствах  для  того,  чтобы  новость
частного характера просочилась сквозь стены почтовой конторы  и
стала  всеобщим  достоянием,  требовалось  пять  минут.  Однако
данное  послание,  благодаря  его  предвещавшему  столь  многое
смыслу,  вообще  никуда  просачиваться не стало. Оно полыхнуло,
как пламя, породив у  людей  чувство  радостной  приподнятости,
чувство ожидания выдающегося события -- битвы между Ватиканом и
Квириналом. Это событие, увенчав собою убийство Мулена -- много
более  предпочтительное,  чем  его  предполагаемое  бегство, --
заставило  граждан   Непенте   возбужденно,   почти   бессвязно
обсуждать  вопрос  о  том,  что  будет дальше. Лишь члены клуба
"Альфа  и  Омега",  находившиеся  под  благодетельным  влиянием
Паркеровой  отравы,  восприняли  накатывавшиеся  на них одна за
одной волны информации с полной невозмутимостью, от начала и до
конца сохранив свойственное им чувство соразмерности.
     -- Слыхали новость? Мулен смылся.
     -- Я так и думал, что этим кончится.
     -- Говорят, долгов наделал.
     -- А как же. Иначе бы не  сбежал.  Как  бы  там  ни  было,
скатертью дорожка.
     -- То  же самое и я говорю. Правда, этот прохвост задолжал
мне целый бочонок виски.
     -- Вам повезло. Мне он обошелся в тридцать франков.
     -- Чтоб у него глаза повылазили. Полагаю, мы тут  не  одни
такие.
     -- Да уж будьте уверены. Пойдемте, выпьем...
     -- Слыхали новость? Мулена ухлопали.
     -- И  поделом  ему.  Мерзавец  должен  мне два с половиной
франка. Готов поручиться, все вышло из-за денег.
     -- Ничего подобного. Тут замешана одна  девчушка.  Пырнули
ножом  в  живот. Часов в одиннадцать ночи, судя по всему. Уж он
визжал -- за милю было слышно.
     -- Я в это не верю. Он не из таких.
     -- Не из таких? Что вы хотите этим сказать?
     -- Не из таких.
     -- Да из каких таких-то? Нет, серьезно? Ну,  давайте.  Что
вы такое говорите, ей-богу? Почему вы так думаете?
     -- Думаю? Я не думаю. Я знаю. Заплатите за мой стаканчик и
я вам всю правду скажу...
     -- Слыхали новость? Дон Джустино приезжает.
     -- Старый бандит? С чего это он?
     -- Этому,  Мали...  --  как его там -- голову откручивать.
Тут теперь такая свара  начнется.  Следовало  бы  поблагодарить
Мулена за развлечение.
     -- Еще  не  хватало.  Может,  он  для того и позволил себя
укокошить,  чтобы  нас  повеселить?  Да  если  и  так,   я   бы
развеселился сильнее, верни он мне мои семнадцать франков.
     -- Вам нынче не угодишь.
     -- Если  бы  вы  вчера так же нарезались, как я, на вас бы
тоже угодить было трудно. Посмотрели бы вы, что у меня в голове
творится. В  нее  можно  баржу  угля  перекидать  и  ничего  не
останется.
     -- Ну, это дело поправимое. Дерните стаканчик.
     -- Еще как дерну...
     Синьор  Малипиццо  услышал о новости, сидя за завтраком. В
первую минуту он решил, что священник спятил. Дон  Джустино  --
Господи-Боже!  Пять  тысяч франков. Откуда у него такие деньги?
Потом он  вспомнил  о  слухах  насчет  органа  и  чека  старика
Коппена.  Проклятые иностранцы, вечно они лезут в местные дела!
Если б "парроко" и впрямь исповедовал бедность, как положено по
их уверениям этим ханжам-христианам, он  бы  никогда  не  нашел
таких денег. Дон Джустино. Какой ужасный поворот событий. И все
из-за  того,  что  Мулен  позволил  прикончить  себя. Проклятые
иностранцы!
     Сердце  его  упало.  Он  полагал  годик-другой   подержать
священникова племянника в тюрьме, а потом уже осудить. Придется
все  переигрывать.  Если  дон  Джустино приедет, суд надо будет
назначить на следующее утро -- хотя бы из вежливости к человеку
его положения, к человеку, благосклонность которого  необходимо
снискать любой ценой. Судья уже винил себя за то, что арестовал
юного   идиота.   Этот  поступок  грозил  сделать  его  слишком
заметным. До сих пор, по причине полной  его  незначительности,
Судья избегал внимания выдающегося католического депутата. Кому
какое  дело  до  политических  и религиозных взглядов какого-то
непентинского судьи -- или до способов, которыми  он  насаждает
закон?  Теперь все изменилось. Он оказался на виду. А это может
кончиться -- кто знает, чем  это  может  кончиться?  У  него  и
помимо  клерикалов  врагов  на  острове  хватает;  приезд  дона
Джустино может привести к общей проверке его  судебных  трудов.
Быть  может,  уже  завтра  ему  придется  предстать  перед этим
чудовищем. Дон Джустино! Судья знал о его  репутации.  Каморра,
самая  отъявленная  Каморра. С таким шутки плохи. Он никогда не
угрожал, он сразу действовал. Синьору  Малипиццо  не  улыбалась
перспектива  расстаться  со  своей  прибыльной  должностью. Еще
менее улыбалась ему перспектива как-нибудь под  вечер  получить
из-за  стены  заряд  картечи  в печень. Такова была веселенькая
манера  дона  Джустино  расправляться  с  людьми,  которые  его
раздражали.  Чертовы  клерикалы  с их кровавыми, несовременными
методами. Папство и Каморра  --  близнецы-братья,  кто  посмеет
заглянуть  в их глубины? То ли дело масоны! Масоны сражаются за
просвещение  народа,  запутавшегося  в  тенетах  священников  и
запуганного  угрозами головорезов. Дон Джустино. Мать Пресвятая
Богородица! Что-то сулит ему завтрашний день?
     Размышляя таким образом, Судья с негодованием  смотрел  на
еду.  Аппетит пропал -- его даже подташнивало немного. Внезапно
он резко отодвинул тарелку и заковылял прочь из комнаты,  забыв
даже  допить  вино.  Он  пересек  раскаленную рыночную площадь,
чтобы  отдать  необходимые  распоряжения  верному,  испытанному
писцу,  которому,  поскольку  он  также  прослышал о телеграмме
"парроко", перемена настроений начальника отнюдь не  показалась
неожиданной.
     -- Если  появится этот бандит, юный идиот должен завтра же
предстать перед судом.
     -- Хороший ход, -- откликнулся седоголовый писец.  --  Это
поубавит ему прыти. И докажет...
     -- Конечно докажет. А теперь, дон Карло, идите, вздремните
немного.  Я  пока  побуду  здесь,  приведу  бумаги  в  порядок.
Приятных снов!
     Будучи  хроническим  ипохондриком,  Судья  обладал  крайне
раздражительным нравом. Он тоже не собирался так все оставлять,
-- не  выходя, разумеется, за рамки дозволенного. Это во всяком
случае  ясно.  Поначалу  он  был  слишком   взволнован,   чтобы
собраться  с  мыслями. Но понемногу, пока он бродил по комнатам
суда, спокойствие и уверенность возвращались  к  нему.  Он  был
один.  В  этих  стенах,  видевших множество его малых триумфов,
было очень тепло и тихо. Сам вид  архивов,  их  знакомый  запах
успокаивал  Судью.  На  душе  у него опять полегчало. Появились
кое-какие идеи.
     -- Они станут утверждать, будто я посадил мальчишку  из-за
его клерикального родства. Это не годится. У меня должны сидеть
по арестом неклерикальные подозреваемые, в доказательство того,
что  я  беспристрастен  и  желаю  лишь  одного  -- установления
истины. Кого бы нам  взять?  Русских!  Они  уже  показали  себя
нарушителями  закона  и  преступниками.  Русских!  Их недавнего
поведения для моих целей вполне достаточно.
     Он подписал ордера на арест Мессии,  Красножабкина  и  еще
пятнадцати человек, в прошлый раз ускользнувших от его гнева. В
ближайшие два часа они окажутся под замком. За этих чужаков дон
Джустино  вступаться  не станет. Да и никто не станет. Вот оно,
вдохновение!  Аресты  засвидетельствуют,   как   ревностно   он
заботится   об   общественном   порядке   --   а   также   его,
приличествующую чиновнику, непредвзятость.
     Ах, да. Есть еще одна мелочь.
     Он дохромал туда, где  в  запечатанных  пакетах  хранились
разного  рода  pieces  justificatives(63).  Взяв  пакет с золотым
талисманом, изъятым у священникова племянника, он  вскрыл  его.
Печать  можно  поставить  и  новую.  Наружу  выпала  монета  на
веревочке -- не монета, какая-то  старинная  медаль,  вроде  бы
испанская. Судья повертел ее в пальцах. Затем, распечатав пакет
с  Муленовым  золотом,  он внимательно осмотрел его содержимое.
Пять  или  шесть  монет  были   того   же   рода.   Французские
наполеондоры.  Повезло. От злого пса любая палка годится. А эта
палка была особенно хороша. Он продырявил один из наполеондоров
и нанизал его на веревочку преступника, предварительно  сняв  с
талисман и сунув его в карман. После чего старательно запечатал
оба пакета.
     -- Ну  вот!  --  сказал  он.  --  Хорошо  смеется тот, кто
смеется последним. Дон Джустино человек  умный.  Но  при  таких
уликах  и  сам  дьявол  не доказал бы, что заключенный невинен.
Долой Папу!
     Никогда еще он  не  чувствовал  себя  таким  просвещенным,
таким, в лучшем смысле этого слова, франкмасонистым.

     ГЛАВА XLIV

     Коммендаторе  Джустино  Морена,  называемый  обычно просто
доном Джустино или -- его  врагами  --  "бандитом",  родился  в
одном  из  городов  на  юге  Италии.  Выйдя  из самых низов, он
поднялся до положения выдающегося члена Палаты  представителей,
став одной из наиболее впечатляющих фигур в стране.
     В  детстве  он  был подмастерьем сапожника. Голубые глаза,
кудрявая голова, румяные щеки, обезоруживающая улыбка и  не  по
летам  острый  язык  этого мальчишки, вечно сидевшего, склонясь
над работой, на  тротуаре  у  дверей  мастерской,  исторгали  у
прохожих  самые  благожелательные  замечания и обеспечивали его
никогда не иссякавшим  запасом  шоколадок  и  сигарет.  Он  так
нравился  людям,  что  без  труда  освоил  не  только искусство
починки обуви, но и многое иное, чему люди жаждали его обучить.
Друзья постарше соперничали один с другим за первенство  в  его
душе;  некоторые  из их шумных ссор, доходивших до поножовщины,
каким-то образом попали, чего допускать, конечно, не следовало,
в газеты, окончательно обеспечив ему уважение всего квартала.
     -- Мальчик далеко пойдет! --  часто  повторяли  старики  и
старухи.   --  Вы  посмотрите,  какие  у  него  голубые  глаза.
Благословенна мать, породившая его, кем бы  она  ни  была.  (Ни
один  человек  не только не знал, кем была его мать, но даже не
притворялся, что знает.)
     Они оказались правы -- со стариками это  случается  часто.
Из  упомянутой  некрасивой драки победителем вышел один средних
лет  господин,  украшение  и  гордость  "Черной  Руки".   Более
счастливого жребия, чем попечительство такой особы, Джустино не
мог  себе  и  представить.  Покровитель  взял  на себя заботу о
мальчике и в скором времени обнаружил, что его протеже обладает
не  только  крепкими  мускулами  и  быстрым  умом,   но   также
злобностью,  концентрированной  беспощадностью и ненасытностью,
которых хватило бы на полсотни  дьяволов  сразу.  Из  мальчишки
выйдет   толк,  решил  покровитель;  Общество,  всегда  готовое
принять многообещающего неофита,  если  его  рекомендует  такой
квалифицированный   практик,   как   он,   с  течением  времени
несомненно найдет мальчику применение. Пока же его  покровитель
поучениями   и  личным  примером  наставлял  мальчика  в  вере,
объясняя ему, как лучше всего угодить Мадонне. Он  пересказывал
ему   Жития   Святых,   понуждал   почаще   ходить  к  мессе  и
исповедоваться   одному   из   облеченных   доверием   Общества
священников   и   самое   главное   --   от   души   ненавидеть
правительство, потому что оно угнетает Папу и бедняков. Наконец
настал день, когда он сказал:
     -- Тебе следует учиться,  по  вечерам.  Думаю,  ты  будешь
среди   первых   в   нашей   школе   Святого   Креста.  У  тебя
исключительные данные. Одно из  главных  твоих  преимущество  в
том,  что  указательный  и средний пальцы у тебя одной длины на
обеих руках. Это  хороший  знак!  Господь  благоволит  к  тебе,
потому  что многим мальчикам приходится искусственно вытягивать
указательные пальцы, а это ослабляет суставы.
     Директор и главный наставник школы хорошо  зарабатывал  на
своих  многочисленных подопечных. Здесь обучали всему, без чего
молодому человеку невозможно обойтись в жизни, исключая  только
религию.  Принимая  в  соображение,  что  школяры происходят из
семейств,  прославленных  благочестием  и  преданностью   Папе,
директор  полагал  религиозное  воспитание  излишним -- ученики
получали его, еще не спустившись с материнских колен.  Джустино
с  большим  успехом освоил жаргон и сдал экзамены по пятнадцати
предметам, включая умение прятаться, проворность ног и ловкость
рук.  Последнюю  преподавали,  используя  в  качестве   пособия
деревянного манекена, из карманов которого учащимся вменялось в
обязанность   извлекать   носовые   платки,   золотые   часы  и
драгоценные безделушки, причем с такой расторопностью, чтобы ни
один из свисающих с манекеновой шляпы колокольчиков не издал ни
малейшего  звука;  по  завершении  этого  этапа  обучения,  они
практиковались  уже  на  самом  директоре,  прогуливавшемся  по
улицам, изображая рядового гражданина  и  поджидая,  когда  ему
стро