евает: Отшельник, сраженный ложью - пусть ложью невольной, - падает на камни, бьется в корчах... Вот срываются с его уст слова, зашвыривающие несчастного принца в неведомую даль...
     Но видения не обрываются. Забывшим обо всем на свете людям предстает дорога над обрывом и меднокосая красавица, с нечеловеческой силой толкающая в пропасть всадника с конем. Пустым взглядом провожает женщина сорвавшегося с кручи короля, а черты ее лица начинают оплывать, меняться... Вот она уже похожа на злодейку, что шагнула навстречу старой рабыне из темной ниши в дворцовом коридоре...
     ... А вот вновь та же дорога. Сумерки, но почему-то все можно отчетливо разглядеть. Трое молодых придворных, держа в поводу своих лошадей, о чем-то болтают. Поодаль на краю пропасти стоит принц Нуренаджи, вглядываясь вниз.
     У самых его сапог из пропасти показалась рука, судорожно зашарила по камням. И почти сразу рядом с рукой возникло страшное, окровавленное лицо короля. Еще чуть-чуть, еще немного - и...
     И тут принц изо всех сил ударил по израненной руке каблуком.
     И все исчезло.
     Потрясение, испытанное людьми, было так велико, что некоторое время никто не произнес ни слова, не двинулся... даже не дышал никто несколько мгновений. Лишь потом по толпе пронесся дружный выдох, изумленное "а-ах! " К нему присоединился даже Джилинер, который не сумел остаться холодным, отстраненным наблюдателем.
     Талант Фаури был не только в том, чтобы заставить Время отдать свои тайны, но и в том, чтобы заставить людей поверить чарам Рыси. Никто из собравшихся в храме и вокруг него не усомнился в увиденном. Даже члены Стаи, уцелевшие после ночного разгрома, ни на миг не подумали, что на них навели лживый морок. И даже они, тайно подстрекавшие принца на захват престола, смотрели сейчас с яростным презрением: так мерзко выглядело преступление, вытащенное на солнечный свет из темных закоулков памяти убийцы.
     Нуренаджи тоже увидел то, что всей душой хотел бы забыть. Увидел со стороны во всей неприглядности.
     Убийца затряс головой, улыбнулся кривой недоверчивой улыбкой, пытаясь понять, наяву ли он, не страшный ли сон настиг его среди бела дня. Но беспощадные, обжигающие взгляды со всех сторон заставили его остро почувствовать реальность происходящего. Принцу показалось, что с него полосками сдирают кожу. Нуренаджи затравленно оглянулся на стражников - и понял: они видели то же, что и остальные...
     Он шарахнулся в сторону - и налетел на слепого жреца.
     Старик только что пережил двойное потрясение: он видел свершившееся преступление так ясно, словно глаза его были зрячими. И теперь обострившееся до предела нервное напряжение подсказало слепому, кто только что коснулся его плечом.
     - Будь ты проклят... - прохрипел жрец. - Будь ты проклят до Бездны и за Бездной...
     Страх, как скверное вино, ударил принцу в голову. Из хаоса мыслей выбилась одна: он в храме! Никто не посмеет тронуть его под этой кровлей!
     Обведя площадь затравленным взглядом, Нуренаджи попятился. Он отступал до тех пор, пока не перестал видеть толпу... видеть глазами. Перед мысленным взором его все еще стояли суровые, непрощающие лица.
     Это были люди, чьим королем он должен был стать. А теперь он потерял все...
     Что-то твердое коснулось лопаток. Принц взвизгнул и извернулся, как крыса, которую задел чей-то каблук. Но позади оказалась всего-навсего колонна...
     Нет, не "всего-навсего"! Колонна была черной!
     И тут безумие взяло свое, хлынуло в гостеприимно распахнутые двери разума. И страх сменился лютой, сжигающей сердце злобой. И бешеной волчицей завыла душа.
     Нуренаджи потерял все? Ну нет! У него осталась черная колонна. И несколько слов, сказанных дядей-королем на лесной опушке...
     Никто на площади не понял, почему вдруг всех - от мала до велика - сковало странное оцепенение. Тело стало тяжелым, ноги вросли в землю, руки не поднимались. Гнетущее недоумение вырастало в ужас, но заорать во весь голос или броситься наутек не было сил. Даже дракон распластался на мраморных плитах - почему-то черная враждебная сила ударила по нему сильнее, чем по людям.
     Этот кошмар начал медленными кругами расползаться от площади к городу. Его почувствовали матери у колыбелей детей, запертые в домах рабы, нищие на перекрестках... Невидимая волна неумолимо затопляла Джангаш.
     И лишь один человек понял, что происходит.
     Джилинер не слышал легенды о заточенном в черную колонну демоне. Но изощренным чутьем на чужую магическую силу почувствовал присутствие кого-то злобного и могучего. Настолько могучего, что сам он, Джилинер, показался себе мелким кусачим муравьем рядом с разъяренным медведем. И еще Ворон уловил непреклонное, неумолимое желание убивать. Не спеша, наслаждаясь каждой смертью отдельно. Всех, всех...
     Город был обречен. Лишь один человек имел возможность спастись: сам Джилинер.
     Негнущимися пальцами Ворон стиснул браслет на левом запястье. С первой попытки это ему не удалось, пальцы бессильно скользнули по зеркальной поверхности. Чародей тревожно глянул в сторону храма. Меж колонн уже завивались полосы черного тумана, похожие то ли на щупальца, то ли на клубок змей. Это зрелище так взволновало мага, что руки на миг обрели прежнюю силу - и браслет хрустнул под пальцами.
     И тут же весь мир наполнился оглушительным звоном разбитого стекла. Бесчисленные осколки, разбрасывая разноцветные лучи, завертелись вокруг чародея. Неистовый вихрь слился в сверкающую радужную пелену - и вдруг исчез...
     Джилинер очутился перед зеркалом в своем кабинете. Ничуть не удивившись, Ворон припал взглядом к картине, которую явило ему волшебное стекло. Жадно и мстительно искал он среди ожидающих смерти людей знакомые лица.
     "Сколько же вас тут, ненаглядных! Вот Волчица-колдунья... ну что, поможет тебе сейчас твоя сила?.. А рядом держится за локоть какой-то девчушки Вечная Ведьма, Фаури, невеста моя беглая... ох, быть мне вдовцом еще до свадьбы! И не жалко - слышишь, дрянь!.. И Тореол тут же... на секиру опирается. Поделом тебе, сорвал такой красивый замысел!.. А это кто ж там лестницу штурмовать пытается, неужто Сокол-самозванец? Ноги едва передвигает, а все к жене бредет... Ну иди, иди, а я полюбуюсь, как вы все вместе подыхать будете!.. "
     С трудом повернув голову, Арлина обернулась к Ралиджу, который медленно, но неуклонно поднимался по широким ступеням. В последние мгновения жизни лучше видеть любимое лицо, чем мучения жреца в алом одеянии. До бедняги уже добрались темные полупрозрачные ленты, опутали, оплели... О, Безликие, как же он кричит!
     - Госпожа, - послышался рядом медленный, затрудненный шепот Ингилы. - Госпожа, ты же Вечная Ведьма! Пожалуйста, вспомни... сделай что-нибудь!
     Арлина перевела взгляд на Фаури, испуганную и растерянную, но, кажется, не до конца понимающую весь ужас происходящего.
     - Я... я не знаю, что делать... - с трудом вымолвила Рысь.
     - Скорее! - выталкивала из себя слова Ингила. - Иначе все погибнут!
     - Все? - Глаза Фаури остановились на Тореоле. Тот опирался на секиру, лицо его было бесстрашно-гневным. Рысь вдруг проговорила сильно, чисто и ясно: - Нельзя, чтобы все!.. Потому что я не хочу! Не позволю!
     Арлина задохнулась - так знакомы ей были эти слова, эта интонация. Именно так говорила ее душа, когда опасность грозила Ралиджу. Весь мир может провалиться в трясину, но никакая беда не должна коснуться любимого. Не позволю! Не дам!
     - Попробуем вместе... - протянула она руку Фаури, сама не зная, что собирается делать в следующее мгновение.
     Рысь, не выпуская из левой руки локоть циркачки, правую с трудом протянула Волчице. Пальцы их сплелись - и сразу исчезла гнетущая тяжесть, растаяла пелена перед глазами. Кровь запела в ушах злую боевую песню. Чародейки почувствовали, что вокруг них скользит поток, незримый и невидимый для других.
     - Я как рыбка в ручье... - выдохнула Фаури.
     - Попробуй повернуть русло, - сквозь зубы произнесла Арлина. И Фаури сразу поняла, что та имела в виду. Все было просто, как дыхание.
     Туманные щупальца задрожали, бросили мертвого жреца в алом, оставили слепого, у ног которого уже свивалась темная петля. Демон почуял врага, прекратил развлечение и приготовился к бою.
     Меж колоннами скользили все новые и новые полосы тумана. Одна из них - широкая, почти черная - выволокла на свет и небрежно отшвырнула труп со сломанной спиной. Никто в этот миг не взглянул в лицо мертвеца, никто не встретил остекленевший взгляд принца Нуренаджи...
     Чародейки, не сговариваясь, сузили окружающий их поток силы, клином ударили в скопище копошащихся щупалец. Беззвучный вопль стегнул, как кнутом, но не испугал женщин, лишь прибавил отчаянной дерзости. Рысь и Волчица переглянулись - и дружно, общим усилием воли нанесли удар, в клочья разорвавший темный клубок.
     Какой ураган взметнулся над светлыми плитами! Обрывки щупалец, зажившие самостоятельной жизнью, закружились, сливаясь в темную пелену, отгораживая своих противниц от всего мира. Кокон, который сплели вокруг трех женщин черные злобные змеи, был непроницаем для силы. Она обратилась вспять и обрушилась на самих чародеек.
     Вот это было страшным испытанием! Фаури ахнула и упала бы на колени, но ее, как в Кровавой крепости, поддержала Ингила. Арлина, до крови прикусив губу, гневно искала "прореху" в душащей их завесе.
     Женщины не видели, как вокруг храма падали, простирались на земле люди, не выдерживая веса собственного тела. Гнетущая, свинцовая, мертвая тяжесть расползалась все дальше и дальше от площади.
     Отстраненно, словно не о себе, Арлина вспомнила, как с крепостной стены слушала песню окрестных скал. У всего на свете есть свой голос. А у этого черного давящего кокона?
     Преодолевая слабость и слепящее отчаяние, она вслушалась...
     Да, песня была - глухая, гнетущая, тяжко пульсирующая, как кровь в жилах больного. От нее леденело сердце, она порабощала душу и мозг. Стиснув зубы, Арлина заставила себя молча, беззвучно присоединиться к этому чудовищному мотиву. Она подчинилась жуткому размеренному ритму (это было пыткой!), слилась с ним, собрала всю свою силу - и рванула, сбила, исковеркала рисунок чужой песни!
     По кокону-убийце прошла дрожь, он колыхнулся волнообразной рябью, покрылся мелкими трещинками. Изнемогая от напряжения, Арлина сквозь зубы выдавила одно-единственное слово:
     - Вместе...
     И даже зажмурилась - такой яростный поток силы плеснул изнутри в полуразрушенный кокон, разметал его, разодрала клочья.
     Черные змеи запрыгали на мраморных плитах так, словно плиты эти были раскаленными, закрутились, свились в клубок, колесом прокатились вокруг чародеек.
     - Бей! - злорадно крикнула Фаури. - Бей, не то уйдет!
     Демон и впрямь спасался бегством. Исполосованный незримыми ударами, слепо тычась из стороны в сторону, он в панике искал дорогу к убежищу, которое надежно хранило его век за веком. И успел, нашел... Черная колонна приняла его, впитала, растворила в себе. А следом хлынули прозрачные, яростные струи силы, обволакивая колонну, "запечатывая" ее, отрезая врагу путь назад...
     И все стихло.
     Успокоилось.
     Опали незримые потоки, ушли сквозь мрамор в землю, как вода в песок.
     Тореол отшвырнул секиру (лязг металла о плиты заставил всех вздрогнуть) и на непослушных ногах двинулся к измученным чародейкам. Ингила толкнула Фаури прямо в его раскрытые объятия и, морщась, потерла синяки, оставленные на ее смуглой руке пальцами Рыси.
     - Я не помню, - тихо всхлипнув, пожаловалась Фаури Тореолу. - На миг почти вспомнила... но нет, ничего...
     Арлина в этот миг пыталась объяснить что-то подбежавшему мужу, но не могла выговорить ни слова - так ее трясло.
     Ралидж осторожно стер с ее подбородка струйку крови, бежавшую из прокушенной губы.
     - Ну, я пойду, - ни к кому не обращаясь, сказала Ингила. - Наших поищу... Рифмоплета, Тихоню...
     Никто ей не ответил. Вздохнув, циркачка побрела по ступеням вниз, в еще не опомнившуюся толпу.
     Незаметный поднялся со ступеней, подошел к слепому жрецу, который, стоя на коленях возле мертвого юноши в алом одеянии, растерянно гладил его по лицу. Склонившись над ухом старца, Незаметный тихо, но твердо напомнил ему:
     - Мы же собрались для коронации...
     В бешенстве, в черной злобе Джилинер отшатнулся от зеркала.
     Нет, Ворона разъярила не потеря короны, которую он уже чувствовал на голове. И уж конечно, не потеря невесты! Страшнее было другое - поражение, нанесенное ему как магу. Он, Джилинер Холодный Блеск, бежал от демона, не приняв боя, а две женщины этого демона в узелок завязали!
     Чародей знал, что сам себе он никогда не забудет и нем простит пережитого унижения. Но никто не сумеет ему об этом напомнить!
     Сейчас эти гордые победители умрут. Все, до кого успеет дотянуться Четвертый. Толпа перепугана, стражники ошеломлены. Самое время вступить в игру убийце.
     Всех! Укравшего власть Тореола. Мерзавку Фаури, сбежавшую чуть ли не со свадьбы. Арлину - она слишком сильная колдунья, чтобы жить в одном мире с Джилинером. Ралиджа - ну, этого за все хорошее!
     Конечно, Четвертый не успеет уйти с площади: вмешается дракон или опомнятся стражники... Ну и ладно, кому он нужен! Глиняные Люди - неудачные творения, у Ворона есть замыслы поинтереснее...
     Кольцо - последнее, четвертое - мягко скользнуло на палец...
     Приказ пришел неожиданно и грубо, словно удар, разбудивший спящего.
     Четвертый поднял к небу невидящие глаза. Со стороны казалось, что он тупо таращится на проплывающие облака. Впрочем, толпе вокруг не было до него дела.
     Так же как и Четвертому - до толпы. Мир сузился, превратился в мраморную площадку, к которой вели светлые ступени.
     Наверху - люди, которых надо убить. И дракон. Его надо убить первым. Он не ждет нападения. Передавить горло. Четвертый был рядом с драконом, видел уязвимое место. У подбородка - тонкий слой чешуи. Без дракона будет проще.
     Убить всех наверху. Потом спуститься по ступеням. Убивать каждого, кто на пути.
     НЕТ.
     Мускулы заныли от напряжения. Чужая воля, воля господина гнала вперед по ступеням. Но коротенькое словечко, всплывшее в сознании, удерживало Четвертого на месте.
     НЕТ.
     Нарастала боль, но это не было самым страшным, самое страшное было впереди. Так легко было этого избежать: податься вперед, шагнуть на первую ступеньку...
     НЕТ.
     Продолжался поединок, начавшийся на погребальном костре. У хозяина была власть. У хозяина была сила. У Четвертого - лишь короткое слово.
     НЕТ.
     Он держался. Пока еще держался... но зачем? Он - Четвертый. Он - Глиняный Человек. Он сотворен, чтобы исполнять повеления господина.
     НЕТ.
     Исчезли звуки. Исчез весь мир. Остались раб и господин - и невидимая цепь, связавшая их. Цепь эта натянулась до предела - натянулась мучительно, невыносимо.
     Если бы только вспомнить свое имя!.. Казалось, что это будет спасением... свободой...
     Но имя сгорело на костре. Мир был мертв и беззвучен, и безжалостно держала цепь, и ничто не могло пробиться извне в замкнувшийся, отчаявшийся разум неживущего, из пепла созданного существа...
     Но что-то все же пробилось... голос! Звонкий, требовательный девичий голосок:
     - Тихо-оня! Где тебя Многоликая носит! Ищу-ищу-ищу... Тихо-оня!
     И внезапно стало легко. Цепь лопнула, словно разорванная могучей рукой. Ударила боль - и исчезла. Мир зашумел, загалдел, засиял яркими красками.
     Какое еще имя ему нужно? Он - Тихоня. Бродячий циркач. Какой еще хозяин? Не знает он никакого хозяина. С него и хозяйки хватит, что наняла его в Шаугосе, в трактире у пристани.
     Вот - стоит рядом, ножкой топает, сердится:
     - Куда ты пропал? Тут такое творится, а я тебя искать должна?..
     Тихоня слушал свою маленькую повелительницу и думал: "Человеком мне уже не быть. Не может зола с погребального костра стать человеком. Зато я могу быть псом. Сторожевым псом при этой малышке. Сама и не заметила, как дала мне свободу... просто вовремя позвала! Ни на шаг от нее не отойду... убью, кто посмеет обидеть... "
     Тореол, забыв обо всем на свете, на глазах у толпы целовал закрывшую глаза от счастья Фаури. Ралидж любовался на это зрелище поверх плеча прильнувшей к нему жены.
     Внезапно сзади раздалось негромкое, язвительное:
     - Ну и чему ты радуешься, дурень? Тому, что у Силурана будет королева с могучим даром чародейства?
     Ралидж узнал голос и, не оборачиваясь, спокойно ответил:
     - Вот ты, Нурайна, и позаботишься, чтобы у нас с Силураном был мир.
     Лицо Джилинера, обычно выражающее лишь легкое презрение ко всему на свете, было искажено свирепой гримасой. Поражение в борьбе за власть еще можно было бы стерпеть, но поражение в магическом поединке...
     - Кто? - вопрошал он, обезумевшими глазами впиваясь в зеркало, обращаясь к своему двойнику. - Не мог он сам... не мог Четвертый... Рядом был кто-то... могущественный маг, страшная силища... Не Арлина, у той иная манера колдовать...
     Четвертый - вздор, надоевшая игрушка, а вот этот незнакомец... Но ничего, ничего!.. Найду, расправлюсь, уничтожу! А потом возьмусь за этот жалкий город... камня на камне... всех в кровавую кашу... с Тореолом, с подлой девкой Фаури... пощады никому...
     - Дурак! - холодно и спокойно ответило ему зеркало.

44

     - Нет-нет, все верно! Эта жуткая тварь именно синица и есть! А государь полагал, что хозяева трактиров заказывают вывески придворным живописцам? Какой-нибудь косорукий маляр... Что значит "цвет не такой"? Наверное, под рукой была только бурая краска... Сразу видно, мало Орлу довелось побродяжить, не насмотрелся он на вывески. Помню, в Аршмире захаживал я в кабак "Бородатый кашалот". Так там над дверью такое уродство водружено - чайки в стороны с криками шарахаются...
     Скрипнула дверь. Двое мужчин в темных плащах, оставив за спинами тепло и свет невероятно ясного осеннего дня, шагнули в душный, воняющий какой-то кислятиной полумрак трактира.
     Сонный хозяин за стойкой не вскочил, не залебезил перед гостями. Ну еще бы, откуда ему было знать, что "Золотую синицу" осчастливили посещением небывало высокие гости!
     Это Ралидж подбил Тореола на легкомысленный поступок: тайком удрать из дворца и разузнать, нет ли вестей от бывших попутчиков.
     Хозяин поднял на вошедших осоловелый взгляд. Ему хотелось спать - как почти всем в Джангаше. Весь вечер и всю ночь столица праздновала восшествие на престол нового государя. Были выкачены бочки вина, выставлено бесплатное угощение, играли музыканты...
     - Послушай, почтенный, - обратился Тореол к кабатчику, - не заходили сюда...
     Ралидж почтительно тронул его за локоть и взглядом указал в угол, откуда доносилось ленивое погромыхивание коробки для "радуги".
     - А, вы про тех... - без интереса отозвался трактирщик, проследив взгляды гостей. - Эти двое тут третий день пьют. И на погребальный костер короля глядеть не ходили, и на коронацию. Пьют, едят, играют...
     Сообщив гостям эту ценную информацию, хозяин вновь погрузился в дрему.
     Тореол и Ралидж подошли к захмелевшим игрокам, опустились рядом на скамью.
     Ваастан поднял налитые кровью глаза.
     - Пилигрим... - тяжело вымолвил он. - Сокол...
     - Приветствую высокородного господина, - улыбнулся Челивис, выглядевший куда трезвее наемника. - И тебя, Пилигрим, я рад видеть. Как там наша пестрая компания?
     Ралидж подумал, что ему еще не приходилось видеть, как Челивис улыбается. Хорошая улыбка - открытая, обаятельная.
     - Ты чего такой несчастный? - поинтересовался Тореол у Ваастана. - И вино тебе, похоже, не в радость... Обидел кто-нибудь?
     - Никто, - с силой выдавил из себя наемник и обернулся к Челивису. - Чего ржешь? Правильно прозвали... Никто и есть... пустое место...
     - Наш Никто его обсчитал, когда за охрану расплачивался, - объяснил Челивис.
     - Так ты его охранял? - удивился Ралидж.
     - Его пришибить бы... - мечтательно протянул Ваастан. - Знать бы раньше