лкивает? Самозванец он паршивый, в речку его!
     Все весело поддержали озорницу. Парень пытался было отговориться тем, что нет музыки, но Тихоня по знаку хозяйки вытащил из мешка лютню. Поэт смирился, легко перебрал струны, откашлялся.
     - Давай-давай-давай! - подбодрила Ингила. - Раз петуха зажарили да на стол подали, так скромничать ему вроде бы поздно...
     - Я... ну... про Гайгира в Лунных горах. Когда провалился Последний Мятеж... и Гайгир Снежный Ручей уводил уцелевших соратников в Силуран...
     - Это все знают! - при всеобщем одобрении оборвал его Челивис. - Давай стихи!
     Парень, заметно побледнев, кивнул. Пальцы уверенно легли на струны. При первых же звуках, негромких, тревожных и злых, все прекратили пересмеиваться, замолчали, подобрались. Низкий хрипловатый голос заговорил в такт аккордам:
     Лунный свет на волчьей тропе,
     По ущелью - ветер сквозной.
     Те, кто верен еще тебе,
     Не скулят за твоей спиной.
     И ни страсть, и ни власть, и ни месть
     Не важней тропы в никуда.
     Это все, что на свете есть.
     Холод, честь и злая звезда.
     Камень в пропасть сорвется - жди:
     Он не скоро ударит в дно...
     Ты, мятежник, рвался в вожди,
     Ты, изгнанник, понял одно:
     Лучше в Бездну достойный путь,
     Чем кривая тропка назад...
     Кто посмел бы сейчас взглянуть
     В ледяные твои глаза?
     И пускай куражится смерть
     У враждебных гор на горбу -
     Ты не дашь разменять на медь
     Золотую твою судьбу!
     Струны смолкли. Все молчали. Ингила вглядывалась в красивое бледное лицо поэта, словно видела его впервые... или словно мрак вдруг распахнулся, как полы плаща, и показал ей то, что до сих пор скрывалось в темноте.
     Затем циркачка что-то шепнула госпоже. Фаури кивнула, подняла руки к плечам, потянула завязки плаща, отцепила капюшон и протянула Ингиле.
     Циркачка вскочила, держа капюшон в вытянутых руках, и заверещала противным пронзительным голосом:
     - Почтеннейшая публика, вам все бы слушать, а поэту нужно кушать! Уж потрудитесь кошельки развязать! Раз не надавали тумаков, так не пожалейте медяков!
     Посмеиваясь, слушатели потянулись за кошельками. Ингила с шуточками побежала вокруг костра, позвякивая медью в капюшоне.
     Остановившись перед глядящим в огонь поэтом, девушка сказала нормальным негромким голосом:
     - Что ж, заработал - бери!
     Рифмоплет вскинул голову, перевел взгляд с циркачки на капюшон с монетами, потом опять на лицо девушки, словно не мог понять, какая связь существует между горсткой меди и прозвучавшими только что строками.
     Ингила перестала улыбаться.
     - А ну, бери! - сказала она тихо, но властно. - Ручки боишься запачкать о медяки? В честной работе позора нет, за нее плату брать не стыдно! Это теперь твоя жизнь... если, конечно, ты не папочкин сынок, который так, прогуляться вышел...
     Рифмоплет вздрогнул, неловко закивал и подставил сложенные ковшиком ладони, куда Ингила и пересыпала деньги.
     Орешек сидел неподалеку, слышал каждое слово - и всей душой был на стороне циркачки. Сам когда-то был артистом и любил свое ремесло! Попробовал бы ему тогда кто-нибудь сказать, что быть актером позорно, а брать за это плату унизительно! Да этот козел потом долго бы зубами плевался... то есть, конечно, если бы это не был знатный господин...
     Тем временем повеселевшая Ингила шепнула Рифмоплету:
     - Подыграй мне, ладно? А то у Тихони плоховато выходит... Какие-нибудь наррабанские танцы знаешь - нхору или горхоку?
     - Могу горхоку... - Рифмоплет опять взялся за лютню. Ингила заверещала:
     - Почтеннейшие зрители, не спешите завязывать кошельки, я же знаю, они у вас не пустые! Отсюда слышно, как монетки звенят, сами в ладонь прыгнуть хотят! За каждую монетку, что артистам подарите, боги вам сотню пошлют, считать замаетесь!.. А вот станцую-ка я вам горхоку, как танцуют в Нарра-до! Открывайте глаза пошире да в ладоши хлопайте!
     Весело и ритмично зазвенела лютня. Девушка закинула руки за голову и, притоптывая, пошла по кругу. Бедра в оранжевых шароварах завертелись так, словно вознамерились ускользнуть из-под своей хозяйки. Зрители восторженно били в ладоши и вскрикивали в ритме пляски. Даже капитан забыл свою враждебность к "козе прыгучей" и время от времени коротко взрыкивал от удовольствия. Тонкий голос лютни не тонул в поднявшемся шуме - он вел все эти звуки за собой, задавал им настрой, превращал их в музыку, нелепую, смешную, но очень зажигательную. Развеселилась даже Фаури, до этого печально смотревшая в огонь. Теперь она хлопала в ладоши и раскачивалась в такт пляске. А когда танцовщица, окончательно разойдясь, начала отмечать самые резкие движения пронзительными взвизгиваниями, Орешек с изумлением заметил, что в унисон с циркачкой взвизгивает и Дочь Клана. Причем, кажется, сама этого не замечает...
     Когда все охрипли и отбили себе ладони, гибкая плясунья откинулась назад... все ниже, ниже... коснулась затылком песка, просунула голову между ног и крикнула, перекрывая восторженные вопли:
     - Тихоня, обойди публику!
     Гора мышц покорно поднялась с места, подхватила все тот же капюшон и двинулась по кругу. Тихоня шел молча, без прибауточек, но зрители, разгоряченные пляской шустрой девчонки, сыпали деньги не скупясь. Капюшон был нагружен куда тяжелее, чем в первый раз, причем среди медяков поблескивало и серебро. Циркач вытряхнул деньги в свой мешок, подошел к Дочери Клана и с неожиданно учтивым поклоном вернул ей капюшон.
     И еще долго в лесной чаще совы просыпались и метались среди стволов от шквального хохота, криков и обрывков песен, что тревожили ночной мрак.
     Сон все же свалил путников, спутал мысли и склеил ресницы. Последним уснул Ралидж.
     Ему приснился разбойничий лагерь: такой же погасший костер, где в золе еще пытались тлеть головни, такой же полотняный навес, такой же дружный храп слева и справа.
     Над Орешком нависло лицо Аунка. Не-ет! Не в такую рань!..
     В руках учитель держал два меча. Это было ужасное зрелище, предвещавшее мучительную, беспощадную тренировку. Груда лапника, удобно примятая спиной, вдруг показалась парню самым уютным, самым желанным местом на свете.
     "А ну, вставай, чурбан с ушами! - тихо зашипел над ним ненавистный голос. - Да не делай вид, что не слышишь, ты, башня без чердака! Живо до реки, в два счета умыться! Да не глазоньки протереть, а до пояса водичкой! А если кого разбудишь, оглобля двуногая, про завтрак можешь забыть... Бегом! "
     Орешек привычно, одним движением рванулся с лапника, бесшумно взлетел на ноги, легко перемахнул через лежащие вповалку тела, мягко, бесшумно пронесся через поляну, по камням - к реке...
     И лишь пригоршня ледяной воды, брошенной в лицо, заставила очнуться, четко разделить сон и явь.
     Легкий укол досады был смыт волной веселья. Орешек умел посмеяться над собой и поэтому безболезненно выходил из нелепых ситуаций.
     "Вей-о! И дурак же я! Хорошо, не приснились похороны, а то, глядишь, к утру и впрямь помер бы! "
     Отсмеявшись, он огляделся, решая, стоит ли возвращаться к костру и досыпать дальше.
     И не удивился, не встревожился, увидев меж собой и лесом человеческую фигуру, полускрытую ветвями ивы. Успел даже подумать: мол, видела ли эта ранняя пташка его лихую пробежку?..
     Но тут черная фигура резко взмахнула рукой. Орешку этот жест был очень даже знаком. Парень не стал размышлять, померещилось ему это или нет, - просто растянулся на прибрежных камнях. Что-то разочарованно просвистело над головой и безнадежно плюхнулось в воду. По заводи не успели разойтись круги, как Орешек уже стоял на ногах. Сквозь ветви ивы просвечивало рассветное небо. Человек, метнувший в Ралиджа нож, исчез, не повторив попытку.
     - Та-ак, - озадаченно протянул Орешек. - Кто ж это пытается привлечь мое внимание?
     Он побрел назад, к стоянке. В левом сапоге хлюпала вода - зачерпнул, когда растянулся...
     Корабль, как спящее чудовище, черной громадой возвышался над берегом. На трапе безмятежно дрых матрос, который должен был нести караул. Орешек прошел мимо - на поляну. Умилительная картинка: трогательно спящие путники, над которыми покрывалом навис густой хоровой храп... Вроде все тут - кроме Аншасти и капитана. Те на борту ночуют...
     Кто же хочет его смерти? Хотелось бы думать, что местные разбойники решили поживиться за счет проезжих господ...
     Взгляд упал на путника, назвавшего себя Никто. Во сне капюшон сполз с курчавых темных волос, открыл молодое скуластое лицо и крепкую бычью шею...
     Во сне? Полно, так ли? Дрогнули ресницы... чуть шевельнулась рука под головой... поза слишком напряженная... Да он же притворяется спящим!
     Ну и что? Не толкать же его в бок с вопросом: не ты ли, парень, только что у реки запустил в меня ножом?..
     Сокол вернулся к кораблю, пинком разбудил бдительного часового и свирепо потребовал поднять капитана. Поблизости бродят подозрительные личности, надо усилить охрану... да н и сам поможет, все равно спать уже не хочется. Отоспаться можно и днем - все равно в "беседке" нечего делать, только глазеть по сторонам да скучать...
     Орешек и не подозревал, как заблуждается насчет завтрашнего дня!

13

     "Что сейчас думает обо мне госпожа Арлина? Сказал ли ей Хранитель, что я вор? "
     Ильен уныло обвел глазами просторное помещение с низким потолком (хозяйка гордо называла его - "зал"). Дубовые столы, широченные скамьи - мальчик уже знал, что на этих скамьях им и придется спать. Комнаты наверху - для женщин и знатных господ.
     Сквозь шум голосов донеслось тонкое мемеканье. Мальчишка оживился. В углу, на соломенной подстилке, лежала хорошенькая черная козочка с двумя малышами. Ильен уже пробовал гладить козлят, но мать, угрожающе наклонив острые рожки, живо прекратила эти дерзкие попытки.
     Ильену захотелось устроиться поближе к симпатичной семейке и понаблюдать за ней, но он сдержался. Стыдно! Не ребенок уже - ученик алхимика!..
     Мальчик отвел глаза от черной красавицы - и его веселье погасло, потому что взгляд натолкнулся на человека, в одиночестве сидящего в углу и молча поглощающего кашу с мясом из глиняной миски.
     Лицо этого человека не было знакомо Ильену. Зато мальчик узнал темно-зеленую рубаху, грубо сшитую на груди (уж Ильен-то видел, как появилась на рубахе эта прореха!).
     А главное - на поясе у путника висел небольшой кинжал с золоченой рукоятью.
     Ильен еще не признался учителю, что великая тайна попала к подозрительному и опасному человеку (да человеку ли?). Нес какую-то чушь о похищенном у него талисмане, без которого он ни за что не решится начать важное дело...
     Вполне понятно, что учитель на него сердится!
     Айрунги Журавлиный Крик действительно сердился на мальчишку с его капризами. Талисман какой-то... нелепое преследование незнакомого наемника с тупой физиономией...
     Хозяйка постоялого двора, некрасивая крепкая женщина, поставила на стол глубокую миску с кашей и мясом. Вытяну, тое, с квадратным подбородком лицо женщины выглядело озабоченным; густые сросшиеся брови нахмурились, превратились в прямую линию.
     Ильен набросился на еду. Айрунги небрежно вертел ложку в длинных желтоватых пальцах, покрытых пятнами от старых ожогов. Он отгонял мысль о том, что не только непонятное упрямство мальчишки портит ему настроение. И не только путешествие в глубь Силурана, хотя в любой момент могут встретиться люди, помнящие королевского мага, повелителя чудовищ, который подбил Нуртора начать поход против Грайана... ой, лучше не вспоминать, чем дело кончилось...
     Нет, была еще одна причина для раздражения. Незначительная, нелепая, смешно кому и рассказать... Сон!
     Приснилось то, что хотелось бы забыть навсегда: детство в фургоне бродячих циркачей. Стоит Айрунги в кругу восторженно ржущих зрителей, фокусы показывает. Вокруг ярмарка шумит... А фокусы-то простенькие: с лентами, с платочками, с шариками... Но публика довольна, в ладоши хлопает. Ну, Айрунги старается, руки так и мелькают. У какого-то крестьянина курицу из шляпы вытащил... Глядит, а это не крестьянин, а сам король Нуртор Черная Скала - хохочет, по плечу фокусника бьет:
     - Ну циркач, ну молодец! И зачем ты в колдуны поперся? Тебе ж самое дело - народ потешать!
     - Пра-авильно! - подхватывает другой голос - и Айрунги узнает Хранителя крепости Найлигрим. - Проворонил ты, бедняга, свою истинную судьбу...
     Глупый сон! Умыться да забыть! А вот не отпускает, царапает душу!
     Сколько лет прошло с тех пор, как жажда знаний увела его из цирка! Он был тогда чуть старше Ильена и искренне верил в постижимость мира. Протяни руки - и раскроются самые сокровенные тайны мироздания! И не примешивалось к этому желание денег, власти, славы... Или примешивалось? Он уже не помнит. Интересно, Ильен представляет себя во главе народов или по колено в золоте?
     Ненадежно это все, ой как ненадежно!.. Несколько раз были в руках Айрунги настоящие сокровища, и власть была в двух шагах, и слава о нем шла... Ну и чем каждый раз дело кончалось? Богатство - вот оно, в тощем кошельке позвякивает, только-только за ночлег заплатить. О власть так обжегся - до сих пор больно! А слава... боком она еще выйдет, эта слава: по сей день Айрунги ловят по всему Силурану... и по Грайану тоже... да и в Наррабане он, помнится, наследил...
     Не изменило лишь стремление к знаниям - горячее, до комка в горле.
     И не изменило, как ни странно, прежнее ремесло. Хоть Айрунги его и стыдился, а потайные карманы балахона все же набил всякой всячиной - любой фокусник позавидует! И пальцы тренировал каждый день, чтобы остались быстрыми и ловкими. И это не раз выручало Айрунги в его сумбурной, отчаянной жизни...
     Громовой хохот заставил Айрунги передернуться. Ну и противных соседей принесла сегодняшняя ночка! Три парня явно разбойничьего вида и жуткая бабка с коротким кистенем, заткнутым за пояс. Не из-за этой ли горластой компании хмурится хозяйка?
     Дагерта Дорожная Сума и впрямь была порядком встревожена. Не испугана, нет, ведь не первый год держит она постоялый двор, всякое повидала... но кому нужны неприятности?
     Насколько все было бы проще, будь сейчас дома Кринаш!
     При мысли о муже у Дагерты потеплело на сердце. Уж при нем-то всегда порядок! Даже разбойничьи шайки держатся подальше от постоялого двора. Понимают, рвань лесная, что если Кринаш Шипастый Шлем всерьез на них рассердится, то им лучше бежать, не останавливаясь, до самой столицы, а там кинуться в ноги городским стражникам и попроситься в тюрьму на цепь...
     И почему Кринаша именно сегодня понесло на вырубку?
     Хотя насчет дров он, конечно, придумал хорошо...
     Женщина вспомнила, как вчера муж советовался с ней:
     "Долг с дорогих соседушек не получишь, это ясно. Мужик лучше нагишом в дупло с дикими пчелами залезет, чем хоть один медяк... Ну, не в рабство же их за долги продавать! Их родственнички в отместку постоялый двор подпалят... да и не по-людски оно как-то... А вот отработать долг они могут, пусть попробуют не отработать! Себе дрова на зиму рубят - пусть и для нас расстараются! "
     Она сама настояла, чтобы муж взял с собой Верзилу: мало ли что в лесу может случиться, а по хозяйству ей хватит и Молчуна.
     "Ладно, - уступил муж. - Постояльцы вроде смирные, управишься. А если вон тот, в залатанной рубахе... ну, с глазами как оловянные бляшки... если начнет буянить, пусть его Молчун во двор вытащит и в бочку с водой пару раз макнет!.. "
     Кто ж знал, что после ухода Кринаша притащится эта четверка?..
     Дагерта сразу почуяла неладное. Они заявились уже крепко под хмельком - а где им набраться, не в лесу же! Выходит, в соседней деревне были, в трактире. А почему там не заночевали? Говорят, вино им в "Жареном петухе" не понравилось... Врут! Хорошее там вино... грязь везде, это верно, а вот вино как раз хорошее! Надо думать, выставил их трактирщик. А всем известно, что хозяин "Жареного петуха" за денежки позволит гостям хоть жену свою на чердак отволочь. Стало быть, эти четверо уж как-то особо набезобразничали... или, что скорее всего, у них деньги кончились. Надеются на дармовщинку пожрать-попить-поспать, а утром или хозяев припугнуть, или тайком сбежать.
     И ничего не поделаешь! Гость сам выбирает, платить ему вперед и пить-есть сколько душа пожелает или рассчитаться перед уходом - но тут уж хозяева ставят в счет каждый кусок и глоток...
     Можно, конечно, нарушить обычай, потребовать денежки вперед... так ведь нарвешься! Их же четверо! Правда, среди них старуха, но от этого не легче. Такая бабуля медведя из берлоги пинками выгонит! Один из четверки, нагловатый смазливый парень, объяснил, что бабка (они ее так бабкой и кличут!) кашеварит у них в ватаге...
     Дагерта не стала спрашивать, чем промышляет ватага, в глубине души подозревая, что правдивый ответ ей все равно бы не понравился. Глянуть хоть на того, что у них за старшего: так глазищами и зыркает по сторонам!..
     Тут неприятный гость - ну, словно почуял, что о нем думают! - властным жестом подозвал Дагерту:
     - Эй, хозяйка, не заходили к тебе на днях двое? Один - здоровенный, морда рябая... а другой - тощий такой, патлы во все стороны торчат...
     - Не заходили, господин мой. У нас сейчас народу мало, осень же... а зимой и вовсе никого не будет, - вздохнула Дагерта, на миг забыв о своих опасениях.
     Гость задумчиво почесал подбородок и вернулся к игре в "радугу", которую азартно вела компания:
     - Подкова, роза, кинжал... э-эй, куда - мошенничать?! Тебе что, бабка, жить надоело?
     - Смотря с кем! - лихо ответила старуха.
     В это время наверху запищал Нурнаш. Забыв обо всем на свете, хозяйка взбежала по лестнице на второй этаж, промчалась по деревянной галерейке, ворвалась к себе в комнату.
     - Здесь я, малыш! Бросили тебя, да? Сейчас мама покормит свою радость... Вот попросим папу, купит он нам рабыню, будет у Нурнаша няня, не будет он без присмотра в люльке лежать...
     Наследник постоялого двора отозвался сердитым плачем. Он не поддавался на пустые посулы - недоверчивый и упрямый, как его отец.
     Покормив сынишку, Дагерта неохотно спустилась вниз и подошла к оконцу, похожему на бойницу. За оконцем простирался до самого забора голый осенний огород, на котором произрастало накренившееся пугало. У пугала был такой вид, словно оно серьезно обдумывает побег через забор в лес.
     Где же Кринаш, почему не возвращается?
     Неприятная четверка резалась в "радугу" - только костяшки гремели. Играли на "королевское желание". Очередным "королем" стал долговязый парень с головой, похожей на охапку соломы. И башка эта соломенная возвышается над собеседниками чуть ли на целый локоть. Разумеется, друзья называют его Недомерком - а как еще его называть? Ну и вид у бедняги - словно его нарочно в длину вытягивали! Сам длинный, руки длинные, шея длинная... Даже нос длинный. И зубы как у зайца. Стоит, соображает, какое бы желание задумать, ..
     - Вот! - ткнул Недомерок пальцем в сторону хозяйки. - ~ Пусть она нам споет!
     Додумался, дурень! Будто Дагерта с ними играет!
     - Эй, хозяюшка! - возвысил голос главарь. - Слышишь, чего просят? Пой, раз "король" велит!
     Дагерта обвела гостей взглядом. Два меча, кистень, прислоненный к стене топор... Да был бы дома Кринаш, разве позволил бы гостям переступить порог "зала" с оружием? Даже если б на огонек пожаловала волчья стая, Кринаш и их бы заставил клыки в сарае оставить, только потом пригласил бы в дом!
     А теперь... теперь надо попробовать уладить дело мирно.
     - Ой, тума-ан над лугом расстила-ается! - затянула Женщина неожиданно красивым, звучным голосом. - Ой, со мно-ою милый мой прощается!..
     Закончив недлинную песню, хозяйка выдавила улыбку и отошла от стола, гадая, что делать дальше. Молчун, конечно, не трус, но оружия в руках сроду не держал, раб есть раб. Сама Дагерта может кому угодно в лоб засветить, но драться с четверыми вооруженными буянами...
     Хозяйка с надеждой оглядела гостей, склонившихс