рядом с телом павшего.
   - Он будет жить,  -  со  слезами  на  глазах  ответила  Ровена.  -  и
последует за мной.
   "Если он это сделает, - подумал Кабучек, - я велю убить его".
   - Он питает к тебе большую любовь, Патаи, - говорил Пудри.  -  Так  и
должно быть между мужем и женой - но в жизни это редкость. У меня самого
было три жены, и ни одна из них меня не любила. Хотя брак с  евнухом  не
назовешь удачным.
   Ровена смотрела, как фигурки на пристани становятся все меньше и огни
Машрапура превращаются  в  далекие  мерцающие  свечки.  Она  со  вздохом
опустилась на сиденье у борта, понурила голову, и слезы потекли у нее из
глаз. Пудри, сев рядом, обнял ее тонкой ручонкой за плечи.
   - Поплачь, поплачь - это хорошо, - шептал он и гладил  ее  по  спине,
словно маленькую. Кабучек спустился к ним и приказал Пудри:
   - Отведи ее в мою каюту.
   Ровена подняла  взгляд  на  суровое  лицо  своего  нового  господина.
Длинный нос загнут, словно клюв у орла, и  она  никогда  еще  не  видела
такой темной, почти черной, кожи. Но глаза под густыми бровями  светятся
яркой голубизной. Пудри подал Ровене руку, и они вместе  последовали  за
купцом вниз по ступенькам, в кормовую каюту. Там горели фонари,  висящие
на бронзовых крючьях низких дубовых стропил.
   Кабучек сел за полированный стол красного дерева.
   - Брось руны и скажи, что ждет нас в пути, - велел он Ровене.
   - Я не умею бросать руны.
   - Так сделай что умеешь, женщина. Море изменчиво, и я хочу знать, что
нам предстоит.
   Ровена села напротив него и попросила:
   - Дай мне руку.
   Он ударил ее ладонью по лицу не сильно, но чувствительно.
   - Обращайся ко мне на "вы" и  добавляй  "хозяин",  -  ровным  голосом
произнес он. В ее ореховых глазах он не увидел ни гнева, ни вызова - они
будто изучали его. И  ему,  как  ни  смешно,  захотелось  извиниться  за
пощечину Впрочем, он не намеревался причинить ей  боль  -  хотел  только
указать, где ее место. Кабучек  откашлялся.  -  Ты  должна  привыкать  к
вентрийским порядкам. За тобой будут ухаживать, будут хорошо кормить,  в
твоем помещении будет тепло зимой и прохладно летом. Но не забывай,  что
ты рабыня. Ты принадлежишь мне, ты моя собственность - поняла?
   - Поняла, хозяин, - ответила Ровена с чуть излишним нажимом,  но  без
дерзости.
   - Вот и хорошо. А теперь перейдем к делу. - И он протянул ей руку.
   Ровена, коснувшись его ладони,  поначалу  не  увидела  ничего,  кроме
недавнего прошлого: сговор Кабучека с изменниками, убившими вентрийского
императора, ястребиное лицо одного из них Кабучек  стоял  перед  ним  на
коленях, и на рукаве того человека была кровь. В  уме  мелькнуло  имя  -
Шабаг.
   - Что ты  сказала?  -  злобно  прошипел  Кабучек.  Ровена,  заморгав,
поняла, что произнесла имя вслух.
   - Я вижу высокого мужчину с кровью на рукаве. Вы стоите перед ним  на
коленях.
   - Мне нужно будущее, а не прошлое.  -  На  палубе  захлопало  что-то,
будто какое-то летучее чудище спускалось  с  небес.  -  Это  всего  лишь
парус. Не отвлекайся.
   Ровена, закрыв глаза, взлетела ввысь и  увидела  корабль  сверху:  он
плыл по тихому морю под  ярко-голубым  небом.  Потом  показалось  другое
судно, трирема - три ряда весел пенили воду, направляя судно по волнам к
их кораблю.  Ровена  спустилась  пониже.  На  палубе  триремы  толпились
вооруженные люди.
   А вокруг  кишели  серебристо-серые  рыбы  двадцати  футов  длиной,  с
острыми, режущими воду плавниками. Два корабля столкнулись, и люди стали
падать в воду, а рыбы бросались на них. Море окрасилось кровью -  острые
зубы терзали, рвали на части барахтающихся в воде моряков.
   Бой на палубе был кратким и жестоким. Ровена увидела, как  она  сама,
Пудри и долговязый Кабучек перелезли через борт на корме  и  прыгнули  в
воду.
   Рыбы-убийцы окружили их кольцом.
   Не в силах больше смотреть, Ровена открыла глаза.
   - Ну, что ты видела?
   - Трирему с черными парусами, хозяин.
   - Эарин Шад, - прошептал бледный Пудри.
   - Удастся ли нам уйти от нее? - спросил Кабучек.
   - Да, - глухо, в полном отчаянии  ответила  Ровена,  -  мы  уйдем  от
Эарина Шада.
   - Хорошо. Я доволен тобой. Отведи женщину в ее каюту, - велел Кабучек
Пудри, - и покорми. Она что-то бледна.
   Пудри провел Ровену по тесному коридору и открыл другую дверь.
   - Койка тут узкая, но ты  и  сама  невелика,  Патаи.  -  Ровена  тупо
кивнула и села. - Ты не все сказала хозяину.
   - Да. Там были рыбы, громадные, страшные, с острыми зубами.
   - Акулы. - Пудри сел рядом с ней.
   - Корабль будет потоплен - а ты, я и Кабучек прыгнем в море, прямо  к
акулам.

Глава 1

   Солнце светило в щели закрытого ставнями окна за спиной у  Зибена.  В
смежной комнате слышались тихие голоса - просящие  интонации  мужчины  и
резкие ответы Старухи. Слов за толстыми стенами и дубовой дверью было не
разобрать, да оно и к лучшему -  Зибен  не  имел  желания  слышать  этот
разговор. Известно,  зачем  многие  ходят  к  Старухе:  чтобы  устранить
неугодных - так по крайней мере говорят.
   Чтобы отвлечься от голосов, Зибен  смотрел  на  косые  лучи  света  и
пляшущие в них пылинки. В голой комнате не было ничего, кроме трех грубо
оструганных, кое-как сколоченных табуретов  -  должно  быть,  куплены  в
южном квартале, где беднота бережет каждый грош.
   Зибен подставил руку под солнечный луч, и пылинки закружились вихрем.
   Дубовая дверь отворилась, вышел мужчина средних лет.  Увидев  Зибена,
он отвернулся и поспешил уйти. Поэт  прошел  в  открытую  дверь.  Вторая
комната была обставлена едва ли богаче первой - большой колченогий стол,
два жестких стула и единственное, тоже закрытое ставнями  окно.  Свет  в
него не проникал совсем, и Зибен увидел, что щели заткнуты тряпками
   - От солнца хватило бы и занавески, - с  деланной  легкостью  заметил
он.
   Лицо Старухи в свете красного фонаря хранило полное бесстрастие.
   - Садись, - сказала она.
   Зибен повиновался, стараясь не глазеть  на  ее  вопиющее  безобразие.
Зубы у нее были разного цвета - зеленые,  серые  и  бурые,  как  гниющие
плоды. Глаза слезились, на левом красовалось бельмо. На ней был  широкий
балахон из выцветшей красной ткани, в складках морщинистой шеи  виднелся
золотой талисман.
   - Выкладывай свое золото, - сказала она. Зибен достал золотой  par  и
подтолкнул по столу  к  ней.  Она,  не  сделав  движения  взять  монету,
посмотрела ему в лицо.
   - Чего ты от меня хочешь?
   - Мой друг умирает.
   - Да. Молодой воин с топором.
   - Лекари сделали что могли, но в его легкие проник яд, и ножевая рана
на пояснице не заживает.
   - Ты принес какую-нибудь его вещь?
   Зибен кивнул и достал  из-за  пояса  боевую  перчатку  с  серебряными
шипами. Старуха взяла ее и молча провела заскорузлым большим пальцем  по
коже и металлу.
   - Его лечит Кальвар Син. Что он говорит?
   - Ему непонятно, как Друсс еще жив. Яд распространяется  по  телу;  в
него вливают жидкости, но он чахнет и уже четыре  дня  как  не  открывал
глаз.
   - И чего же ты ждешь от меня?
   - Говорят, ты искусная травница - я подумал,  что  ты  могла  бы  его
спасти.
   Старуха издала сухой, резкий смешок.
   - Мои травы, как правило, служат не для продления жизни, Зибен. - Она
положила перчатку на стол и откинулась назад. - Он страдает. Он  потерял
свою милую, и воля к жизни слабеет в нем. А без воли нет и надежды.
   - И ты ничего не можешь сделать?
   - Чтобы укрепить его волю? Нет. Но его милая сейчас на борту корабля,
идущего в Вентрию, и пока что ей ничего не грозит. Впрочем, в тех  краях
свирепствует война - кто знает,  что  ждет  молодую  рабыню  на  воюющем
континенте? Ступай в больницу и забери своего друга в дом, который  снял
для вас Шадак.
   - Там он умрет?
   Она улыбнулась, и он отвел взгляд, чтобы не видеть ее гнилых зубов.
   - Кто знает... Уложи его в комнате, где по утрам бывает  солнце,  дай
ему в руки топор и  сомкни  его  пальцы  вокруг  топорища.  -  Ее  рука,
скользнув по столу, накрыла монету.
   - И это все, что ты можешь сказать за унцию золота?
   - Больше тебе ничего не надо знать. Положи его руку на топорище.
   - Я ожидал большего, - сказал Зибен и встал.
   - Жизнь полна разочарований, Зибен. - Он направился к  двери,  и  она
сказала ему вслед:
   - Только смотри не касайся лезвий.
   - Что?
   - Будь осторожен с этим топором. Зибен, качая головой, вышел из дома.
Солнце скрылось за тучами, полил дождь.
   Друсс, обессиленный, сидел один на склоне мрачной горы. Небосвод  над
головой был сер и угрюм, а вокруг простиралась сухая, бесплодная  земля.
Он взглянул на уходящие ввысь громады гор и  поднялся  на  ноги.  Колени
подгибались. Он так долго поднимался сюда, что  потерял  всякое  чувство
времени. Он знал только что Ровена ждет на  самой  высокой  горе,  и  он
должен найти ее. Шагах в двадцати  перед  ним  торчала  скала,  и  Друсс
направился туда, с трудом заставляя ноги нести его усталое  тело.  Кровь
лилась из ран на спине, делая землю под  ногами  скользкой.  Он  упал  и
пополз.
   Ему казалось, что прошли часы. Он взглянул - скала теперь высилась  в
сорока шагах.
   Мимолетное отчаяние  сменилось  волной  ярости,  и  он  опять  пополз
вперед.
   - Я не сдамся, - цедил он сквозь зубы. - Не сдамся ни за что.
   Что-то холодное коснулось его руки, пальцы охватили стальную рукоять,
и он услышал голос: "Я здесь, брат".
   От этих слов его проняло холодом. Он увидел топор у себя  в  руках  и
почувствовал, что раны его затягиваются и тело наливается силой.
   Легко поднявшись, он убедился, что гора, на которую он взбирается,  -
всего лишь холмик. И очнулся.
   - Надевай рубашку, молодой человек, - сказал  Кальвар  Син,  потрепав
Друсса по спине. - Наконец-то твои раны зажили. Немного гноя  еще  есть,
но кровь у тебя здоровая, и струпья чистые. Прими мои поздравления.
   Друсс, молча кивнув, натянул очень медленно и  осторожно  свою  серую
шерстяную рубаху и без сил повалился на кровать.  Кальвар  Син  приложил
палец к его шее, нащупывая пульс. Сердце билось  быстро  и  неровно,  по
после столь долгой болезни этого следовало ожидать.
   - Вдохни-ка поглубже, - велел лекарь.  Друсс  повиновался.  -  Правое
легкое пока еще работает не в  полную  силу,  но  это  дело  поправимое.
Выходи гулять в сад, на солнце и морской воздух.
   Лекарь, оставив больного, прошел по длинным коридорам и  спустился  в
сад, где под развесистым вязом сидел поэт Зибен, бросая камушки в пруд.
   - Твой друг поправляется, но не столь быстро, как я надеялся.
   - Ты пустил ему кровь?
   - Нет. Жар у него прошел. Но он все время молчит. будто отсутствует.
   - У него отняли жену.
   - Да, это прискорбно, но ведь на свете есть и другие женщины.
   - Только не для него. Он ее любит и стремится к ней.
   - Видно,  ему  жизнь  не  дорога  Имеет  ли  он  понятие  о  размерах
вентрийского континента? Там  тысячи  больших  и  малых  селений,  более
трехсот крупных городов. Кроме того, там идет война,  и  все  судоходное
сообщение прервано. Как он туда доберется?
   - Он все это прекрасно понимает. Но  Друсс  -  это  не  мы  с  тобой,
лекарь. - Поэт бросил новый камушек. - Он герой  стародавних  времен.  В
наши дни такие редко встречаются Он найдет способ.
   - Гм-м, - откашлялся Кальвар. -  Сейчас  твой  стародавний  герой  не
сильнее  новорожденного  ягненка.  Он  погружен  в   меланхолию   и   не
поправится, пока не преодолеет ее. Давай ему свежее мясо и темно-зеленые
овощи. Нужно оживить его кровь. - Лекарь снова кашлянул и умолк.
   - Ты что-то еще хотел сказать?
   Кальвар мысленно выругался. Все люди одинаковы. Когда  они  больны  -
вынь да положь им доктора, а вот когда придет время платить по  счету...
Никто не ждет от пекаря, чтобы  тот  отпускал  хлеб  бесплатно,  -  а  с
лекарем дело иное.
   - Я хотел напомнить о своем вознаграждении, - холодно сказал Кальвар.
   - Ах да. Сколько?
   - Тридцать рагов.
   - Ядра Шемака! Неудивительно, что лекари живут во дворцах.
   Кальвар вздохнул, но сдержался.
   - Я во дворце не живу. У меня маленький домик  на  северной  стороне.
Лекари вынуждены брать столько  как  раз  потому,  что  многие  пациенты
отлынивают от уплаты. Твой друг болен уже два месяца.  За  это  время  я
посещал,  его  более  тридцати  раз  и  должен   был   покупать   разные
дорогостоящие травы. Ты уже трижды обещал мне  заплатить  и  каждый  раз
спрашиваешь сколько. Так есть у тебя деньги или нет?
   - Нету, - признался Зибен. - Ну хоть сколько-то есть?
   - Пять рагов.
   Кальвар протянул руку, и Зибен вручил ему монеты.
   - Даю тебе неделю, чтобы отдать остальное, - не  то  заявлю  на  тебя
стражникам Машрапурский закон  прост:  у  того,  кто  не  платит  долги,
отбирают все имущество. А поскольку  этот  дом  тебе  не  принадлежит  и
никаких доходов у тебя, насколько я знаю, не имеется, то тебя,  по  всей
вероятности, продадут в рабство. Итак, через неделю.
   Кальвар повернулся и сердито зашагал через сад.
   Еще один несостоятельный должник.
   "Когда-нибудь я и впрямь прибегну к помощи  закона",  -  пообещал  он
себе, идя по узким улицам. Лекарская сумка висела на его хилом плече.
   -  Доктор!  Доктор!  -  воскликнула,  устремившись  к  нему,  молодая
женщина. Он вздохнул и остановился. - Прошу вас,  пойдемте  со  мной.  У
моего сына горячка. - Кальвар окинул взглядом ее убогое старое пальтишко
и босые ноги.
   - И чем же ты мне заплатишь? - все еще злясь, осведомился он
   Она помолчала и ответила просто:
   - Можете взять все, что у меня есть. Его злость прошла.
   - Ладно, обойдемся, -  с  докторской  улыбкой  сказал  он.  Домой  он
вернулся уже за полночь. Служанка оставила ему ужин из холодного мяса  и
сыра. Кальвар улегся на кожаной кушетке с  кубком  вина.  Развязав  свой
кошелек, он высыпал на стол все его содержимое - три рага.
   - Не суждено тебе, Кальвар, разбогатеть, - с кривой  усмешкой  молвил
он.
   Он отправил мать больного мальчика  за  провизией.  Она  вернулась  с
мясом, молоком и хлебом, и лицо ее сияло. Стоило потратить два  золотых,
чтобы увидеть такую радость.
   Друсс, едва передвигая ноги, вышел  в  сад.  Луна  стояла  высоко,  и
звезды сияли. Ему вспомнились стихи Зибена: "Сверкающая  пыль  в  логове
ночи". Да, похоже. Когда он добрался до круглой скамьи вокруг вяза,  его
одолела одышка. Лекарь велел дышать глубоко. Подышишь тут, если в легкие
словно камней напихали.
   Рана от стрелы была чистой, но в нее попал клочок рубашки - вот кровь
и засорилась.
   Дул прохладный ветер, летучие  мыши  кружили  над  деревьями.  Теперь
Друсс понял, как мало  ценил  дарованную  ему  природой  силу.  Какая-то
несчастная  стрела,  тычок  ножом  -  и  он  превратился  в   трясущуюся
развалину. Как же он теперь спасет Ровену?
   Отчаяние ударило его, точно кулаком под сердце. Спасет? Он  не  знает
даже, где она, - знает только, что их разделяют тысячи миль. Вентрийские
корабли больше не приходят в гавань, а если бы и приходили - у него  нет
золота, чтобы заплатить за проезд.
   Он посмотрел на дом. В окне Зибена светился золотой огонек.  Красивый
дом, Друсс еще ни разу не бывал в  таких.  Его  снял  для  них  Шадак  -
владелец застрял где-то в Вентрии. Но за аренду тоже надо платить.
   Лекарь сказал, что пройдет два месяца, прежде  чем  к  Друссу  начнут
возвращаться силы.
   "До того времени мы с голоду помрем", - подумал  Друсс.  Он  встал  и
побрел к высокой стене, ограждавшей сад сзади. Когда он  дошел  до  нее,
ноги сделались точно бескостные и дыхание с хрипом вырывалось из  груди.
Дом казался бесконечно далеким.  Друсс  двинулся  к  нему,  но  у  пруда
вынужден был остановиться и сесть. Он поплескал водой в лицо, собрался с
последними силами и опять заковылял к задней двери. Железную  калитку  в
конце сада покрывала тень. Друсс хотел бы еще раз дойти до нее, но  воля
изменила ему.
   Собравшись уже войти в дом, он уловил краем глаза какое-то движение и
обернулся. Из мрака вышел человек - старый Том.
   - Рад видеть тебя живым, парень.
   - Там, у парадной двери, висит красивый молоток, - улыбнулся Друсс.
   - Я не был уверен, что мне окажут радушный прием. Друсс, войдя с  ним
в дом, направился в комнату для приема гостей, где стояли четыре кушетки
и шесть мягких стульев. Сунул длинный  жгут  в  догорающий  очаг,  зажег
светильник на стене и предложил Тому:
   - Налей себе выпить.
   Старик налил два кубка красного вина  и  подал  один  Друссу,  сказав
бодрым голосом:
   - Ох и похудел ты, парень, и вид у тебя, как у дряхлого старца.
   - Мне уже лучше.
   - Вижу, Шадак выгородил тебя перед властями - та  драка  на  пристани
сошла тебе с рук. Хорошо иметь друзей, правда? Насчет Кальвара Сина тоже
не беспокойся.
   - Почему я должен беспокоиться насчет него?
   - Как же, ведь ты ему должен. Он мог бы продать тебя в рабство, но не
сделает этого. Он человек мягкий.
   - Я думал, Зибен ему заплатил. Я никому не хочу быть обязан.
   - Хорошо сказано, парень. За хорошее слово и медный грош можно купить
краюху хлеба.
   - Я достану денег и расплачусь с ним.
   - Конечно, достанешь - и лучше всего это сделать в песчаном круге. Но
сперва надо восстановить твою силу. Ты должен работать - не знаю, как  у
меня язык повернулся это сказать, но это так.
   - Дай мне время.
   - Времени нет. Борча уже ищет тебя. Ты подорвал его репутацию,  и  он
говорит, что изобьет тебя до смерти, когда найдет.
   - Да ну? - Светлые глаза Друсса сверкнули.
   - Вот так-то оно лучше, паренек! Злость -  вот  что  тебе  требуется.
Ладно, теперь я тебя оставлю. Кстати сказать, к западу от  города  валят
лес - расчищают землю под новые постройки. Работники им  нужны,  в  день
платят две серебряные монеты. Хоть небольшой, да приработок.
   - Я подумаю.
   - Все, я ухожу, отдыхай. Отдых тебе необходим, это видно. Расставшись
со стариком, Друсс снова вышел в  сад.  Мышцы  у  него  ныли,  и  сердце
стучало, как продырявленный барабан. Но лицо Борчи стояло у  него  перед
глазами, и он заставил себя дойти до калитки и обратно. Три раза.
   Винтар  встал  с   постели   тихо,   чтобы   не   разбудить   четырех
собратьев-монахов, деливших с ним маленькую келью в южном  крыле.  Надев
на себя длинный балахон из грубой белой шерсти, он прошлепал босиком  по
каменному коридору и поднялся по винтовой лестнице на башню.
   Отсюда был виден горный  хребет,  отделяющий  Лентрию  от  дренайских
земель. Месяц стоял высоко на безоблачном небе. За храмом  в  призрачном
лунном свете шелестел листовой лес.
   - Ночь - хорошее время для размышлений, сын мой, - сказал,  выйдя  из
мрака, настоятель. - Но лучше бы ты приберег силы на  дневные  часы.  Ты
отстаешь в рубке на мечах. - Могучий, плечистый настоятель когда-то  был
наемником. От правой его скулы тянулся к челюсти зубчатый шрам.
   - Благочестивые размышления - не мой удел, отец.  Меня  не  оставляют
мысли о той женщине.
   - Той, что увезли в рабство?
   - Да. Она преследует меня.
   - Ты оказался здесь потому, что твои  родители  отдали  тебя  на  мое
попечение, но это не лишает тебя свободы  воли.  Если  захочешь  уйти  и
разыскать эту девушку - дело твое. Тридцать проживут и без тебя, Винтар.
   - Я не хочу уходить, отец, - вздохнул Винтар. - И я  не  испытываю  к
ней влечения. Я  никогда  еще  не  желал  ни  одну  женщину,  -  грустно
улыбнулся он. - Но есть в ней что-то, от чего я не могу освободиться.
   - Пойдем со мной, мой мальчик. Здесь холодно, а у меня горит огонь  -
там и поговорим.
   Винтар последовал за настоятелем в западное  крыло,  в  его  кабинет.
Небо уже светлело.
   - Нам трудно порой угадать волю Истока, - сказал настоятель, подвесив
медный  чайник  над  огнем.  -  Бывает,  что  люди,  желающие  совершить
путешествие в дальние страны, обращаются к  Истоку  за  указанием  и,  к
изумлению своему, видят, что он направляет их  как  раз  туда,  куда  им
хочется Я сказал "к изумлению своему", потому что Ис