Друсс,  вскочив  на  ноги.  Жрец  вздрогнул  и
очнулся.
   - Прости, - сказал он. - Я не нашел ее.
   - Я говорил с ней. - Друсс рывком поднял жреца на ноги. - Верни ее!
   - Не могу. Здесь никого не было! Она не пришла!
   - Друсс, пусти его, - вскричал Зибен, схватив друга за руку.
   Друсс отпустил жреца и вышел вон.
   - Не понимаю, - прошептал жрец. - Никого ведь не было!
   - Ты говорил женским голосом - и Друсс его узнал.
   - Это очень странно, сын мой. Когда я говорю  с  умершими,  я  всегда
слышу их слова, а теперь я точно спал.
   - Ладно, не волнуйся. - Зибен стал рыться в кошельке, ища  серебряную
монетку.
   - Денег я не возьму, - с застенчивой улыбкой сказал жрец. - Однако  я
обеспокоен и хотел бы понять, что произошло.
   - Друсс тоже хотел бы, я уверен.
   Друсс  стоял   у   алтаря,   пытаясь   схватить   золотой   рог.   Он
сосредоточился, мышцы его напряглись.
   - Что ты делаешь? - осторожно спросил Зибен
   - Жрец сказал, что он способен возвращать мертвых.
   - Да нет же, дружище. Это всего лишь легенда. Пойдем  отсюда.  Отыщем
где-нибудь таверну и выпьем.
   Друсс грохнул кулаком по алтарю, но золотой рог остался на месте.
   - Не хочу я пить! Хорошая драка - вот что мне  нужно.  -  Он  схватил
топор и ринулся вон из храма. К Зибену подошел жрец.
   - Боюсь, мои благие намерения пропали втуне.
   - Ничего, отец, он переживет. Скажи, что тебе известно  об  одержимых
демоном?
   - Слишком много и слишком мало. Ты думаешь, что тобой владеет демон?
   - Не мной, Друссом. Жрец покачал головой:
   - Будь это так, я почувствовал бы, когда коснулся его руки. Нет, твой
друг сам себе господин.
   Зибен присел на скамью и рассказал  жрецу  обо  всем,  что  видел  на
палубе корсарской триремы. Жрец выслушал его и спросил:
   - Как к нему попал этот топор?
   - По наследству, насколько мне известно.
   - Если демон и существует, сын мой, он, полагаю, прячется  в  топоре.
На старинное оружие часто накладывали чары, чтобы придать его  владельцу
сил или хитрости.  Иные  клинки  способны  даже  врачевать  раны  -  так
говорят. Приглядись к его топору.
   - Если оно даже и так, то ведь в бою это Друссу только на пользу?
   - Если бы, - покачал головой жрец. - Зло существует не  затем,  чтобы
служить, но затем, чтобы властвовать. Если в топоре сидит демон, у  него
должна быть  история  -  темная  история.  Расспроси  Друсса.  Когда  ты
услышишь историю топора и его хозяев, ты поймешь мои слова.
   Зибен поблагодарил жреца и покинул храм. Друсса нигде не было, и поэт
не имел желания приближаться  к  городской  стене.  Идя  по  опустевшему
городу, он вдруг услышал звуки музыки. Заглянув за  решетчатую  калитку,
он увидел в саду трех женщин. Одна  играла  на  лире,  две  другие  пели
нежную любовную песню. Зибен вошел в сад и сказал:
   - Добрый день, прекрасные дамы. - При этом  он  пустил  в  ход  самую
обольстительную свою улыбку. Музыка оборвалась, и все три уставились  на
него. Они были совсем юны и очень красивы - старшей, на  взгляд  Зибена,
не больше семнадцати. Глаза и волосы у нее были  темные,  губки  пухлые.
Младшие, чуть меньше ее ростом, были светловолосы и голубоглазы. На  них
были платья из блестящего атласа - на старшей голубое, на младших белые.
   - Вы пришли к нашему брату, сударь? - спросила темненькая, вставая со
скамьи и кладя на нее лиру.
   - Нет, меня привлекли сюда ваша сладостная музыка и нежные голоса.  Я
чужестранец, поклонник  красоты,  и  могу  лишь  благодарить  судьбу  за
прекрасное видение, которое здесь узрел.
   Младшие рассмеялись, а старшая лишь улыбнулась уголком губ.
   - Красивые слова, сударь, гладко сказанные и,  несомненно,  выученные
назубок. Они точно затупившееся оружие, много раз бывавшее в деле.
   Зибен поклонился.
   - Вы правы, госпожа моя, я имел честь и удовольствие замечать красоту
везде, где бы ни находил ее, воздавать ей должное и преклонять перед ней
колено, но это не делает мои слова менее искренними.
   Девушка улыбнулась более открыто, а потом и рассмеялась.
   - Вы негодник, сударь, и большой повеса, и в былые времена  я  велела
бы слугам вытолкать вас  вон.  Но  раз  уж  у  нас  война  и  развлечься
совершенно нечем, оставайтесь - но лишь до  тех  пор,  пока  будете  нас
веселить.
   - Готов служить вам чем могу,  прекрасная  госпожа,  -  и  словом,  и
делом. - Она не  покраснела  при  этих  словах,  хотя  младшие  залились
краской, и Зибену это понравилось.
   - Пообещать можно что угодно, сударь, но,  думаю,  у  вас  поубавится
хвастовства, если вы узнаете, как развлекались мы в недавнем прошлом.
   Настал черед Зибена посмеяться.
   - Если вы скажете мне, что к вам являлся Азраль,  принц  небесный,  и
уносил вас в Чертоги Бесконечного Разнообразия,  то  я,  быть  может,  и
призадумаюсь слегка.
   - Об этой книге нельзя упоминать в приличном  обществе,  -  упрекнула
она.
   Он поднес к губам ее руку, повернул и поцеловал в ладонь.
   - Отчего же? Это очень полезная книга - она, словно фонарь,  освещает
все  потайные  места.  Она  снимает  покровы  и  ведет  нас   по   тропе
удовольствий.  Для  новичков  -  для  новичков  в  любви  я   рекомендую
шестнадцатую главу.
   - Меня зовут Аша, и надеюсь, что ваши дела не уступят речам, ибо я не
люблю разочарований.

***

   - Ты грезишь, Патаи, - сказал Пудри. Ровена  открыла  глаза  и  вновь
увидела себя при свете дня на берегу озера.
   - Не знаю, что случилось со мной. Точно мою  душу  увлекли  прочь  из
тела. Я оказалась в какой-то комнате, а напротив меня сидел Друсс.
   - Печаль порождает видения, дающие надежду.
   - Нет, это было взаправду, но нить ослабла, и я вернулась  назад,  не
успев ему сказать, где я. Пудри погладил ее руку.
   - Быть может, это случится снова, но теперь ты не должна отвлекаться.
Хозяин принимает у себя великого  сатрапа  Шабага.  Сатрап  намеревается
возглавить  осаждающие  Капалис  войска   -   постарайся,   чтобы   твои
предсказания были благоприятными.
   - Я могу говорить только правду.
   - Правд много, Патаи. Положим, некоему человеку остается  жить  всего
два  дня,  но  за  это  время  ему  суждено  встретить  большую  любовь.
Пророчица, которая скажет ему, что он скоро умрет, причинит ему  великое
горе - но это будет правда. Пророчица,  которая  скажет,  что  его  ждет
любовь, тоже скажет правду, но доставит обреченному радость.
   - Ты очень мудр, Пудри, - улыбнулась Ровена.
   - Я стар, Ровена, только и всего.
   - Ты впервые назвал меня моим настоящим именем.
   - У тебя красивое имя, но и Патаи не  хуже  -  оно  означает  "нежная
голубка". А теперь нам пора в святилище. Рассказать  тебе  что-нибудь  о
Шабаге? Вдруг это поможет твоему дару?
   - Нет, не надо, - вздохнула она. - Что я увижу, то и увижу,  но  буду
помнить твой совет.
   Рука об руку они вошли во дворец и  двинулись  по  устланному  ковром
коридору, мимо ведущей наверх лестницы. В нишах по обеим  стенам  стояли
мраморные статуи и бюсты, потолок был расписан  сценами  из  вентрийских
книг, и архитрав украшен золотым листом.
   Недалеко от святилища из боковой двери  вышел  высокий  воин.  Ровена
ахнула, потому что в первый миг приняла его за  Друсса.  Те  же  широкие
плечи  и  торчащая  вперед  челюсть,  а  глаза   под   густыми   бровями
ярко-голубые. Он улыбнулся и отвесил ей поклон.
   - Это Мишанек, Патаи, - первый боец наашанского  императора,  славный
воин и всеми уважаемый офицер. - Пудри, в свою очередь, поклонился  ему.
- А это госпожа Ровена, гостья господина Кабучека.
   - Я слышал о вас, госпожа, - сказал Мишанек низким, звучным  голосом,
поднеся ее руку к губам. - Вы спасли купца от акул  -  нешуточное  дело.
Теперь я увидел вас и понял, что даже акула не осмелилась бы  покуситься
на вашу красоту.
   - Не выпуская ее руки, он придвинулся поближе. -  Не  предскажете  ли
мне судьбу?
   У нее пересохло в горле, но она не отвела глаз.
   - Вы... вы достигнете того, к чему больше всего стремитесь,  и  самая
большая ваша надежда осуществится.
   - Вот как? - с явным недоверием молвил он. - То же самое мог  бы  мне
сказать любой уличный шарлатан. Как я умру?
   - Футах в пятидесяти от места, где мы стоим сейчас. Во дворе. Я вижу,
как солдаты в черных плащах и шлемах штурмуют стену. Вы  соберете  своих
людей для последнего противостояния. Рядом с вами будут ваш младший брат
и ваш кузен.
   - И когда же это случится?
   - В первую годовщину вашей свадьбы.
   - А как зовут мою невесту?
   - Этого я вам не скажу.
   - Мы должны идти, господин,  -  поспешно  ввернул  Пудри.  -  Господа
Кабучек и Шабаг ждут нас.
   - Да, разумеется. Рад был познакомиться с вами, Ровена.  Надеюсь,  мы
еще встретимся.
   Ровена, не отвечая, последовала за Пудри.

***

   В сумерках враг отступил, и Друсс с удивлением увидел, что  вентрийцы
спускаются со стены и уходят в город.
   - Что они делают? - спросил он воина рядом с собой. Тот снял  шлем  и
вытер пот с лица.
   - Идут поесть и отдохнуть.
   Друсс оглядел стену. На ней осталась малая горстка  людей,  да  и  те
сидели спиной к неприятелю.
   - А что, если враг опять атакует?
   - Ну нет. Это была четвертая.
   - Четвертая? - недоуменно повторил Друсс. Воин, человек средних  лет,
круглолицый, с проницательными голубыми глазами, усмехнулся.
   - Вижу, в военном деле ты не знаток. Это твоя первая осада?
   Друсс кивнул.
   - Существует устав. За сутки армия может  предпринять  самое  большее
четыре атаки.
   - А почему только четыре? Солдат пожал плечами:
   - Я давно уж не заглядывал в книгу, но,  сколько  мне  помнится,  все
дело тут в боевом духе. Зан Цу в своем  "Искусстве  воевать"  объясняет,
что  после  четырех  атак  наступательный  дух  войска  может  смениться
отчаянием.
   - Они не испытали бы особого  отчаяния,  если  бы  пошли  на  приступ
сейчас - или ночью, - заметил Друсс.
   - Но они не пойдут, - медленно и терпеливо, словно ребенку,  повторил
солдат. - Если б они собирались атаковать ночью, то днем  бы  ходили  на
штурм только три раза.
   - Значит, эти правила записаны в книге?
   - Да. В мудрейшем труде чиадзийского полководца.
   - И вы оставляете стену на ночь почти без всякой защиты,  потому  что
так сказано в книге?
   - Не просто в  книге,  -  засмеялся  солдат,  -  а  в  уставе  боевых
действий. Вот пойдем со мной в казарму, и я объясню тебе все по порядку.
   По дороге солдат, Оликвар, рассказал Друссу, что служит в вентрийской
армии больше двадцати лет.
   - Даже в офицерах довелось побывать во время  Опалового  похода.  Нас
тогда здорово поубавилось, вот мне и  дали  под  начало  сорок  человек.
Ненадолго, правда. Генерал предлагал меня произвести  в  офицеры,  но  у
меня не было средств на доспехи - тем дело и  кончилось.  Опять  я  стал
солдатом. Но мне и тут неплохо. Мы все приятели, и два раза в день  дают
хорошую кормежку.
   - А почему ты не  смог  купить  доспехи?  Разве  офицерам  не  платят
жалованья?
   - Как же, платят - одну дишу в день. Это половина того, что я  сейчас
зарабатываю.
   - Офицерам платят меньше, чем солдатам? Глупость какая.
   - А вот и нет. При таком порядке офицерами могут стать только  богачи
- либо дворяне, либо купеческие сыновья, желающие  получить  дворянство.
Вот власть и сохраняется за благородным сословием.  Ты,  парень,  откуда
сам будешь?
   - Я дренай.
   - А, да. Я у вас никогда не бывал, но мне  говорили,  что  Скельнские
горы очень красивы. Зеленые  и  плодородные,  прямо  как  Саурабские.  Я
скучаю по горам.
   Друсс и Оликвар поели в Западной казарме говядины с  диким  луком,  и
Друсс  пошел  к  себе  в  гостиницу.  Стояла  тихая  безоблачная   ночь,
призрачно-белые дома при луне отливали матовым серебром.
   Зибена в комнате не было, и Друсс сел у окна, глядя  на  гавань,  где
волны походили на расплавленный чугун. Он помогал отражать три атаки  из
четырех. Враги в красных плащах, в шлемах с белыми лошадиными  плюмажами
бежали к стене с лестницами. Защитники швыряли в них камни и поливали их
стрелами, но они упорно продвигались вперед. Первых,  кто  взбирался  на
стену, кололи копьями и  рубили  мечами,  но  самые  доблестные  все  же
прорывались наверх, где и погибали. Где-то в середине второй атаки вдоль
стены прокатился грохот, подобный рукотворному грому.
   "Таран, - пояснил Друссу соседний с ним солдат. - Да только ничего  у
них не выйдет - ворота окованы железом и медью".
   Откинувшись на спинку стула, Друсс посмотрел  на  Снагу.  Днем  топор
служил ему в основном для того, чтобы отталкивать  лестницы,  сбрасывать
врагов на камни вниз. Лишь дважды Снага обагрился кровью. Друсс погладил
его черное топорище,  вспомнив  двух  убитых  -  безбородого  верзилу  и
чернявого пузана в железном шлеме. Первому  Снага  раздробил  деревянный
панцирь, второму расколол шлем надвое. Друсс провел большим  пальцем  по
острию - ни зазубринки, ни щербинки.
   Зибен явился  около  полуночи.  Глаза  у  него  были  красные,  и  он
постоянно зевал.
   - Что ты делал весь день? - спросил Друсс. Поэт улыбнулся:
   - Я завел себе новых друзей.  -  Он  стянул  сапоги  и  повалился  на
кровать.
   Друсс понюхал воздух.
   - Пахнет от тебя так, точно ты валялся в цветочной клумбе.
   - На ложе из цветов. Да, можно и так сказать.
   - Ладно, замнем, - нахмурился Друсс. -  Известно  тебе  что-нибудь  о
правилах военных действий?
   - Мои правила мне известны досконально, но ты, наверное,  говоришь  о
вентрийских? - Зибен спустил ноги с кровати и сел. - Я устал, Друсс, так
что давай покороче. У меня утром встреча, и я должен восстановить силы.
   Друсс не обратил внимания на нарочитый зевок Зибена.
   - Я видел сегодня сотни раненых и десятки убитых. Но теперь, когда на
стене  осталось  всего  несколько  человек,  враг  сидит  и   дожидается
рассвета. Неужто в этой войне никто не хочет победить?
   - В конце концов кто-нибудь да победит. Это древняя страна, Друсс,  -
она воюет уже  несколько  тысячелетий.  Осада  продлится  еще  несколько
недель или месяцев, и каждый день  противники  будут  подсчитывать  свои
потери. В один прекрасный день, если ничего из  ряда  вон  не  случится,
какая-нибудь из сторон предложит врагу свои условия.
   - Какие такие условия?
   - Если осаждающие сочтут, что не смогут одержать победу,  они  снимут
осаду. Если защитники придут к тому же выводу, они сдадутся.
   - А Горбен?
   Зибен пожал плечами:
   - Его люди либо убьют его, либо предадут наашанитам.
   - Боги! Неужто этим вентрийцам неведомо, что такое честь?
   - Очень даже ведомо, но большинство солдат -  наемники  из  восточных
племен. Они служат тому, кто больше платит.
   - Если они тут воюют строго по правилам, зачем тогда жители  покинули
город? Почему бы им  просто  не  дождаться,  чем  дело  кончится,  и  не
покориться победителю?
   - Жителей в лучшем случае уведут в  рабство,  а  в  худшем  перебьют.
Правила правилами, но нравы здесь жестокие.
   - Может ли Горбен победить?
   - Не похоже на то, но ему может и посчастливиться.  В  Вентрии  исход
сражения часто решает поединок между первыми бойцами, но это  происходит
лишь в том случае, когда силы равны и в каждом стане есть боец, которого
свои считают непобедимым. Здесь этого не будет, поскольку Горбен  сильно
уступает врагу числом. Но теперь, когда Бодасен привез  ему  золото,  он
может подослать лазутчиков во вражеский лагерь, и  они  будут  подкупать
солдат, чтобы те перебегали к нему. Вряд ли из этого выйдет толк, однако
кто знает.
   - Откуда ты все это взял?
   - Я провел весьма познавательный день с  принцессой  Ашей  -  сестрой
Горбена.
   - Что? - вспылил Друсс. - Ты в своем уме? Или  то,  что  случилось  в
Машрапуре, ничему тебя не научило? Дня не прошло, а ты  уже  снюхался  с
бабой!
   - Не снюхался, а предался любви, - отрезал Зибен. -  И  это  касается
только меня.
   - Верно. Когда тебе вспорют живот или посадят тебя на кол, я тебе  об
этом напомню.
   - Ах, Друсс! - Зибен снова плюхнулся на кровать. -  Есть  вещи,  ради
которых стоит умереть. Притом  она  такая  красавица  -  человека  может
постигнуть и худшая участь, чем женитьба на ней.
   Друсс отвернулся к окну, и Зибен тут же спохватился.
   - Прости, дружище, я не подумал. - Он подошел к Друссу и положил руку
ему на плечо. - Жаль, что у жреца ничего не вышло.
   - Это был ее голос. - Друсс сглотнул и с трудом поборол свои чувства.
- Она сказала, что ждет меня.
   Я потому и пошел на стену - думал, может,  меня  убьют,  и  мы  снова
будем вместе. Но  достойного  противника  мне  не  нашлось...  да  и  не
найдется, а сделать это самому мне духу не хватает.
   - И хорошо, Друсс. Ровена этого не одобрила бы. Ей хочется, чтобы  ты
был счастлив, чтобы ты снова женился.
   - Никогда!
   - Да ведь тебе еще и двадцати нет, а женщин на свете много.
   - Таких, как она, больше нет. Но она ушла, и я не  стану  говорить  о
ней. Я ношу ее здесь, - Друсс коснулся груди, -  и  никогда  не  забуду.
Поговорим опять о том, как воюют на Востоке.
   Зибен взял с полки у окна глиняную чашу, сдул с  нее  пыль,  наполнил
водой и выпил единым духом.
   - Боги, экая мерзость! Ну ладно. Что еще ты хочешь знать?
   - Я понял - больше четырех атак  в  сутки  предпринимать  нельзя.  Но
почему они штурмуют только одну стену? При своей численности  они  могли
бы окружить город и ударить сразу со всех сторон.
   - Они это сделают, Друсс, но  не  в  первый  же  месяц.  Сейчас  идет
испытательный срок. Сначала нужно приучить к бою новобранцев, потом  они
подтянут осадные машины - это уж на втором месяце.  Потом  скорее  всего
баллисты примутся кидать каменные глыбы через стену. Если и это к  концу
месяца  не  принесет  успеха,  они  пошлют  вперед  саперов   и   начнут
подкапываться под стену.
   - А каковы правила для осажденных?
   - Не понимаю, о чем ты.
   - Ну, допустим, мы вздумаем напасть на них. Можно это  делать  больше
четырех раз в сутки? Или, скажем, ночью? Каковы правила?
   - Дело тут не в правилах, Друсс, а в здравом смысле.  У  врага  людей
чуть ли не в двадцать раз больше, чем у Горбена.  Если  Горбен  атакует,
его сотрут в порошок.
   Друсс кивнул, поразмыслил и наконец сказал:
   - Попрошу у Оликвара его книгу. Ты мне ее почитаешь - может, я что  и
пойму.
   - Может, ляжем наконец спать? Друсс, не снимая ни сапог,  ни  колета,
лег на вторую кровать, уложив рядом Снагу.
   - Зачем он тебе, пока ты спишь?
   - Мне так спокойнее, - сказал Друсс, закрывая глаза.
   - Где ты, собственно, его взял?
   - Он принадлежал моему деду.
   - Наверное, твой дед был герой? - с надеждой спросил Зибен.
   - Нет, полоумный убийца.
   - Прекрасно, - сказал Зибен,  ложась.  -  Утешительно  знать,  что  в
черный день ты всегда можешь вернуться к семейному промыслу.

Глава 6

   Горбен следил в зеркале, как слуга Мушран бреет ему подбородок.
   - Чего ты так смотришь, старик?
   - Устал ты, мой мальчик. Глаза красные, и под ними круги.
   - Дождусь ли я того дня, когда ты назовешь меня "государь"  или  "мой
император"? Я только этой надеждой и жив, Мушран.
   -  Это  пусть  другие  величают  тебя  государем-императором.   Пусть
бухаются на колени и стучат лбом об  пол.  А  я,  глядя  на  тебя,  вижу
мальчика, который был прежде мужчины, и  младенца,  который  был  прежде
мальчика. Я готовил тебе еду и вытирал тебе задницу. Стар я стал,  чтобы
стукаться моей бедной головой об  пол  всякий  раз,  как  ты  входишь  в
комнату.  И  не  старайся  переменить  разговор  -  тебе  надо  побольше
отдыхать.
   - Быть может, от твоего внимания не ушло, что мы уже месяц  находимся
в осаде? Люди должны видеть меня в  бою,  иначе  они  лишатся  мужества.
Кроме того, надо заниматься провизией, расчетом порций - да мало ли  чем
еще. Растяни сутки еще на несколько часов, и я отдохну.
   - Тебе не лишние  часы  нужны,  а  толковые  помощники,  -  пробурчал
старик,  вытирая  бритву.  -  Небучад  хороший   п