ловеке мы безотчетно видим либо угрозу,  либо  добычу.  Мы  ведь
охотники, хищники по природе. Глядя на Друсса, мы чуем самую большую  на
свете угрозу - человека, который никогда не идет на уступки. Он нарушает
все правила. Хуже того, для него никаких  правил  вовсе  не  существует.
Взять хотя бы то,  что  случилось  здесь.  Любой  другой  мог  бы  убить
Кайивака - хотя вряд ли. Но другой не воткнул  бы  в  пол  топор,  чтобы
сразиться с ним на кулаках. А убив вожака,  в  душе  приготовился  бы  к
смерти. Разбойники почуяли бы это... и убили его.  Но  Друссу  было  все
равно. Доведись ему, он сразился бы с ними со  всеми  -  поочередно  или
скопом.
   - И погиб бы, - сказал Варсава.
   - Вероятно - но суть не в этом. Убив Кайивака, он  сел  и  потребовал
вина. Человек  не  поступает  так,  если  собирается  сражаться  дальше.
Разбойники растерялись - ведь это  было  не  по  правилам.  А  потом  он
спустился к ним, оставив топор на помосте. Он знал, что  оружие  ему  не
понадобится, - и они это тоже знали. Он сыграл на них, как на арфе, - но
сделал это не намеренно. Это заложено в его природе.
   - А мне вот этого не дано,  -  с  грустью  сказал  Варсава,  вспомнив
ужасную смерть миротворца.
   - Мало кому дано. Потому-то о нем и ходят  легенды  Из  зала  донесся
смех.
   -  Зибен  снова  взялся  веселить  их,  -  сказал  Эскодас.  -  Пошли
послушаем, а при случае и напьемся.
   - Не хочу я напиваться. Хочу  опять  стать  молодым.  Стереть  мокрой
тряпкой каракули со своей грифельной доски.
   - Завтра начнется новый день, - мягко сказал Эскодас.
   - Что это значит?
   - Прошлое мертво, воин, зато будущее еще не написано, Как-то  я  плыл
на корабле с одним богачом - мы попали в бурю, и корабль пошел  ко  дну.
Богач взял с собой золота, сколько мог унести, и утонул.  Я  бросил  все
свои пожитки - и выплыл.
   - Думаешь, моя вина весит больше, чем его золото?
   - Я думаю, тебе пора сбросить ее с себя. А теперь пошли к Друссу -  и
напьемся.
   - Нет. Не хочу я его  видеть.  -  Варсава  водрузил  на  голову  свою
широкополую шляпу. - Передай ему  мои  наилучшие  пожелания  и  скажи...
скажи...
   - Что сказать?
   Варсава покачал головой и сказал с грустной улыбкой:
   - Попрощайся с ним за меня.

***

   Мишанек последовал за молодым офицером  к  стене,  и  оба  преклонили
колени, приложив ухо к камню. Мишанек услышал  царапающий  звук,  словно
гигантская крыса скреблась под землей, и выругался.
   - Молодец, что заметил, Цикарин. Они ведут подкоп под стену. Вопрос в
том, откуда. Пойдем-ка со мной. - Мишанек поднялся на стену и перегнулся
через парапет. Прямо впереди стояли на равнине палатки вентрийцев  Слева
тянулись низкие холмы, за  которыми  протекала  река,  Справа  виднелись
холмы повыше, густо поросшие лесом. - Мне думается, - сказал Мишанек,  -
что они начали копать за тем вон  холмом,  на  полпути  к  вершине.  Они
прочертили мысленную линию и знают, что если не собьются,  то  углубятся
под стену фута на два.
   - Насколько это серьезно? - спросил встревоженный Цикарин.
   - Достаточно серьезно, - улыбнулся ему  Мишанек.  -  Ты  когда-нибудь
закладывал мину?
   - Нет, командир.
   Мишанек  хмыкнул.  Конечно  же,  нет.  Этот  мальчик  -  младший  сын
наашанского сатрапа и  до  осады  жил  в  окружении  слуг,  цирюльников,
посыльных и ловчих. Каждое утро ему подавали чистое платье, а завтрак на
серебряном подносе приносили прямо в шелковую постель.
   - В военном деле много разных хитростей, -  сказал  Мишанек.  -  Ведя
подкоп, они подпирают стены и потолок  хорошо  высушенным  деревом.  Они
будут рыть вдоль стены до самых холмов у реки и выйдут где-нибудь... вон
там. - Мишанек показал на самый высокий из прибрежных холмов.
   - Не понимаю, - сказал Цикарин. - Зачем им рыть так далеко?
   - Ответ очень прост. Когда туннель будет открыт с обоих  концов,  его
будет продувать насквозь. Они польют  дерево  маслом,  дождутся  нужного
ветра и подожгут подкоп. Ветер раздует пламя, туннель обвалится, и  если
они сделают свою работу на совесть, наша стена рухнет вместе с ним.
   - Можем мы как-то остановить их?
   - Да, в сущности, нет. Мы могли бы послать туда  отряд  и,  возможно,
убить нескольких саперов, но их заменят новыми.  Но  кое-какие  меры  мы
можем принять, зная, что эта часть стены рухнет. - Мишанек, обернувшись,
осмотрел городские постройки за стеной. Отсюда в  город  вели  несколько
переулков и две широкие улицы. - Возьми пятьдесят человек и загороди все
эти проходы, а также нижние  окна  домов.  Нужно  создать  второй  рубеж
обороны.
   - Слушаюсь, - сказал молодой человек, опустив глаза.
   - Не падай духом, мальчик. Нам еще не конец.
   - Я знаю, командир, но люди начинают открыто поговаривать о том,  что
подкрепление не придет и что нас бросили на произвол судьбы.
   - Как император решит, так и будет, - отрезал Мишанек.
   Юноша покраснел, отдал честь и зашагал прочь.  Мишанек  поглядел  ему
вслед и вернулся на стену.
   Какое  уж  тут  подкрепление!  Наашанская  армия,  разбитая  в   двух
кровопролитных сражениях, отступает к границе. Реша -  последний  город,
который еще держится. Предполагаемое завоевание Вентрии кончилось полным
крахом.
   Но  у  Мишанека  есть  приказ.  Он  с  изменившим  родине  вентрийцем
Даришаном должен удерживать Решу как можно дольше, связывая  вентрийские
войска, пока император благополучно не добежит до наашанских гор.
   Мишанек достал из кошелька на боку присланный ему клочок  пергамента.
Там торопливым почерком было начертано:

   Держитесь любой меной вплоть до  последующего  приказа.  О  сдаче  не
помышляйте.

   Воин медленно разорвал послание на клочки. Ни прощального привета, ни
слов сожаления. Вот она, благодарность владык. Свой ответ Мишанек вложил
в металлическую трубочку и привязал к ноге  голубя.  Птица  поднялась  в
воздух и полетела на восток, неся императору последнее письмо  Мишанека,
который служил ему с юных лет.

   Ваше приказание будет исполнено.

   Шов на боку зудел  -  верный  признак,  что  рана  заживает.  Мишанек
рассеянно почесал его, думая: "Тебе еще повезло. Бодасен  едва  тебя  не
прикончил". К западным воротам из вентрийского лагеря тянулся первый  из
продовольственных обозов, и Мишанек вышел ему навстречу.
   Передний возница замахал рукой, увидев его: это был его кузен Щурпак.
Отдав поводья толстяку рядом с собой, Щурпак соскочил наземь.
   - Здравствуй, кузен. - Он  обнял  Мишанека  за  шею  и  расцеловал  в
заросшие бородой щеки. Мишанека  пробрала  дрожь  -  он  вспомнил  слова
Ровены: "Я вижу, как солдаты в черных плащах и шлемах штурмуют стену. Вы
соберете своих людей для последнего противостояния. Рядом с  вами  будет
ваш младший брат и ваш кузен".
   - Что с тобой, Миши? Вид у тебя такой, словно призрак прошел по твоей
могиле.
   Мишанек заставил себя улыбнуться.
   -  Я  не  ожидал  увидеть  тебя  здесь.  Мне  говорили,  будто  ты  с
императором.
   - Я был там - но это печальное зрелище, кузен. Он конченый человек. Я
узнал, что ты здесь, и стал искать способ пробраться  к  тебе,  а  потом
услышал о поединке. Чудеса. Вот как создаются легенды! Но почему ты  его
не убил?
   - Он храбро сражался, - пожал  плечами  Мишанек.  -  я  проткнул  ему
легкое - после этого он уже не  представлял  угрозы,  и  не  было  нужды
наносить смертельный удар.
   - Хотел бы я видеть  лицо  Горбена.  Говорят,  что  он  верил,  будто
Бодасена никто не может победить на мечах
   - Победить можно всякого, кузен.
   - Вздор. Только не  тебя.  Потому-то  я  так  и  рвался  сюда,  чтобы
сразиться с тобой рядом. Мы еще покажем этим вентрийцам. А где Нарин?
   - В казармах. Ждет,  когда  доставят  провизию.  Мы  опробуем  ее  на
вентрийских пленных.
   - Думаешь, Горбен способен отравить еду?
   - Кто его знает. Давай-ка проезжай.
   Щурпак вернулся на  козлы  и  щелкнул  кнутом  над  четверкой  мулов.
Повозка въехала в ворота. Мишанек сосчитал телеги - их  было  пятьдесят;
они везли муку, сушеные фрукты, овес, зерно и маис. Горбен обещал двести
- сдержит он слово или нет?
   Словно отвечая на этот вопрос, из вражеского лагеря  выехал  одинокий
всадник. Под  ним  был  белый  жеребец  ладоней  семнадцати  в  холке  -
превосходный конь, сильный и резвый. Мишанек поджидал конного,  скрестив
руки на груди. В последний миг всадник осадил, вздернув коня на дыбы,  и
соскочил наземь. Мишанек, узнав вентрийского  императора,  поклонился  и
спросил:
   - Как там Бодасен?
   - Жив. Спасибо за то, что пощадил его. Он мне дорог.
   - Он славный воин.
   - Как и ты. Ты слишком хорош для  того,  чтобы  умирать  за  монарха,
который покинул тебя. Мишанек засмеялся:
   - Не припомню, чтобы в  присяге,  которую  я  приносил,  были  слова,
позволяющие мне в случае чего ее нарушить. А в присяге, которую приносят
ваши подданные, есть такие слова?
   - Нет, - улыбнулся Горбен. - Мои люди клянутся быть  мне  верными  до
самой смерти.
   - Вот видите, государь, - развел руками Мишанек, - чего же  вы  ждете
тогда от бедного наашанита?
   Горбен, не улыбаясь больше, подошел поближе. -  Я  надеялся,  что  ты
сдашься, Мишанек. Я не хочу твоей смерти - я обязан тебе  жизнью  друга.
Ты сам должен понимать, что  даже  с  этими  припасами  не  продержишься
долго. Неужели я должен посылать своих Бессмертных, чтобы  они  изрубили
вас на куски? Почему бы вам не построиться походным порядком и  не  уйти
восвояси? Вас никто не тронет, даю тебе слово.
   - Это противоречит полученному мной приказу, государь.
   - Можно спросить, в чем он заключается?
   - Держаться вплоть до дальнейших распоряжений.
   - Твой повелитель улепетывает во всю  прыть.  Я  захватил  обоз,  где
ехали три его жены и несколько дочерей. Его посланник сейчас находится в
моем шатре и ведет переговоры об их благополучном возвращении. Для  тебя
же, самого преданного своего солдата, он ничего не просит. Разве это  не
приводит тебя в ярость?
   - Приводит, - признался Мишанек, - но это ничего не меняет.
   Горбен, покачав головой, собрал поводья и сел в седло.
   - Ты редкий человек, Мишанек. Жаль, что ты служишь не мне.
   - А вы, государь, талантливый  полководец.  Мне  было  приятно  столь
долго препятствовать вам. Передайте мой привет Бодасену  -  и  если  вам
будет угодно устроить еще один поединок, я встречусь со всяким, кого  бы
вы ни выставили.
   - Будь здесь мой первый боец, я поймал бы тебя на слове, - с  широкой
усмешкой сказал император. - Хотел  бы  я  посмотреть,  как  ты  выйдешь
против Друсса с его топором. Прощай, Мишанек.  Пусть  боги  пошлют  тебе
блаженство в иной жизни.
   Вентрийский император пришпорил жеребца и галопом поскакал  к  своему
лагерю.
   Патаи сидела в саду, когда ей  явилось  первое  видение.  Следя,  как
пчела пробирается в середину пурпурного цветка, она вдруг увидела  перед
собой знакомого воина с топором, только ни топора, ни бороды у  него  не
было. Он сидел на склоне горы перед деревушкой, окруженной недостроенным
частоколом. Видение исчезло столь же быстро, как и  явилось,  встревожив
Патаи, - но непрестанные бои на стенах Реши и страх  за  Мишанека  скоро
отогнали тревогу.
   Однако второе видение  было  намного  сильнее  первого.  Она  Увидела
корабль, а на нем высокого худощавого человека. и в памяти  всплыло  его
имя: Кабучек.
   Он был ее хозяином в те времена, когда она, по словам Пудри, обладала
редкостным даром видеть прошлое и будущее. Теперь Дар оставил ее, и  она
не жалела. Во время жестокой  войны  лучше  не  знать,  что  сулит  тебе
будущее.
   Она рассказала  о  своих  видениях  Мишанеку,  и  его  красивое  лицо
опечалилось. Он обнял ее и прижал к себе, как во время ее болезни. Тогда
Мишанек рисковал сам заразиться чумой,  но  Патаи  черпала  силу  в  его
постоянном присутствии  и  преданности.  Она  выжила,  хотя  все  лекари
предрекали ей смерть. Болезнь, правда, сказалась на ее сердце,  и  любое
усилие утомляло ее, - но силы возвращались к ней с каждым месяцем.
   Над садом сияло солнце, и  Патаи  вышла  нарезать  цветов  для  дома,
захватив плоскую корзинку и острый  нож.  Она  подставила  солнцу  лицо,
наслаждаясь теплом. Тут издали донесся тонкий вскрик, и она обратилась в
ту сторону. Следом послышался слабый лязг стали и крики воюющих.
   "Неужели это никогда не кончится?" - подумала она.
   На нее упала тень, и она  увидела  в  саду  других  мужчин,  тощих  и
оборванных.
   - Дай поесть, - потребовал один, подойдя к ней.
   - Ступайте туда, где выдают провизию,  -  ответила  она,  перебарывая
страх.
   - Ты-то, видно,  живешь  не  на  эти  подачки,  наашанская  шлюха,  -
вмешался второй. От него несло  застарелым  потом  и  дешевым  пивом,  а
белесые глаза шарили по ее груди. Патаи вышла из дома  в  тонкой  тунике
голубого шелка, с голыми ногами. Первый схватил ее за руку и притянул  к
себе. Она хотела уже схватиться за нож, но увидела  перед  собой  тесную
каморку, где на узкой кровати лежала женщина  с  ребенком,  и  в  голове
вспыхнули их имена.
   - А как же Катина? - спросила Патаи. Мужчина со стоном  отшатнулся  -
его дикий взгляд был полон вины. - Пока ты пьешь и бросаешься на женщин,
твой сынок умирает, -  тихо  сказала  она.  -  Ступайте  оба  на  кухню.
Спросите Пудри и скажите ему, что... что Патаи велела вас накормить. Там
должны быть яйца и лепешки. Идите же.
   Мужчины попятились от нее  и  побежали  к  дому.  Патаи,  вся  дрожа,
присела на мраморную скамью.
   Патаи? Нет - Ровена. Это имя возникло из  глубин  ее  памяти,  и  она
встретила его, как ясное утро после грозовой ночи.
   "Ровена. Я Ровена".
   В саду показался еще один мужчина. Он поклонился ей
   Серебристые волосы он заплетал в косы, но лицо  было  молодое,  почти
без морщин.
   - Здравствуй, Патаи. Как поживаешь?
   - Хорошо, Даришан, а вот у тебя усталый вид.
   - Эта осада хоть кого измотает. Можно посидеть с тобой?
   - Ну конечно. Мишанека нет, но ты оставайся и подожди его.
   Откинувшись назад, он втянул в себя воздух.
   - Люблю розы. Их аромат напоминает мне  детство.  Ты  знаешь,  что  я
тогда часто играл с Горбеном? Мы были друзьями. Прятались  в  таких  вот
кустах и делали вид, будто за нами  гонятся  наемные  убийцы.  Теперь  я
опять прячусь, но  нет  такого  розового  куста,  в  котором  я  мог  бы
укрыться.
   Ровена промолчала, угадывая страх за его красивыми чертами.
   - Я сел не на того коня, милая, - с проблеском веселости сказал он. -
Думал, что лучше уж наашаниты, чем  смотреть,  как  отец  Горбена  губит
империю. Но своими действиями я  лишь  сыграл  на  руку  молодому  льву,
научив его биться и побеждать. Как, по-твоему, смогу я убедить Горбена в
том, что, в сущности, оказал ему услугу? - Он заглянул  ей  в  глаза.  -
Нет, пожалуй, не смогу. Остается принять смерть, как подобает вентрийцу.
   - Не надо говорить о смерти. Стена еще держится, и теперь мы не будем
голодать.
   - Да, - улыбнулся он. - Замечательный был поединок, но я, признаться,
здорово трусил. Мишанек мог оступиться - и что сталось бы со мной,  если
бы Горбену открыли ворота?
   - Мишанеку равных нет.
   - Да, теперь нет. Но у  Горбена  раньше  был  другой  боец...  Друсс,
насколько я помню. Его оружием был топор, и он уложил многих.
   Ровена вздрогнула.
   - Тебе холодно? - обеспокоился Даришан. -  Не  озноб  ли  это?  -  Он
пощупал ей лоб, и она увидела,  как  он  умирает  на  стене,  пронзенный
мечами и кинжалами воинов в черных плащах. Закрыв  глаза,  она  отогнала
видение. - Да тебе и впрямь нехорошо, - как будто издали донесся до  нее
голос Даришана.
   - Небольшая слабость, - глубоко вздохнув, сказала она. - К  празднику
ты должна быть здорова. Мишанек отыскал трех певцов  и  лирика  -  будет
очень  весело.  А  я  пришлю  полный  бочонок  наилучшего   лентрийского
красного.
   Вспомнив о торжестве, Ровена просветлела. Скоро исполнится  год,  как
она оправилась от чумы...  год,  как  Мишанек  сделал  ее  по-настоящему
счастливой. Она улыбнулась Даришану:
   - Ты, конечно же, будешь завтра с нами? Вот и хорошо.  Мне  известно,
как Мишанек ценит твою дружбу.
   - А я - его. - Даришан встал. - Знаешь, он очень  хороший  человек  -
куда лучше нас всех. Я горжусь знакомством с ним.
   - Так, значит, до завтра.
   - До завтра.

***

   - Должен признаться, старый конь, что без тебя  мне  было  скучно,  -
сказал Зибен. Друсс промолчал, глядя в пляшущее, мерцающее пламя костра.
Снага с пристроенным меж корней топорищем стоял лезвием вверх  у  ствола
молодого дуба. По ту сторону костра Эскодас  насаживал  на  вертел  двух
кроликов. - После обеда,  -  продолжил  Зибен,  -  я  угощу  вас  новыми
приключениями Друсса-Легенды.
   - Черта с два, - проворчал Друсс.
   - Нет, Друсс, это стоит послушать, - рассмеялся Эскодас. - У него  ты
спускаешься в ад за душой некоей принцессы.
   Друсс покачал головой, но в его бороде промелькнула улыбка, согревшая
сердце Зибена. Месяц, прошедший после гибели Кайивака, Друсс все  больше
молчал. Первые две недели они провели в Лании, а потом  двинулись  через
горы на восток. В этот вечер, будучи в  двух  днях  пути  от  Реши,  они
разбили лагерь на лесистом холме над какой-то деревней. Друсс почти  что
вернул себе свой прежний вес, и колет, снятый с мертвого  Кайивака,  уже
не болтался на нем.
   Эскодас пристроил вертел над костром и сел, обтирая с пальцев кровь и
сало.
   - Надо совсем уж оголодать, чтобы есть кроликов, - заметил он.  -  На
них и мяса-то нет. Надо было спуститься в деревню.
   - Не люблю быть на людях, - сказал Друсс.
   - Если б я знал, то явился бы за тобой раньше, - заверил Зибен.
   - Знаю, поэт, но теперь это все в прошлом.  Главное  сейчас  -  найти
Ровену. Она приходила ко мне во сне, когда я был в темнице, и  дала  мне
силы. Я найду ее. - Он вздохнул. - Когда-нибудь я ее найду.
   - Война почти окончена,  -  сказал  Эскодас,  -  и  после  победы  ты
наверняка ее отыщешь. Горбен разошлет гонцов по всем городам и селам,  и
ее нынешний хозяин будет знать, что император требует ее возвращения.
   - Верно, - просиял Друсс, - он  и  правда  обещал  мне  свою  помощь.
Теперь у меня на душе полегчало. Звезды светят и ночь прохладна.  Хорошо
быть живым! Ладно, поэт, расскажи, как я спасал принцессу из ада. Да  не
забудь добавить парочку драконов!
   - Ну нет, - засмеялся Зибен, - нынче ты чересчур  благодушен.  То  ли
дело, когда ты черен, как туча, и  сжимаешь  кулаки  так,  что  костяшки
белеют.
   - Так я и думал - ты сочиняешь свои  истории  лишь  для  того,  чтобы
позлить меня. Эскодас повернул вертел.
   - Мне его сказка понравилась,  Друсс.  Она  звучит  весьма  правдиво.
Думаю, если Дух Хаоса утащит-таки твою душу в ад, ты порядком  накрутишь
ему хвост.
   Тут в лесу послышался шорох, и разговор оборвался. Зибен  вынул  один
из своих ножей, Эскодас наложил стрелу на лук  -  только  Друсс  остался
сидеть в ожидании. К костру вышел человек. Его тускло-серые  одежды  при
ярком лунном свете блистали, как серебро.
   - Я ждал тебя в деревне, - сказал жрец Паштара Сена, садясь  рядом  с
Друссом.
   - Мне и здесь хорошо, - неприветливо бросил тот.
   - Я сожалею, сын мой, что ты  претерпел  столько  страданий,  и  меня
гнетет стыд за то, что я попросил тебя вернуть топор обратно. Но Кайивак
опустошал всю округу, и его власть крепла  день  ото  дня.  То,  что  ты
совершил...
   - Что совершил, то и совершил, - буркнул Друсс. - Теперь  твой  черед
выполнять уговор.
   - Ровена находится в Реше и живет с солдатом  по  имени  Мишанек.  Он
первый боец императора и командует наашанитами.
   - Ты сказал - живет?
   - Она замужем за ним, -  поколебавшись,  молвил  жрец.  Глаза  Друсса
сузились.
   - Ложь. Ее могли принудить к чему угодно, только не  к  замужеству  с
другим мужчиной.
   - Позволь мне рассказать тебе  все  по  порядку.  Как  ты  знаешь,  я
разыскивал ее долго и упорно, но безуспешно. Она словно не су