ь меня в свое поместье  около  Озер  -  говорил,  что
тамошние сады ослепят меня своей красотой.
   - Да, это правда. - Он обхватил ее за талию и  приподнял,  коснувшись
губами ее губ.
   - Поставь меня. У тебя швы  разойдутся,  ты  же  слышал,  что  сказал
лекарь.
   - Слышал, - хмыкнул он.  -  Ничего,  рана  уже  почти  зажила.  -  Он
поцеловал ее еще два раза, поставил на землю, и они двинулись дальше.  -
Нам надо поговорить, - сказал он и умолк, устремив взгляд на звезды.
   - О чем?
   - О тебе. О твоей жизни.  Ровена,  взглянув  на  него,  увидела,  как
напряжено его освещенное луной лицо, как крепко стиснуты челюсти.
   - Моя жизнь - это ты. Другой мне не надо.
   - Мы не всегда получаем то, что нам надо.
   - Не говори так!
   - В свое время ты была  хорошей  пророчицей.  Кабучек  брал  за  твои
услуги двести монет серебром. Ты никогда не ошибалась.
   - Знаю, ты мне уже говорил. Но какая теперь от этого польза?
   - Очень большая. Ты родилась в Дренае,  и  работорговцы  увезли  тебя
оттуда. Но был один мужчина...
   - Не хочу этого слушать. - Ровена оставила Мишанека и отошла к пруду.
   Мишанек остался на месте, но его слова последовали за ней:
   - Он был твоим мужем.
   Ровена села у воды и провела по ней пальцами, пустив рябь  по  лунной
глади.
   - Человек с топором, - глухо произнесла она.
   - Так ты его помнишь? - спросил Мишанек, садясь рядом с ней.
   - Нет. Но я видела его однажды у дома Кабучека - и еще раз,  во  сне,
когда он был в темнице.
   - Он уже вышел из темницы, Патаи. Он здесь, во вражеском лагере.  Это
Друсс, первый боец Горбена.
   - Зачем ты говоришь мне все это? - Она повернулась всматриваясь в его
лицо при луне. В  своем  белом  одеянии  он  казался  призрачным,  почти
бестелесным.
   - Ты думаешь, мне этого хочется? Лучше бы мне выйти на льва с  голыми
руками, чем вести этот разговор. Но я люблю тебя, Патаи. Люблю с  первой
нашей встречи. Я увидел вас с Пудри  в  коридоре  дома  Кабучека,  и  ты
предсказала мне судьбу.
   - Что же я тебе сказала?
   - Что я женюсь на женщине, которую полюблю,  -  улыбнулся  он.  -  Но
теперь это уже не важно. Мне думается, ты скоро встретишься со  своим...
первым мужем.
   - Я не хочу. - Ее сердце сильно забилось, и ее охватила слабость.
   Мишанек обнял ее.
   - О нем я мало что знаю, зато тебя знаю хорошо.  Вы  дренаи,  и  ваши
обычаи отличаются от наших. Ты не знатного рода - значит,  скорее  всего
вышла замуж по любви. Подумай: Друсс вот уже семь лет гоняется за  тобой
по свету. Должно быть, он крепко любит тебя.
   - Я не хочу говорить об этом! - в панике  воскликнула  она  и  хотела
встать, но Мишанек удержал ее.
   - Я тоже, - хрипло проговорил он. - Я предпочел  бы  просто  посидеть
здесь с тобой, любуясь на звезды. Предпочел бы целовать тебя и любить. -
Он поник головой, и она увидела слезы у него на глазах.
   Паника прошла, страх холодом тронул душу. Она заглянула ему в лицо:
   - Ты говоришь так, будто готовишься умереть.
   - Когда-нибудь это должно случиться, - с  улыбкой  ответил  он.  -  А
теперь я должен идти. Надо обсудить  с  Даришаном  и  другими  офицерами
завтрашние действия. Должно быть, они уже здесь.
   - Не уходи! - взмолилась она. - Побудь со мной еще  немного...  самую
чуточку!
   - Я всегда буду с тобой, - нежно сказал он.
   - Даришан погибнет завтра на стене. Я знаю: мне было видение. Он  был
здесь сегодня, я увидела, как он умирает. Мой Дар возвращается  ко  мне.
Дай мне руку! Я хочу видеть, что будет с тобой.
   - Нет! - Он встал и отошел от нее. - Человек сам творит свою  судьбу.
Ты уже однажды предсказала мне будущее, Патаи, этого довольно.
   - Я сказала, как ты умрешь, да? - И видно было: она знает ответ.
   - Ты сказала, о чем я мечтаю, и упомянула моего брата Нарина.  Я  уже
не помню хорошенько. Поговорим после.
   - Зачем ты сказал мне о Друссе? Ты  думаешь,  после  твоей  смерти  я
просто вернусь к нему и заживу как ни в чем не бывало? Если  ты  умрешь,
мне станет незачем жить. И жить я не буду, - добавила она, глядя  ему  в
глаза.
   - Миши, мы все тебя  ждем,  -  позвал  кто-то  из  мрака,  и  Мишанек
вздрогнул, увидев Нарина.
   - Я ведь послал тебя с поручением. Откуда ты взялся?
   - Я добрался только до холмов  -  там  повсюду  вентрийцы.  Вот  я  и
вернулся - через сточную  канаву.  Стража,  благодарение  богам,  узнала
меня. Что с тобой? Ты не рад меня видеть?
   Мишанек, не ответив ему, улыбнулся Ровене, но она прочла страх в  его
глазах.
   - Я ненадолго, любовь моя. Мы еще поговорим.  Мужчины  ушли.  Ровена,
закрыв глаза, представила себе воина с топором, его бледно-серые глаза и
широкое плоское лицо. Но на  этот  образ  накладывался  другой  -  образ
страшного зверя со стальными когтями и глазами, как огонь.
   Горбен со своего  ложа  смотрел,  как  акробаты  у  огромного  костра
жонглируют мечами - пять острых как  бритва  клинков  летали  в  воздухе
между ними. Жонглеры  делали  свое  дело  с  поразительным  мастерством.
Обнаженные,    в    одних    набедренных    повязках,    они    казались
золотисто-красными при свете костра.  Вокруг,  глядя  на  представление,
сидело около пятисот Бессмертных.
   За пляшущими  языками  костра  виднелись  стены  Реши,  на  стенах  -
немногочисленные защитники. Война почти окончена. Он победил. Победил  -
вопреки всему.
   Но в сердце Горбена не было радости. Годы страхов и битв сказались на
молодом императоре. Каждая победа давалась ему ценой  жизни  друзей  его
детства: Небучад пал при Эктанисе, Ясуа в  горах  под  Поршией,  Бодасен
ранен у ворот Реши. Горбен взглянул направо, где на  высоко  приподнятых
носилках лежал бледный Бодасен. Лекари заверили, что он  будет  жить,  и
сумели наполнить воздухом его пронзенное легкое. "Ты как моя империя,  -
подумал Горбен, - тяжко  ранен,  но  еще  дышишь".  Сколько  же  времени
потребуется, чтобы возродить Вентрию? Годы? Десятки лет?
   Жонглеры закончили представление, и зрители приветствовали их дружным
ревом. Акробаты поклонились императору. Горбен встал и бросил им кошелек
с золотом. Было много смеха, когда жонглер не сумел поймать кошелек.
   - С мечами у тебя лучше получается, - сказал Горбен.
   - Деньги у него всегда текут меж пальцев, государь, -  сказал  второй
акробат.
   Горбен, вернувшись на место, улыбнулся Бодасену:
   - Как дела, дружище?
   - Силы уже возвращаются  ко  мне,  государь.  -  Голос  Бодасена  был
слабым, дыхание прерывистым. Горбен потрепал его по плечу, ощутил жар  и
острую  кость  под  туго  натянутой  кожей.  Бодасен  встретился  с  ним
взглядом. - Не беспокойтесь обо мне. Умирать я  не  намерен.  -  Раненый
перевел взгляд влево и широко улыбнулся.  -  Вот  это  радость,  клянусь
богами!
   Горбен посмотрел в ту сторону и увидел идущих к нему Друсса и Зибена.
Поэт, опустившись на одно колено, склонил голову,  а  Друсс  ограничился
формальным поклоном.
   - Здравствуй, воин. - Горбен ступил вперед и обнял Друсса,  а  Зибена
поднял на ноги. - Тебя мне тоже недоставало, сказитель. Пойдемте к нам.
   Слуги принесли еще два ложа для гостей императора и наполнили золотые
кубки отменным вином.
   Друсс подсел к Бодасену.
   - Ты слаб, словно новорожденный котенок. Жить-то будешь?
   - Приложу все старания, воин.
   - Он стоил мне двухсот повозок с едой, - сказал Горбен. - Напрасно  я
на него так полагался.
   - Этот Мишанек и впрямь так хорош? - спросил Друсс.
   - Был бы нехорош, не валялся бы я  тут  при  последнем  издыхании,  -
ответил Бодасен. - Он быстр и не знает страха. Лучший противник из всех,
с которыми я встречался. По правде говоря, я не хотел бы  встретиться  с
ним снова.
   - Вы хотите, чтобы я сразился с ним? - обратился к Горбену Друсс.
   - Нет. Город падет не сегодня-завтра, нет смысла решать  исход  осады
поединком.  Под  стену  подведен  подкоп  -  завтра,  если  ветер  будет
благоприятен, мы его подожжем. Тогда город  будет  наш,  и  эта  гнусная
война наконец-то  закончится.  Расскажи  нам  о  своих  приключениях.  Я
слышал, ты был в плену?
   - Я бежал. - Друсс осушил свой кубок, и слуга поспешил наполнить его.
Зибен рассмеялся:
   - Давайте я расскажу, государь. - И он начал пышное  повествование  о
пребывании Друсса в темнице Кайивака.
   Несколько человек подошли, чтобы подбавить  дров  в  большой  костер.
Внезапно земля под одним из них вздыбилась, и он  упал.  Сидящие  вокруг
костра люди в испуге шарахнулись прочь.
   - В чем дело? - Горбен выступил вперед, и земля вздыбилась у него под
ногами.
   - Землетрясение, что ли? - сказал Зибен Друссу.
   Горбен замер на месте,  глядя  вниз.  Земля  ходила  ходуном.  Костер
внезапно вспыхнул, послав столб искр в ночное небо. Горбен  отступил  от
невыносимого жара. Дрова  полетели  вверх,  и  в  огне  возникла  фигура
огромного зверя с распростертыми лапами. Затем  пламя  угасло,  и  перед
Горбеном оказался исполинский медведь ростом более двенадцати футов.
   Несколько солдат бросились на него  и  вонзили  копья  ему  в  брюхо.
Первое древко сломалось от столкновения.  Зверь  с  громоподобным  ревом
взмахнул лапой, и стальные когти разорвали солдата надвое.
   Выйдя из угасающего костра, зверь прыгнул к Горбену.
   При появлении огненного существа Зибен, сидевший рядом  с  Бодасеном,
позабыл обо всем на свете. Из глубин его памяти всплыл  образ,  виденный
три года назад в главной дренайской библиотеке. Зибен  тогда,  занимаясь
изысканиями для эпической поэмы, рылся в древних, переплетенных  в  кожу
фолиантах. Страницы  высохли  и  пожелтели,  чернила  и  краска  на  них
поблекли, но на этой картине цвета остались живыми и  яркими  -  горящее
золото, огненный багрец, солнечная желтизна. Из глаз великанской  фигуры
исходили языки пламени. Надпись над рисунком гласила: Калит Нумарский, а
ниже следовали слова:

   Зверь Хаоса, Крадущийся в Ночи, Слуга Непостижимого,
   Чью шкуру не может пробить орудие человека.
   Где бы ни появился, он несет смерть.

   Вспоминая впоследствии эту ночь, Зибен каждый раз дивился  тому,  что
совсем не испытывал страха. Он видел, как люди гибнут  ужасной  смертью,
видел, как адское чудище рвет на части и вспарывает  им  животы,  слышал
жуткий вой, вдыхал запах смерти - но не боялся.
   Страшная сказка ожила, и он, сказитель, оказался свидетелем этого.
   Горбен застыл как вкопанный. Солдат, в котором Зибен узнал  Оликвара,
напал на зверя с саблей, но клинок отскочил от бока чудовища со  звуком,
похожим на гул отдаленного колокола. Лапа  сорвала  с  Оликвара  голову,
кровавый фонтан забил из разодранной шеи. Несколько лучников  пустили  в
медведя стрелы - стрелы погнулись, отскочили прочь. Зверь надвигался  на
Горбена.
   Император упал и откатился вправо. Зверь повернулся к нему,  ища  его
огненными глазами.
   Преданные солдаты,  проявляя  чудеса  храбрости,  преграждали  дорогу
зверю, коля его и рубя, - тщетно. Стальные когти каждый раз вонзались  в
новую жертву, и кровь обагряла землю. За несколько мгновений зверь  убил
не менее двадцати человек. Вот он опять вонзил когти в  грудь  какого-то
солдата и швырнул его через костер. Зибен слышал, как хрустнули ребра.
   Друсс с топором в руке вышел навстречу чудовищу.  Солдаты,  отступая,
все же образовали стену между зверем и императором. Крохотный и  хрупкий
по сравнению с Калитом, Друсс заступил ему дорогу. В  ярком  свете  луны
сверкали серебряные наплечники, блестели страшные лезвия Снаги.
   Зверь Хаоса остановился, глядя на человечка. У  Зибена  пересохло  во
рту, и он слышал стук собственного сердца.
   Калит заговорил густым, рокочущим басом,  с  трудом  ворочая  длинным
языком:
   - Отойди, брат. Я пришел не за тобой.  Топор  загорелся  красным  как
кровь огнем. Друсс стоял, держа Снагу обеими руками.
   - Отойди, - повторил Калит, - иначе мне придется убить тебя!
   - Не дождешься, - сказал Друсс.
   Чудовище  замахнулось  лапой.  Друсс  припал   на   одно   колено   и
кроваво-красным топором нанес удар. Лапа упала наземь, Калит отшатнулся.
Вместо крови из раны повалил маслянистый дым. Зверь  изрыгнул  из  пасти
огонь, направив его на человека. Друсс не отступил, устремился навстречу
пламени, держа Снагу высоко над головой. Топор описал смертоносную  дугу
- и обрушился Калиту на грудь, сокрушил грудину, распорол от  глотки  до
паха.
   Из Калита хлынуло пламя, охватило воина. Друсс зашатался, зверь  упал
- и даже  Зибен,  сидевший  футах  в  тридцати  от  него,  услышал,  как
содрогнулась при этом земля.
   Подул ветер и развеял дым. От Калита не осталось и следа.
   Зибен бросился к Друссу. Борода и брови воина его опалены, но на коже
не осталось ожогов.
   - Клянусь богами, Друсс, - завопил Зибен, хлопая друга по спине, -  я
сложу об этом песню, которая принесет нам и славу, и богатство!
   - Он убил Оликвара, - сказал Друсс, освобождаясь от объятий  и  роняя
топор. Горбен подошел к ним.
   - Это был благородный поступок, друг мой. Я никогда  не  забуду,  что
обязан тебе жизнью. - Император нагнулся и поднял топор,  снова  ставший
серебряным с чернью. - Это колдовское оружие, - прошептал он.  -  Я  дам
тебе за него двадцать тысяч золотом.
   - Он не продается, государь, - сказал Друсс.
   - А я думал, ты любишь меня, Друсс.
   - Это верно, парень, поэтому я его тебе и не продам.
   Холодный вихрь пронесся по пещере.  Аниндаис  отшатнулся  от  алтаря,
Старуха встала со своего места за золотым кругом.
   - Что случилось? - спросил он. - Я видел - воин убил зверя. Нельзя ли
послать другого?
   - Нет. И он не убил его, а лишь отправил обратно в преисподнюю.
   - И что же дальше?
   - Теперь нужно заплатить Калиту за услуги.
   - Ты сказала, платой послужит кровь Горбена.
   - Однако Горбен жив.
   - Я не понимаю тебя. Почему здесь так  холодно?  На  Аниндаиса  упала
тень, и он увидел над собой огромную  фигуру.  Когти  устремились  вниз,
разодрав ему грудь.
   - Даже ума - и того нет, - молвила  Старуха,  повернувшись  спиной  к
вопящей жертве. - Ах, Друсс, - прошептала  она,  опустившись  на  старый
плетеный стул, - напрасно я не дала тебе умереть там, в Машрапуре.

Глава 6

   Ровена открыла глаза. Мишанек сидел у ее постели в парадных  доспехах
из бронзы и золота,  в  шлеме  с  красным  гребнем  и  покрытыми  эмалью
лицевыми щитками, в панцире с символическими узорами.
   - Какой ты красивый, - сонно сказала она.
   - Это ты у меня красавица. Она потерла глаза и села.
   - Зачем ты надел эти доспехи? Они не  так  прочны,  как  твой  старый
железный панцирь.
   - Это поднимет ребятам дух. -  Мишанек  поцеловал  жену  в  ладонь  и
направился к двери. На пороге остановился и сказал, не оглянувшись:
   - Я оставил для тебя кое-что в моем кабинете. Завернуто в бархат. - И
ушел.
   Вскоре появился Пудри, неся на подносе три медовые лепешки и кубок  с
яблочным соком.
   - Хозяин сегодня великолепен, - сказал он, и Ровена прочла грусть  на
его лице.
   - Что с тобой, Пудри?
   - Не люблю, когда люди воюют. Столько  крови,  столько  боли.  А  еще
хуже, когда надобность в сражении давно отпала. Нынче люди будут умирать
ни за что ни про что. Жизни их будут гаснуть, словно свечи в полночь - а
чего ради? И хоть бы этим дело кончилось - так ведь  нет.  Когда  Горбен
соберется с силами, он нанесет ответный удар  по  Наашану.  Суета  сует!
Быть может, мне не дано этого понять потому, что я евнух.
   - Ты прекрасно все понимаешь. Скажи, я была хорошей пророчицей?
   - Об этом меня не спрашивай. Это было давно и быльем поросло.
   - Мишанек велел тебе не говорить со мной об этом? Пудри угрюмо кивнул
   - Он сделал это из любви к тебе.  Твой  Дар  чуть  не  убил  тебя,  и
Мишанек не хотел, чтобы ты опять  страдала.  Твоя  ванна  готова.  Такая
горячая, что  пар  идет,  и  я  сыскал  немного  розового  масла,  чтобы
подбавить в воду.
   Час спустя Ровена, выйдя в сад, увидела, что окно в кабинете Мишанека
открыто. Это был непорядок - там хранилось много бумаг, и  сквозняк  мог
разбросать их по комнате. Она вошла в кабинет, закрыла окно и увидела на
дубовом столе маленький  пакет,  обернутый,  как  и  сказал  Мишанек,  в
пурпурный бархат.
   Ровена развернула ткань. Внутри оказалась  деревянная  шкатулка.  Она
подняла крышку и увидела простенькую, незатейливую брошь: мягкие  медные
нити, сплетенные вокруг лунного камня. У Ровены  внезапно  пересохло  во
рту. Разум говорил ей, что она видит эту  брошь  впервые,  но  где-то  в
глубине души прозвенел тревожный колокольчик, сказав ей: "Это мое!"
   Правой рукой она  медленно  потянулась  к  брошке  -  и  замерла,  не
коснувшись лунного камня. Отошла назад, села.
   В комнату вошел Пудри.
   - Ты носила ее, когда я впервые тебя увидел, - тихо сказал он.
   Ровена молча кивнула. Пудри подошел и  подал  ей  письмо,  написанное
твердым, четким почерком Мишанека.

   Приветствую тебя, возлюбленная !
   Я хорошо владею мечом, но сейчас отдал бы душу за то, чтобы столь  же
хорошо владеть словом. В тот давний год, когда ты лежала при  смерти,  я
позвал трех чародеев запереть твой дар. Сделав это, они заодно заперли и
двери твоей памяти.
   Они сказали мне, что эта брошка - дар любви. Ключ к твоему прошлому и
надежда на будущее. Из всех страданий, что я испытал, нет  горшего,  чем
знать, что в твоем будущем не будет меня. Но я любил тебя и  не  изменил
бы ничего, что было. Если бы каким-то чудом мне дозволено было вернуться
в прошлое, я поступил бы так же, даже зная, чем все это кончится.
   Ты свет моей жизни и любовь моя.
   Прощай, Патаи. Пусть твой путь будет легким, а душа познает радость.

   Письмо выпало у нее из рук. Пудри коснулся легкой ладонью ее плеча.
   - Возьми брошку, госпожа Она покачала головой.
   - Он готовится к смерти.
   - Да. И он просил меня уговорить тебя взять эту брошь Он очень  этого
желал. Не отказывай же ему!
   - Хорошо, я возьму, - торжественно произнесла  она,  -  но  когда  он
умрет, я умру вместе с ним.
   Друсс сидел в опустевшем лагере и  смотрел,  как  штурмуют  стену.  С
этого расстояния идущие на приступ казались букашками, взбирающимися  по
крохотным лесенкам. Он видел, как падают вниз тела, слышал  звук  боевых
рогов, а порой ветер доносил до него пронзительные крики раненых.
   Зибен был рядом с ним.
   - В первый раз на моей памяти ты не полез в драку, Друсс. Размяк, что
ли, на старости лет?
   Друсс, не отвечая, смотрел светлыми глазами на стену, из-под  которой
пробивался дым. Дерево в подкопе уже подожгли -  скоро  стена  рухнет  у
основания. Дым сделался гуще. Атакующие отошли назад в ожидании обвала.
   Время тянулось медленно в  тишине,  воцарившейся  над  равниной.  Дым
сгустился еще больше, а потом стал таять. Ничего не произошло.
   Друсс взял топор и встал. Зибен последовал его примеру.
   - Не получилось, - сказал поэт.
   - Дай срок, - проворчал Друсс и зашагал вперед.
   Они остановились ярдах в тридцати  от  стены,  где  стоял  Горбен  со
своими офицерами. Никто не разговаривал.
   Зубчатая щель,  черная,  как  паучья  нога,  пробежала  по  стене,  и
раздался громкий треск. Щель стала шире, с ближней башни рухнул огромный
кусок кладки. Защитники начали покидать стену. Появилась вторая трещина,
потом  третья.  Обширный  участок   стены   обвалился.   Высокая   башня
перекосилась вправо и сползла  в  провал,  подняв  облако  пыли.  Горбен
прикрыл рот плащом, выжидая, когда пыль осядет.
   На месте прочной каменной стены остались иззубренные  руины,  похожие
на поломанные зубы великана.
   Запели роги, черная шеренга Бессмертных двинулась вперед.
   - Пойдешь с нами? - спросил Горбен Друсса. Друсс покачал головой.
   - Резня мне не по нутру.
   Двор был усеян телами и лужами крови. Мишанек взглянул  направо,  где
лежал его брат Нарин с  торчащим  в  груди  копьем,  уставясь  незрячими
глазами в багровое небо.
   Вот уже и закат, подумал Мишанек. Кровь струилась из раны у  него  на
виске, он чувствовал, как кровь течет по