хоже, они увели? Я не вижу здесь их тел.
   - Да.
   Шадак привязал коней к изгороди и прошел мимо юноши в дом Бресса.
   - Ты ничего не потеряешь, если послушаешь, что я скажу.  -  Ставя  на
место стулья, он увидел на  столе  старую  кружевную  перчатку,  вышитую
жемчугом, и спросил светлоглазого юношу:
   - Чья это?
   - Моей матери. Отец порой вынимал ее из ларца и сидел с ней  у  огня.
Так о чем ты хотел поговорить? Шадак сел к столу.
   - В этой банде  два  вожака  -  изменник  Коллан,  бывший  дренайский
офицер, и Хариб Ка, вентриец. Едут они в Машрапур, на невольничий рынок.
С пленницами они будут двигаться не так скоро, и нам не  составит  труда
догнать их. Если мы  пустимся  в  погоню  немедля,  то  застанем  их  на
открытом месте. Двое против сорока  -  итог  неутешительный.  Они  будут
погонять почти всю ночь, чтобы поскорее пересечь равнину и добраться  до
длинных долин, ведущих к Машрапуру, - а завтра к вечеру они успокоятся.
   - Они забрали мою жену. Я  не  позволю  ей  оставаться  там  даже  на
мгновение дольше необходимого. Шадак со вздохом покачал головой:
   - Я бы тоже не позволил, парень. Но ты же  знаешь  места,  лежащие  к
югу. Разве сможем мы спасти ее, будучи на равнине? Они заметят  нас  еще
за милю.
   Молодой человек впервые проявил нерешительность - пожал плечами,  сел
и положил свой громадный топор на стол поверх маленькой перчатки.
   - Ты кто, солдат? - спросил он.
   - Был солдатом - теперь я охотник. Охотник на  людей.  Доверься  мне.
Сколько всего женщин они взяли? Юноша ненадолго задумался.
   - Что-то около тридцати. Берис убили в лесу,  Таилия  убежала.  Но  я
видел не все тела - может, погибли и другие.
   -  Ладно,  будем  считать,  что  тридцать.  Не  так-то  легко   будет
освободить их.
   Шорох у двери заставил собеседников обернуться. В дом вошла  красивая
белокурая девушка. На голубой шерстяной юбке и белой  полотняной  рубахе
запеклась кровь. Шадак встал.
   - Йорат умер, - сказала она. - Все  умерли,  никого  не  осталось.  -
Глаза ее  наполнились  слезами.  Она  стояла  на  пороге,  потерянная  и
одинокая. Друсс не двинулся с места, но Шадак, поспешив к девушке, обнял
ее и прижал к себе, а после подвел к столу и усадил.
   - Не найдется ли у тебя еды? - спросил он Друсса. Тот кивнул и ушел в
заднюю комнату, вернувшись с кувшином  воды  и  хлебом.  Шадак  наполнил
глиняный кубок и подал девушке.
   - Ты не ранена? - спросил он.
   - Нет, это кровь Йората, - прошептала она. Шадак сел с ней  рядом,  и
Таилия без сил приникла к нему.
   - Тебе надо отдохнуть. - Он помог ей встать и провел  ее  в  спальню.
Она послушно улеглась, и Шадак укрыл ее толстым одеялом. - Спи, дитя.  Я
буду рядом.
   - Не уходи, - взмолилась она. Он взял ее за руку.
   - Все хорошо теперь, Таилия. Поспи. - Она закрыла глаза, не  отпуская
его руки, и Шадак сидел с ней, пока ее пальцы не разжались и дыхание  не
стало ровным. Потом он встал и вернулся в горницу.
   - Ты что ж, собрался бросить ее здесь? - спросил он.
   - Она для меня ничто, - холодно ответил Друсс, - а Ровена - все.
   - Понятно. Ну а если бы убили  тебя,  а  Ровена  спряталась  в  лесу?
Каково твоему духу было бы видеть, что я уехал и  бросил  ее  здесь,  на
безлюдье?
   - Но я жив.
   - Да уж. Эта девушка поедет с нами.
   - Нет!
   - Да - или ты пойдешь дальше пешком. Глаза Друсса блеснули.
   - Нынче я убил нескольких человек и больше не стану сносить  угроз  -
ни от тебя, ни от кого иного. Если я захочу  ехать  на  одной  из  твоих
краденых лошадей, я поеду. И не советую мешать мне.
   - Я не спрашивал твоего совета, парень. - Шадак произнес это тихо, со
спокойной уверенностью, но в душе он,  к  собственному  удивлению,  этой
уверенности не чувствовал. Рука юноши медленно охватила рукоять  топора.
- Я понимаю твою злость и понимаю, как ты переживаешь за свою Ровену. Но
один ты ничего не добьешься - разве что  ты  очень  опытный  следопыт  и
наездник. Ночью ты непременно потеряешь их след, а днем  налетишь  прямо
на них и попытаешься справиться в одиночку с сорока  воинами.  Тогда  уж
никто не поможет ни ей, ни другим.
   Друсс, медленно разжав пальцы, убрал  руку,  и  блеск  в  его  глазах
померк.
   - Мне невыносимо сидеть здесь, когда ее уводят все дальше.
   - Понимаю, но они от нас не уйдут. А женщинам они зла не  причинят  -
не станут портить ценный товар.
   - У тебя есть какой-то план?
   - Да. Я знаю те места и догадываюсь, где они завтра разобьют  лагерь.
Мы подкрадемся к ним ночью, снимем часовых и освободим пленниц.
   - А потом? Они ведь погонятся за нами. Как же  мы  уйдем  от  них,  с
тридцатью-то женщинами?
   - Их вожаки к тому времени будут мертвы, - заверил Шадак. - Я об этом
позабочусь.
   - Кто-нибудь другой возглавит их и устроит погоню.  Шадак  с  улыбкой
пожал плечами:
   - Тогда постараемся убить побольше народу.
   - Вот это по мне, - угрюмо бросил юноша.
   Звезды светили ярко, и Шадак с крыльца хорошо видел Друсса,  сидящего
рядом с телами родителей.
   - Старею я, видно, - шепнул воин то ли себе,  то  ли  Друссу.  -  Это
из-за тебя я почувствовал себя стариком.
   Ни один человек за последние двадцать лет не вселял в  Шадака  такого
страха. Только в далеком прошлом был такой - сатул по  имени  Йонасин  с
ледяным огнем в глазах, живая легенда своего  народа.  Первый  княжеский
боец, он убил в единоборстве семнадцать человек, в том числе  и  первого
вагрийского бойца Веарла.
   Шадак знал этого вагрийца - высокого, гибкого, быстрого как молния  и
хорошего тактика. Рассказывали,  что  сатул  разделался  с  ним,  как  с
новичком - сперва отсек ему ухо, а после убил ударом в сердце.
   Шадак улыбнулся, вспомнив, как надеялся  всей  душой,  что  ему-то  с
сатулом сразиться не придется. Теперь  он  понимал,  что  такие  надежды
сродни колдовству и с тобой непременно  случается  то,  чего  ты  больше
всего боишься...
   ...В Дельнохских горах стояло золотое утро. Дренаи вели переговоры  с
сатулийским князем, и Шадак состоял в охране посланника. Йонасин  слегка
задирал их на пиру прошедшей ночью, высмеивая боевое мастерство дренаев.
Шадаку было приказано не обращать на него внимания, но  наутро  сатул  в
своих белых одеждах подошел прямо к нему.
   "Я слыхал, ты слывешь хорошим бойцом", - насмешливо  бросил  Йонасин.
Шадак сохранял спокойствие. "Дай-ка дорогу, - попросил он. - Меня ждут в
большом зале". "Я пропущу тебя, если поцелуешь мне ноги".
   Двадцатидвухлетний  Шадак  был  тогда  в  полном  расцвете  сил.   Он
посмотрел  в  глаза  Йонасину  и  понял:  схватки  не  избежать.  Вокруг
собрались другие сатулы, и Шадак заставил себя улыбнуться. "Ноги?  Полно
тебе. Поцелуй-ка лучше вот это!" С этими словами он заехал правой сатулу
в подбородок, сбив его с ног, прошел мимо и занял свое место за столом.
   Высокий сатулийский князь с темными жестокими глазами заметил его,  и
Шадак уловил тень веселья и даже торжества на его лице. Посыльный шепнул
что-то  на  ухо  князю,  и  вождь  сатулов  встал.  "Вы  нарушили  закон
гостеприимства, - сказал он дренайскому  посланнику.  -  Один  из  ваших
людей ударил моего бойца Йонасина. Ударил  без  предупреждения.  Йонасин
требует удовлетворения".
   Посланник  онемел,  и   Шадак   поднялся   с   места.   "Он   получит
удовлетворение, князь. Только с условием: устроим поединок на  кладбище,
чтобы не пришлось далеко тащить его труп!"
   Крик совы вернул Шадака к настоящему, и он увидел, что Друсс  идет  к
нему. Юноша хотел пройти мимо, но задержался
   - Нет у меня слов, - сказал он. - Ничего не могу придумать.
   - Поговори о них со мной, - предложил Шадак. - Говорят, будто мертвые
слышат, когда мы о них говорим, - может, это и правда, как знать.
   Друсс сел рядом с ним.
   - Что о них можно сказать? Он был плотником и мастерил безделушки,  а
ее он взял для хозяйства.
   - Они вырастили тебя, подняли на ноги. Дали тебе силу.
   - Силой я им не обязан.
   - Ошибаешься, Друсс. Будь твой отец слабым человеком, он бил бы тебя,
пока ты был мал, и сломил бы твой  дух.  Поверь  моему  опыту:  сильного
может воспитать только сильный. Этот топор принадлежал ему?
   - Нет, деду.
   - Бардану-Убийце, - тихо проговорил Шадак.
   - Откуда ты знаешь?
   - У этого оружия дурная слава. Снага  -  так  оно  зовется.  Нелегко,
видно, было твоему  отцу  расти  с  таким  зверем,  как  Бардан.  А  что
случилось с твоей родной матерью?
   - Она погибла, когда я был младенцем. Несчастный случай.
   - Ага, вспоминаю. На твоего отца напали трое - двоих он  убил  голыми
руками, а третьего изувечил. Один из них сбил конем твою мать.
   - Отец убил двух человек? - изумился Друсс. - Ты уверен7
   - Так люди говорят.
   - Не могу в это поверить. Он чурался всякой ссоры, никогда не умел за
себя постоять. В нем не было стержня.
   - Я так не думаю.
   - Ты ведь его не знал.
   - Я видел его тело и мертвых врагов  вокруг.  О  сыне  Бардана  ходит
много историй, и ни в одной не говорится,  что  он  трус.  После  гибели
своего отца он селился в разных местах под  разными  именами  -  но  его
каждый раз узнавали и вынуждали бежать. Но трижды по  меньшей  мере  ему
пришлось сражаться. Близ Дренана его  окружили  пятеро  солдат,  и  один
ранил его стрелой в  плечо.  Бресс  тогда  нес  на  руках  ребенка.  Как
рассказывали потом уцелевшие солдаты, он  уложил  дитя  около  валуна  и
кинулся на них. Они имели при себе мечи,  а  он  был  безоружен,  но  он
отломил с дерева сук  и  мигом  повалил  двоих,  а  остальные  пустились
наутек. Уж тут-то все правда, Друсс, - я это знаю, потому что среди  них
был мой брат. На следующий  год  его  убили  в  сатулийском  походе.  Он
говорил, что сын Бардана - чернобородый великан, наделенный силой  шести
человек.
   - Я об этом ничего не знал. Почему он мне не рассказывал?
   - А зачем? Не очень-то,  видно,  лестно  быть  сыном  чудовища.  Ему,
наверное, не доставляло радости рассказывать, как он  убивал  людей  или
оглоушивал их дубиной.
   - Выходит, я совсем не знал его, - прошептал Друсс.
   - Да и он, похоже, не знал тебя,  -  вздохнул  Шадак.  -  Это  вечное
проклятие отцов и детей.
   - А у тебя есть сыновья?
   -  Был  один.  Погиб  неделю  назад  в  Кориалисе.  Он  полагал  себя
бессмертным, и вот что из этого вышло.
   - Что с ним случилось?
   - Он бросился на Коллана,  и  тот  изрубил  его  на  куски.  -  Шадак
закашлялся и встал. - Надо поспать немного. Скоро рассвет, а  я  уже  не
столь молод.
   - Спокойного тебе сна.
   - Да, парень, я всегда сплю спокойно.  Ступай  к  своим  родителям  и
скажи им что-нибудь на прощание.
   - Погоди! - воскликнул Друсс. Воин задержался на пороге. -  Ты  верно
сказал. Я не хотел бы, чтобы Ровена осталась одна в горах. Я  говорил  в
гневе...
   Шадак кивнул:
   - Силу человеку дает то, что вызывает в  нем  гнев.  Помни  об  этом,
парень.
   Шадаку не спалось. Он удобно  устроился  в  кожаном  кресле,  вытянул
длинные  ноги  к  огню  и  положил  голову  на  подушку,  но  образы   и
воспоминания продолжали клубиться в его уме.
   Он  снова  видел  перед  собой  сатулийское  кладбище   и   Йонасина,
обнаженного по пояс, с широкой изогнутой  саблей  и  маленьким  железным
щитом на левой руке.
   "Что, дренай, страшно?" - спросил он.  Шадак,  не  отвечая,  медленно
отстегнул перевязь и снял теплую шерстяную рубаху. Солнце  грело  спину,
свежий горный воздух наполнял легкие. "Нынче ты умрешь, " -  шепнул  ему
внутренний голос.
   И поединок начался. Первую кровь пустил Йонасин, задев грудь  Шадака.
Больше тысячи сатулов, собравшихся вокруг кладбища, разразились криками.
Шадак отскочил назад.
   "Уж не намерен ли ты покуситься на мое ухо?" -  небрежно  бросил  он.
Йонасин сердито зарычал и снова ринулся в атаку. Шадак  отразил  удар  и
двинул сатула кулаком в  лицо.  Кулак  отскочил  от  скулы,  но  Йонасин
пошатнулся, и Шадак ткнул его мечом в живот. Йонасин  успел  отклониться
вправо, и клинок распорол только кожу на  боку.  Настал  черед  Йонасина
отскочить назад. Из  пореза  хлестала  кровь,  и  сатул  потрогал  рану,
изумленно глядя вниз.
   "Да, - сказал Шадак, - у тебя тоже есть кровь в жилах,  Иди  сюда,  я
пущу тебе еще малость".
   Йонасин с воплем ринулся вперед, но Шадак ступил в сторону и  рубанул
его по шее. Когда смертельно  раненный  сатул  повалился  наземь,  Шадак
ощутил громадное облегчение и радость осуществившегося. Он жив!
   Но его карьере пришел конец. Переговоры завершились  ничем,  и  после
возвращения в Дренан Шадака отправили в отставку.
   После этого он нашел свое истинное призвание, став Шадаком-Охотником,
Шадаком-Следопытом. Разбойники, убийцы, изменники - он шел за ними,  как
волк.
   За все годы после боя с Йонасином он не знал больше подобного страха.
До сегодняшнего дня, когда молодой воин с топором вышел на солнце.
   "Он молод и не обучен, я убил бы его", - твердил себе Шадак.
   Но льдистые голубые глаза и  сверкающий  топор  не  оставляли  его  в
покое.
   Друсс сидел под звездами.  Он  устал,  но  спать  не  мог.  На  улице
показалась лисица - она подбиралась к мертвому телу. Друсс швырнул в нее
камнем, и она отбежала, но недалеко.
   Завтра сюда слетится воронье, и звери сбегутся пожрать мертвую плоть.
Всего несколько  часов  назад  здесь  суетились  живые  люди  со  своими
надеждами и мечтами. Друсс встал и пошел  по  главной  улице  мимо  дома
пекаря, который лежал  на  пороге  рядом  со  своей  женой.  Кузня  была
открыта, и огонь в ней еще не совсем  погас.  Внутри  лежали  три  тела.
Тетрин-кузнец успел уложить своим молотом двух врагов, а  сам  рухнул  у
наковальни с перерезанным горлом
   Друсс отвернулся.
   И зачем же все это делается? Ради рабов и  золота.  Чужие  жизни  для
работорговцев не значат ничего.
   - Вы поплатитесь за это, - сказал Друсс, глядя на мертвого кузнеца. -
И вы, и ваши сыновья - я всем вам отомщу.
   Он подумал о Ровене - в горле у него  пересохло,  и  сердце  забилось
чаще. Сдержав слезы, он оглядел деревню.
   В лунном свете она казалась странно живой, нетронутой. Почему бандиты
не подожгли ее? В рассказах о таких набегах захватчики всегда  поджигали
дома. Потом он вспомнил  о  дренайском  эскадроне,  дозором  объезжавшем
округу Столб дыма мог привлечь солдат, окажись они поблизости.
   Друсс понял, что нужно делать. Он протащил труп Тетрина  по  улице  к
залу собраний, пинком открыл дверь и уложил  кузнеца  посередине.  Потом
вернулся на улицу и начал стаскивать в зал  всех  мертвых.  Он  был  уже
усталым, когда начинал, и под конец вымотался совсем. Сорок четыре  тела
разместил он в длинном зале, позаботившись уложить мужей рядом с  женами
и детьми. Он не знал, зачем так делает, но это казалось ему правильным.
   Последним он внес в дом тело Бресса и уложил  его  рядом  с  Патикой.
Став на колени перед мачехой, он склонил голову.
   - Спасибо тебе за твою многолетнюю заботу и  за  любовь,  которую  ты
дарила отцу. Ты заслуживала лучшей доли, Патика.
   Собрав всех мертвых, он начал  носить  дрова  из  зимнего  хранилища,
раскладывая их вдоль стен и  между  трупами.  Напоследок  он  принес  из
амбара большой бочонок лампадного масла, полил дрова и плеснул на стены.
   Когда на востоке  забрезжил  рассвет,  он  поджег  свой  погребальный
костер и раздул пламя. Утренний ветерок, впорхнув  в  дверь,  дохнул  на
огонь, и огонь с голодным ревом охватил первую стену
   Друсс  вышел  на  улицу.  Поначалу  дыма  было  мало,  но  вот  пламя
разгорелось и  в  утреннее  небо  взвился  черный  столб.  Легкий  ветер
превратил его в грозовую тучу.
   - Здорово же ты потрудился, - сказал тихо подошедший Шадак.
   Друсс кивнул.
   - Хоронить их не было времени. Может быть, солдаты заметят дым.
   - Возможно  -  но  тебе  надо  отдохнуть.  Нынче  вечером  силы  тебе
понадобятся. - Шадак пошел  прочь,  и  Друсс  залюбовался  его  плавной,
уверенной походкой.
   Она восхищала юношу, как восхищала и ласка, с  которой  Шадак  принял
Таилию. Словно отец или  брат.  Друсс  знал,  что  девушка  нуждается  в
утешении, но сам не способен был утешить ее.  Он  не  обладал  легкостью
общения, как Пилан или Йорат, и  в  обществе  женщин  и  девушек  всегда
держался неловко.
   Только не с Ровеной. Он помнил день, когда Ровена с отцом приехали  в
деревню, - это было прошлой весной. С  ними  вместе  приехали  несколько
других семей, и Ровена, стоя  у  повозки,  помогала  разгружать  мебель.
Друссу девушка показалась хрупкой, как тростинка, и он подошел к ней.
   "Давай  помогу",  -  буркнул  он,   пятнадцатилетний,   грубее,   чем
намеревался. И она обернулась к нему с открытой дружеской улыбкой. Друсс
принял у ее отца стул и отнес в  недостроенный  дом.  Когда  всю  мебель
разгрузили и расставили, Друсс хотел уйти, но Ровена вынесла ему воды.
   "Какой ты милый, что помог нам. Ты очень сильный".
   Он пробормотал в ответ что-то неразборчивое.  Она  назвала  ему  свое
имя, а он так и ушел, не назвавшись. В тот же вечер, увидев его у южного
ручья, она подошла к нему и села рядом - так близко, что он оторопел.
   "Красиво тут, правда?" - сказала она.
   Да, вид был красивый. Горы высились, как седоголовые великаны, солнце
золотым диском горело на небе цвета расплавленной меди, на холмах  цвели
цветы. Но Друсс не видел этой красоты, пока девушка ее не заметила.  Его
объял покой, словно его беспокойный дух укутали теплым одеялом.
   "Меня зовут Друсс". - "Я знаю. Я спросила у твоей  матери,  где  тебя
найти". - "Зачем?" - "Ты первый, с кем я здесь подружилась". - "Как  так
подружилась? Ты ведь меня не знаешь". - "Почему же, знаю. Ты Друсс,  сын
Бресса". - "Этого недостаточно. Меня... не любят здесь". Он сам не знал,
почему так легко в этом признается. "Не любят? Почему?" Она задала  свой
вопрос совершенно невинно, и он повернулся  к  ней.  Ее  лицо  было  так
близко, что он вспыхнул и отодвинулся. "Наверное, потому, что я  грубый.
И говорю мало А иногда на меня находит злость. Не понимаю я их  шуток  и
прибауток. Люблю быть один". - "Хочешь, я уйду?" - "Нет! Я сам не  знаю,
что говорю". И он побагровел еще пуще.
   "Тогда будем друзьями?" - спросила она, протянув ему  руку.  "У  меня
никогда еще не было друга", - признался он. "Пожми мне  руку,  и  начнем
прямо сейчас. - Ее теплые пальчики коснулись его мозолистой ладони. - Ну
как, друзья?" - улыбнулась она. "Друзья". Она хотела убрать руку, но  он
задержал ее в своей, потом отпустил и сказал:  "Спасибо".  "За  что?"  -
засмеялась она. "Сам не знаю. Просто ты подарила мне то, что  никто  еще
не дарил. И для меня это очень серьезно. Я буду  твоим  другом,  Ровена,
пока звезды не угаснут". - "Поосторожней с такими обещаниями, Друсс.  Ты
не знаешь, куда они могут тебя завести".
   Кровля затрещала, охваченная огнем.
   - Иди-ка выбери себе лошадь, воин, - крикнул Шадак. - Пора в дорогу.
   Взяв топор, Друсс обернулся к югу. Где-то там была Ровена.
   - Я иду к тебе, - шепнул он. И она его услышала.

Глава 3

   Повозки катились весь день и всю ночь. Ошеломленные пленницы поначалу
сидели тихо. Потом на смену  оцепенению  пришло  горе,  и  они  залились
слезами. Всадники, сопровождавшие повозки,  велели  им  замолчать  -  но
тщетно. Тогда мужчины влезли в фургоны и  принялись  раздавать  удары  и
шлепки, угрожая прибегнуть к кнуту.
   Ровена  со  связанными  впереди  руками  сидела  подле   Мари,   тоже
связанной. У Мари опухли глаза - и от слез, и от удара, угодившего ей  в
переносицу.
   - Как ты? - шепнула Ровена.
   - Они погибли, - был ответ - Они все погибли. - Мари  смотрела  перед
собой невидящими глазами.
   - Но мы-то живы, - тихо и ласково сказала Ровена. - Не теряй надежды,
Мари. Друсс тоже жив. А с ним идет еще один человек -  великий  охотник.
Они следуют за нами.
   - Все погибли. Все.
   - О, Мари! - Ровена потянулась к подруге связанными руками, но  та  с
криком шарахнулась прочь.
   - Не трогай меня! -