ществовала.
Нашел я ее случайно - увидел в Реше перед самой осадой и проник в ее ум.
Она ничего не помнила о своей родине, совсем ничего. Я последовал за ней
домой, где ее встретил Мишанек, и вошел в  его  сознание.  У  него  есть
друг, владеющий тайным знанием, - он-то и лишил Ровену  дара  провидицы.
Сделав это, он заодно отнял у нее и память. Она не помнит никого,  кроме
Мишанека.
   - Они околдовали ее. Видят боги, я заставлю их  поплатиться  за  это.
Говоришь, она в Реше? - Друсс охватил рукой топорище и привлек  Снагу  к
себе.
   - Ты не понимаешь, Мишанек - хороший человек. То что он...
   - Довольно! - загремел Друсс. - Из-за тебя я  больше  года  провел  в
каменном мешке с крысами. Уйди  с  моих  глаз  -  и  никогда  больше  не
попадайся мне на пути.
   Жрец медленно встал и попятился прочь. Он хотел сказать  еще  что-то,
но Друсс уставил на него свои светлые глаза, и он поспешил исчезнуть  во
тьме.
   Зибен и Эскодас молчали.
   Далеко на востоке, в горах, сидел,  завернувшись  в  шерстяной  плащ,
наашанский   император.   В   свои   пятьдесят   четыре    он    казался
семидесятилетним стариком - жидкие  волосы  поседели,  глаза  ввалились.
Рядом сидел штабной офицер Аниндаис - небритый, с печатью  поражения  на
лице.
   Позади, на длинном перевале, замыкающий  отряд  сдерживал  идущих  по
пятам вентрийцев. Военачальнику ничего не грозило... пока.
   Назрин Коннитопа, Владыка Гор, император Наашанский, чувствовал  вкус
желчи во рту, и сердце его разъедала досада. Он  обдумывал  вторжение  в
Вентрию добрых одиннадцать лет - и вот время,  казалось,  приспело.  Все
понимали, что Горбен побит, - от последнего крестьянина до сатрапа. Все,
кроме самого Горбена.
   Назрин про себя проклинал богов за то, что они лишили его победы.  Он
и жив-то лишь потому, что Мишанек до сих пор удерживает  Решу,  связывая
две вентрийские армии. Назрин потер лицо и увидел при свете костра,  что
руки у него огрубели и краска на ногтях облупилась.
   - Горбена надо убить, - сказал  вдруг  Аниндаис  голосом  холодным  и
резким, как свистящий вокруг ветер. Назрин угрюмо  уставился  на  своего
кузена.
   - Каким образом? Его армия разгромила нашу. Его  Бессмертные  в  этот
самый час бьются с нашим арьергардом.
   - Нужно сделать то, о чем  я  говорил  еще  два  года  назад,  кузен.
Прибегнуть к Темному Свету. Послать за Старухой.
   - Нет! Я не стану прибегать к колдовству.
   - Тебе есть из чего  выбирать,  кузен?  -  с  неприкрытым  презрением
произнес Аниндаис.
   Назрин проглотил  комок  в  горле.  Аниндаис  -  человек  опасный,  а
побежденному императору нечем себя защитить.
   - Колдовство приносит зло и тем, кто им пользуется,  -  примирительно
сказал он. - Демонам за услуги платят кровью
   Светлые глаза Аниндаиса блеснули при свете костра.
   - Когда Реша падет, Горбен наверняка  двинется  в  Наашан.  Прольются
реки крови. Кто защитит тебя тогда, Назрин? Наша армия рассеяна,  лучшие
войска  заперты  в  Реше,  где  их  скоро  перебьют.  Смерть  Горбена  -
единственная наша надежда: в этом  случае  вентрийцы  передерутся  между
собой, выбирая нового правителя, и мы получим время, чтобы  собраться  с
силами и начать переговоры. Каким еще способом мы можем  его  убрать?  А
Старуха, говорят, всегда добивается своего.
   - "Говорят, говорят", - передразнил император.  -  Может,  ты  и  сам
пользовался ее услугами? Уж очень вовремя умер твой брат, - Сказав  это,
Назрин тут же пожалел о своих словах. Аниндаиса не стоило  обижать  и  в
лучшие времена, не говоря уж о нынешних.
   Но кузен, к его облегчению, лишь широко улыбнулся и обнял  императора
за плечи.
   - Ах, кузен, ты был так близок к победе. Ты храбро сражался -  воздаю
тебе за это честь. Но времена меняются, а с ним и нужды.
   Кинжал сверкнул при свете огня. Император не успел ни защититься,  ни
вскрикнуть - клинок вошел ему меж ребер прямо в сердце.
   Боли не было, была свобода. Император обмяк, прислонив голову к плечу
Аниндаиса. Тот погладил его по волосам, и это было последнее, что Назрин
испытал в жизни, - последнее утешение.
   Аниндаис оттолкнул от себя труп и  встал.  Из  мрака  вышла  старуха,
одетая в плащ из волчьих шкур. Став на  колени  у  тела,  она  погрузила
костлявые пальцы в кровь и облизнула их.
   - Ах, эта кровь королей! Она слаще вина.
   - Хватит этого, чтобы принести жертву? - спросил Аниндаис.
   - Для начала сойдет. - Старуха вздрогнула. - Холодно здесь, не то что
в Машрапуре. Я, пожалуй, вернусь туда, когда все будет  кончено.  Скучаю
по дому.
   - Как ты его убьешь? - спросил Аниндаис.
   - Вдохнем в это дело поэзию. Он принадлежит к дому, в гербе  которого
значится медведь, и я пошлю к нему Калита.
   Аниндаис облизнул сухие губы.
   - Но ведь Калит - всего лишь страшная сказка?
   - Хочешь увидеть его собственными глазами? Могу устроить.
   - Нет-нет, я тебе верю.
   - Ты мне нравишься, Аниндаис. В тебе нет ни единой  хорошей  черты  -
это редкость. Поэтому я сделаю тебе подарок и ничего не  возьму  взамен.
Оставайся со мной, и ты увидишь, как Калит убьет вентрийца. Пойдем.
   Аниндаис последовал за ней к серой скале. Старуха сделала знак рукой,
и скала превратилась в дым. Взяв генерала за  руку,  Старуха  ввела  его
внутрь.
   Аниндаис отпрянул, увидев перед собой длинный темный туннель.
   - Ни единой добродетели - ты даже мужества лишен. Пока я рядом, воин,
ничего худого с тобой не случится.
   Идти было недалеко, но для Аниндаиса путь длился вечность.  Он  знал,
что они идут через чуждый ему мир. В отдалении слышались  нечеловеческие
крики. Громадные летучие мыши кружили в пепельном небе, и не было  видно
ни одного живого растения. Старуха  провела  его  по  узкому  мосту  над
бездной. За мостом тропа разделилась надвое. Старуха свернула  налево  и
пришла к пещере, которую стерег трехглавый пес. Он отступил прочь, и они
прошли. Круглая пещера была заполнена томами и свитками.  С  потолка  на
крюках свисали два скелета, скрепленные золотой проволокой.  На  длинном
столе лежал труп со вскрытыми грудью и животом. Сердце покоилось  рядом,
словно серый камень величиной с человеческий кулак.
   Старуха вяла его в руки.
   - Вот она, тайна  жизни.  Четыре  желудочка  и  некоторое  количество
клапанов, артерий и  вен.  Насос,  а  не  вместилище  души.  -  Аниндаис
промолчал.  -  Кровь  проходит  через  легкие,  насыщаясь  воздухом,   и
распределяется по желудочкам и предсердиям. Насос - и больше  ничего.  О
чем это я? Ах да, Калит. -  Старуха  шмыгнула  носом  и  бросила  сердце
обратно на стол. Оно ударилось  о  труп  и  скатилось  на  пыльный  пол.
Старуха  извлекла  с  верхней  полки  какую-то  книгу  и  стала  листать
пожелтевшие страницы. Потом развернула книгу  на  втором  столе  и  села
перед ней. Левая страница была исписана мельчайшими буквами. Аниндаис не
мог их прочесть, но на правой странице был изображен огромный медведь со
стальными когтями, огненными глазами и клыками, источающими яд.
   - Это создание рождается из земли и огня, - сказала Старуха - и нужна
большая сила, чтобы вызвать его. Для этого-то  мне  и  понадобится  твоя
помощь.
   - Но я не умею колдовать.
   - Этого и не требуется. Я буду говорить, а ты повторяй за мной.
   Она провела его в  глубь  пещеры,  к  каменному  алтарю,  окруженному
прикрепленной к сталагмитам золотой проволокой. Старуха велела Аниндаису
переступить через проволоку  и  стать  в  кругу  у  алтаря,  где  стояла
серебряная чаша с водой.
   - Смотри в воду и повторяй за мной.
   - А ты почему осталась снаружи?
   - Там негде сесть, а мои старые ноги устали. Начнем.

Глава 5

   Оликвар первым из Бессмертных увидел Друсса, идущего  вниз  с  холма.
Когда это произошло, солдат сидел на перевернутом бочонке, штопая чулок.
Он вскочил, отложил свое рукоделие и окликнул Друсса по имени. Слышавшие
это солдаты подняли головы, а Оликвар бросился Друссу навстречу и крепко
обнял его.
   Сотни  воинов  собрались  вокруг,  вытягивая  шеи,  чтобы  разглядеть
знаменитого императорского бойца, который дерется, как десять тигров.
   Друсс усмехнулся старому товарищу.
   - Что-то у тебя в бороде стало больше седины, чем мне помнится.
   - Я старался, - засмеялся Оликвар. - Ох, дружище, до чего  же  я  рад
тебя видеть!
   - Ты без меня скучал?
   - Да нет, скучать было некогда. -  Оликвар  кивком  указал  на  стены
Реши. - Они хорошо дерутся, эти наашаниты. У них  тоже  есть  знаменитый
боец, славный воин: Мишанек.
   Улыбка сошла с лица Друсса.
   - Посмотрим, какой он боец.
   Оликвар повернулся к Зибену и Эскодасу:
   - Мы слышали, что вам не пришлось освобождать нашего друга -  он  сам
прикончил убийцу Кайивака, а заодно и половину его людей. Правда это?
   - Погоди, я тебе об этом спою, - пообещал Зибен.
   - В песне будут и драконы, - улыбнулся Эскодас. Оликвар  провел  всех
троих сквозь отряды примолкших воинов к шатру на берегу реки. Усадив  их
там, он достал кувшин вина и несколько глиняных кубков.
   - А ты похудел, - сказал он, глядя  на  Друсса,  -  и  глаза  у  тебя
усталые.
   - Налей мне, и они снова заблестят. Откуда эти черные плащи и шлемы?
   - Мы теперь зовемся Бессмертными, Друсс.
   - Ты что-то не похож на  бессмертного,  -  заметил  Друсс,  глядя  на
окровавленную повязку на правой руке Оликвара.
   - Это только звание - но звание почетное. Двести лет Бессмертные были
отборной гвардией императора. Туда попадали только лучшие из лучших.  Но
около двадцати лет назад командир Бессмертных, Вуспаш, поднял  мятеж,  и
полк был распущен. Теперь император создал его  заново  -  из  нас!  Это
большая честь - войти в число Бессмертных. Да  и  жалованье  нам  платят
двойное! - подмигнул Оликвар.
   Наполнив кубки, он раздал их новоприбывшим. Друсс осушил  свой  одним
глотком, и Оликвар налил ему еще.
   - Как идет осада? - спросил Друсс.
   - Мишанек держит оборону. Это  настоящий  лев,  Друсс,  неутомимый  и
беспощадный. Он победил Бодасена на поединке. Мы уж  думали,  что  войне
конец, ан нет. Император со своей  стороны  поставил  двести  повозок  с
провизией - у них в Реше голод. А они в случае победы  Бодасена  обещали
открыть  ворота,  но  с   условием,   что   наашанитам   позволят   уйти
беспрепятственно.
   - Неужто он убил Бодасена? Тот так мастерски фехтовал.
   - Нет, не убил, только ранил в грудь. Смертельный  удар  он  не  стал
наносить.  Первые  пятьдесят  повозок  отправили  час  назад,  остальные
подойдут к ночи. Теперь нам придется подтянуть пояса.
   - Почему же он не убил его? - недоуменно спросил Зибен. - Горбен  мог
бы отказаться от доставки  еды  -  ведь  поединки  всегда  заканчиваются
смертью?
   - Так-то оно так, но этот Мишанек не такой, как все.
   - Можно подумать, он тебе  нравится,  -  буркнул  Друсс,  приканчивая
второй кубок.
   - Боги, Друсс, он не может не нравиться. Я все-таки надеюсь, что  они
сдадутся - не хотелось бы убивать таких  хороших  бойцов.  Война-то  все
равно кончена - мы последние. Зачем же погибать  зазря  -  что  им,  что
нам?
   - Мишанек держит у себя мою жену, -  холодно  произнес  Друсс.  -  Он
женился на ней обманом, лишив ее памяти. Она забыла меня.
   - Не могу в это поверить.
   - По-твоему, я лгу? - процедил Друсс, положив руку на топорище.
   - А теперь вот я глазам своим не верю. Что с тобой такое, дружище?
   Рука Друсса дрогнула - он убрал ее и  потер  глаза.  Сделав  глубокий
вдох, он заставил себя улыбнуться.
   - Я устал, Оликвар, и вино помутило мой разум. Но то, что  я  сказал,
правда: мне рассказал это жрец Паштара Сена. Завтра я влезу на эту стену
и отыщу Мишанека. Увидим тогда, такой ли он особенный или нет.
   Друсс поднялся и ушел в шатер. Оликвар, помолчав немного, заговорил:
   - Жену Мишанека зовут Патаи. Я слышал о ней от жителей,  бежавших  из
города. У нее добрая душа:  когда  в  городе  была  чума,  она  обходила
больных и умирающих, утешала их, приносила  лекарства.  Мишанек  обожает
ее, а она его. Это все знают. И я снова  скажу:  не  такой  он  человек,
чтобы брать женщину обманом.
   - Что поделаешь, - сказал Эскодас, - такая уж судьба. Там,  где  двое
мужчин и одна женщина, должна пролиться кровь. Правду я говорю, поэт?
   - Да, как это ни печально. Но я невольно задаю себе вопрос,  что  она
почувствует, когда Друсс явится к ней, залитый кровью ее возлюбленного.
   Друсс, лежащий на одеяле  в  шатре,  слышал  каждое  слово,  и  слова
вонзались в его душу, словно огненные ножи.
   Мишанек,  прикрыв  рукой  глаза  от  заходящего  солнца,  смотрел  на
вентрийский лагерь. Только что туда спустился какой-то воин, и солдаты с
радостными возгласами собрались вокруг него.
   - Как ты думаешь, кто  это?  -  спросил  его  кузен  Щурпак.  Мишанек
перевел дух.
   - Мне думается, это Друсс, императорский боец.
   - Ты будешь с ним драться?
   - Не знаю, даст ли нам Горбен такой случай. В поединке нет нужды - мы
и так не продержимся долго.
   - Продержимся, пока Нарин не вернется  с  подкреплением,  -  возразил
Щурпак. Мишанек не ответил ему. Он услал брата из  города  с  письменной
просьбой о помощи, хотя и знал, что помощи ждать неоткуда. Он сделал это
с единственной целью - спасти Нарина.
   И себя заодно, всплыла  откуда-то  непрошеная  мысль.  Завтра  первая
годовщина его свадьбы - день, в  который,  по  предсказанию  Ровены,  он
должен погибнуть рядом с Нарином и Щурпаком. Теперь, когда  Нарин  ушел,
пророчество, быть может, и  не  осуществится.  Мишанек  плотно  зажмурил
усталые глаза - под веки ему словно песку насыпали.
   Подкоп  под  стену  уже   подвели   -   теперь   вентрийцы   дождутся
благоприятного ветра и подожгут туннель. Теперь перед Решей собралось не
менее одиннадцати тысяч солдат, а защитников  всего  восемьсот.  Мишанек
посмотрел вправо и влево вдоль  стены,  где  сидели  усталые  наашаниты.
Разговоров почти не было слышно, и к еде,  только  что  доставленной  из
города, никто не притронулся.
   Мишанек подошел к ближнему солдату. Молодой  воин  сидел,  уткнувшись
головой в колени. Рядом лежал разрубленный шлем с покосившимся  плюмажем
из белого конского волоса.
   - Ты разве не голоден, парень? - спросил  Мишанек.  Юноша  поднял  на
него темно-карие глаза. Лицо у него было гладкое, как у девушки.
   - Я слишком устал, чтобы есть, генерал.
   - Пища придаст тебе сил, можешь  мне  поверить.  Парень  нехотя  взял
ломоть солонины.
   - Все равно умирать, - сказал он, и слеза скатилась по  его  покрытой
пылью щеке.
   Мишанек положил руку ему на плечо.
   - Смерть - всего лишь странствие, парень. И ты совершишь его не один,
а со мной. Кто знает, какие приключения ждут нас в пути?
   - Раньше и я в это верил, - грустно ответил солдат.  -  Но  теперь  я
повидал слишком много смертей. Вчера видел,  как  погиб  мой  брат.  Ему
выпустили кишки, он так ужасно кричал. А вы не боитесь смерти?
   - Конечно, боюсь. Но мы с тобой солдаты императора. Мы знали, на  что
идем, облачаясь в панцирь и застегивая поножи.  Кто  знает,  что  лучше:
окончить свои дни дряхлым, беззубым  старцем  с  мышцами,  точно  гнилые
веревки, или пасть в бою полным сил? Когда-нибудь мы все умрем, так  или
иначе.
   - Я не хочу умирать. Не хочу здесь оставаться. Хочу жениться и  стать
отцом. Хочу видеть, как растут мои дети. - Мальчик плакал в открытую.
   Мишанек сел рядом с ним и обнял, гладя по голове.
   - Мне хочется того же  самого,  -  еле  слышно  произнес  он.  Вскоре
рыдания утихли, и мальчик выпрямился.
   - Простите, генерал. И знайте: я не подведу вас.
   - Я знаю. Я наблюдал за тобой: ты настоящий храбрец, один из  лучших.
А теперь съешь свою порцию и поспи немного. Мишанек вернулся к Щурпаку:
   - Пошли домой. Хочу посидеть с Патаи в саду и посмотреть на звезды.
   Друсс лежал тихо, закрыв глаза,  и  слушал  разговоры  своих  друзей.
Никогда еще у него не было так скверно на душе -  даже  после  похищения
Ровены. В тот страшный день гнев не позволил ему пасть  духом,  а  после
горевшее в нем желание найти ее давало ему силы, вело к цели и сковывало
стальными цепями все прочие чувства. Даже в темнице  он  сумел  побороть
отчаяние - но теперь желудок у него свело, и чувства вырвались на волю.
   Она любит другого. Эти слова, сами собой образовавшиеся в его голове,
терзали сердце, словно битое стекло.
   Он хотел возненавидеть Мишанека, но даже в этом  ему  было  отказано.
Ровена никогда не полюбила бы недостойного или дурного  человека.  Друсс
сел, глядя на свои руки. Следуя за своей любовью, он переплыл  океан,  и
эти руки убивали и убивали ради того, чтобы вернуть ее.
   Он закрыл глаза. Как же теперь быть?  Двинуться  в  первых  рядах  на
штурм стены? Или занять место на этой стене, защищая город  Ровены?  Или
просто уйти прочь?
   Уйти прочь.
   В палатку вошел Зибен.
   - Ну как ты тут, старый конь?
   - Она его любит, - хрипло, через силу выговорил Друсс.
   Зибен с глубоким вздохом сел рядом с ним.
   - Если у нее отняли память, она не совершила измены. Она тебя  просто
не помнит.
   - Я понимаю и не держу на нее зла - как бы я мог?  Ее  Душа...  я  не
могу этого объяснить, поэт. Она не знает, что такое ненависть,  алчность
или зависть. Она мягкая, но не слабая, заботливая, но не глупая. - Друсс
выбранился и потряс головой. - Нет, не могу объяснить.
   - У тебя прекрасно получается, - тихо сказал Зибен.
   - Когда я с ней, мой огонь меня не жжет. Гнев утихает. - В детстве  я
не выносил, когда надо мной смеялись. Я был  большой  и  неуклюжий,  бил
горшки, спотыкался о собственные ноги. Когда люди смеялись над этим, мне
хотелось... ну, не знаю... раздавить их. Но однажды мы с Ровеной пошли в
горы. Был дождь, я оступился и плюхнулся носом в лужу.  Ровена  залилась
громким смехом, а я сел и стал смеяться вместе с ней. И до чего  же  это
было хорошо, поэт, до чего же здорово.
   - Она и теперь близко, Друсс, - за той стеной.
   - Да, знаю. И что же? Влезть на эту стену,  убить  мужчину,  которого
она любит, а потом прийти к ней и сказать: "Вот он я  -  помнишь  меня?"
Победа будет не за мной, как ни кинь.
   - Всему свой черед, дружище.  Реша  падет,  это  неизбежно.  Судя  по
словам Оликвара, Мишанек будет драться до конца, пока не погибнет.  Тебе
не нужно его убивать - его судьба  уже  решена.  И  Ровене  будет  нужен
кто-то рядом. Я не могу тебе советовать, Друсс, - я  ни  разу  не  любил
по-настоящему и завидую тебе. Но давай подождем до завтра, ладно?
   Друсс кивнул и испустил глубокий вздох.
   - Подождем до завтра.
   - Горбен хочет видеть тебя. Пойдем? Бодасен тоже там, и  будет  много
вина и вкусной еды.
   Друсс встал и взял Снагу. Лезвия блеснули при свете жаровни,  горящей
посреди шатра.
   - Лучшим другом человека считают собаку, - сказал Зибен, отступив  на
шаг.
   Друсс, не ответив ему, вышел в ночь.
   Мишанек  вышел  из  ванны.  Ровена  стояла,  держа  наготове   халат.
Улыбнувшись, она смахнула с плеча мужа  два  розовых  лепестка.  Мишанек
сунул руки в рукава, затянул атласный пояс и обернулся к ней. Взял ее за
руку, вышел с ней в сад. Ровена прильнула  к  нему,  а  он  обнял  ее  и
поцеловал в лоб. От него пахло розовым маслом, и она обвила его  руками,
зарывшись в мягкие складки халата. Потом запрокинула голову и  заглянула
в его карие глаза:
   - Я люблю тебя.
   Он взял ее за подбородок, приник к  ней  долгим  поцелуем.  Его  губы
пахли персиками, которые он ел, пока нежился в ванне. Но  в  поцелуе  не
было страсти, и Мишанек скоро отстранился.
   - Что случилось? - спросила она.
   Он пожал плечами, улыбаясь через силу.
   - Ничего. - Зачем ты так? Не выношу, когда ты мне лжешь.
   - Осаде скоро конец. - Он подвел ее к круглой скамейке  под  цветущим
деревом.
   - И когда же ты думаешь сдаться?
   - Когда получу приказ.
   - Но сражаться дальше нет смысла. Война окончена. Если ты  поговоришь
с Горбеном, он разрешит нам уйти. Ты покажешь мне свой дом в Наашане. Ты
давно обещал свозит