ного часа!
   - Мы с тобой! - крикнул кто-то справа, и Друсс узнал голос  Бодасена.
Вместе с ним пришли все защитники Капалиса. Они пробрались мимо  осадных
башен, пока кипел бой, и подкрались к лагерю во время речи Горбена.
   Вентрийцы Шабага беспокойно зашевелились, и Горбен заговорил снова:
   - Прощаю всех, кроме наашанитов, за служение Шабагу.  Более  того,  я
беру вас к себе на службу, чтобы вы могли искупить свою вину, освобождая
Вентрию. Более того, я обязуюсь уплатить  вам  жалованье  и  даю  десять
золотых каждому, кто согласен сражаться за  свою  землю,  свой  народ  и
своего императора. - Под общий рев  напуганные  наашаниты  выбрались  из
рядов и выстроились боевым порядком чуть поотдаль.
   - Смотрите, они  трусят!  -  воскликнул  Горбен.  -  Вот  вам  случай
заслужить свое золото - принесите мне головы врагов!
   -  За  мной!  -  вскричал  Бодасен,  пробившись  вперед.   -   Смерть
наашанитам! - Его клич был подхвачен, и многотысячное войско  вентрийцев
накинулось на несколько сотен наашанитов.
   Горбен соскочил с бочки и подошел к Шабагу.
   - Ну, кузен, - тихим, но ядовитым  голосом  сказал  он,  -  как  тебе
понравилась моя речь?
   - Ты всегда был мастер молоть языком, - с  горькой  усмешкой  ответил
Шабаг.
   - Да, а еще я пою, играю на арфе и знаком с трудами величайших  наших
ученых. Эти вещи дороги мне - как, я уверен, и тебе, кузен. Как  ужасно,
должно быть, родиться слепым, лишиться языка или осязания.
   - Я принадлежу к высокому роду, - обливаясь потом, сказал Шабаг. - Ты
не смеешь увечить меня.
   - А я император, и моя воля - закон. Шабаг упал на колени.
   - Убей меня сразу. Молю тебя... кузен!
   Горбен вынул из драгоценных ножен кинжал и бросил его на землю  перед
Шабагом. Тот поднял кинжал, с угрюмой злобой глядя на своего мучителя.
   - Ты можешь уйти сам, - сказал император. Шабаг  приставил  кинжал  к
груди.
   - Будь ты проклят, Горбен, - прошипел он и  обеими  руками  вонзил  в
себя клинок. Когда Шабаг со стоном повалился  навзничь,  содержимое  его
кишечника изверглось наружу.
   - Уберите это, - велел Горбен солдатам. - И  заройте  в  какой-нибудь
канаве. - Он обернулся к Друссу и сказал, смеясь:
   - Ну вот дело и сделано, воин.
   - Сделано, государь.
   - Государь?! Поистине это ночь чудес!
   На краю лагеря добили тщетно моливших о пощаде последних  наашанитов,
и на лагерь опустилась угрюмая тишина. Бодасен, подойдя, низко склонился
перед императором.
   - Приказ вашего величества исполнен.
   - Похвально, Бодасен, - кивнул Горбен. - А теперь  вместе  с  Ясуа  и
Небучадом соберите офицеров  Шабага.  Обещайте  им  что  угодно,  только
уведите их в город, подальше от солдат. Допросите их и убейте  тех,  кто
не внушает вам доверия. - Будет исполнено, государь.

***

   Мишанек вынес Ровену из кареты. Голова ее упала ему на  плечо,  и  он
чувствовал ее сладостное дыхание. Пудри,  привязав  поводья  к  тормозу,
тоже слез, испытующе глядя на спящую.
   - Все в порядке, - сказал ему Мишанек. - Я отнесу ее к ней в комнату.
Вели слугам разгрузить сундуки. - Рабыня открыла воину дверь, он вошел в
дом и поднялся в солнечную комнату в восточном  крыле.  Там  он  бережно
опустил свою ношу на кровать,  укрыв  ее  атласной  простыней  и  тонким
одеялом из шерсти ягнят. Сев рядом  с  Ровеной,  он  взял  ее  за  руку.
Ровена, горящая в жару, застонала, но не шелохнулась.
   Вошла другая рабыня и низко присела перед хозяином.
   - Побудь с ней, - приказал он и вышел.
   Пудри стоял у парадной двери как потерянный, в темных  глазах  застыл
испуг. Мишанек привел его в большую овальную библиотеку и  велел  сесть.
Пудри повиновался, ломая руки.
   - А теперь говори все с самого начала.
   - Не знаю, с чего и начать,  господин.  Сперва  она  казалась  просто
рассеянной, но чем больше господин Кабучек  заставлял  ее  предсказывать
судьбу, тем более странной она становилась. Она сказала мне, что ее  Дар
растет в ней. Прежде ей приходилось  делать  большое  усилие,  и  только
тогда ее  посещали  краткие,  обрывочные  видения.  Потом  надобность  в
усилиях отпала, а видения не прекращались и тогда, когда  она  отпускала
руку очередного  гостя  господина  Кабучека.  Потом  начался  бред.  Она
говорила старческим голосом и разными другими  голосами.  Она  перестала
есть и ходила, точно во сне. А  три  дня  назад  впала  в  беспамятство.
Призвали лекарей, и они пустили ей кровь,  но  все  тщетно.  -  У  Пудри
задрожали губы, и слезы потекли по худым щекам. - Господин, она умрет?
   - Не знаю, Пудри, - вздохнул Мишанек. - Тут есть ученый  лекарь,  чье
мнение я ценю. Говорят, он ясновидец. Он будет здесь через час. - Хозяин
сел напротив евнуха, глядя в его  полные  страха  глаза.  -  Что  бы  ни
случилось, Пудри, ты останешься у меня.  Я  купил  тебя  у  Кабучека  не
только из-за Ровены. Если она даже... не выздоровеет, я тебя не прогоню.
   Пудри кивнул, но выражение его лица не изменилось.
   - Вот что, - удивился Мишанек. - Ты любишь ее так же, как я.
   - Нет, господин, не так, как вы. Она мне как дочь. Она такая  хорошая
- в ней нет ни унции злости. Нельзя было столь расточительно  обращаться
с ее Даром. Она оказалась не готовой к этому. - Пудри встал. -  Можно  я
посижу с ней, хозяин?
   - Конечно.
   Евнух поспешил прочь, а Мишанек распахнул двери  в  сад  и  вышел  на
солнце. Вдоль дорожек  цвели  деревья,  и  пахло  жасмином,  лавандой  и
розами. Три садовника усердно поливали сад и  пололи  клумбы.  При  виде
хозяина они стали на колени и склонились до земли.
   - Продолжайте, - велел им  Мишанек  и  прошел  к  пруду,  где  стояла
мраморная скамья, а рядом  -  статуя  богини.  Белая  фигура  изображала
молодую обнаженную женщину, которая запрокинула голову к небу,  воздевши
руки. В руках она  держала  орла  с  распростертыми  крыльями,  готового
взлететь.
   Мишанек сел и вытянул свои длинные ноги. Скоро эта история разойдется
по всему городу. Императорский боец  заплатил  две  тысячи  серебром  за
умирающую пророчицу. Что за безумие! Но Мишанек, увидев ее в первый раз,
не мог уже избавиться от  мыслей  о  ней.  Даже  на  войне,  сражаясь  с
солдатами Горбена, он думал о Ровене. Он знавал более  красивых  женщин,
но в свои двадцать пять так  и  не  встретил  ту,  с  которой  хотел  бы
разделить свою жизнь. До недавнего времени.
   При мысли, что Ровена может умереть, он дрожал  всем  телом.  Мишанек
помнил ее пророчество: он умрет в  этом  городе,  в  последней  битве  с
воинами в черных плащах.
   Бессмертные Горбена. Вентрийский император  заново  переустроил  этот
знаменитый полк, пополнив его отборными бойцами. Они уже отвоевали  семь
городов. Два из них отошли к Горбену после поединка  его  нового  бойца,
дреная по прозвищу Побратим Смерти, с двумя наашанскими воинами. Мишанек
знал их обоих. Хорошие ребята, сильные и смелые - а в боевом  мастерстве
их никто не мог превзойти. Теперь они оба мертвы.
   Мишанек просил позволения сразиться с этим дренаем, но император  ему
отказал, сказав: "Я слишком высоко тебя ценю". - "Но разве  это  не  моя
обязанность, государь? Ведь я ваш первый боец?" - "Мои пророки  говорят,
что ты его не убьешь. Его топор заговорен демонами, говорят они.  Больше
поединков не будет: мы сокрушим Горбена мощью своего войска". Но они  не
сокрушили Горбена. В  последнем  кровавом  сражении  не  одержал  победы
никто, зато с обеих сторон полегли  тысячи  воинов.  Мишанек  командовал
атакой, которая едва не повернула  ход  битвы,  и  убил  двух  вражеских
военачальников, но Горбен отошел в горы.
   Убитых звали Небучад и Ясуа.  С  первым  было  легко  справиться:  он
ринулся навстречу Мишанеку на белом коне, и наашанит поразил его  копьем
в  горло.  Второй  был  искусный  боец,  быстрый   и   бесстрашный,   но
недостаточно быстрый и слишком бесстрашный, чтобы признать, что встретил
лучшего соперника. Он умер с проклятием на устах.
   - Нам не выиграть эту войну, - сказал Мишанек мраморной богине. -  Мы
ее  проигрываем  -  медленно,  день  за  днем.  Горбен  уже  побил  трех
вентрийских сатрапов, изменивших трону. Шабаг погиб в  Капалисе.  Бериш,
жирный и жадный льстец, повешен в Эктанисе.  Ашак,  сатрап  юго-западных
земель, посажен на кол после поражения  при  Гурунуре.  Только  Даришан,
среброголовый лис севера, еще жив.
   Мишанеку нравился этот человек. К прочим наашанский боец относился  с
едва  скрываемым   презрением,   но   Даришан   -   прирожденный   воин.
Безнравственный, не имеющий совести, но отважный.
   Звук чьих-то шагов прервал думы Мишанека.
   - Где ты там, во имя Гадеса? - произнес низкий голос.
   -  Ты  ж  ясновидящий,  Шалитар,   -   откликнулся   Мишанек.   Ответ
недвусмысленно уведомил его, куда ему следует отправиться.
   - Я бы с радостью, - усмехнулся он. - Покажи дорогу.  Лысый  дородный
человек в длинном белом хитоне вышел к пруду и сел рядом с Мишанеком.  У
него было круглое, красное лицо, а уши торчали, как у нетопыря.
   -  Ненавижу  садовые  лабиринты.  Кто  их  только   выдумал?   Дорога
получается в три раза длиннее, чем надо, и добро бы  еще  тебя  в  конце
ждала какая-то награда - ан нет.
   - Видел ты ее? - перебил Мишанек. Шалитар отвел глаза.
   - Ну, видел. Зачем тебе понадобилось ее покупать?
   - Это не имеет значения. Что ты скажешь о ней?
   - Она самая одаренная пророчица из всех,  кого  я  знаю,  но  ее  Дар
оказался сильнее нее. Можешь ты себе представить, что это такое -  знать
все обо всех, с кем ты видишься? Их  прошлое  и  их  будущее.  Когда  ты
касаешься чьей-то руки, перед тобой пролетает чужая жизнь  и  ее  конец.
Столь быстрый и мощный приток знаний оказался для нее гибельным. Она  не
просто видит чужие жизни - она переживает их. Она уже не просто  Ровена,
но сто разных людей - и ты в том числе.
   - Я?
   - Да. Я лишь мимолетно коснулся ее сознания, но твой образ в нем был.
   - Она будет жить? Шалитар покачал головой:
   - Я провидец, дружище, но не пророк. Мне думается  есть  только  один
выход: нужно закрыть двери ее Дару.
   - Ты это можешь?
   - Один нет, но я позову моих собратьев, имеющих опыт в  таких  делах.
Это не то что изгнание демонов. Мы должны запечатать все ходы ее разума,
ведущие к источнику силы. Это будет стоить дорого, Мишанек.
   - Я богат.
   - Тем лучше для тебя. Один из нужных мне  людей  -  бывший  священник
Истока, и он запросит за свои услуги не меньше десяти тысяч серебром.
   - Он их получит.
   Шалитар положил руку на плечо друга.
   - Ты так сильно любишь ее?
   - Больше жизни.
   - И она разделяет твои чувства?
   - Нет.
   - Что ж, у тебя появится случай начать все сызнова. Когда мы закончим
свой труд, она лишится памяти. Что ты ей скажешь тогда?
   - Не знаю. Буду любить ее, вот и все.
   - Ты намерен жениться на ней? Мишанеку вспомнилось ее предсказание.
   - Нет, мой друг. Жениться я не намерен никогда.
   Друсс блуждал по темным улицам отвоеванного города. Голова болела, на
душе было неспокойно. Бой, хотя и кровавый, завершился слишком быстро, и
у Друсса осталось странное чувство какой-то неудовлетворенности.  В  нем
произошла перемена - он не желал ее, но должен был с ней  считаться:  он
жаждал боя, жаждал ощущать, как его топор крушит чьи-то  кости,  видеть,
как огонь жизни угасает в глазах врага.
   Ему казалось, что родные горы остались где-то в прошлой жизни.
   Скольких людей он убил с тех пор, как отправился на поиски Ровены? Он
потерял этому счет, и ему было все  равно.  Топор  в  его  руке  казался
легким, теплым и ласковым. Во рту пересохло - испить бы  холодной  воды.
Подняв глаза, Друсс увидел  над  головой  табличку:  "Улица  Специй".  В
мирное время купцы доставляли сюда свои пряные товары  и  упаковывали  в
тюки для отправки на запад. В воздухе и теперь пахло перцем.  В  дальнем
конце улицы, где она выходила на рыночную площадь, был фонтан,  а  рядом
медный насос с длинной изогнутой ручкой  и  прикованной  к  нему  медной
чашечкой на цепочке. Друсс наполнил чашу, прислонил топор  к  фонтану  и
стал пить, но рука то и дело тянулась потрогать черное топорище Снаги.
   Когда Горбен послал их в последнюю атаку  на  обреченных  наашанитов,
Друсса одолевало  желание  ринуться  в  самую  гущу,  упиться  кровью  и
смертью. Вся его воля  ушла  на  то,  чтобы  побороть  эту  тягу.  Враг,
засевший в замке, уже сдался на милость победителя, и Друсс понимал, что
такая  бойня  была  бы  злодейством.  Слова  Шадака   вспомнились   ему:
"Настоящий воин живет по правилам - так уж устроен свет. Они  у  каждого
свои, но основа одна и та же. Не обижай  женщин  и  детей.  Не  лги,  не
обманывай и не воруй. Будь выше этого. Защищай слабых от зла  сильных  и
не позволяй мыслям о наживе увлечь себя на дурной путь".
   Наашанитов было всего несколько сотен, и судьба их  была  предрешена.
Но Друсс все-таки чувствовал себя обойденным, особенно  когда,  вот  как
теперь, вспоминал жаркое торжество, владевшее им во время боя  в  лагере
Хариба Ка или при побоище на палубе пиратской триремы. Он  снял  шлем  и
окунул голову в фонтан, потом встал, стянул колет и  вымылся  до  пояса.
Что-то шевельнулось слева, и Друсс увидел  высокого  лысого  человека  в
серых шерстяных одеждах.
   - Добрый вечер, сын мой, -  сказал  жрец  Капалисского  храма.  Друсс
кивнул в ответ, оделся и сел. Жрец остался на  месте.  -  Все  последние
месяцы я искал тебя.
   - Ну, вот и нашел.
   - Можно присесть с тобой рядом?
   - Сделай милость, - сказал, подвинувшись, Друсс.
   - Наша встреча обеспокоила меня, сын мой. С тех пор  я  провел  много
вечеров в молитве и размышлениях, а  в  конце  концов  ступил  на  Тропы
Тумана, чтобы найти душу твоей возлюбленной Ровены. Но и это не принесло
плодов. Я странствовал в Пустоте столь темными путями, что нельзя о  них
и говорить, но ее там нет, и я не встретил ни единой души, которая знала
бы о ее смерти. Потом мне повстречался  дух,  очень  злой,  который  при
жизни носил имя Эарин Шад. Это пиратский  капитан,  прозывавшийся  также
Боджиба - Акула. Он слышал о твоей жене, ибо его корабль ограбил  судно,
на котором она плыла. Он сказал мне, что, когда его корсары вторглись на
борт того судна, купец Кабучек,  еще  один  мужчина  и  молодая  женщина
прыгнули в море. Там кишели акулы, и в воде было много крови,  поскольку
на палубе шла резня.
   - Я не хочу знать, как она умерла! - рявкнул Друсс.
   - В том-то все и дело. Эарин Шад полагает, что она и Кабучек погибли,
но это не так. Кабучек теперь в Реше и наживает деньги. У  него  в  доме
есть пророчица, которую зовут Патаи - Голубка. Я видел  ее  очами  моего
духа и проник в ее мысли: это она, твоя Ровена.
   - Так она жива?
   - Да, - подтвердил жрец.
   - Святые Небеса! - Друсс засмеялся и обнял жреца за  узкие  плечи.  -
Клянусь богами, ты оказал мне великую услугу. Я этого не забуду. Проси у
меня что хочешь - я все сделаю.
   - Спасибо, сын мой. Желаю тебе удачи  на  твоем  пути.  Но  нам  надо
поговорить еще кое о чем: о твоем топоре.
   - Зачем? - с  внезапным  подозрением  спросил  Друсс,  охватив  рукой
топорище.
   - Это старинное оружие, и мне думается, что на  него  наложены  чары.
Какой-то могучий чародей в далеком прошлом заколдовал твой топор.
   - Ну так что же?
   - Чары могли быть разными. В одних случаях  лезвия  просто  орошались
кровью оружейника, в других произносились заклинания, придававшие клинку
особую  остроту.  Это  все  мелочи,  Друсс.  Порой  чародею  приходилось
заклинать оружие, принадлежащее князю или  королю.  Такие  клинки  могли
лечить раны или разрубать самые прочные доспехи.
   - Как мой Снага. - Друсс приподнял топор. Лезвия блеснули при луне, и
жрец отпрянул. - Не бойся. Тебе я вреда не причиню.
   - Я не тебя боюсь, сын мой. Я боюсь того, что живет в этих лезвиях.
   - Из-за того, что кто-то тысячу лет назад заколдовал их? -  засмеялся
Друсс. - Топор как топор.
   - Не совсем так, Друсс.  На  него  было  наложено  самое  сильное  из
заклятий. Твой  друг  Зибен  рассказал  мне,  что,  когда  ты  напал  на
корсаров, их колдун наслал на тебя огонь. Ты поднял свой  топор,  и  над
ним явился демон, чешуйчатый и рогатый: он-то и отразил пламя.
   - Вздор. Пламя отразил сам топор. На слова Зибена не  нужно  обращать
особого внимания, отец. Он ведь поэт и мастер вышивать по канве  простых
историй. Демон - надо же такое придумать!
   - В этом случае, Друсс,  ему  сочинять  не  пришлось.  Я  наслышан  о
Снаге-Паромщике. Разыскивая твою жену, я немало узнал и  о  тебе,  и  об
оружии, которое ты  носишь:  орудии  Вардана-Душегуба,  губителя  детей,
мясника и насильника. А ведь когда-то и он был  героем,  верно?  Но  зло
проникло в его душу - вот отсюда! - Жрец указал на топор.
   - Не верю я в это. Я ношу его уж скоро год, но меня это не испортило.
   - А не заметил ли ты в себе некоторой  перемены?  Не  жаждешь  ли  ты
крови и смерти? Не чувствуешь ли потребности  держать  топор  при  себе,
даже когда боя не ожидается? Не кладешь ли его с собой спать?
   - Никакого демона в нем нет! - вскричал Друсс.  -  Это  замечательное
оружие. Он мой... - И Друсс осекся.
   - Твой друг? Это ты хотел сказать?
   - А что, если и так? Я воин, и только он один бережет мою жизнь.  Чем
не друг? - Друсс поднял топор вверх, но тот  вдруг  выскользнул  из  его
пальцев. Жрец беспомощно вскинул руки. Снага устремился к его горлу,  но
Друсс в последний миг перехватил топор за  рукоять  левой  рукой.  Снага
ударился о кремнистую мостовую и высек из нее сноп искр. - Ох, прости, я
упустил его. Ты не ранен?
   Жрец встал.
   - Нет, я цел. Но ты заблуждаешься, юноша: ты не упустил его,  он  сам
хотел моей смерти - и если бы не твое проворство, он бы добился своего.
   - Это только случайность, отец, уверяю тебя.
   - Ты видел, как я отвел лезвие рукой? - с  грустной  улыбкой  спросил
жрец.
   - Видел...
   - Тогда смотри. - И  жрец  показал  Друссу  ладонь.  Обожженная  кожа
почернела, из раны струилась кровь. - Берегись, Друсс: тот, кто  обитает
в твоем топоре, будет стремиться убить любого, в ком почует угрозу.
   Друсс взял топор и попятился от жреца.
   - Перевяжи свою рану, - сказал воин, повернулся и зашагал прочь.
   То, что он видел, потрясло его. Он знал о демонах и чарах  разве  что
из песен сказителей, заходивших в их деревню,  зато  хорошо  узнал  цену
такого, как Снага, оружия - особенно в чужой, терзаемой  войной  стране.
Друсс поднял топор и посмотрел в его сверкающие лезвия.
   - Ты нужен мне, - сказал он тихо.  -  Нужен  для  того,  чтобы  найти
Ровену и забрать ее домой. - Рукоять была теплой, а топор - легким,  как
перышко. Друсс вздохнул. -  Как  я  могу  тебя  бросить?  Будь  оно  все
проклято - ты мой!
   "Ты мой! - эхом отозвалось у него в голове. - Ты мой!"

Книга третья
ПОБЕДИТЕЛЬ ХАОСА

Глава 1

   Только что Варсава приступил ко второму кубку вина, как на  его  стол
рухнуло чье-то тело. Летя  головой  вперед,  оно  раскололо  столешницу,
сбило на пол тарелку с мясом и устремилось к Варсаве. Варсава  с  полным
присутствием духа поднял кубок повыше и отстранился, а тело, проехав  по
столу, треснулось головой о стену. Удар был  такой,  что  по  штукатурке
побежала трещина, человек же с грохотом рухнул на пол.
   Взглянув направо,  Варсава  увидел,  что  посетители  битком  набитой
таверны  образовали  круг  около   нескольких   человек,   дерущихся   с
чернобородым гигантом. Мелкий воришка, которого Варсава  знал,  повис  у
гиганта на плечах, охватив  руками  его  горло,  второй  что  есть  мочи
колотил противника по животу, третий примеривался ткнуть ножом.  Варсава
пригубил вино. Отменный напиток - не меньше десяти лет выдержки,  сухой,
но не утративший вкуса.
   Гигант, загнув руку за плечо, сгреб неприятеля за  грудки  и  швырнул
под ноги парню с ножом. Тот  покачнулся  и  попал  под  пинок  бородача.
Раздался тошнотворный хруст, и драчун скорчился на полу -  у  него  была
сломана