шее. Спина  болела  -  засевшая
под левой лопаткой стрела при каждом движении впивалась в  тело,  мешала
держать  тяжелый  щит.  Мишанек  бросил  его.  Рукоять  меча   сделалась
скользкой от крови.
   Слева стонал Щурпак со страшной раной в животе, пытаясь  удержать  на
месте вываливающиеся внутренности.
   Мишанек перевел взгляд на окруживших его врагов. Они  чуть  отступили
назад и стояли угрюмым кругом. Мишанек медленно оглянулся. Он  последний
из наашанитов еще стоял на ногах. Устремив горящий взор на  Бессмертных,
он с вызовом крикнул:
   - Что это с вами? Наашанской стали устрашились?
   Никто ему не ответил.
   Он пошатнулся и чуть не упал, но выпрямился снова.
   Он почти уже не чувствовал боли.
   Славный  был  денек.  Подрытая  стена  рухнула,  убив  пару  десятков
человек, но остальные отошли в полном  порядке.  Мишанек  гордился  ими.
Никто даже не заикнулся о сдаче. Они отступали за второй рубеж  обороны,
где встретили вентрийцев стрелами, копьями, камнями.
   Но врагов было  слишком  много,  и  защитники  не  имели  возможности
удержать оборону.
   Мишанек повел оставшихся пятьдесят  воинов  к  замку  -  им  отрезали
дорогу и вынудили свернуть во двор дома, где прежде жил Кабучек.
   "Чего они ждут? - спросил себя Мишанек и сам же ответил:
   - Ждут, когда ты умрешь".
   Круг раздался, появился Горбен - в  золотом  облачении,  с  семизубой
короной на голове. Император с головы до пят. Рядом шел воин с  топором,
муж Патаи.
   - Еще один  поединок...  государь?  -  спросил  Мишанек.  Мучительный
кашель сотряс его тело, кровь брызнула с губ.
   - Сложи свой меч, воин. Все кончено! - сказал Горбен.
   - Стало быть, вы сдаетесь? Если нет,  дайте  мне  сразиться  с  вашим
бойцом.
   Горбен взглянул на воина.  Тот  кивнул  и  выступил  вперед.  Мишанек
принял боевую стойку, но мысли его мутились. Он вспомнил,  как  сидел  с
Патаи у водопада. Она надела ему на голову венок из белых кувшинок -  он
и теперь чувствовал их мокрую прохладу...
   Нет! Борись и побеждай!
   Он поднял глаза. Противник высился над  ним,  как  башня,  и  Мишанек
понял, что стоит на коленях.
   - Нет, - сказал он, с трудом выговаривая слова. - Не стану я  умирать
на коленях.  -  Он  попытался  встать,  снова  упал.  Пара  сильных  рук
поставила его на ноги, и он увидел перед собой светлые глаза Друсса. - Я
знал... что ты... придешь.
   Друсс отнес умирающего к мраморной скамье у стены, бережно опустил на
холодный камень. Кто-то из Бессмертных снял с себя плащ, свернул  его  и
подложил под голову наашанского военачальника.
   Мишанек, увидев над собой  темнеющее  небо,  повернул  голову.  Друсс
стоял рядом с ним на коленях, вокруг собрались Бессмертные.  По  приказу
Горбена они вскинули вверх свои мечи, салютуя доблестному врагу.
   - Друсс... Друсс...
   - Я здесь.
   - Обращайся с ней... бережно. Ответа Мишанек не услышал.
   Он сидел на траве у водопада с прохладным венком из  кувшинок  вокруг
лба.
   Решу не отдали на  разграбление,  мирных  жителей  никто  не  тронул.
Бессмертные прошли по городу под ликующие крики толпы, махавшей  флагами
и бросавшей им под  ноги  лепестки  цветов.  В  первые  часы  случились,
правда,  некоторые  беспорядки  -  разгневанные   горожане   вылавливали
вентрийцев, помогавших наашанским завоевателям.
   Горбен приказал разогнать толпу, пообещав позднее расследовать случаи
измены в судебном порядке. Убитых похоронили в двух братских могилах  за
городской стеной. Над вентрийцами император повелел воздвигнуть памятник
- каменного льва  с  именами  погибших  на  постаменте.  Над  наашанской
могилой камня не поставили, но  Мишанека  погребли  в  Зале  Павших  под
Большим Дворцом, что высился на холме над всей Решей.
   Подвезли провизию, чтобы кормить  жителей,  и  строители  взялись  за
работу, разбирая  дамбы,  не  пускавшие  в  город  воду,  восстанавливая
городскую стену, а заодно дома и лавки, поврежденные  большими  камнями,
которые баллисты метали через стену последние три месяца.
   Друсса  не  занимало,  что  происходит  в  городе.  Дни  напролет  он
просиживал у постели Ровены, сжимая ее холодную белую руку.
   После смерти  Мишанека  Друсс  нашел  его  дом.  Дорогу  ему  показал
наашанский солдат, переживший последнее сражение.  Вместе  с  Зибеном  и
Эскодасом Друсс мчался к дому на холме, окруженному  красивым  садом.  У
искусственного пруда сидел, рыдая, маленький человечек. Друсс сгреб  его
за ворот и поднял на ноги.
   - Где она?
   - Умерла, - обливаясь  слезами,  выговорил  человек.  -  Приняла  яд.
Священник молится над ее телом. - Он махнул рукой  в  сторону  дома,  не
переставая рыдать.
   Друсс бросился в дом, взлетел наверх по винтовой лестнице. Первые три
комнаты были пусты, в четвертой около кровати сидел жрец Паштара Сена.
   - О боги, нет! - вскричал Друсс, увидев недвижное тело своей Ровены с
серым лицом и закрытыми глазами. Жрец поднял  на  него  усталый  взор  и
сказал:
   - Помолчи. Я послал за своим... другом. Моих сил хватает лишь на  то,
чтобы поддерживать в ней жизнь. - И он опустил веки.
   Растерянный Друсс обошел кровать с той  стороны,  глядя  на  женщину,
которую любил всю жизнь. Семь лет минуло с тех пор, как он  видел  ее  в
последний раз, и  ее  красота  стальными  когтями  терзала  его  сердце.
Проглотив комок, он сел рядом с ней. Жрец держал ее за руку. Пот  стекал
по его лицу, оставляя серые  следы  на  щеках,  и  видно  было,  что  он
смертельно устал. Вошли Зибен и Эскодас. Друсс знаком велел им  молчать.
Они сели и стали ждать.
   Прошел  почти  час,  прежде  чем  явился  еще  один  человек,  лысый,
дородный, с круглым красным лицом и смешными оттопыренными ушами. Он был
одет в длинный белый хитон, через плечо висела большая сумка на длинном,
вышитом золотом ремне. Не говоря  ни  слова,  он  подошел  к  постели  и
приложил пальцы к шее Ровены. Жрец Паштара Сена открыл глаза.
   - Она приняла корень яса, Шалитар, - сказал он. Лысый кивнул.
   - Как давно?
   - Три часа назад. Я помешал яду проникнуть в кровь, но ничтожная  его
часть все же просочилась в лимфу. Шалитар щелкнул языком и полез в  свою
сумку.
   - Принесите кто-нибудь воды, - приказал он. Эскодас  вышел  и  вскоре
вернулся с серебряным кувшином. Шалитар велел ему  встать  у  изголовья,
достал пакетик какого-то порошка, всыпал в  кувшин.  Вода  вспенилась  и
опала.  Лекарь  извлек  из  сумки  длинную  серую  трубку   и   воронку.
Склонившись над Ровеной, он раскрыл ей рот.
   - Что ты делаешь? - вскричал Друсс, схватив его за руку.
   - Надо влить ей в желудок лекарство, - невозмутимо ответил лекарь,  -
а она, как видишь, сама глотать не в состоянии. Поэтому я должен  ввести
эту трубку ей в горло и влить лекарство. Это дело тонкое - нельзя, чтобы
жидкость попала в легкие. И мне затруднительно будет  совершить  это  со
сломанной рукой.
   Друсс отпустил его и молча, страдая, стал смотреть, как трубка входит
в горло. Шалитар вставил  воронку  и  велел  Эскодасу  лить.  Когда  тот
опорожнил кувшин наполовину,  Шалитар  пережал  трубку  двумя  пальцами,
убрал ее, опустился на колени и приник ухом к груди Ровены.
   - Сердце бьется очень медленно, - сказал он, - и слабо. Год  назад  я
лечил ее от чумы - она чуть не умерла тогда,  и  болезнь  оставила  свой
след. Сердце плохо ей служит. Выйдите-ка, - велел он  троим  друзьям.  -
Чтобы поддерживать кровообращение, я должен втирать  ей  масло  в  руки,
ноги и спину.
   - Я не уйду, - сказал Друсс.
   - Сударь, эта дама - вдова  господина  Мишанека,  и  ее  очень  любят
здесь, несмотря на  ее  брак  с  наашанитом.  Не  подобает  постороннему
мужчине видеть ее обнаженной - и тот, кто ее  опозорит,  не  проживет  и
дня.
   - Я ее муж, - процедил Друсс. - Другие пусть уходят, но я останусь.
   Шалитар потер подбородок и счел за благо  не  спорить.  Жрец  Паштара
Сена тронул его за руку.
   - Это длинная история, друг мой, но он говорит правду. Приступай.
   - Я сделаю все, что могу, но этого может  оказаться  недостаточно,  -
проворчал Шалитар.
   Прошло три дня. Друсс почти ничего не ел  и  спал  тут  же,  рядом  с
кроватью. Состояние Ровены не улучшалось, и  Шалитар  все  больше  падал
духом. Жрец вернулся к ним на четвертый день утром.
   - Яд вышел из ее тела, - сказал Шалитар,  -  но  она  не  приходит  в
сознание.
   Жрец кивнул с понимающим видом.
   - Я пришел сюда, когда она  еще  только  впадала  в  беспамятство,  и
соприкоснулся с ее духом. Он глух к зову жизни -  она  не  хочет  больше
жить.
   - Почему? - спросил Друсс. - Почему она хочет умереть?
   - У нее нежная душа. Когда-то она любила тебя и хранила свою любовь в
чистоте среди порочного мира. Она знала, что ты придешь за ней, и ждала.
Однако ее Дар возрос с невероятной быстротой и стал для нее губительным.
Шалитар и еще несколько человек спасли ее, закрыв двери этому Дару,  тем
самым лишив ее памяти. Она очнулась  здесь,  в  доме  Мишанека.  Он  был
хорошим человеком, Друсс, и любил  ее  -  так  же,  как  любишь  ты.  Он
ухаживал за ней, пока она поправлялась, и покорил ее  сердце.  Но  самый
большой свой секрет он ей так и не открыл. Еще  будучи  пророчицей,  она
предсказала, что он погибнет в первую годовщину своей свадьбы. Несколько
лет они прожили вместе, и ее сразила чума. Во время болезни она,  ничего
не помня о своем пророчестве, спросила Мишанека, отчего  он  на  ней  не
женится. Он боялся за ее жизнь  и  верил  в  то,  что  брак  ее  спасет.
Возможно, в этом он был прав. А в день взятия Реши Мишанек оставил  жене
подарок - вот этот. - Жрец показал  Друссу  брошь.  Друсс  взял  хрупкую
вещицу, зажал в своей огромной ладони.
   - Это я сделал для нее. Словно в прошлой жизни это было.
   - Мишанек знал, что это ключ, который отопрет ее  память.  В  слепоте
своей он полагал,  что  возвращение  памяти  поможет  ей  пережить  боль
утраты. Он верил, что если она вспомнит  тебя  и  если  ты  все  еще  ее
любишь, то за ее будущее можно не опасаться. Он заблуждался: взяв в руки
брошь, она почувствовала себя кругом виноватой. Ведь это  она  попросила
Мишанека жениться на ней и тем, по ее разумению, обрекла его на  смерть.
Ведь она видела тебя, Друсс, у дома Кабучека, но убежала, боясь, как  бы
прошлое не вернулось и не погубило ее вновь обретенное счастье.  В  один
миг она ощутила себя изменницей, потаскухой и, боюсь, убийцей.
   - Она ни в чем не виновата, - сказал Друсс. - Как она могла  подумать
такое?
   Жрец улыбнулся, но ответил Друссу Шалитар:
   - Любая смерть делает кого-то виноватым. Сын умирает от чумы, и  мать
упрекает себя за то, что не увезла ребенка загодя  в  безопасное  место.
Мужчина падает и разбивается, и его жена говорит: "Надо  было  попросить
его остаться дома сегодня". Все хорошие люди норовят  взвалить  на  себя
бремя вины. Любого несчастья можно было бы избежать, если б знать о  нем
заранее - мы упрекаем  себя  за  недогадливость.  Для  Ровены  же  бремя
оказалось столь тяжким, что она не смогла его вынести.
   - Что же теперь?
   - Ничего. Будем надеяться, что она вернется к нам. Жрец Паштара  Сена
хотел сказать что-то, но промолчал и отошел к окну.
   - Говори, - сказал Друсс. - О чем ты сейчас подумал?
   - Так, ни о чем.
   - Ты должен сказать, если это  касается  Ровены.  Жрец  сел  и  потер
усталые глаза.
   - Она колеблется между жизнью и смертью, - ответил он наконец, -  дух
ее блуждает в Долине Мертвых. Если бы найти какого-нибудь  чародея,  его
дух мог бы привести ее домой. Но я не знаю, где взять такого человека, а
на поиски у нас нет времени.
   - Но ведь у тебя тоже есть Дар, -  сказал  Друсс,  -  и  ты,  похоже,
знаешь, что за место эта Долина.
   Жрец отвел взгляд.
   - Дар у меня и верно есть, но  мне  недостает  отваги.  Это  страшное
место. Трусам там нечего делать, Друсс - И он вымученно улыбнулся.  -  Я
бы погиб там.
   - Тогда пошли меня - уж я-то ее найду.
   - Тебе туда нельзя. Это колдовское место,  обитель  демонов.  С  ними
тебе не справиться, Друсс, - они одолеют тебя.
   - Но ты можешь отправить меня туда?
   - Это было бы безумием.
   - Что станется с ней, если мы будем бездействовать? - спросил Друсс у
Шалитара.
   - Она протянет день или два - не больше.
   - Вот видишь, жрец, - выбора нет, - сказал Друсс,  вставая.  -  Скажи
мне, как попасть в эту Долину.
   - Тебе придется умереть, - прошептал тот.
   Серый туман клубился и дрожал, хотя ветра не было  и  повсюду  вокруг
слышались странные звуки.
   Жрец исчез, Друсс остался один.
   Один?
   Повсюду в тумане двигались какие-то фигуры - одни  громадные,  другие
маленькие и юркие. "Не сходи с дороги, - сказал ему жрец. - Иди  по  ней
сквозь туман и ни под каким видом не позволяй увлечь себя в сторону".
   Друсс посмотрел себе под ноги. Дорога была серая, без  стыков,  точно
ее отлили из расплавленного камня. Над ее гладким полотном висел  туман,
цепляясь холодными щупальцами за ноги Друсса.
   Женский голос окликнул Друсса  с  обочины,  и  он  поглядел  направо.
Темноволосая женщина, почти девочка, сидела там на камне, расставив ноги
и поглаживая себе бедро. Она облизнула губы и призывно повела головой.
   - Иди сюда. Иди же!
   - Нет. Я тут по делу.
   - По делу? - засмеялась она, - Какие здесь могут  быть  дела?  -  Она
придвинулась ближе, но Друсс заметил, что ноги ее не касаются дороги.  В
ее больших золотистых глазах вместо черных зрачков  были  черные  щелки.
Когда она приоткрыла рот, меж сизоватых губ мелькнул  раздвоенный  язык.
Зубы у нее были мелкие и острые.
   Не глядя больше на нее, Друсс пошел дальше.
   Посреди дороги сидел сгорбленный старик.
   - Скажи, брат, какой дорогой мне идти? - спросил он. - Здесь  их  так
много. - Дорога одна, - ответил Друсс.
   - Да нет же, их  много,  -  повторил  старик.  Друсс  прошел  мимо  и
услышал,  как  женщина  зовет  старика:  "Иди  сюда!"  Друсс   не   стал
оборачиваться, но вскоре услышал ужасный вопль.
   Дорога вела сквозь туман, прямая и ровная как стрела. По  ней  шли  и
другие люди - кто бодро, кто еле волоча  ноги.  Никто  не  разговаривал.
Друсс вглядывался в их лица, ища Ровену.
   Молодая женщина, сойдя с дороги, упала  на  колени.  Покрытая  чешуей
рука тут же схватила ее за плащ и уволокла в туман.  Друсс  был  слишком
далеко, чтобы помочь. Он выругался и зашагал дальше.
   К дороге примыкало множество троп, и вскоре Друсс  оказался  в  толпе
людей, молодых и старых. На их лицах лежала тревога.  Многие  сходили  с
дороги и пропадали в тумане.
   Друссу казалось, что он идет по этой дороге уже много дней. Здесь  не
было ни времени, ни усталости, ни голода. Только сонмы душ брели и брели
сквозь серый туман.
   Отчаяние  настигло  его.  Как  же  он  найдет  Ровену  среди   такого
множества?  Но  он  отринул  страх  и  сосредоточился  на  лицах   своих
спутников.  Если  бояться  того,  что  предстоит,  никогда   ничего   не
достигнешь.
   Вскоре он заметил, что дорога идет вверх.  Он  по-прежнему  не  видел
ничего впереди, но туман немного поредел. Боковые тропы исчезли,  дорога
сделалась шире - больше ста футов в ширину.
   Друсс шел и шел, прокладывая путь через  молчаливое  шествие.  Дорога
разделилась на множество узких троп, и все они вели под своды  туннелей,
темных и зловещих.
   Какой-то человечек в  длинной  одежде  из  грубой  бурой  шерсти  шел
навстречу реке душ.
   - Иди, иди, сын мой, - с улыбкой сказал он Друссу,  потрепав  его  по
плечу.
   - Погоди! - крикнул ему Друсс.
   Человек удивленно обернулся и поманил Друсса за собой на обочину.
   - Покажи-ка мне свою правую руку.
   - Что?
   - Руку, правую руку. Покажи ладонь. - Друсс протянул  Руку,  и  Бурый
воззрился на его мозолистую ладонь. - Ты еще  не  готов  к  тому,  чтобы
пройти туда, брат. Зачем ты здесь?
   - Я ищу одного человека.
   - Ага, - с явным  облегчением  молвил  Бурый.  -  Ты  из  отчаявшихся
сердец. Многие из вас пытаются пройти туда раньше времени  В  чем  дело?
Твоя возлюбленная умерла? Или мир дурно с тобой обошелся? Как бы там  ни
было, придется тебе вернуться назад. Здесь ты никуда не  попадешь,  если
не сойдешь с дороги - а если сойдешь,  тебя  ждут  вечные  муки.  Ступай
назад!
   - Не могу. Здесь моя жена. И она жива - так же, как и я.
   - Если так, брат, то она тоже не могла пройти сквозь врата.  Ни  одна
живая душа не может пройти сквозь них. У вас нет монеты. - Бурый показал
Друссу собственную ладонь, где виднелась  круглая  черная  тень.  -  Это
плата паромщику - она открывает дорогу в рай.
   - Если она не могла пройти здесь, где она может быть?
   - Не знаю, брат. Я никогда не схожу с дороги и не знаю, что лежит  за
ее пределами, - мне лишь известно, что там обитают погибшие души. Ступай
к Четвертым Вратам и спроси брата Домитори - он здешний Привратник.
   Бурый улыбнулся и скрылся в толпе. Друсс снова влился в людской поток
и прошел к Четвертым Вратам, где стоял другой человек в буром  платье  с
капюшоном. Высокий и сутулый, он смотрел на идущих серьезным,  печальным
взором.
   - Ты брат Домитори? - спросил Друсс. Человек молча кивнул.
   - Я ищу свою жену.
   - Проходи, брат. Если ее душа жива, ты найдешь ее.
   - У нее нет монеты, - сказал Друсс. Человек кивнул и указал ему узкую
тропу, ведущую вверх вокруг невысокого холма.
   -  Там,  за  холмом,  много  таких.  Там  они  меркнут  и  вянут,   и
возвращаются на дорогу, когда приходит срок - когда тело отказывается от
борьбы и сердце перестает биться. -  Друсс  повернул  в  ту  сторону,  и
Домитори сказал ему вслед:
   - За холмом нет дороги. Ты окажешься в Долине Мертвых.  Тебе  следует
вооружиться.
   - У меня нет при себе оружия.
   Домитори поднял руку, остановив поток душ, текущий через врата.
   - Бронза и сталь здесь бесполезны, хоть ты и увидишь подобия мечей  и
копий. Здесь правит Дух, и твоя душа может быть сталью либо водой, огнем
или деревом. Чтобы перевалить за холм  и  вернуться  обратно,  требуется
отвага - и многое другое помимо нее. Веруешь ли ты?
   - Во что? Домитори вздохнул.
   - В Исток. Или в себя самого. Что для тебя дороже всего на свете?
   - Ровена, моя жена.
   - Пусть же любовь будет тебе опорой, мой друг. Держись за нее что  бы
ни случилось. Чего ты больше всего боишься?
   - Потерять ее.
   - Чего еще?
   - Больше ничего.
   - Каждый чего-нибудь да боится - это заложено в человеческой природе.
В этом проклятом месте человек непременно встречается лицом  к  лицу  со
своими страхами. Я молюсь, чтобы Исток направил тебя.  Ступай  с  миром,
брат мой.
   Домитори махнул рукой, врата отворились, и мрачный  поток  тихих  душ
снова потек через них.
   - Ах ты, трус несчастный! - бушевал Зибен. - Убить тебя мало!
   Шалитар встал между ним и жрецом.
   - Успокойся. Он сам признался, что ему недостает мужества, и не  надо
его за это винить. Одни люди рождаются высокими,  другие  низкими,  одни
храбрыми, другие нет.
   - Пусть так - но на что годится Друсс в нездешнем,  колдовском  мире?
Вот что ты мне скажи.
   - Я не знаю, - сознался Шалитар.
   - Ты, может, и нет - а вот он знает. Я много читал о  Пустоте  -  там
происходит  действие  многих  моих  поэм.  Я  говорил  с  провидцами   и
мистиками, которым доводилось  странствовать  в  Тумане,  -  и  все  они
сходятся в одном: человек, не владеющий магической властью, там обречен.
Так ведь, жрец?
   Жрец кивнул, не поднимая глаз. Он сидел у широкой кровати, на которой
покоились тела Друсса и Ровены. Воин был бледен, и казалось, что  он  не
дышит.
   - С чем он встретится там? - не унимался Зибен. - Ну, говори же!
   - С ужасами своего прошлого, - еле слышно ответил жрец.
   - Клянусь богами: если он умрет, ты последуешь за ним.
   Друсс достиг вершины холма и  посмотрел  вниз,  в  выжженную  долину.
Сухие  черные  деревья  выделялись  на   пепельно-серой   земле,   точно
нарисованные углем.  В  воздухе  не  чувствовалось  ни  дуновения,  лишь
немногочисленные души бе