, то забирался за руль "кваттро"  и  ехал  к
Норт-Куинсферри и там сидел перед громадным темным мостом,  слушал,  как
бьется вода о камни и грохочут наверху поезда, курил травку  или  просто
дышал свежим воздухом. Подчас возникала жалость к себе, но ее испытывала
лишь одна часть разума - робкая, застенчивая. Другая же часть  смахивала
на ястреба или орла - голодная, жестокая, фанатично  зоркая.  Жалость  к
себе долго не задерживалась: стоило ей высунуть нос, хищная  птица  была
тут как тут, рвала ее и терзала.
   Птица  -  это  реальный  мир,  наемник,  подосланный  его   мятущейся
совестью;  это  гневный  голос  всех  людей   на   свете,   подавляющего
большинства, которому живется хуже, чем  ему;  это  всего  лишь  здравый
смысл.
   К своему глубокому, почти  праведному  разочарованию  он  узнал,  что
покраска моста заняла не три года непрерывного труда.  Работа  велась  с
перерывами и продлилась, согласно разным источникам, от четырех до шести
лет. "Вот еще один миф развеялся", - подумал он невесело.
   В Париже Андреа теперь проводила почти столько же времени, сколько  и
в Шотландии. Там у нее была другая жизнь, другой круг друзей. Кое с  кем
из них  он  познакомился,  когда  они  побывали  в  Эдинбурге.  Редактор
журнала, сотрудница  ЮНЕСКО,  преподаватель  из  Сорбонны,  -  в  общем,
неплохой народ. Все они дружили и с Густавом. "Давно надо было поехать в
Париж, - думал он, - встретиться, подружиться. А теперь поздно. Почему я
такой  дурак?  Могу  не  хуже  любого  другого  инженера  спроектировать
сооружение, которое тридцать лет, а то и больше будет выдерживать  удары
стофутовых волн. В моих силах сделать его крепким и надежным,  насколько
позволят его вес и бюджет стройки. Но  я  не  вижу  дальше  собственного
носа,  когда  дело  касается  чего-то  важного  в  моей  личной   жизни.
Проектировать  собственное  существование  -  выше  моих  сил.  Как  там
называлась эта старая вещь у Family? A,  "Weaver's  Answer".  Ну  да;  а
мой-то ответ где?"
   Он купил "тойоту MR2" и  "кваттро"  последней  модели,  записался  на
авиакурсы, собрал музыкальную систему из  аудиокомпонентов  шотландского
производства, приобрел камеру "минолта-7000", как только она появилась в
продаже, добавил к "хай-фаю" CD-вертушку и собрался обзавестись моторной
лодкой. Он ходил на яхте кое с кем из старых друзей Андреа от  марины  у
Порт-Эдгара вдоль южного берега Форта, между двумя исполинскими мостами.
   Ни "кваттро", ни "MR2" его  не  удовлетворили.  Престижные  автофирмы
регулярно выпускали новые машины, все лучше и лучше. "Феррари", "астон",
"ламбо" или какая-нибудь эксклюзивная  модель  "порше"  -  просто  глаза
разбегаются. Хватит гоняться за модой,  хочется  чего-нибудь  доброго  и
вечного, решил он и взял через местного дилера хорошо сохранившийся  "Mk
II ягуар 3.8", а "тойоту" и "ауди" продал.
   Он сменил  чехлы  в  салоне  на  красные  кожаные  -  от  "Коннелли".
Опытнейший  автомеханик  разобрал  движок,  скопировал  схему,   заменил
распредвал, поршни, клапаны, карбюратор и встроил электронное зажигание.
Подвеску полностью переделали, установили тормоза помощнее, новые колеса
с асимметричными покрышками и вдобавок - новую коробку передач.  Еще  он
заказал четыре ремня безопасности, ламинированное ветровое стекло,  фары
поярче,  электрические  подъемники  боковых  стекол,  люк,  тонированные
стекла и противоугонные устройства, которым  он  бы  доверил  даже  танк
"чифтен" (и о которых постоянно  забывал).  Три  дня  машина  провела  в
другой фирме, где ее оснастили новыми  музыкальными  агрегатами,  в  том
числе CD-плейером. "Моща такая, что кровь из ушей потечет, - говорил  он
знакомым. - Я ведь еще даже  не  все  динамики  нашел.  Усилитель  -  на
полбагажника. Даже не знаю,  что  раньше  не  выдержит  вибрацию  -  мои
барабанные  перепонки  или  краска  на  корпусе".  (Он   покрыл   машину
антикоррозийной грунтовкой и краской - двенадцать слоев, ручная работа.)
   - Святые угодники! - пришел в ужас Стюарт, услышав, во  что  обошлась
установка противоугонных систем. - Ты же за эти деньги мог новую  машину
взять!
   - Ага, - согласился он. - Можно было за цену годовой страховки купить
новую машину, а заодно и комплект покрышек. Больше денег, чем смысла.
   На деле техника оставляла желать лучшего. В машине что-то  все  время
неприятно дребезжало, то и дело сбоил сидюк, камеру пришлось заменить, а
большинство  купленных  дисков  оказались  с  царапинами.  Посудомоечная
машина то и дело заливала кухню.  Он  стал  раздражителен  в  общении  с
людьми, транспортные пробки  приводили  его  в  бешенство.  Им  овладела
глубокая неудовлетворенность, а душа обрела  черствость,  избавиться  от
которой не получалось. Он давал деньги "Live Aid", но, услышав о  выходе
пластинки  "Band  Aid",   вспомнил   старую   революционную   поговорку:
заниматься  благотворительностью  при  капитализме  -  все   равно   что
заклеивать лейкопластырем раковую опухоль.
   Даже фестиваль 1985 года не развеял его хандры.  В  то  время  Андреа
была в Эдинбурге, но, даже когда она находилась вместе с ним, в соседнем
кресле концертного зала, или кинотеатра,  или  на  пассажирском  сиденье
автомобиля, или под боком в постели, мысли  ее  были  где-то  далеко,  и
говорить о причинах своей отчужденности она по-прежнему  не  желала.  До
него доходили слухи,  что  это  из-за  осложнения  болезни  Густава.  Он
пробовал  вызвать  ее  на  откровенность,  но  она  отмалчивалась.   Его
огорчало, что между ними могут быть какие-то недомолвки. Впрочем,  он  и
сам был в этом виноват - раньше не желал говорить с  ней  о  Густаве,  а
теперь менять правила игры было поздно.
   Ему снился умирающий  в  другом  городе  человек,  а  порой  и  наяву
казалось, будто он видит его лежащим на больничной  койке,  в  окружении
медицинской аппаратуры.
   С середины фестиваля Андреа сбежала в  Париж.  В  одиночку  выдержать
этот "бархатный" эквивалент налета тысячи бомбардировщиков было  ему  не
по силам, поэтому он одолжил у друга "бонневиль" и отправился на Скай.
   Шел дождь.
   Компания уверенно набирала размах, но он уже терял интерес к  работе.
Часто задавался вопросом: чем же я на самом деле занимаюсь?
   Я всего лишь один из долбаных кирпичей  в  стене,  рядовой  винтик  в
машине, пусть даже смазан чуть получше большинства  прочих  винтиков.  Я
делаю деньги для нефтяных компаний, для их акционеров, для правительств,
а те их тратят на оружие, способное убить нас не пятьсот раз, а  тысячу.
И функционирую-то я не как обыкновенный работяга  вроде  моего  отца.  Я
гребаный босс, работодатель. У меня в руках реальные бразды правления, я
обладаю предпринимательской инициативой (по крайней мере обладал), и при
моем участии вся гребаная машина вертится чуть резвее, чем  если  бы  не
было меня.
   Он снова завязал с виски и одно время  пил  только  минералку.  Да  и
травкой почти не баловался, с тех  пор  как  обнаружил,  что  больше  не
получает от нее кайфа. Разве что в гостях  у  Стюарта  иногда  выкуривал
косячок-другой. И тогда это было как в добрые старые времена.
   Зато  кокаин  он  теперь   употреблял   регулярно.   Точнее,   каждый
понедельник поутру  или  перед  любым  тусовочным  вечером.  Но  как-то,
готовясь к выходу и уже проложив щедрой рукой на зеркале две дорожки, он
включил телевизор, и в теленовостях показали голод где-то  в  Африке,  и
ему запал в душу ребенок с мертвым взором и кожей, как у  летучей  мыши.
Он глянул в зеркало на столе, перед которым сидел на корточках, и увидел
в стекле, чуть припорошенном  белыми  блестками,  собственное  лицо.  За
минувшую неделю он  "запихнул  себе  в  нос"  триста  фунтов.  Отшвырнув
бритвенное лезвие, он сказал: "Блядь!"
   Просто этот год выдался неважным, решил он. Очередной неудачный  год.
Он перешел на обычные сигареты. Смирился в конце концов с необходимостью
носить очки. Лысина на макушке достигла диаметра водосливного  отверстия
в ванне. И в его душе как-то уживались юношеская неуемность и старческое
стремление выполнить самое важное, пока еще есть шанс. Ему было тридцать
шесть, но он себе казался то вдвое моложе, то вдвое старше.
   В ноябре Андреа сообщила, что, видимо, задержится в  Париже.  Густаву
требовался постоянный уход.  И  если  будет  настаивать  его  семья,  то
придется оформить брак. Она надеется, что он поймет и простит.
   - Мне очень жаль, малыш, - сказала она пустым голосом.
   - Ага, - сказал он. - И мне.
   Нет у меня, блин, никакого морального права жаловаться на судьбу, она
давно меня балует, но будь я проклят, если  сейчас  готов  так  вот  все
бросить. Рубака - он до конца своих дней рубака, но мало  кто  из  этого
племени, скажу я вам, дожил до моего возраста. Я  -  исключение,  и  это
факт. Может, я бы  тоже  не  дожил,  кабы  не  сидел  у  меня  на  плече
зверек-талисман, но хрен он от меня такое услышит. У него и  так  всегда
задран нос, а тут совсем от важности малыш раздуется, как бы не  лопнул.
Тем более что он так и не сумел найти решения нашей проблемы -  проблемы
старения. Не такой-то он и умный, этот ублюдочек.
   Как бы то ни было,  вот  он  я,  сижу  на  койке,  смотрю  на  экраны
телемониторов и думаю всякие грязные думы, пытаюсь себе стояк нашептать.
Вспоминаю Ангарьен и то, как мы  с  ней  развлекались.  Чего  только  не
вытворяли! Вы и не поверите небось но в молодости  норовишь  испробовать
все  на  свете.  Да  и  молодость,  говорят,  дается  только  раз   (мой
приятель-зверек с этим не согласен, но пускай докажет). Конечно,  триста
лет, да еще с прицепом, - результат нехеровый, но  все-таки  я  пока  не
готов дать дуба. Куда ж я, с другой  стороны,  на  хрен  денусь.  Зверек
испробовал кое-какие средства (и ему куда деваться-то, мы же с ним одной
веревочкой связаны), но все пока без  толку,  похоже,  у  него  попросту
иссякла фантазия; и ведь лопухнется сейчас, как пить дать лопухнется,  -
как раз когда его помощь была бы ну крайне в  тему.  Говорит,  есть  еще
похер в похеровницах, не знаю уж, к чему это он. То ли совсем капитально
на все забил, то ли взрывать кого собрался. Бедняга день-деньской  сидит
на столе у моей кровати. Он весь седенький и сморщенный, на плечо ко мне
не залазит с тех  пор,  как  мы  раздобыли  летучий  замок.  Зверек  его
называет "кораблем", но он вообще любит  всякую  чушь  нести.  Например,
спальню прозвал "корабельным мостиком". Короче, было так. Мы вернулись к
волшебнику, который помог мне проникнуть в преисподнюю, и они, волшебник
и мой талисман, здорово подрались - аж дым пошел.  А  я  за  этим  делом
следил из угла, но даже пальцем шевельнуть не  мог  -  чертова  зверушка
навела на меня какие-то чары. Победил в конце концов талисман, и  только
я думал, что наконец от него избавлюсь, но тут возьми да  выяснись,  что
ему  не  под  силу  выполнить  задуманное,  то  бишь   завладеть   телом
волшебника. Похоже, это было просто невозможно, против  правил  что  ли.
Выбраться из преисподней ему удалось  (с  моей  помощью),  но  захватить
живое тело - дудки. Незавидная это судьба - томиться в  тушке  зверушки,
как в тюрьмушке, до скончания века. По сему поводу мой приятель вышел из
себя и принялся громить колдовские палаты. Все  разнес  в  щепки;  я  уж
думал, что и мне не поздоров ится. Но вскоре он успокоился и вернулся на
мое плечо и избавил меня от  чар.  Объяснил,  что  мы  и  правда  крепко
повязаны, к добру это или к худу, и, значит, нам остается  только  одно:
извлечь из этого максимум выгоды.
   Может, оно и к добру, да как тут узнаешь? Хотя вряд  ли  я  без  него
прожил бы так долго. К тому же  иногда  он  подбрасывал  очень  неглупые
идеи. Например, в самом начале предложил навестить молодую ведьмочку,  с
которой я провернул одно дельце, прежде чем вызволил малыша из Гадеса. А
звали ту  девицу  Ангарьен.  Талисман  прикинул,  что  мы  с  ведьмочкой
способны прийти к какому-то соглашению, он так и сказал. Ангарьен сперва
в этом очень сомневалась, думала, что зверек вознамерился ее  околпачить
и завладеть ее телом, или что-то в этом роде, но потом у них был  ужасно
сложный  для  моих  мозгов  разговор,  и  они  чего-то   наколдовали   и
погрузились в какой-то "транс",  -  между  прочим,  это  ужасно  скучное
занятие. А когда пришли в себя, заулыбались и по рукам ударили. Талисман
мне заявил, что у нас теперь не то тролльственный,  не  то  тройственный
союз. Ну я и не возражал, только предупредил, чтобы ничего неприличного.
Мне-то что, лишь бы все было по-честному и без подлянок. И не  прогадал,
похоже. Думается мне, только благодаря  этому  сговору  я  и  сподобился
стать рубакой преклонных годов.
   - Что ты делаешь? Пытаешься мертвеца воскресить?
   - Заглохни. Не твое дело.
   - Как это - не мое? А вдруг у тебя сердце не выдержит?
   - Ну а чего бы не накалдавать для меня какую-нибудь гурию-чмурию?
   - Еще чего! Ты тогда в один момент ласты завернешь. Прекрати, говорю!
В твои года этим заниматься не подобает. Хоть мозги у тебя  и  отсталые,
но зато возраст очень продвинутый.
   - Мой хрен и жизнь моя, что хочу, то и делаю.
   - Это и моя жизнь, а твоя жизнь не игрушка, если от нее зависит  моя.
Имей чувство меры, приятель.
   - Да ладно, не очень-то вообще  и  хотелось,  так,  решил  проверить,
встанет - не встанет... Может, хоть порнушку какую покажешь?..
   - Нет. Следи за экранами.
   - Чего ради?
   - Следи, говорю. Почем ты знаешь, что может  случиться?  Еще  не  все
потеряно.
   - Надо было Источник молодости дальше искать, вдруг и нашли бы.
   - Ну да, чтобы ты нассал в него.
   - У, бля, - говорю, а потом лежу, скрестив руки  на  груди,  и  жалко
себя - мочи нет.
   Летающий замок стоит на склоне холма. Мы сюда  приземлились  с  месяц
назад, после того как побывали на планете, где обаригены якобы  способны
продлевать жизнь до бесконечности.  Может,  это  и  не  хвастовство,  да
только со мной и талисманом у них ничего не вышло (сказали, нет опыта  в
атношении таких, как мы, рубаки и зверушки). Я уж хотел было  наведаться
в какой-нибудь  из  наших,  земных,  волшебных  городов  за  новомодными
магическими припаратами. Они позволяют  месяц-другой  жить  полнокровной
жизнью молодого мужика, а потом ты быстро и  безболезненно  отбрасываешь
копыта, зато уж оторвался так оторвался, да.  Но  талисман  распорядился
по-другому. Посадил летучий замок на этот холодный, продуваемый  ветрами
склон, и отпустил всю стражу и  слуг,  и  даже  вышвырнул  парочку  моих
правнуков, и  раздал  половину  магических  снастей  из  нашего  запаса:
хрустальные  шары  для  провидения  будущего,  заколдованные   пулеметы,
волшебные фугасы  и  все  такое  прочее.  Похоже,  он  хотел  создать  у
окружающих впечатление, что мы вполне готовы отойти в мир иной.  Но  все
же приберег наиболее ценное: сам летающий замок и еще кое-какие  штучки,
пиджак-самолет  там,  сверхуниверсальный  переводчик  и  несколько  тонн
невидимой платины в трюме. Он даже нашел новые батарейки для  кинжала  -
зверек называет его "летательным  ножом".  Старые  батарейки  сели  этак
столетие назад, и с тех  пор  я  ножом  пользовался  редко,  потому  как
туповат он. Сам не знаю, почему не выбросил. Может,  из  сентиментальных
соображений. Когда-то зверек от него нос воротил, клялся, что это  всего
лишь дешевая копия. Но все-таки добыл  свежие  батарейки  и  сделал  нож
сторожем, велел охранять дверь летучего замка.  Хрен  его  знает  зачем.
Талисман на старости лет стал чудаковат.
   А я все жену вспоминаю. Она добрые полвека назад дала дуба, а я будто
наяву вижу ее костлявую рожу. Когда  мы  поженились,  она  оказалась  не
такой молодой, как выглядела. Я так и не узнал,  сколько  ей  было  лет.
Талисман думает, как минимум тысяча. Обычно ведьмы стареют рано,  а  вот
Ангарьен до самого конца  сохраняла  облик  цветущей  девушки.  Сгорала,
оставаясь молодой. Вряд ли стоит ее за  это  винить,  но  перед  смертью
видок у нее был еще тот. Она превратилась в статую, в резную  фигуру  из
темного дерева. Жесткая, сморщенная - старуха старухой. Нам она завещала
поставить ее в лесу, неподалеку от которого родилась. Мы так и  сделали,
и вскоре  покойница  пустила  корешки.  Зверек  предсказал,  что  дерево
вырастет высоким и красивым, а потом будет съеживаться и в конце  концов
обернется трухлявой колодой. А что после  этого  произойдет,  никому  не
известно. Когда разговор у  нас  заходит  о  смерти,  талисман  выглядит
грустным - понимает ведь, что вместе со мной умрет и он. Потому что  без
меня жить он  не  сможет.  Распадется  в  прах,  вот  и  все.  Ему  даже
преисподняя не светит. Кстати говоря, а меня-то, интересно, пустят в  ад
после того, что я там натворил? Когда мы со  зверьком  вспоминаем  былые
деньки и как я его спасал, он до сих пор хихикает. По слухам,  там  весь
режим охраны сменили после того, как бедолага  Харон  окаменел.  Парочка
сомнительных  личностей,  Вергилий   и   Данте,   назвались   временными
правителями и верховодят в аду по сей  день.  Короче  говоря,  один  бес
знает, как меня встретят, когда я постучусь в пирламудровые  врата,  или
что там у них нынче служит пропускной. Пустить-то, может, и  пустят,  но
наверняка подготовили какой-нибудь мерзкий сюрприз. Короче,  ничего  нет
удивительного в том, что я не спешу расстаться с этим светом.
   - Ага!
   - Чего - ага-то?
   - А я думал, ты следишь за экранами.
   - Да слежу, слежу, только... Э, погодь! Блин, это еще что за  хрен  с
горы?
   - Будь уверен, он не из тех, кто нам желает добра.
   - У, бля!
   По склону холма спускается мускулистый парняга со светлыми волосами и
охрененно здоровенным мечищем. У него широченные плечи  и  металлические
полоски по  всему  телу,  высокие  сапоги  и  что-то  вроде  набедренной
повязки. А еще шлем с волчьей скалящейся головой на верхушке.  Я  сажусь
на кровати, мне страшно. У меня уже давно все члены жесткие, кроме того,
которому и неплохо иногда быть жестким. Это из-за ревматизма. А еще руки
трясутся и очки нужны. Короче говоря, мне мало что светит,  если  дойдет
до схватки с этим вооруженным амбалом.
   - И что же с нашей долбаной зоной недоступности? Вроде кто-то обещал,
что любой, кто сюда сунется, должен задрыхнуть?
   - Гм... - произносит зверек. - Может, у него шлем с секретом?  Может,
в нем спрятано какое-то нейрозащитное устройство? Поглядим-ка, нельзя ли
этого парня остановить лазером.
   А жлобина знай себе марширует вниз по склону и  на  замок  таращится.
Бровищи  белесые  друг  на  дружку  налазят,   мускулы   перекатываются,
огроменный меч над головой крутится. И вдруг амбал, похоже, удивился,  а
через секунду клинок закрутился еще быстрей  и  превратился  в  туманное
пятно, в кокон вокруг человека. Затем полыхнуло, и погас экран.
   - У, бля! И что теперь?
   Я  пробую  слезть  с  кровати,  но  старые  мышцы  будто   в   кисель
превратились. Вдобавок я потею, как свинья. Тут снова зажигается  экран,
показывает входную дверь изнутри замка.
   - Гм... - повторяет мой приятель с глубоким удивлением  в  голосе.  -
Неплохо. Держу пари, тут не обошлось без ограниченного ясновидения.  Наш
приятель знал, что по нему вот-вот пальнет лазер.  Может,  он  всего  на
несколько секунд заглянул в  будущее,  но  этого  оказалось  достаточно.
Трудненько будет его остановить. С лазером - тоже ловкий трюк, наверное,
клинок  создает  что-то  вроде  зеркального  поля.   Возможно,   это   и
случайность, что отраженный луч попал в  камеру.  А  если  нет?  Похоже,
серьезный у нас соперник...
   - А я пальцем шевельнуть не могу! Сделай чего-нибудь. На хрена нам  с
тобой сейчас серьезные соперники?! Когти  надо  рвать!  Подымай  летучий
замок!
   - Боюсь, мы  опоздали,  -  говорит  зверушка  по  своему  обыкновению
спокойно. - Давай-ка посмотрим, остановит ли его летательный нож.
   - Чудеса долбаные! И что, больше нам  нечего  противопоставить  этому
ублюдку?
   - Боюсь, что нечего. Разве что парочку не