рализован.
   - Прекратите! Что вы делаете? Кто-нибудь объяснит?! Перестаньте!
   Некоторые оборачиваются и глядят  на  меня,  но  не  прекращают  свое
черное дело. Один вознамерился унести все три зонтика.
   - Клади назад! -  кричу,  преграждая  ему  путь  и  даже  замахиваясь
тростью.
   Он вырывает из моей руки трость и вместе с ней и зонтиками исчезает в
коридоре.
   - А, так вы, должно быть, мистер Орр. - Из спальни появляется крупный
лысый мужчина в черном пиджаке поверх спецовки. В одной руке  он  держит
черную шляпу, а в другой скоросшиватель.
   - Он самый! А кто же еще?! И что тут происходит, черт возьми?!
   - Мистер Орр, вы переселяетесь, - улыбается лысый.
   - Что? Почему? Куда? - выкрикиваю. У меня дрожат ноги,  в  желудке  -
тяжелый тошнотворный ком.
   - Гм... - Лысый заглядывает в папку.  -  Ага,  вот:  уровень  У-семь,
триста шестая комната.
   - Что? Где это? - Я ушам своим не верю. - У-семь?
   Это же под железной дорогой! Но ведь там живут рабочие, простолюдины!
Что происходит? В чем я провинился? Должно быть, это какая-то ошибка!
   - Вообще-то, я не знаю, сэр, - бодро отвечает лысый. - Но уверен,  вы
сможете спросить дорогу.
   - Но почему? Почему я должен переселяться?
   - Ни малейшего понятия, сэр, - весело ответствует он. -  А  долго  вы
здесь прожили?
   - Полгода. - Из гардеробной  исчезают  все  новые  и  новые  предметы
одежды. Я снова поворачиваюсь к лысому:
   - Постойте, но ведь это мои вещи! Зачем они вам?
   - Возвращаем, сэр, - отвечает он с улыбкой.
   - Возвращаете?! Куда? - вопию в отчаянии. Все это очень несолидно, но
что еще мне остается?
   - Не знаю, сэр. Наверное, туда, где вы их взяли. Точно могу  сказать:
не в мой департамент.
   - Но ведь они - мои!
   Он хмурится,  снова  заглядывает  в  папку,  снова  шуршит  бумагами.
Отрицательно качает головой, участливо улыбается:
   - Нет, сэр.
   - Мои, черт возьми!
   -  Простите,  сэр,  но  они   не   ваши.   Собственность   больничной
администрации. Видите, вот здесь написано? - Он сует мне под нос  список
всех моих покупок в магазинах одежды по больничному кредиту. - Видите? -
Он хихикает. - А я уж было испугался, сэр. Если б мы  и  правда  забрали
что-нибудь из вашего, это было б незаконно. Вы б могли заявить на нас  в
полицию и были бы совершенно правы. Вы б могли обратиться...
   - Но мне сказали, я могу  покупать  все,  что  захочу!  У  меня  было
пособие! Я...
   - Послушайте, сэр, - говорит лысый, глядя, как очередная партия  шляп
и костюмов проплывает мимо нас к выходу, и что-то отмечая в папке,  -  я
не адвокат и не  какой-нибудь  там  законник,  но  зато  не  возьмусь  и
припомнить, сколько лет занимаюсь вот этим делом. Если  мне  не  верите,
сэр, то можете сами проверить, что все это барахло принадлежит больнице,
а вы им только пользовались. Позвоните туда, сэр, и вам скажут.
   - Но...
   - Сэр, я уж не знаю, чего вам  такого  наговорили,  но  если  мне  не
верите - проверьте. Чего проще?
   - Я... - Мне становится нехорошо. -  Послушайте,  а  что  если  вы...
перерыв сделаете, а? Только на минутку, а? Пожалуйста!  Дайте  позвонить
моему лечащему врачу. Это доктор Джойс, вы наверняка о нем  слышали.  Он
во всем разберется. Должно быть, это...
   - Недоразумение? - Лысый от  души  смеется.  -  Не  обижайтесь,  сэр.
Простите, что перебил, но как тут не смеяться? Знали б вы, сколько людей
мне это говорили! Кабы мне каждый раз платили по шиллингу, давно был  бы
миллионером. - Он качает головой, вытирает щеку. - Ладно, сэр, если вы и
правда в это верите, лучше свяжитесь с соответствующими  инстанциями.  -
Он оглядывается. - Тут где-то телефон был...
   - Не работает.
   - Да что вы, сэр! Работает. Я полчаса  назад  звонил  в  департамент,
сказал, что мы уже здесь.
   Я нахожу телефон на полу. Он совсем плох,  только  щелкает,  когда  я
пытаюсь набрать номер. Рядом наклоняется лысый.
   - Что, сэр? Отключили? - Он смотрит на часы. - Однако рановато,  сэр.
- Он делает новую пометку в папке. - Ну и шустер же народ на станции!  -
Он негромко причмокивает губами и восхищенно качает головой.
   - Послушайте, а все-таки нельзя ли  чуть-чуть  подождать?  Дайте  мне
переговорить с врачом, он во всем разберется. Его зовут доктор Джойс.
   - Так в этом нужды нет, сэр, - радостно заявляет лысый. И тут ко  мне
в голову заползает противная до тошноты мыслишка. Лысый ворошит листы  в
папке, ведет пальцем по предпоследнему. -  Ну  вот  же,  сэр.  Вот  сюда
гляньте.
   Там подпись доброго доктора.
   - Видите, сэр, он  уже  в  курсе,  -  говорит  лысый.  -  Это  с  его
разрешения...
   - Да. - Я сажусь и гляжу в голую стену перед собой.
   - Ну так что, сэр,  вы  удовлетворены?  -  В  голосе  лысого  нет  ни
малейшей иронии.
   - Да, - слышу собственный голос.  Я  в  шоке,  в  ступоре,  в  ватном
коконе; все чувства угасли, их пепел разворошен и залит водой.
   - Сэр, боюсь, нам все-таки  придется  взять  и  то,  что  на  вас.  -
Бригадир грузчиков смотрит на мою одежду.
   - Не верю, что вы это всерьез, - отвечаю вяло.
   - Всерьез, сэр.  Да  не  расстраивайтесь  вы  так.  Мы  вам  спецовку
принесли. Новую, между прочим. Хотите прямо сейчас переодеться?
   - Это же смехотворно.
   - Понимаю, сэр, но ведь правила - они на то и правила, верно?  Да  вы
не сомневайтесь, спецовочка вам понравится. Новехонькая!
   - Спецовочка?..
   Она ядовито-зеленая. Туфли, брюки, рубашка и очень  грубое  нательное
белье.
   Я переодеваюсь в опустошенной туалетной  комнате,  в  голове  так  же
пусто.
   Кажется, мое тело решило жить по своему разумению.  Оно,  как  робот,
совершает движения, которых от него ждут, затем останавливается  и  ждет
нового приказа. Я аккуратно складываю свою одежду, а когда добираюсь  до
пиджака, замечаю платок  Эбберлайн  Эррол.  Вынимаю  его  из  нагрудного
кармана.
   Я возвращаюсь в гостиную. Лысый смотрит телевизор, там идет  какая-то
викторина. Он выключает телевизор при моем появлении с  охапкой  одежды.
Надевает черную шляпу.
   - Вот этот платок, - кивком указываю  на  носовой  платок,  венчающий
охапку. - Он с монограммой. Можно, я его оставлю?
   Лысый взмахом руки велит помощнику взять у меня одежду. Сам же  берет
носовой платок и сверяется с перечнем в папке. Острым карандашом  стучит
по одной из строчек:
   - Да, тут есть носовой платок, но... насчет буквы на нем - ничего.  -
Он встряхивает платок, подносит к глазам и рассматривает  вышитое  синее
"О". Я уже начинаю опасаться, что он сейчас вытянет нитку и отдаст  мне.
- Ладно, оставьте, - раздраженно говорит он. Я беру  платок.  -  Но  вам
придется выплатить его стоимость из нового пособия.
   - Благодарю вас. - В такой ситуации быть вежливым до смешного просто.
   - Ну вот, собственно, и все, - серьезным тоном произносит он и прячет
карандаш. Мне этот жест напоминает о добром докторе. Лысый указывает  на
дверь:
   - После вас.
   Я сую  носовой  платок  в  карман  ярко-зеленой  спецовки  и  покидаю
квартиру вслед за лысым. Из грузчиков остался только  один,  с  какой-то
бумагой, скатанной в трубку, и пустой картинной рамкой. Он  ждет,  когда
начальник запрет и опечатает дверь, потом  что-то  шепчет  ему  на  ухо.
Бригадир берет и разворачивает бумагу, и я вспоминаю,  что  это  рисунок
Эбберлайн Эррол.
   - Ваше?
   Я киваю:
   - Да, подарок от...
   -  Держите.  -  Он  сует  рисунок  мне  и  отворачивается.  Вместе  с
подчиненным уходит по коридору.
   Я направляюсь к лифту, держа эскиз  обеими  руками.  Успеваю  сделать
несколько шагов, как вдруг раздается крик. Ко мне бежит лысый  бригадир,
машет рукой. Я разворачиваюсь и иду навстречу. Он трясет папкой.
   - Не спешите, приятель. Тут еще вопросик имеется. Насчет  широкополой
шляпы.
   - Клиника доктора Джойса. Прекрасный денек, не правда ли?
   - Это мистер Орр. Я хочу поговорить с доктором  Джойсом.  Дело  очень
срочное.
   - Мистер Орр! Просто замечательно, что вы позвонили.  Как  поживаете?
Не правда ли, денек выдался на славу?
   - Я... Сказать по правде, я сейчас поживаю хуже некуда - меня  только
что из дома вышвырнули. И  все-таки  нельзя  ли  поговорить  с  доктором
Джой...
   - Но ведь это ужасно! Это просто ужасно!
   - Согласен. Потому-то мне и нужен доктор Джойс.
   - О, мистер Орр, вам сейчас не доктор нужен, а полиция. Вас же, я так
понимаю, не сбросили с балкона, тогда бы вы физически не могли...
   - Погодите! Очень благодарен за сочувствие,  но  я  звоню  из  будки,
денег у меня нет, и...
   - Что? Так вас еще и ограбили? Мистер Орр?
   - Нет. Послушайте! Можно поговорить с доктором Джойсом?
   - Боюсь, что нет, мистер Орр. Доктор  на  конференции.  Он  сейчас...
гм...  дайте-ка  взглянуть.  А!  Кажется,  вот:  Комитет  по  процедурам
оформления сделок (контрактов), подкомитет по выбору новых членов.
   - Но не могли бы вы...
   - Нет! Нет, простите ради бога! Я вас  обманул!  Это  было  вчера,  а
сейчас... То-то я говорю, а сам думаю: что-то не то... Вот: планирование
строительства зданий и комбинирование вертикальных...
   - Черт возьми! Да какое мне дело до всех  этих  чертовых  комитетов?!
Когда я смогу с ним поговорить?
   - Зачем же так, мистер Орр? Комитеты и о вашем благе  пекутся,  между
прочим.
   - Когда я смогу с ним поговорить?
   - Извините, мистер Орр, но я этого не знаю. Может,  попросить,  чтобы
он с вами связался?
   - Когда? Не могу же я весь день болтаться вокруг телефонной будки!
   - А что если он позвонит вам домой?
   - Я же только что сказал: из дома меня выгнали.
   - И что же, вы не можете вернуться? Мистер Орр, я уверен, что если вы
обратитесь в полицию...
   - Дверь опечатана! И  это  с  ведома  властей,  и  доктор  Джойс  сам
подписался. Вот я и хочу с ним...
   - А-а! Мистер Орр! Так вас же перевели! Теперь понятно! Я-то думал...
   - Что это за шум?
   - Это? А, это гудки, мистер Орр. Надо положить в желоб монетки.
   - Нет у меня больше монеток.
   - А жаль. Ну что ж, мистер Орр, приятно было с  вами  пообщаться.  До
свидания. Удачного вам...
   - Алло? Алло?
   У-7 расположен семью ярусами ниже  железнодорожного.  Это  достаточно
малое расстояние, чтобы можно было отличить поезд ближнего следования от
транзитного или продовольственного по одной лишь вибрации, не говоря  уж
о громыхании, реве  и  визге.  Уровень  широк,  тускло  освещен,  тесен,
акустика просто замечательная. Непосредственно  внизу  постоянно  что-то
монтируют и режут  листовой  металл,  выше  -  еще  шесть  этажей  жилых
помещений. В душном воздухе господствуют запахи пота  и  стоялого  дыма.
Комната 306 принадлежит  мне  целиком,  в  ней  одна-единственная  узкая
койка, ветхий пластмассовый стул,  расшатанный  стол  и  узкий  платяной
шкаф. Мебели  немного,  но  все  равно  тесно.  По  пути  сюда  я  учуял
общественный туалет в конце коридора. За окном световой люк, но это одно
название.
   Я затворяю дверь и иду в клинику доктора Джойса как ходячий  автомат:
слепой, глухой, без единой мысли в голове. Когда прихожу, оказывается, я
опоздал, дверь уже на запоре, доктор и даже  секретарь  ушли  домой.  На
меня подозрительно  смотрит  охранник  и  предлагает  вернуться  на  мой
уровень.
   В животе бурчит. Я сижу на своей коечке  и  смотрю  в  пол,  подперев
голову руками. Слышу, как в цеху ниже ярусом визжит разрезаемый  металл.
У меня ноет грудь.
   В дверь стучат.
   - Войдите.
   Входит неряшливо одетый  человечек,  его  взгляд  обегает  комнату  и
задерживается на скатанном в  трубку  рисунке  на  шкафу.  Затем  взгляд
останавливается на мне, хотя с моим не встречается.
   - Извини, приятель. Новенький? - Он остается у  открытой  двери,  как
будто готов в случае чего  шмыгнуть  назад.  Прячет  ладони  в  глубоких
карманах длинного блестящего темно-синего плаща.
   - Да, новенький. - Встаю. - Меня зовут Джон Орр. -  Протягиваю  руку.
Он хватает ее, но тут же отпускает и снова прячет  свою.  -  А  вас  как
зовут? - едва успеваю спросить.
   - Линч, - обращается он к моей груди. - Зови меня Линчи.
   - И чем я могу быть вам полезен, Линчи? Он пожимает плечами:
   - Да ничем. Мы ж соседи. Я и подумал: может, тебе надо чего.
   - Как любезно с вашей стороны! Я был бы очень благодарен за небольшую
консультацию насчет обещанного мне пособия.
   Теперь мистер Линч смотрит мне в лицо, его давно не мытая  физиономия
хоть и тускло, но сияет.
   - А... ну с этим-то я помогу, никаких проблем.
   Я улыбаюсь. За  все  то  время,  пока  я  вращался  в  рафинированном
обществе на верхних ярусах моста, никто из соседей даже доброго утра мне
не пожелал, не говоря уж о том, чтобы помощь предложить.
   Мистер Линч ведет меня в столовую, там покупает мне пирожок с рыбой и
пюре из  морских  водорослей.  И  то  и  другое  на  вид  ужасно,  но  я
проголодался. Мы пьем чай из кружек. Мистер Линч уборщик вагонов и живет
в комнате 308. Он  безмерно  удивился,  когда  я  показал  пластмассовый
браслет и сообщил, что нахожусь на излечении. Он объяснил, куда идти и к
кому обращаться завтра утром насчет  пособия.  Он  очень  любезен.  Даже
предлагает мне деньжат взаймы, однако я и так уже  обязан  ему,  поэтому
благодарю, но отказываюсь.
   В столовой много шума, пара и люда, но нет  окон.  Повсюду  грохот  и
лязг, а запахи крайне негативно влияют на мой процесс пищеварения.
   - Значит, так просто взяли и выперли?
   - Да. И мой врач им разрешил.  Я  не  согласился  лечиться  по  новой
методике, наверное, потому-то меня и выгнали. Может, я и не прав.
   - Во урод! - Мистер Линч качает головой, во взоре появляется  злость.
- Гады они, врачи эти.
   - Да, его поступок  кажется  непорядочным,  смахивает  на  подленькую
месть, но все же, боюсь, я вправе винить только себя.
   - Все они уроды, - настаивает мистер Линч и глотает  чай  из  кружки.
Глотает шумно, и мне эти звуки так же неприятны, как  царапанье  ногтями
по грифельной доске. Я скриплю зубами. Гляжу  на  часы  над  раздаточным
окошком. Попытаюсь связаться с Бруком, - наверное,  он  скоро  придет  в
"Дисси Питтон".
   Мистер  Линч  вынимает  пачку  табака,  стопку  папиросной  бумаги  и
сворачивает себе сигарету. Мощно втягивает носом воздух,  издает  горлом
хриплый,  простуженный  сип.  Завершает  его  приготовления   пулеметная
очередь кашля, словно где-то в груди энергично трясут мешок с камнями.
   - Куда-то собрался, приятель? - спрашивает  мистер  Линч,  перехватив
мой взгляд на часы. Он зажигает сигарету, выпускает струю едкого дыма.
   - Да, пожалуй, мне пора. Хочу навестить старого  друга.  -  Встаю.  -
Большое вам спасибо, мистер Линч. Извините, что приходится покидать  вас
в такой спешке. Когда снова буду при  деньгах,  постараюсь  вознаградить
вас за щедрость - и надеюсь, вы не будете против.
   - Да без проблем, приятель. Если помощь понадобится, стукни. Завтра у
меня выходной.
   - Спасибо. Вы очень добры, мистер Линч. Всего наилучшего.
   - Ага. Покеда.
   До "Дисси Питтона" я добираюсь позже, чем  рассчитывал,  и  ноги  все
сбиты. Надо было соглашаться, когда  мистер  Линч  предлагал  деньги,  -
доехал  бы  поездом.  Поразительно,  как  мало  удовольствия  доставляет
ходьба, когда перестает быть развлечением, а становится  необходимостью.
Смущает меня также и спецовка, - по-моему,  она  полностью  обезличивает
человека. Все же я иду, высоко подняв  голову  и  расправив  плечи,  как
будто на мне лучшие костюм и пальто из моего гардероба, и,  по-моему,  в
свое отсутствие трость куда заметней, чем когда я ею помахивал на  самом
деле.
   Однако  на  швейцара  возле  "Дисси  Питтона"   это   не   производит
впечатления.
   - Вы что, не узнаете меня? Да я же здесь  чуть  ли  не  каждый  вечер
бывал. Я мистер Орр. Взгляните.
   Я сую ему под нос пластмассовый браслет. Швейцар не смотрит; он вроде
стесняется,  что  должен  разбираться  со  мной  и   в   то   же   время
приветствовать посетителей, отворять им дверь.
   - Слышь, катился бы ты, а?
   - Вы меня не узнали? Да в лицо посмотрите,  далась  вам  эта  чертова
спецовка. Ну хоть передайте мистеру Бруку, пусть  выйдет  сюда.  Он  еще
здесь? Ну Брук, инженер. Маленький такой, чернявый, сутулый...
   Швейцар выше меня и шире в плечах. Если б дело обстояло иначе,  я  бы
рискнул прорваться.
   - Или ты сейчас же свалишь, или тебе очень не поздоровится, - говорит
детина. И оглядывает широкий коридор перед баром, словно кого-то ищет.
   - Да я же еще вчера здесь был! Помните? Это я вернул Бучу  шляпу.  Вы
не могли этого не запомнить. Вы держали шляпу у него перед носом,  а  он
туда наблевал.
   Швейцар  улыбается,  дотрагивается  до  фуражки,  пропускает  в   бар
незнакомую мне пару.
   - Вот что, приятель, я две недели пробыл в отпуске и  только  сегодня
на работу вышел. Или сейчас же исчезнешь, или очень пожалеешь.
   -  А...  понимаю.  Простите.  Но  все-таки  можно  попросить  вас   о
пустяковой услуге? Я напишу записку, а вы...
   Договорить не удается. Швейцар еще раз оглядывается, убеждается,  что
в коридоре, кроме нас, никого, и дает мне под дых тяжеленным  кулаком  в
перчатке. От парализующей  боли  я  складываюсь  пополам,  и  он  вторым
кулаком бьет мне в челюсть, отчего голова едва  не  слетает  с  плеч.  Я
отшатываюсь, обезумев от боли, и третий удар приходится в глаз.
   Уже почти без чувств, я врезаюсь в дверные филенки. Меня поднимают за
шиворот и штаны, несут и вышвыривают  в  дверь  -  на  свежий,  холодный
воздух. Мешком валюсь на голый металлический  настил.  Еще  два  тяжелых
удара ловлю уже боком, это, похоже, пинки.
   Лязгает дверь. Дует ветер.
   Я как упал, так и лежу. Просто не могу пошевелиться. В животе  растет
ужасная пульсирующая боль.  Я  даже  не  вижу  (наверное,  глаза  кровью
залиты), куда выблевываю пирожок с рыбой и водоросли.
   Я лежу на смятой постели.  В  комнате  надо  мной  спорят  мужчина  и
женщина. Меня скрутили  боль,  тошнота  и  голод.  Болят  голова,  зубы,
челюстные кости, правый глаз, висок, живот и  бок,  это  сущая  симфония
муки. В ней почти утонул назойливый шепоток, эхо  старой  раны,  круглая
боль в груди.
   Я чист. Как сумел, вымыл рот и приложил платок к  рассеченной  брови.
Плохо представляю, как мне сюда удалось дойти или  доползти,  но  я  это
сделал, в болезненном отупении, как в подпитии.
   В койке неудобно, но не стоя же  встречать  бесконечные  волны  боли,
которые набегают на меня, как на истерзанный берег.
   Уже глубокой ночью наконец уплываю в сон.  Но  уплываю  не  по  тихим
водам, а по  океану  горящей  нефти.  Пытки  яви,  которые  бодрствующий
рассудок мог бы хоть попытаться поместить  в  контекст  -  заглядывая  в
будущее,   в   котором   боль   утихнет,   -    сменяются    мучительным
полусознательным трансом, и  в  этом  трансе  маленькие,  рудиментарные,
глубинные круги разума лишь машинально фиксируют вопли обжигаемых  болью
нервов; и плачь не плачь, а утешать некому.
 
Глава третья 
 
   Я не знаю, как  давно  здесь  нахожусь.  Давно.  Я  не  знаю,  где  я
нахожусь. Где-то далеко. Я не знаю, по  какой  причине  здесь  нахожусь.
Должно быть, в чем-то перед кем-то провинился. Я не знаю, долго  ли  еще
здесь пробуду. Долго.
   Этот мост невелик, но ему нет конца. До берега совсем близко, но  мне
туда не добраться вовек. Я иду, но не схожу с места. Медленно ли, быстро
ли, бегом ли, ползком ли, прямо  или  зигзагом,  с  низкого  старта  или
замирая столбом - толку никакого.
   Мост сделан из железа. Он ржавеет, он шелушится, он весь  в  рытвинах
коррозии. Это железо отвечает  на  мои  шаги  и  прыжки  тяжким  мертвым
звуком, таким тяжким и таким мертвым, что это, можно сказать, даже и  не
звук вовсе, а просто волны, проходящие  через  мой  скелет  к  головному
мозгу.  Мост  кажется  отлитым  целиком,  а  не  склепанным  из   кусков
металлопроката. Может, он и состоял раньше из  деталей,  но  сейчас  это
одно ржавое целое; он ветшает и  гниет  как  одно  целое.  А  может,  не
склепанным, а