ловек, и казнь пришлось отложить. Возвращаясь назад,
они увидели яркую, стрелоподобную вспышку над лесом в паре километров от
базы и потом услышали громовой, раскатистый гул. Любопытный и хладнокровный
по природе Карпенко погнал машину к месту взрыва, опасаясь, что может
начаться пожар, и оказался первым и единственным свидетелем падения
метеорита - ничем иным подобное явление объяснить было невозможно. Вдвоем с
Под-жаровым они затушили тлеющие деревья и вернулись на базу. Но финансист
либо знал, что на месте взрыва находился "Навигатор" с аппаратурой, либо
догадался о природе взрыва, поскольку отличался материалистическими
взглядами и в кару небесную не верил. Потом старший егерь рассказал, как он
бродил по развалу леса, светил фонарем и что-то искал, пока не сели
батарейки. При этом Поджаров не устрашился, не ужаснулся, а стал
задумчиво-мечтательным и всю обратную дорогу бубнил что-то о силе взрыва,
отсутствии каких-либо обломков и эквиваленте тротила.

И на базу приехал в полном смысле зачарованным.

- Как это делается? - доверительно спросил он. - Ты обещал сделать меня
первым своим учеником... Что это было? Вакуумная бомба или... Или - что?!

- Божья десница, - попытался отделаться Ражный. - Иди спать, утро вечера
мудренее...

- Вот этого не надо! Не надо! - со страстью зашептал финансист. - Скажи,
что я должен сделать, чтобы... овладеть? Что? Специальные упражнения?
Изнурительные тренировки? Неизвестные науке природные явления? Физика? Или
поесть человечины?..

Карпенко с трудом увел его в гостиницу, влил стакан водки и уложил спать.

Тогда у Ражного и родилась мысль, как наказать Поджарова: усилить его
очарование, довести до абсурда все, что он видит и слышит, после чего можно
спокойно выпускать в мир. Так дед Ерофей поступал со следователями НКВД,
когда его арестовывали и допрашивали о тайнах колдовства. Однако он сам
смертельно устал и, оставив замысел на утро, заперся в доме и повалился
спать.

Но проснулся скоро, на рассвете, и опять от чувства, что кто-то проник в
дом и теперь бродит по нему, излучая болезненную страсть. Это мог быть
только финансист, подобравший ключи или отмычку.

- Я же сказал: утром ты все узнаешь! - возмущенно сказал он в гулкий сумрак
дома. - А сейчас уходи, не мешай спать!

- Хочу сейчас, - спустя некоторое время послышался женский голос. - Утром
все будет не так... Потому что взойдет солнце.

Он не узнал голоса и спросонья решил, почудилось...

- Что ты... хочешь? - спросил настороженно.

- Узнать... Хочу узнать. Почему вы... Почему ты хочешь жениться обязательно
на девственнице?

Ражный потряс головой, сильно потер глаза, выдавливая колючий песок
недосыпа.

- Я говорил, чтобы ты ушла с моей территории! - напомнил он раздраженно. -
Совсем, навсегда!.. И ты обещала!

- Уходила и снова вернулась. - Миля выступила из-за мольберта, словно
призрак. - Мне не дает покоя вопрос... Это не любопытство! Если ты до сих
пор не женился из-за того, что не встретил девственницу... Значит, это
серьезно. Ты же умный и сильный человек! И не романтик, чтобы жить
фантазиями. Мне надо знать, почему?

- Как ты попала в дом? Подобрала ключи? Взломала крышу?

- Нет, вошла через дверь...

- Но дверь заперта на внутренний амбарный замок!

- Она была открыта... Я толкнула пальчиком я отворила.

- Ясно!.. Теперь потяни ее на себя и исчезни! Как и в прошлый раз, он точно
помнил, как запирал входную дверь...

- Не уйду. Пока не узнаю, почему тебе нужна девственница.

- Я тебя выкину отсюда! - прорычал он, вскакивая.

Миля даже не вздрогнула, лишь отрицательно помотала головой.

- Не сможешь, совесть не позволит выбросить девушку. А если приблизишься ко
мне - прыгну на шею, как кошка, вцеплюсь руками и ногами - не оторвешь. Так
что лучше не подходи.

Ражный лег, укрылся с головой одеялом из волчьих шкур, отвернулся к стене.
Она несколько минут ходила по дому, ступая мягко, по-кошачьи, затем
принесла стул и села в изголовье, словно возле больного.

- Ты же не спишь?.. Скажи, и я уйду. Трудно сказать? Сам не знаешь?.. Нет,
ты знаешь, иначе бы не искал... Почему-то я не верю, что ты сектант.
Кажется, вполне современный, нормальный мужчина. Хоори мне говорил, ты
служил в армии, на границе. И был даже ранен... Это правда?.. Был ранен и
должен был умереть, но не умер. Ты такой сильный, да? Что можешь не
поддаваться смерти?

Он вдруг ощутил голод и вспомнил, что не ел уже двое суток. С детства он
был приучен есть только на ночь - пище требовался покой! - и исключительно
твердую пищу, без печеного хлеба. Вместо него употребляли пресные сухие
бублики и баранки. Миля оживилась, когда он резко встал, однако, не
удостоенная даже взгляда, вновь осела, будто снег, сбитый с дерева. Ражный
вышел в кладовую, где находились его собственные запасы, снял с проволоки
длинный и тонкий брусок копчено-вяленой кабанятины, затем на кухонном столе
острым ножом нарезал, вернее, настрогал тончайшие ломтики, сдернул с гвоздя
связку баранок и сел есть.

И вдруг, ощутив спиной взгляд Мили, перестал жевать.

- Ты есть хочешь? - спросил не сразу.

- Хочу, - без жеманства проговорила она. - Очень хочу.

- Садись.

Она принесла стул, села и, не найдя вилки, взяла мясо руками. Ела без
жадности, но в глазах светился голод. С пересохшей каменной баранкой у нее
ничего не вышло, и тогда Ражный разломил несколько штук и, положив на
тарелку, дал молоток.

- Чтоб зубы не сломала без привычки.

- Как все у тебя странно, - попыталась она еще раз завести светский
разговор. - Будто на самом деле сектант... Или нет - монах! Аскетическая
обстановка, суровая пища... Как ты спишь без постели, на досках? Твердо
же... Я несколько ночей поспала на полу, в вагончике - бока заболели. И
пища у тебя... очень вкусная. Только... Только запить бы...

Ражный молча зачерпнул из кадки кружку воды, поставил перед Милей.

- Это у тебя завтрак? Или... ужин?

- Ем, когда голоден...

- Я тоже! - засмеялась она. - В основном ягоды... В брошенных деревнях
много малины. И одичавшие сады... Яблоки крупные, но очень кислые. Много
грибов, да я в них не разбираюсь и боюсь отравиться... Оказывается,
человеку так мало надо! И знаешь, мне нравится такая жизнь. Первый раз я
ощутила свободу. Не ту, о которой все время говорят, спорят - настоящую
свободу. Я стала смеяться! Просто так, когда мне радостно.

- Придет зима - будешь плакать, стрекоза.

- Не буду! Я нашла вагончик, совсем целый. Вставила стекло и
отремонтировала железную печку, - сообщила Миля с удовольствием и
внутренней гордостью. - Сейчас заготавливаю хворост... Если бы у меня был
топор!

- Я дам тебе топор, - пообещал он. - И нож. Видимо, она решила, что
разговорила Ражного, добилась его расположения.

- А скажешь? Откроешь тайну?.. Не давай ни топора, ни ножа - скажи! В чем
смысл девственности? Почему природа так устроила?.. Зачем тебе непорочная
дева?

- Чтобы продолжить род.

Миля попила воды и встала, осматриваясь: почти совсем рассвело и проявилось
строгое убранство дома.

- Ну вот... Я снова начинаю думать, что ты сектант. Так серьезно
относишься... к продолжению рода. Несовременно... И не хочешь открыть
тайны.

- Ее нет. Никакой тайны нет! Все просто, и об этом знают... По крайней
мере, еще недавно знали. Лет сто назад... Если не знали, то поступали
интуитивно, по зову голоса родовой памяти. - Ражный убрал тарелку в шкаф,
смел крошки со стола. - Или... по образу и подобию Божьему.

- Не понимаю... Пока ничего не понимаю!

- Почему Господь избрал девственницу Марию, чтобы родить своего Сына,
Христа? Почему все пророки рождались от непорочных дев? А стали бы они
пророками, будучи рожденными порчеными женщинами?

- Не знаю... Это сложно. Я не разбираюсь в религии, хотя в школе нам
давали, - она все больше смущалась. - Но никто так не ставил вопросов...

- Ты слышала, в некоторых племенах существовал обычай: вождь обладал правом
первой ночи?

- Да! Конечно, слышала!

- Зачем это ему было нужно?

- Дикие обычаи, наверное... Пенки снимал.

- Работал! Заботился о здоровье своего племени.

- Это шутка, да? - неуверенно спросила она.

- Добро, скажу проще, - согласился он. - Первый мужчина закладывает... души
всех будущих детей, которых потом родит женщина, независимо от кого.
Генетический код, тончайшую материю разума и сердец для всего потомства...
И еще... Он делает ее матерью. Дает то, чего нет еще у девственницы - ген
материнства. Я хочу, чтобы души моих детей стали продолжением моей души.
Хочу, чтобы моя жена получила дар материнства от меня. И тогда мой род
продлится. В противном случае он прервется, а на свет появятся ублюдки,
родные только по крови.

- И это - все? - растерянно спросила Миля.

- А разве этого мало?

- Нет... Я была не готова к такому... Думала, все на самом деле проще...

- Теперь ты скажи, - перебил Ражный. - Как попала в мой дом?

- Сюда?.. Но дверь и правда была открыта.

- Хоори дал тебе ключ?

- Не давал... Почему ты мне не веришь?

- Может, тебе дал его Поджаров?

- Да нет же, нет!..

Дом вдруг содрогнулся, зазвенела посуда в шкафу, и в потоках зоревого света
из окон закружилась пыль.

- Что это? - испугалась Миля, инстинктивно качнувшись к Ражному. -
Землетрясение?..

- Похоже, - пробормотал он, прислушиваясь: откуда-то из недр дома донесся
сдавленный, короткий вскрик...

- Какой странный у тебя дом... В нем радостно и страшно!

- Погоди! - Ражный отстранил ее, выскочил в коридор и, на ощупь отыскав
дверь на поветь, потянул на себя...

Она оказалась открытой. И звук, долетавший из огромного пустого
пространства повети, был знакомым и характерным: так обычно гудели
натянутые в струну веревки правила.

Ражный даже не заглянул туда, вернулся в дом, молча достал топор, нашел на
полке охотничий нож.

- Вот, возьми, - сказал он, вкладывая все это в руки Мили. - Возьми и
уходи!

- Прямо сейчас?.. Сразу?

- Сейчас и сразу, - почти насильно повел к двери. - Я ответил тебе,
удовлетворил любопытство. Иди!

- Это не любопытство!..

- Все равно иди!

- А можно...

- Нельзя! Иди! - Ражный выставил ее на крыльцо и закрылся на ключ.

Потом зажег свечу, прикрывая пламя ладонью, толкнул ногой дверь на поветь и
замер на пороге...

Он ни разу не ощущал, как сотрясается старый родительский дом, когда падают
вниз противовесы, ибо в этот миг вздымался, взлетал над землей и не
чувствовал ее притяжения...


- Почему ты позволил этому финансисту уехать? - спросил боярый муж, глядя
испытующе, словно ждал обмана или подвоха.

- Был уверен, что вернется. И он вернулся...

- Чем же он заслужил твою снисходительность?

- Я понимаю, он был врагом... Но он искренне заблуждался, и я хотел лишить
его разума... - Ражный помолчал. - Он наказал сам себя... Забрался в дом и
попытался подняться на правиле. Что вышло, надеюсь, представляешь...

- А где сам был в это время?! Он не хотел говорить о Миле и потому ответил
неопределенно:

- У меня были гости. Не забывай, я живу в мире...

- Ты вотчинный аракс! - прикрикнул боярин. - И все, что происходит на твоей
земле, подвластно тебе! А не чьей-нибудь воле! Где пленка, снятая его
человеком?

- Уничтожил...

- Ты уверен, что она в единственном экземпляре?

- Ему было опасно делать копию. Поджаров всегда вел двойную игру и был
очень аккуратен, иначе бы ему давно открутили голову.

- Это лишь предположение... - проворчал боярин, встал с корня и возвысился
над Ражным.

- Ваш род всегда кичился умением чувствовать соперника на ристалище,
приближение оглашенных и врагов. Вы же способны летать над землей, как
нетопыри!.. Что же ты проглядел Кудеяра?

- Привык к нему. Впрочем, на это и был расчет... Он добровольно пошел в
рабство, и я привык, как к рабу. И перестал чувствовать. Мы же стараемся не
замечать внешние качества падших. Они вызывают омерзение, отвращение...

- Ослаб посылал опричников в твою вотчину, - боярин еще раз обошел
Поклонный дуб, глянул в крону. - Не знаю, что уж они выведали, но старец
сказал мне определенно: ты преступил устав Воинства. Тебе грозит суд, а
перед Ослабом стоять в роще - это не передо мной... Надо подумать, как ты
станешь защищаться. И что может предъявить тебе старец, в чем обвинить...

Лишь сейчас Ражный понял причину столь неожиданного визита боярого мужа:
пришел не для того, чтобы порадоваться за его поражение на ристалище и
таким образом еще на год продлить спокойствие за свое положение...

- Прости, боярин, - повинился он за свои мысли и положил ему руку на плечо.
- Прости, брат.

- Почему ты до сих пор не женился? - внезапно спросил тот и сел на прежнее
место. - Конечно, женитьба, продление рода - дело Ослаба, но я имею право
спрашивать. Твой отец поручил... Ну?.. Все араксы с Пира бегут к суженым, с
ристалища - и в брачную постель, даже с набитой рожей, а ты что?.. У тебя
же есть невеста?

После Манорамы Гайдамак уже не мог разорвать обручение и лишить его
невесты, а ее - женской судьбы. Но узнав о потешном поединке с боярином,
вето наложил, велел на глаза не являться, пока он жив. И чтобы преодолеть
его, теперь следовало просить руки суженой на коленях...

- Я еще подожду, - уклонился от ответа Ражный. - Чтобы не являться к
суженой с набитой рожей...

- С кем тебя обручили? Воропай мог и не знать Оксану...

- С правнучкой Гайдамака.... Пересвет понял это по-своему.

- Побочных детей наделал?

У него действительно одно время был побочный сын Сережа. Его родила Нина -
русская учительница из Горного Бадахшана, и так уверяла Ражного, что он
отец - не поверить было невозможно. Даже при том, что у Нины оказалось еще
три возлюбленных - рядовой Щукин и два офицера из комендантской роты. Потом
рядовой демобилизовался и увез ее домой, в поселок Сузун Новосибирской
области, откуда и пришло письмо с известием, что Сережа не его сын, а
рядового Щукина. Но Ражному почему-то еще долго грезился тонколицый
худосочный мальчик, протягивающий к нему руки из детской колыбели. Хотя у
Нины в каменном сарайчике без окон не было никакой колыбели, а маленький
Сережа спал в пластмассовой ванне.

- Так сколько наплодил на стороне? - по-свойски спросил боярин. - Положа
руку на сердце...

- Думаю, нет пока ни одного, - с грустью сказал Ражный.

- А почему - пока?

- Ну, мало ли, - уклонился он. - Дело житейское. Пока нет, а вдруг да
появится. Я в миру живу...

- Так и Ослабу ответишь?.. Что, если Гайдамак ему нажаловался, что ты
правнучку лишаешь женской судьбы? А опричники подтвердили твое распутство в
миру?

- Да не было никакого распутства, - нехотя проговорил он, все еще не желая
упоминать имя мирской девственницы...

- Почему холостой до сих пор?

- Не хотел говорить... Вернее, вспоминать не хотел. Мы же тогда условились,
поклялись...

- Ну? - боярин признался тем самым, что ничего не забыл.

- После нашей потехи, Гайдамак велел на глаза не являться. А я унижаться не
могу...

- Да я этого инока в узел завяжу! Сам правнучку приведет к тебе в вотчину!

- Не готов я, Воропай, - несколько поспешил Ражный. - Еще поражение не
пережил, какая тут женитьба?

- Ох, что-то ты крутишь, брат!

- Да ничего я не кручу, - он держался из последних сил, уже понимая, что от
боярина не уйти и придется поведать ему о Миле.

- Тогда думай! Думай! Что такое сотворил? Чем мог разгневать старца? -
Пересвет терял терпение. - Пойми одно: не я - Ослаб пытать начнет! Поставит
в Судной Роще и спрос учинит. Что говорить станешь?.. А суд его, это тот же
поединок! Схватка, в которой всегда побеждает он, поскольку за ним правда и
последнее слово. Поставит и начнет нащупывать уязвимые места! И обязательно
нащупает и ударит... Тогда будет поздно выставлять защиту - сейчас еще
можно! Думай!.. Ну, вспоминай! Куда еще залез по недомыслию или умыслу? Я
не хочу, чтоб ты жизнь свою закончил в Сиром Урочище, каликом перехожим или
паче того - верижным... Думай, внук Ерофеев!

* * *

Она явилась в последний раз за два дня до отъезда в Вятскополянское
Урочище. Пришла ночью, когда Ражный спустившись с правила, смывал на реке
кровавый пот. Сразу же бросилась в глаза ее одежда, по-цыгански пестрая,
яркая - толстый свитер, расшитый серебряными цветами, длинная красная юбка
с разрезами по бедрам, цветастая, старинная шаль на плечах. Камуфляж, в
который обрядил ее после воскрешения, оказался выстиранным, отглаженным и
аккуратно сложенным в пакет, откуда торчал топор и выпирал охотничий нож.

Особенно нелепо выглядели изящные, золотистые и светящиеся в темноте
туфельки на высочайшем каблучке. На удивление, Миля не разучилась в них
ходить и как-то ножку, расшлепанную за год босой жизни, втиснула...

Наверное, ей хотелось выглядеть красиво, эффектно...

- Я пришла, - сообщила она торжественно. Ражный вышел из воды, растерся
полотенцем.

- Вижу... Как ты себя чувствуешь? После воскрешения?

- Будто заново родилась. Другим человеком...

- Постарайся не растерять это ощущение, не делай старых ошибок, -
по-отцовски назидательно посоветовал он.

- Наверное, ты не понял... Я пришла к тебе, Вячеслав.

Он остановился, посмотрел ей в лицо и вдруг отметил, что цыганская пестрота
ей идет, особенно старинная шаль. Широко открытые, доверчивые глаза ее
лучились в полумраке, чуть подрагивали губы.

- Что скрывать, в общем-то я ждал этого часа, - признался он. - Не хотел и
ждал... Даже звал иногда.

- Почему же прогонял?

- Вспоминал суженую, - он взял из ее руки тяжелый пакет с вещами и пошел,
но Миля обогнала, забежала вперед.

- Ты никогда не говорил о невесте...

- Не хотел с тобой говорить...

- И кто же она? Почему не женишься?

- Там есть проблемы, - уклонился от ответа. - Это очень хорошо, что ты
пришла сейчас, сегодня. Я послезавтра уеду.

- К ней?

- Нет, по делам...

Она не отставала, все время забегала вперед - каблучки путались в траве.

- Суженая - это невеста, определенная судьбой, да? Или судом?

- Не знаю. По-моему, это одно и то же.

- А ко мне старичок приходил, с бородкой и в очках, - вдруг сообщила она. -
Грибы в лесу собирал и заблудился... Я его вывела к тебе на базу.

- Что-нибудь спрашивал? - насторожился он, вспомнив ушедшего из вотчины
инока Радима.

- Спрашивал... Как ты оживил меня, как воскресил.

- Ты рассказала?

- А что, это тайна?

- Теперь уже не тайна, коль рассказала.

- Кто это был? Старичок?..

- Опричник,-сказал правду Ражный.

- Значит, плохой человек? - испугалась она.

- Не обязательно... Опричником называют человека, который стоит опричь, то
есть около...

Она ничего не поняла и в тот же миг забыла о старичке.

Ражный запустил двигатель электростанции и включил прожектор. Миля вошла в
луч света и закружилась, развернув шаль, как крылья.

- Мне показалось, ты оживил меня, чтобы я стала твоей! Признайся, ведь это
так? - она засмеялась. - Я знаю! Это так! Так!

- Я только отогрел тебя...

- Но вложил столько тепла!.. Нет, огня!.. Что сердце бьется так сильно! И
столько в нем любви! Нерастраченной любви!.. Взлечу сейчас и обниму весь
мир!

Он ощутил ее подъемную силу - состояние, близкое к полету нетопыря -
подхватил на руки и внес в дом.

- Ты на самом деле стала совсем другая.

- Хочу, чтобы... это случилось сейчас же, - она задышала в ухо. - Так долго
ждала... И нет больше сил...

Ражный положил ее на свой диван, застеленный одеялом из волчьих шкур,
бережно снял туфли.

- Погоди, я сейчас принесу постель.

- А мне нравится на шкурах!.. Как тепло и мягко!

- Там в изголовье полено, - он достал из шкафа одеяло и подушки. -
Холостяцкая кровать... А должно быть брачное ложе!

Ему сейчас не хотелось думать, что будет потом, как найти оправдание
своеволию, кого из влиятельных или близких Ослабу иноков просить, чтоб
ударили перед ним челом и добились позволения взять в жены мирскую девицу;
он чувствовал торжественный миг и стремился хоть как-нибудь соблюсти
ритуал, чтобы наконец-то свершился настоящий Пир Радо