идь всадников, может
еще раз протопать по взбороненному ристалищу, воткнуть в землю свой родовой
знак и спокойно удалиться, поскольку знает, где, когда и с кем следующий
поединок.

И Ражный ни за что в жизни не решится оспорить такую победу в Судном
Урочище, ибо мгновенно окажется в Сиром...

Он лежал, по-прежнему не двигаясь, считал время и расстояние, когда эти
необразованные и невероятно смышленые парни нарвутся на волчий затвор. И
чем ближе становился ритмичный бег лошадей, тем выше частота биения
собственного сердца и сильнее головная ноющая боль, порожденная заходящим
солнцем. Двести, сто, полсотни метров... Вдруг тревожно заржали кони -
верно, вскинулись на дыбы, затанцевали от страха, усиленного памятью
недавней волчьей расправы и следом послышался крик, мат, гиканье и еще
что-то нечленораздельное: должно быть, понесли!

Эх, только бы хребты остались целы, а руки и ноги срастутся, и вырванные
сухими сучьями клочья кожи затянутся новой!..

Но что это?! Мат становился жестче, решительней, словно в атаку пошли
братья, и показалось, уже слышны удары плетей по конским бокам. Да! Они
пороли лошадей, болью подавляя ужас животных, и гнали вперед - в ту
сторону, куда противилась ступать порода травоядных. Пороли, наливаясь
яростью. И ею заглушали собственный страх!

Их не держал затвор...

Всадники сломили коней, и те, как люди, которые в крайнем отчаянии
бросаются на амбразуры или таранят самолеты противника, понеслись по
дубраве, издавая тягучие, знобящие стоны, тоже чем-то похожие на мат.

Ражный сжался в комок, будто перед прыжком с парашютом, сосредоточил себя
на приближающихся звуках, внутренне готовясь проделать то же, что сейчас
совершали несведущие и бесстрашные братья. Они мчались тем же размашистым
галопом, и в какой-то момент Ражный ощутил толкаемый ими поток мощной,
борцовской энергии. Не ведая того, они вбирали в себя сакральную силу
Урочища и готовы были к поединку. Пусть со зверем, но к поединку!

Он подпустил их метров на тридцать, медленно отделился от земли и пошел
мелким, плывущим шагом. Первыми его увидели, а точнее, почуяли лошади -
взрыли копытами землю на скаку, взвились на дыбы, словно натолкнувшись на
незримую стену и чуть ли не сбрасывая седоков. И затем Ражного узрели
братья.

- Дядя Слава?! - машинально определил или спросил один из них, и это был
единственный членораздельный возглас.

Далее раздался лишь кричащий страх.

В руках парней, будто у завзятых ковбоев, торчали двустволки, но о них вмиг
было забыто. Взращенные в дикой природе, они воспринимали ее цельность и
гармонию, и все, что выбивалось из этого ряда, становилось непостижимым для
их сознания. Перед ними стоял оборотень, но еще до конца не
перевоплотившийся, похожий на волка, ибо присохшая шкура не осталась на
земле - потащилась на плечах человека...

Разум отказывался верить тому, что видели глаза.

Теперь не нужно было понуждать, пороть коней, поскольку чувства животных и
людей слились воедино. Теперь они в самом деле могли переломать хребты, да
говорят, в такой час полного безумства всякое живое существо хранит
Господь...

Спустя несколько минут над Урочищем вновь повисла полная тишина. Такое
скорое избавление от свидетелей могло бы порадовать - больше в дубраву носа
не сунут! - однако Ражный слишком хорошо знал братьев Трапезниковых. Через
некоторое время этот страх пройдет, и на смену ему появится любопытство:
кто увидел мир цельным от рождения, тот не долго празднует труса. Они не
поверят в оборотничество. Иначе разрушится и превратится в хаос их
мировосприятие.

Потом вотчиннику придется отводить пристальный интерес несведущих к его
владениям, а сейчас ему было недосуг. Ражный сел под дерево, прижавшись к
нему позвоночником, и не почувствовал тока энергии. Или все заглушала
стучащая боль...

До поединка оставалось не более трех часов, и то, надо полагать, Колеватый
придет чуть раньше, чтобы со стороны понаблюдать за соперником, понять его
предсхваточный дух и окончательно определиться в тактике.

Он выдрался из присохшей к телу шкуры, оделся и побрел в лог, к ручью, в
буквальном смысле держась за деревья. Там он ополоснулся, вместо мыла
используя болотный хвощ, почувствовал облегчение, но не настолько, чтобы
сей же час идти к Поклонному дубу и на правах хозяина встречать вольного
поединщика.

И все-таки он рискнул: лег головой к воде и долго смотрел на ее бег. Стояла
жара, давно не было дождей, и ручей пересыхал, питаясь лишь подземными
источниками, потому не бурлил, как в половодье, не ворочал камни, а катился
тихо и сонно - сейчас требовалась совершенно иная энергия! Не по звериному
следу идти, не петли его распутывать - драться!

Ражный промыл совершенно пустой желудок более для того, чтобы соблюсти
ритуал, и поднялся из лога в дубраву. Боевая одежда лежала в рюкзаке,
ношеная, стираная и штопаная: на первый поединок по обыкновению сын выходил
в отцовской рубахе и портках и только пояс надевал свой, изготовленный
каликами перехожими в Сиром Урочище и принесенный ко дню появления на свет.
Младенца повивали этим поясом сразу же, как только отрезали пуповину.

Будут победы на ристалищах - новых рубах калики нанесут столько, что и
внукам будет в чем выйти в рощу...

Он разложил одежду на траве, после чего извлек из рюкзака икону Покровителя
Засадного Полка - Сергия Радонежского и поставил в развилку дуба Почитания.
Ему не нужно было ни молиться, ни просить о чем-либо; важнее для всякого
поединщика, и особенно для того, кто выходил на ристалище впервые,
считалось символическое присутствие Святого в момент приготовлений. В
некоторых родах с иконой Преподобного шли до самого ристалища, дабы
уберечься от дурного глаза, но большинство араксов смеялись над подобным
обычаем и выходили на поединок со светочем - очистительным огнем, зажженным
в чаше, подвешенной на цепях к треноге. И если не угасал этот огонь до
конца состязания, то становился или факелом победы, или огнем позора.

Обрядившись в рубаху с отцовского плеча, Ражный .сделал еще одну попытку
подняться над землей, внутренне перевоплотившись в нетопыря. Он лег на
живот, раскинул руки, затем перевернулся на спину и, закрыв глаза, стал
ловить мгновение, когда просветлеет и полностью очистится сознание, когда
мир раскрасится пестрыми следами и пятнами неуловимых красок и энергий и
ему останется лишь парить средь них, как птице в облаках.

Но прежний полет был слишком долог, и теперь не хватало сил совладать с
собой - мал размах крыльев, чтобы создать подъемную силу, и слишком велик
груз мыслей перед первым поединком...

А тут еще на нижний сук древа Жизни тяжко опустился ворон - вечный спутник
всех ристалищ, склонил голову и воззрился на распластанного человека черным
выпуклым оком...

* * *

Был Колеватый из рода кузнецов, но сам, пожалуй, никогда у горна не стоял и
молоток в руки брал, когда обживал в новом гарнизоне старую казенную
квартиру. Отовсюду выпирала у него военная кость: не сучил кулаками
напрасно, берег силы, держал резерв, не размениваясь на ощутимые, но не
вальные удары. Ждал, выгадывал, искал, где оборона неэшелонированная, где
можно проткнуть фронт, и если находил слабое место - бил кулаком, словно
молотом, показывая, откуда корень идет. И двигался по ристалищу легко,
несмотря на вес, позицию выбирал от солнца, чтоб слепило противника, и если
Ражный вышибал его с восточной стороны, норовил ложными выпадами и
пропусками ударов выманить к западу и снова занять выгодное место.

Расчетлив был поединщик, умен и учен, после первых минут боя ясно стало -
походил он по рощам и еще походит. По крайней мере, рубаха на нем не
отцовская, а своя, уже стиранная и штопанная - знать, не раз приносила
счастье.

Первый раунд схватки - кулачный зачин, начали, как полагается, с первым
лучом солнца, когда тень от столба часов тронула по касательной земляной
ковер. Долго топтались по кругу, прощупывая друг друга, каждый искал
допустимую дистанцию сближения, дабы проверить, на сколько можно подпускать
к себе противника, испытывали реакцию, отрабатывали и проверяли тактику,
ранее принятую. В последний миг перед поединком, уже возле Поклонного дуба,
поджидая Колеватого, Ражный забыл о вороне, поскольку услышал другую птицу
- кукушку. И чистый, звонкий голос ее в утренней дубраве наконец-то ослабил
земное тяготение, высветлил сознание; он не взлетел нетопырем, однако в
поединок вступил легко и азартно, чем несколько и обескуражил соперника.

Уже привыкнув защищать локтевым сгибом свой бок без ребер (там образовался
провал, и хоть специальными упражнениями удалось нарастить мышцы, попади
туда кулак - печень вдребезги), он пропустил , сильнейший удар под горло:
словно торцом бревна попало, и обычно от такого на ногах не стоят.
Вотчинник Ражный устоял - земля родная помогла, качнула в обратную сторону,
не дала упасть. А Колеватый уверен был - сшиб противника! И даже не
отскочил назад после выпада - напротив, вперед потянулся, как бы склоняясь
над лежащим, и тотчас же получил встречный, почти в то же место, и следом
добавочный, левой рукой в плечо. Спасло поединщика умение двигаться, не
перебирая ногами, мгновенно переливать центр тяжести; его лишь развернуло,
да большая голова мотнулась вперед - расслабил шею. Или это у него - слабое
место?..

После такого обмена Колеватый зауважал хозяина, сменил тактику, стал
подставлять ему солнце в глаза и щупать уязвимое место. Знал бы он, в каком
боку нет ребер - давно бы, как ворон, расклевал печенку даже несильными
ударами, но прикрывала пробойное место отцовская рубаха да чуть-чуть, лишь
краем, собственный повивальный пояс.

Кулачный бой - не бокс, где соперники молотят друг друга, укладываясь в
трехминутный раунд. Здесь никто не задыхался от суетливых движений и
спринтерского напряжения; рефери не контролировали каждый удар, не
растаскивали, не считали секунды над поверженным бойцом, не разводили по
углам и не махали полотенцами.

Поединок в роще проходил без судей, свидетелей и публики; араксы не искали
тут денег и славы, а потому бились по правде. Кулачный зачин считался более
игрой, нежели решительным боем, своеобразной разминкой, показом удали,
демонстрацией силы, разведкой боем. И потому редко когда приносил победу,
да и где там уложить противника, если оба еще полны мощи, упорства и воли?
А если случалось такое, поединщик долго пользовался своим успехом как
психологическим давлением перед другими схватками: несмотря на правила,
распускал молву. Отец говорил, бывало, при зачине соперники шутили,
обсуждали последние новости и чуть ли не о погоде толковали. В роду Ражных
не существовало какого-то особого, наследственного удара или приема в
кулачном бою; зато был способ уходить, ослаблять или держать удар, когда не
уйти. Для этого требовалось пристально следить за противоборцем, все время
считывать информацию с его лица, глаз и особенно - с области солнечного
сплетения, ловить испускаемую им энергию.

Это значит, в течение всего поединка время от времени входить в состояние
"полета нетопыря"...

Голос кукушки оторвал его от земли на пару минут, не больше.

И лучше бы не отрывал: Ражный увидел соперника в ином свете, но успел лишь
на миг устрашиться. Пожалуй, Колеватый имел право вести себя вызывающе при
внешней покладистости. Не туманные сгустки, не легкие мазки оставлял он в
воздухе - потоки сиреневого оттенка, буровато-багровые столбы физической
энергии и яркие, лохматые протуберанцы ярости.

Из-за пестрой окраски отец называл таких араксов бойцовыми петухами.

Мгновенный полет напугал и помог одновременно: Ражный окончательно
определился с тактикой поединка - вести его с упорством и все нарастающим
азартом, чтобы в последнем, третьем, периоде поединка - сече, довести себя
до точки кипения. Главное - выдержать и сохранить силы в кулачном зачине,
выстоять против кузнечных молотов.

Пропущенный удар подогрел вотчинника, может быть, чуть больше, чем надо, и
после ответного, потоптавшись медведем, он стал теснить Колеватого к краю
ристалища, совершая зигзагообразные движения рыщущего волка. Поединщик был
вынужден все время менять стойку, лавируя и защищаясь от обманных атак, и
как только приблизилась граница земляного ковра, понял замысел Ражного, не
захотел быть выбитым из борцовского круга.

И получилось, хозяин рощи сам задал слишком усиленный темп в зачине.
Колеватый крикнул неожиданно высоким, звенящим голосом и будто лезвием
резанул барабанные перепонки. И тотчас же прыгнул в сторону, увернулся от
встречного удара - кулак лишь скользнул по мощному, непробойному животу - и
сам достал Ражного сильным боковым ударом, по счастью, с левой стороны.
Хозяин поединка успел лишь ослабить его, мгновенно качнуться влево и, чтобы
не рухнуть набок, пошел колесом через руки, оказавшись далеко от соперника.
Сиюминутное прикосновение ладонями к земле слегка разрядило азарт, Ражный
стал крутить соперника у середины круга, как волк крутит лося, загнав в
чащобу. Но если зверь жаждал крови, то вотчинник тянул время, дабы
завершить кулачный зачин.

Колеватый и это понял, согласился и охотно завертелся в предлагаемом ритме,
поглядывая на солнечные здсы - укороченную тень, ползущую к центру
ристалища: когда нет явного преимущества, засадники всегда экономили силы
для второго периода - братания - и иногда попросту валяли дурака на
ристалище, поджидая, когда солнечные часы пробьют полдень, и между делом
утрамбовывая землю для следующего этапа. Но сохраняя уровень разогрева и
азарта, они обменивались не вальными, однако ощутимыми ударами, поигрывали
мускулами, шутливо угрожали друг другу выпадами, ложными натисками, а
Колеватый вдруг откровенно начал кичиться своим непробойным дыхом -
бугристым, железным животом, умышленно пропуская удары, дескать, на,
потрепи свои новые рукавицы, поломай пальцы, побей козонки...

И к концу этой игры внезапно стал серьезен, резко изменил тактику, откинул
баловство - наконец-то узрел локтевой сгиб Ражного, почти все время висящий
напротив правого уязвимого бока.

А вотчинник все время подставлял ему левый и крутил поединщика в ту же
сторону. Проверяя свое открытие и, как на секундомер, поглядывая на
солнечную стрелку часов, он провел несколько атак, заставляя вотчинника
раскрыть больное место, и получил подтверждение.

Он не мог знать, что там скрыто под рубахой, однако теперь нацелился именно
туда и начал работать правой рукой, как отбойным молотком, уже невзирая на
собственную оборону. Привыкший к своей ране, всегда помнящий о ней, Ражный
изобрел собственный способ ее защиты: неожиданный, стремительный оборот на
триста шестьдесят градусов через левое плечо и одновременный слепой удар
противнику в ухо. Свалить не свалишь, однако эффект внезапности делает свое
дело - ломает тактику противника. Дважды он крутанул такого волчка, дважды
наугад попал по голове Колеватого, сбил его напор, но переориентироваться,
найти противоядие у него не хватило времени.

Тень от столба перечеркнула центр ристалища...


Братание начиналось без всякой передышки, и если ранее противники ощущали
друг друга лишь в короткий миг ударов, то теперь, скинув рукавицы,
обнявшись по-братски правыми руками, левыми взялись за пояса друг друга.

И сразу задышали друг другу в лицо. От поединщика шел военный дух, разве
что не солдатский, а штабной, канцелярский, писарский - знакомый до боли и
всегда вызывающий неприятие, ибо нет важнее в армии начальника, чем писарь.
А когда им начали ставить компьютеры вместо чернильниц, ручек и пишущих
машинок, вообще стало не подойти, особенно если ты всего-навсего прапорщик.

Второй раунд также был известен простонародью и чем-то отдаленно напоминал
схватку на кушаках - весьма популярную на Руси и требующую большой силы и
выносливости. Разве что братание проводилось многократно жестче, яростней и
заключалось не в том, кто кого перетянет и бросит с крюка или с холки,
через .бедро; второй период как бы вбирал в себя и элементы первого -
зачина, когда противники расцеплялись, борьба не прекращалась ни на
мгновение, переходила в короткий кулачный бой, пока единоборцы вновь не
бросались в братские объятья.

Вот тут уж рыли землю босыми ногами, вспарывая ристалище, словно сошниками!

И эту часть поединка Ражный проводил в темпе нарастающего азарта, но
раскрытый, выдавший уязвимое место, вынужден был постоянно удерживать
соперника, не давать ему возможности отцепиться и перейти в кулачный. Пояса
араксов, изготовленные каликами в Сиром Урочище, были шириной в ладонь и
толщиной до полутора сантиметров - использовались кабаний панцирь или
воловья кожа с хребтовой части, на которой обычно вешали колокола. Вдобавок
ко всему иногда пояс обтягивался специальной тончайшей кольчугой и
обязательно вчеканенными медными бляхами - своеобразными клеймами, как на
житийных иконах, где изображались ключевые моменты бытия рода аракса.

Братание было выигрышным периодом, и здесь Ражные владели своим почерком,
комплексом приемов один из которых вотчинник сейчас и выбрал: захватив пояс
и шею Колеватого, сдавил, стиснул, будто засупоненными клешнями хомута,
немного обвис на нем и поставил в положение, когда соперник все время
находится в напряжении, по сути, удерживая на своих железных мышцах живота
груз весом больше центнера. Он точно определил характер поединщика -
бойцовый петух, привыкший к наскокам, молниеносным ударам и свободе
передвижения. И теперь обвил, сковал его и, таская по ристалищу, в
буквальном смысле пахал его ногами утоптанный в зачине круг.

В братании, как в танце, важно было водить партнера и не ходить у него на
поводу. И каким бы он крепким ни был, пока тень от столба солнечных часов
не укажет время сечи, можно умучить его, несколько раз перепахав политую
потом борцовскую ниву и в третий раунд вступить с большим преимуществом.

Существовали не только наследственные тайны приемов боя, но и секреты
Урочищ, тщательно хранимые вотчинниками, и первые практически всегда
зависели и диктовались вторыми. Все тайное давно бы стало явным, коли
попало на глаза или в руки сведущему, но в том-то и Дело, что все
находилось в тесной взаимосвязи. Например, иные вотчинники утрамбовывали
борцовский круг, иные выращивали на нем траву особого сорта, на которой без
специальных навыков и устоять трудно, а иные поверх земли в ночь перед
поединком плели из лозы циновку и после схватки сжигали, что оставалось,
чтобы замести следы. Вольные засадники потому и назывались вольными, что не
имели своих вотчин, не занимались пестованием рощ и ристалищ и обязаны были
принимать бой на том покрытии, которое предложено хозяином Урочища. Ражный
возделывал ристалище в мягкую пашню - хоть репу сей - только потому, что
знал родовой прием умучивания соперника тем, что тот не мог как следует
упереться ногами и превращался в соху. Но для того чтобы использовать такую
технику, был еще один наследуемый секрет - мертвая хватка левой руки,
стискивающей пояс противника. Он же в свою очередь вязалась со следующим
таинством - особыми способами тренировки кисти, специальными упражнениями,
придуманными не одним поколением вотчинников Ражных. А еще развитие
тягловых, "конских" мышц спины и ног, против которых не мог устоять даже
каменной твердости пресс.

И родова - генетика тут играла не последнюю роль...

Колеватый никогда не боролся в Ражном Урочище, не знал, что его ожидает,
потому и бросился искать дубраву, а найдя ее, определил, где ристалище, но
не мог понять, каковым оно будет в день поединка (тут и занятость матерым
помогла), поскольку борцовский ковер восемь лет стоял в запустении. И
сейчас, когда его превратили в соху, он на какое-то время потерял всякую
инициативу и волокся за вотчинником, буквально как мешок.

Воспользовавшись этим, Ражный пошел на обострение, резко поменял
направление тяги и провел удачный бросок, не выпуская пояса. Колеватый
рубанулся лицом в землю, но его потрясающее умение мгновенно перемещать
центр тяжести -