олго, - заметил тот. - Ни один
Ражный не перетянул за полтораста лет.

- Да нам и этого хватает...

- Ты весь в отца... Точнее будет, в деда. Даже обликом похожи. - Голован
задумчиво усмехнулся, погладил бок. - Я с ним не схватывался, нет... Мы с
Ерофеем на Святом Пиру пировали, под Можайском и на Бородинском поле
танковые колонны жгли... Славно попировали, супостата так напотчевали и
упоили, да еще когда под Курском опохмелиться дали на старые дрожжи, более
уж и чарки поднять не мог... Да... С батюшкой твоим мы после войны на
ристалище сошлись... Боярый муж свел, чтоб я с молодого дубка листья
зеленые стряс. А он уж и тогда был ярый, хотя по возрасту Сбору не подлежал
и потому на фронт ходил с мирскими... Я как схватился с ним в Муромском
Урочище, так сразу понял: быть ему Пересветом... От твоего папаши память
ношу. На, погляди!

И завернув рубаху, показал оторванную от ребер и так и не приросшую кожу...


Следующим этапом работы Верховный уже наметил установление контакта со
старцем, томящимся в застенках НКВД. Никого другого, кроме майора Хитрова,
он бы не решился посылать к "фанатику", ибо чем глубже проникал вождь в
ирреальное, метафизическое явление, тем более ощущал агрессивную активность
среды и тем сильнее хотелось, чтобы о его тайне не знала ни одна живая
душа.

Однако бывший выпускник духовной семинарии, несмотря на свои нынешние
убеждения, слишком хорошо знал известную формулу - человек предполагает, а
Бог располагает. Вызванного на совещение в Ставку Жукова Верховный попросил
остаться и задал ему вопрос, который уже задавал многим членам Госкомитета
Обороны:

- Как вы думаете, товарищ Жуков, по какой причине самолеты противника
терпят катастрофы на вверенном вам фронте?

Командующий сразу понял серьезность и сложность вопроса.

- Такие случаи имеют место, - признал он. - Полагаю, их уже около десятка.

- Если быть точным, их уже семнадцать, и пять требуют уточнения, -
расхаживая по кабинету, сообщил Верховный. - Я не хочу укорить вас, товарищ
Жуков, в том, что вы включаете их в сводки сбитых. Если эти стервятники
упали на землю и не донесли свой смертельный груз до цели, значит, они...
действительно сбиты. Меня интересует, кем сбиты, товарищ Жуков, с помощью
каких вооружений и средств? Что вы можете сказать по этому вопросу?

Челюсть маршала еще больше отяжелела и сильнее проступила ямка на
подбородке - признак сильной и решительной натуры.

- По мне, товарищ Сталин, все равно, кто бьет. Хоть черт, хоть дьявол, хоть
Господь Бог. Чем больше их свалится, тем меньше могил рыть...

- А почему только на вверенном вам фронте воюют против немецко-фашистских
оккупантов и черт, и дьявол, и Господь Бог? Кто придавал вам все эти
ударные части, товарищ Жуков?

- Я бы тоже хотел знать... Но суеверный стал, спугнуть боюсь своим
интересом.

- И правильно делаете, - одобрил Верховный. - А известно вам, что в районе
Боровска в ночь на восемнадцатое октября произошел... самопроизвольный
взрыв боезапаса двадцати четырех танков противника, замаскированных в лесу?

- Известно, товарищ Сталин... Артиллеристы сутки после того разбирались,
кто стрелял.

- Окзалось, никто не стрелял...

- Есть кое-что еще, кроме Боровска.... Позавчера третья танковая группа
Гота предприняла наступление силами до двух дивизий, - генерал небрежно
ткнул указкой в карту. - В районе населенных пунктов Теряево и Суворове на
этот случай была организована засада. Такие же танковые и огневые засады
стояли у Васюково, Митяево, Ермолино... Немцы обошли их стороной и, по
сути, прорвали фронт, открыли дорогу на Москву... Что стало с танковой
колонной противника... это надо видеть, товарищ Сталин.

- Что с ней стало?

- Металлолом... Сырье для мартенов.

Верховный отошел к стене, затем к окну, чтобы не показать выражение лица,
ибо на сей раз не владел собой.

- Какой род войск приписал себе уничтоженные танки немцев? Артиллерия? Или
авиация? - через минуту совершенно спокойно спросил он.

- Никакой, товарищ Сталин. Ни у кого рука не поднялась. Бойцы говорят,
ангелы небесные прилетали.

- Я обязан предупредить вас, товарищ Жуков. В будущем вы не имеете никакого
права полагаться... на ангелов. На моих соколов возлагать надежды разрешаю;
на ангелов - не разрешаю.

Маршал помолчал, все больше каменея лицом. - Не хотел докладывать... Но
вынужден, - боевой и уже прославленный полководец отер лицо платком, снимая
напряжение. - Десятого октября находился в районе Бородино... Того самого
Бородино. На дорогу вышел старик. Я приказал остановить машину и вышел...

- Зачем вы это сделали?

- Не знаю... Что-то потянуло к нему.

- Продолжайте.

- Старик назвал меня Егорием... И сказал, ступайте смело, Сергиево воинство
с вами.

- И все?

- И все, товарищ Сталин.

- А он не давал тебе... икону?

- Нет, ничего не давал. Только рукой махнул в сторону фронта - иди,
говорит... Сам остался стоять у дороги.

Верховный остановился спиной к генералу.

- Советую вам как старший товарищ, - наконец проговорил он. - Советую
твердо стоять на земле... В делах духовных, товарищ Жуков, я разбираюсь
лучше вас. Поезжайте на фронт.

Когда командующий притворил за собою дверь, Верховный потянулся к трубке
внутреннего телефона, с намерением немедленно вызвать к себе "инквизитора",
однако раздумал и, посидев молча некоторое время, ушел в комнату отдыха.
Трижды адъютант докладывал ему о назначенных приемах, он никого не принял.
Он не ломал папирос, чтобы набить трубку ими, - курил одну за одной,
выбирая из коробки онемевшими пальцами.

В эти минуты он осознавал себя человеком, который, как всякий смертный,
ходил под Богом. Но еще дважды, словно проснувшись, тянул руку к телефону,
но вместо трубки брал бутылку грузинского вина, наливал в бокал и пил
крупными глотками.

Хмель его не брал вообще, однако чуть просветлялось сознание, где
предупредительной надписью выступал некий высший приказ - не спешить, не
опережать события и, как сказал суеверный товарищ Жуков, не спугнуть
приданные небом ударные части.

...Вечером майор Хитров позвонил по спецсвязи и сообщил, что готов показать
кино. Верховному не требовалось комментариев, он приказал адъютанту
немедленно доставить в резиденцию начальника штаба триста двенадцатой
дивизии.

Часовой фильм, снятый оператором из группы "инквизитора", мог потрясти
всякого, кто стал бы смотреть его без определенной подготовки и знаний. Это
была та самая танковая группа генерала Гота, прорвавшая эшелонированную
оборону на Подольском направлении - возле Боровска. Хитров ничего снять не
смог, ибо там уже хозяйничали фашисты.

На унылой осенней дороге и вдоль нее, в самом деле лежало сырье для
мартеновских печей, лишь отдаленно напоминая первоначальную форму того, чем
был прежде этот металлолом. Кое-как узнавались практически вывернутые
наизнанку и оплавленные танковые башни, сами корпуса, раскатанные,
сплющенные в серые блины вместе с гусеницами, - и все это разметано,
раскидано широкой лентой километра на три в длину и уже припорошено первым
снегом. Было полное впечатление, что танковая группа Гота, численностью в
девяносто машин, обойдя все засады, в глубине материка нарвалась на лобовой
огонь главного калибра корабельной артиллерии. Или под точные попадания
авиабомб, весом не менее тонны: иначе все увиденное объяснить было
невозможно.

Последние кадры были сняты с самолета и напоминали заключительные аккорды
драматической и вдохновляющей симфонии.

Верховный смотрел этот фильм среди ночи и радовался, что в маленьком
зальчике темно и его лица не видит даже майор Хитров - второй зритель,
делающий по ходу показа краткие комментарии. Когда же закончился показ,
вождь встал, протирая глаза, и проговорил спокойным, уважительным тоном:

- Товарищ Хитров, вы хорошо справились с заданием. Но у меня есть еще одна
просьба... Возьмите с собой того лейтенанта-разведчика из тридцать
третьей...; И отправляйтесь в НКВД. Скажите, пусть передадут вам...
почтенного старца, которого девятого числа задержала моя охрана. Принесите
мои извинения... за то, что я не вышел из машины и не принял икону
собственноручно. Побеседуйте с ним, у вас это получится, попытайтесь
установить... дипломатические отношения и договориться о нашей встрече.
Если не удастся найти контакта - ни на чем не настаивайте. А как поступить
с этим старцем - полагаюсь на ваше решение. И приходите ко мне в любое
время дня и ночи.

Потом вызвал адъютанта и вручил ему коробку с пленкой.

- Сделайте две копии этого фильма, - распорядился он. - Одну без всякого
промедления доставьте в разведку товарищу N с моей просьбой, чтобы его
могли посмотреть в ставке фюрера. Товарищ N знает как это сделать. Второй
экземпляр передайте в наркомат иностранных дел. Пусть они дипломатической
почтой отправят американцам.

Верховный ждал посланника к старцу более суток. Прежде царственно
нетерпимый и грозный к своим подчиненным, сейчас он проявлял невиданную
выдержку и чувствовал необходимость этого, всякий раз останавливая себя,
когда ощущал порыв немедля вызвать начальника штаба триста двенадцатой
дивизии. Пока ждал, около десяти раз просмотрел пленку, отснятую на месте
катастрофы прорвавшей фронт танковой группы немецкого генерала Гота. И с
каждым разом, вглядываясь в кадры не совсем качественной кинохроники, еще
глубже проникался мыслью, что он видит результат применения некоего нового,
новейшего, сверхнового оружия и что, если он пока не владеет им, то может
овладеть. В то время, как его противник ведет секретные разработки по
производству сложнейшего ядерного, у него в руках уже скоро может быть куда
более безопасное, беззатратное и эффективное оружие, называющее себя
Сергиево воинство.

Он не вдумывался в технологию этого оружия, не старался понять его природу
и принцип действия, поскольку тогда следовало бы признать такое явление,
как Божья кара или Огонь Небесный, коими в библейских преданиях поражался
супостат. Он также не хотел сейчас вдаваться в идейно-теоретические и
мировоззренческие подробности существа вопроса. Он видел, что ЭТО есть,
имеет место быть и находится не в умозрительных научных изысканиях и
предположениях, а уже воплощено в "металл", отлажено и действует не одну
сотню или тысячу лет. И ЭТО выступает на его стороне без всяких
союзнических договоренностей, по собственной воле, признавая его правое
дело.

Он был правителем жестким, даже жестоким. Однако сейчас, столкнувшись с
явлением, которое как бы ни называлось, он сразу же и навсегда отказался от
всяческих резких и категоричных ходов. То есть стал сам собой, а не тем,
что изваяла из него рабская свита. ЭТО вообще не следовало брать в руки,
порабощать, подчинять своей власти; с ЭТИМ полагалось обращаться так, как
обращается с ядовитой гюрзой восточный факир, выманивая ее из кувшина с
помощью нехитрых звуков флейты. А ему тем временем зрители бросают монеты.
Но если даже перестанут бросать и придется страдать от голода, все равно
ему и в голову не придет выманить змею, отрубить ей голову, сварить и
съесть. Потому что она живет триста лет и может еще послужить сыну и внуку
- тем временам, когда вновь появятся зеваки и бросят свои деньги.

Майор пришел в кремлевский кабинет, откуда Верховный не уходил вот уже двое
суток.

- Как зовут этого человека, товарищ Хитров? - был его первый вопрос.

- Он называет себя Ослабом, - устало проговорил майор и потер глаза.

- Редкое и странное имя... Какой он национальности? По звучанию напоминает
скандинавское...

- Нет, он русский... Правильно звучит - Ослаб, ослабленный человек.

- Вам не чинили препятствий работники НКВД?

- Не особенно... Вышла заминка, на кого записать старика. Он числился за
СМЕРШем... Бумажная волокита... Обошлось, переписали, - майор откровенно и
длинно зевнул, пристроил голову на мягкой спинке кресла.

А Верховный вдруг напрягся: этот не посвященный в тонкости отношений двора
и специально не предупрежденный майор мог допустить стратегическую ошибку.
Действуя от его имени по особым полномочиям, мог потребовать выдачи
задержанного лично для Сталина, записать на него и тем самым приковать
внимание Берии и всей его своры.

- На кого же переписали, товарищ Хитров? - тихо спросил он.

- Теперь Ослаб числится за штабом триста двенадцатой стрелковой дивизии, -
сонно отозвался майор. - Вернее, уже не числится. Я его тут же отпустил...
И выписал справку...

- Отпустили?..

- Да, объяснил ему, что свободен, претензий нет... Выдал комплект
офицерской формы, бывшей в употреблении, шинель, сапоги... Очень холодно,
пошел снег... И отпустил.

- Вы считаете, сделали правильно?

- Да, товарищ Сталин, - майор, кажется, засыпал. - Он никуда не ушел,
сказал, быть ему следует не близко от князя и не далеко...

- Как это понимать, товарищ Хитров? Майор приоткрыл глаза, встряхнул
головой.

- Отвез его за окраину Москвы по Можайскому шоссе и поселил в деревне Белая
Вежа, у одинокой старушки.

- Правильно поступили... Кто выбирал место поселения?

- Он сам...

- Вам удалось выяснить, где он живет... постоянно?

- Где-то на территории, оккупированной немцами...

Верховный подошел к карте, отыскал Белую Вежу, прикинул расстояние до линии
фронта и до Кремля - примерно одинаковое...

- Какое впечатление у вас сложилось об этом... человеке, товарищ Хитров? Не
вызывает ли он подозрений... в религиозном фанатизме?

- Я фанатиков не видел, товарищ Сталин... Мне показалось, он вполне
нормальный старик... - майор из последних сил боролся со сном. - Если не
считать, что он связан... С катастрофами самолетов и танков. И этого не
скрывал. Он точно определил, что я послан князем... То есть, вами, товарищ
Сталин, как связист или посол... Он назвал меня опричником.

- Вас смущает это слово, товарищ Хитров?

- Смущает...

- И это хорошо. А вам не удалось выяснить, что представляет собой...
Сергиево воинство? Что это? Группа... диверсантов, партизан, специально
обученных воинов? Что?

Майор только развел руками.

- Это не поддается ни выяснению, ни анализу, товарищ Сталин. Должно быть,
мы с нашим сознанием не готовы воспринимать явления подобного рода...

- И это тоже правильно, - перебил его Верховный. - Россия - страна
загадочная, не поддающаяся стандартной мысли и логике... И не нужно
понимать. А намерено ли Сергиево воинство согласовывать свои действия с
командованием Красной Армии?

- Я спросил об этом старца... Он сказал, что его воины действуют
самостоятельно и наносят удары по своему усмотрению.

- Он сам непосредственно управляет... действиями своего отряда?

- Нет, в Засадном Полку есть полководец, и имя ему - Пересвет. А Ослаб... В
общем, как я понял, в боевых условиях он устанавливает связь с князьями
и... заботится, чтобы они не дрогнули, не усомнились в правом деле, не
предали.

- Вы сумели договориться о нашей встрече? - задал Верховный самый важный
вопрос, чувствуя, что майор сейчас сломается.

- Нет, товарищ Сталин... В последний раз он был на военном совете в
Филях... Но Кутузов не поверил и сдал Москву французам. А мог бы не
сдавать... Да, товарищ Сталин! Чуть не забыл. - Майор на миг встрепенулся.
- Нынче будет очень холодная зима. Небывалый мороз в Подмосковье! Стужа
лютая, как в шестьсот двенадцатом... И как в восемьсот двенадцатом...
Потому они в тулупах ходят... Но Москву не надо ни сдавать, ни жечь. Нашим
бойцам не тулупы - хотя бы полушубки...

Уснул он мгновенно и сразу же стал зябнуть. Верховный принес свою шинель,
укрыл майора и заходил по кабинету, стараясь ступать мягко и неслышно.

Вызванный к определенному часу и уставший от ожидания Всесоюзный староста
осторожно приоткрыл дверь - хозяин поманил его рукой, приложил палец к
губам. Седобородый старичок вошел на цыпочках, спросил глазами:

- Кто это спит?

- Это спит наша победа, - шепотом сказал Верховный.

Старый слуга понял это в правильном, символическом, смысле.

- Ожидается суровая зима, товарищ Калинин, - сказал Сталин. - Рекомендую
Верховному Совету издать Указ... об обязательной и строжайшей сдаче
государству всего овчинно-мехового сырья. Наказание за неисполнение...
определите сами. Пусть по три шкуры с одной овцы дерут...

Спящий в кресле вздрогнул - Верховный оборвал себя на полуслове и указал
Калинину на дверь.

Через двадцать минут майор проснулся.

9

Вновь оказавшись в "шайбе" и опять в полном одиночестве, звереныш слез со
шкуры и подался обследовать жилище. Его возбуждали не только острые,
пищевые запахи порченого мяса и крови; он сразу же почуял то, что не чуял
человек - тончайшая энергия, выделяемая остывающим мясом, остывающие жизни
зверей не улетучивались в атмосферу в виде тепла, а, перевоплощенные в иное
состояние, впитывались в стены, оставались там навсегда и будоражили
сильнее, чем просто вонь тухлятины. Именно по этому признаку его взрослые
сородичи точно определяли место прошлой чужой охоты: последний крик зайца,
рев лося, их гаснущая жизнь и тепло стынущей туши - ничто не пропадало
бесследно, и живая материя в виде земли, трав, леса впитывала энергию
мертвой.

Потом на этом месте гуще и крепче росла трава, шире и прочнее были годовые
кольца деревьев, а земля, впитавшая самую таинственную часть живой плоти -
кровь, в этом месте еще долго светилась зеленовато-сиреневым, напоминающим
огонек свечи сполохом.

"Шайба" оказалась в буквальном смысле насыщена духом чужой добычи и будила
в волчонке дремавшие пока инстинкты. Он завыл не от голода - от внутренней
потребности подать сигнал и известить сородичей о месте удачной охоты, и
если бы они слышали, то непременно явились на зов. На сей раз его голос не
достиг ни человеческих, ни собачьих ушей, поскольку на реке намного громче
взвыли моторы и заглушили его. Тогда он замолк, подобрался к мешкам с
фуражом и вдруг услышал тихий шорох. Ступая мягко, волчонок подкрался к
источнику звука и увидел крысу, спускающую зерно. Инстинкт охоты заставил
скрадывать добычу, чтобы потом взять ее в одном прыжке, но крыса обнаружила
это и не испугалась - напротив, заверещала, показывая пару длинных резцов,
и сделала скачок в его сторону. И тот от неожиданности отступил, опешил и,
склонив голову, стал смотреть на зверька, который как ни в чем не бывало
вновь зашуршал зерном. Через минуту волчонок освоился, заскочил на мешки и
угрожающе зарычал, что на крысу подействовало панически; она с визгом
бросилась к яме и мгновенно включила другой инстинкт - бегство. В три
прыжка он почти настиг ее, но схватить не успел - крыса юркнула между
камнями и исчезла.

Обескураженный неудачной охотой, он лег возле ямы и стал ждать, но зверек
больше не появлялся. Лежать на ледяном бетоне было неуютно, да и ждать
томительно, и волчонок спустился вниз, обнюхал крысиный ход: он шел под
стену, но в него и морда не пролезала. Тогда он попробовал расшевелить
камни, и те вдруг с легкостью раздвинулись - земля под ними оказалась
изъеденной норами, из которых тянуло свежим воздухом.

Его гнала не страсть к свободе, которой еще и вкусить не успел, а скорее
обыкновенное звериное любопытство и стремление к действию. Рыл он
терпеливо, самозабвенно и, когда углубился под стену целиком и для
выбрасываемой земли не хватало места, стал набивать ее под себя и затем
выталкивать, выползая назад. Сразу за стеной крысиные норы повернули резко
вверх, и скоро волчонок пробился на волю, оказавшись под грудой старых
досок.

На улице было уже сумеречно, прохладно - самое время для охоты и переходов.
Он отряхнулся, отфыркался и, выслушав все звуки, осторожно двинулся к
воротам, где стояли машины. Эти темные, громоздкие существа излучали
агрессию, хотя выглядели вполне мирно и были неживыми; приблизившись к ним,
он заворчал, поджимая хвост, однако никакой реакции не последовало. Тогда
он обнюхал автомобиль со всех сторон - все запахи оказались мертвыми, но
при этом источаемая злобность высилась над ним высокими, красноватыми
столбами и туманом растекалась по зе