естко и определенно решил во что бы то ни стало отправить парней в армию:
слишком много стали видеть, и как следовало ожидать, их интерес притянулся
к Урочищу и еще долго будет подогревать воображение. А в армии за два года,
если все не забудется, то останется в памяти как юношеские фантазии. Тем
более, роща теперь "расконсервирована", и схватки будут довольно часто,
может, до двух раз в году.

На ристалище он действительно посеял овес, в ту же ночь после поединка -
еще отец так заметал следы...

- Дядя Слава, а почему раньше эту дубраву называли Ражное Урочище? - вдруг
безвинно спросил младший.

- Ражный - значит, красивый, - пожал плечами он. - Только и всего. Красивое
урочище...

- Значит, и твоя фамилия - Красивый? Юные краеведы искали какие-то
доказательства, особенно старался более романтичный младший - это он
опознал тогда его в роще...

На самом деле его фамилия происходила от способности входить в раж - в
совокупленное состояние полета нетопыря и волчьей прыти.

- Фамилий не выбирают, - озабоченно вздохнул Ражный. - Ребята, у меня один
гость потерялся, из отдыхающих...

- Мы знаем. Встретится - выведем, - твердо обещал младший, а старший
спросил шепотом:

- С Кудеяром-то что делать? Уйдем в армию - будет тут пакостить... Может,
вам вернуть?

- Верните мне, - согласился он. - Я его больше не отпущу. А увидите Героя -
отберите у него ружье.

Братья вытаращили глаза, зная, что Витюлю в лес палкой не выгнать, тем
более с ружьем: за несколько лет жизни среди охотничьей братвы он кроме
Кудеяра и малой птахи не подстрелил, а одностволку держал в каморке лишь
для охраны и обороны базы.

- Мы его уже видели, - вдруг брякнул младший и посмотрел на старшего. -
Полчаса назад. Еще спросили, куда это он... А он говорит, Сергеич послал
человека искать, гость потерялся...

- Еще посмеялись, - добавил старший. - Герой говорит, этот гость жрет
гнилой сыр и тухлую рыбу. Так мы его отправили на волчью приваду. На
лесовозном усу коровья туша лежит, вонища за километр...

- Я его никуда не посылал,-признался Ражный. - Сам ушел... Давайте за ним,
ребята! В первую очередь!

Им не нужно было повторять дважды. Братья с места бросили коней в легкий
галоп, смело спустились под крутой берег и, держа ружья над головами,
поплыли на другую сторону рядом с конями. Ражный в тот миг еще раз поклялся
себе, что как только развяжется с "Горгоной", немедленно поедет и
похлопочет перед военкомом.

Поджаров стриг теперь глазами ночные сумерки над рекой и слушал плеск воды;
он чувствовал силу за этими парнями и опасался ее.

Трапезниковы переплыли реку и еще в воде оказались уже в седлах, так что на
берег вылетели все тем же галопом и тут же пропали в подлеске.

- Кто эти люди? - настороженно спросил Поджаров.

- Наши люди, - выразительно сказал Ражный, направляясь к лодке. - Поехали
на базу!

- Ты не ответил, Вячеслав Сергеевич, - напомнил тот. - Мы никуда отсюда не
поедем, пока я не услышу вразумительного ответа. Предлагаю тебе честное
партнерство или деловое сотрудничество - как хочешь. Я раскрыл тебя,
Ражный. Не знаю ваших правил, но полагаю, тебя свои по головке не погладят
за такой прокол. И я не отцеплюсь... Ты мне объясняешь, что такое голод! Да
я вечно голоден! С самого рождения!.. Не буду рвать из тебя куски, ими не
наешься - насмерть повисну, такой волчьей хваткой возьму и держать буду,
пока не рухнешь. Пока не станешь моей добычей, весь целиком, с потрохами.

- В самом деле голодный... А твоя свора" - он кивнул на другой берег, куда
ушла "Горгона", - тоже вцепится? Вся сразу?

- Говорю же, это шушера! Они не при делах. Считай, это мое прикрытие.

- И Каймак?

- Когда-то мы вместе с ним начинали. Еще в зоне; - финансовый директор
почуял, что начинает продавливать соперника, и пошел на откровенность. - К
спорту он отношения не имел, но был генератором идей... Потом увлекся...
житейскими прелестями, как бывший политзаключенный, занялся правами
человека. В общем, сам видишь, теперь полный идиот. Кто вкусил власти, тот
ничего другого уже жрать не будет.

- Где же сейчас этот японец? - внезапно спросил Ражный.

Финансист пожал плечами.

- Исчез... Говорили, будто у нас в России и при странных обстоятельствах.
Но дело не в нем, Вячеслав Сергеевич... Мы не уедем отсюда до тех пор, пока
не сговоримся.

- Я думаю, зачем так много продуктов завезли? - усмехнулся он.

- Итак, ты - член тайного ордена? Или как это у вас называется?

- Добро, ну а если мы сговоримся... Что ты станешь делать? Что предлагает
твой генератор идей?

- Он уже ничего не предлагает. И вообще, при делах в конечном итоге должны
остаться мы с тобой, без третьего лица.

- А что хочешь ты?

Поджаров не спешил, вероятно, будучи уверенным, что додавливает соперника,
и теперь опасался сделать ошибку.

- Еще раз подчеркиваю: побуждения чисто патриотические, - уточнил он. -
Понимаешь, меня всегда возмущало... Нет, точнее, бесило нашествие Востока.
Имею в виду восточные единоборства. Создали моду, кич, и все ведь на пустом
месте. У меня было время покопаться в этих вопросах... Все эти узкоглазые
виды для легковесных, малорослых людей. Трудно представить себе, как Илья
Муромец будет визжать, прыгать и бить пятками, когда у него есть руки...
Да, у меня имеется сверхзадача. Я хочу внедрить и утвердить в мире
русский... или правильнее, скифский стиль борьбы. Стиль для могучего,
большого человека. Ты посмотри, как психология мелкого, маленького человека
разъедает наше сознание? Мы и в жизни становимся каратистами, людьми с
восточной психологией: нанести предательский, запрещенный удар, внезапно
оказаться за его спиной, врезать по жизненно важным органам, сделать
человека уродом, разорвать ему сердце или печень... Да еще сожрать ее,
горячую и сырую! А где же благородство? Где бой за счет силы духа и тела?..

Он вдруг замолчал, сам почуяв, что понесло в теорию и краснобайство;
обстановка же требовала конкретики, но финансист понимал ее по-своему.

Ражный и сам ненавидел маленьких людей. Он любил волков, хотя как охотник
сражался и с ними. И внутренне противился таким поединкам, а более всего
отношению к этому зверю в миру, особенно когда волка унижали до уровня
дегенерата, одновременно поднимая травоядную тварь - зайца - на высоту
благородства и справедливости.

Заячьего благородства и заячьей справедливости.

Но природа имела свои законы, несхожие с представлениями современного
человечества, и продолжала по ним жить. И хитрому дрый заяц никогда не мог
заменить волчьего явления силы, мужества и презрения к бренной, травоядной
жизни. Лишь обнищавшие духом люди были способны из страха и собственной
неполноценности возвысить трусость и примитивный разум.

- Мне хотелось бы работать с тобой вместе над этим проектом, так сказать,
на условиях равноправия и осознания цели, - сделав паузу, продолжал
финансовый директор. - Хочу, чтобы ты сотрудничал не потому, что я раскрыл
тебя, припер к стенке...

- А ты меня раскрыл?

Поджаров многозначительно усмехнулся, но сказал с ленцой:

- Могу рассказать все о твоей жизни. Допустим, за последние пять лет. По
минутам расписать, где был, с кем встречался, о чем говорили. А твой
поединок... Первый поединок, с генералом Колеватым, отснят на видеопленку.
С начала и до конца.

И как доказательство, небрежно выдернул из бумажника два четких снимка: на
одном момент из кулачного зачина, на другом - поверженный в сече
Колеватый...

- Любопытно, - внутренне холодея, промолвил Ражный. - Не знал...

- Что ты не знал? Что снимают?

- Нет... Что Колеватый - генерал.

- Служит начальником боевой подготовки военного округа.

- И должность хорошая...

- Это весьма дорогостоящий проект, - выждав примирительную паузу, продолжал
финансист. - Но мы готовы вкладывать деньги. И они есть...

- Кто это - мы?

- Мы с Каймаком. Все окупится в течение нескольких лет и станет
приносить... Сверхприбыль, это сказано мягко. Ты представляешь, какие
возможности открываются, если сейчас, в век совершенно бесплатной рекламы,
когда пропагандируется борьба, насилие, индивидуальность, суперменство... И
вдруг выдать совершенно новый, неведомый стиль для европейского человека,
для крупного, сильного человека?

- Это ясно, - прервал Ражный. - Давай дальше. Поджаров послушал тишину,
бросил горсть сырой травы в дымокур.

- На основе... твоих знаний и твоей принадлежности к ордену мы создадим
тайные школы, по всей стране. Это я беру на себя. Чтобы не выдавать природу
знаний перед учениками, сошлемся на какие-нибудь недавно найденные
древнерусские рукописи, повяжем их условностями, клятвами, системой
наказаний вплоть до смерти... Здесь тебе легче ориентироваться, так что это
прикрытие возьмешь на себя. К примеру, назовем наш стиль борьбы - "Русский
Раж" или что-то в этом роде... И когда подготовим армию борцов, выпустим ее
на волю. Мы уделаем одновременно всех:

Восток с его попрыгушками, американцев, у которых за душой ничего, если не
считать Голливуд с его хренатенью. Но тайные нити знаний мы будем держать в
своих руках. Без нашего ведома, без нашего наставника не должно возникнуть
ни одной школы. Это тоже возьму на себя... Короче, я предлагаю создать
Империю нового вида борьбы, с абсолютной монополией.

- Заманчивая идея, - задумчиво проговорил Ражный.

- А ты говоришь - у тебя бизнес!

- У меня есть время на размышления? Предложение, прямо скажем.
Неожиданное...

- Хочешь проконсультироваться со своим орденом? Вот этого делать не нужно.

- Я хочу подумать над предложением.

- Сколько тебе потребуется? Сутки?

- Месяц.

- Слишком большая роскошь, - отрезал Поджаров. - Хватит суток. Впрочем, и
несколько часов, чтобы переварить информацию. Итак, ответ завтра утром.

- Все это время твоя компания будет здесь... отдыхать? Со стрельбой и
девочками?

- Если нужна тишина для раздумий, я увезу их, - пообещал он.

- И оставишь без надзора?

Финансист улыбнулся.

- Не оставлю... К слову, о девочках. Эту, с лентой на шее, между прочим,
привезли для тебя, а не для шефа. Насколько мне известно, ты нынче вступил
в совершеннолетие и теперь можешь жениться. Она же тебе понравилась, верно?

- Неплохая девочка...

- Да, Вячеслав Сергеевич! Сколько же тогда живут члены... вашего ордена,
если только совершеннолетие наступает в сорок?

- Ну, лет сто пятьдесят - двести. Поэтому и для размышлений мне мало
времени до утра.

- Придется поторопиться. Я тоже хочу жить лет двести.

- А не надоест? - на той стороне застучали далекие очереди, причем враз,
густо и ошалело. Это уже не походило на программные пострелушки - на
кого-то нарвались...

Финансист тоже послушал, но ничуть не встревожился.

- Первым твоим учеником буду я, - заявил он. - И завтра же приступим.

- Пусть так... Но сейчас больше об этом ни слова.

Нарваться служители "Горгоны" могли только на братьев Трапезниковых, и
потому Ражный не ждал ответных ружейных выстрелов, их не могло и быть, хотя
пальба длилась минуты четыре: Максы не стали бы отвечать на автоматный
огонь, посчитав, что стреляет милиция, ибо в их сознании еще не
укладывалось, как это люди, не состоящие на службе Отечеству, могут иметь и
спокойно разъезжать с боевым оружием. Скорее, тихо бы исчезли, растворились
в ночном лесу, и никакой розыск их не обнаружит.

И это был не Кудеяр. Образованный и одичавший бандит, владея теперь
полуавтоматическим дробовиком, непременно бы стал отстреливаться, ибо
чем-то был похож на парней из "Горгоны".

- Поехали на базу! - вдруг предложил финансист. - Сейчас выпьем по рюмочке,
возьмем по телочке, чтоб массаж сделали... Скоро три часа утра!

По пути на базу Ражному сквозь вой мотора снова послышалась стрельба. Он
заглушил двигатель, несколько минут выслушивал молчаливый, предутренний
лес, однако в пространстве назревающего света наконец-то установилась
тишина.

На берегу у накрытых столов все еще горел костер и егеря-официанты,
собравшись в кружок и, верно, отчаявшись уже попотчевать гостей,
напотчевались сами и теперь делали вид, что трезвы и при исполнении. За их
спинами, на стоянке, верещала автомобильная сигнализация и мигали
подфарники; остальные машины черным строем стояли у кромки берега.

Финансовому директору вмиг стало не до выпивки и "телок".

- Моя сигналит! - всполошился и побежал он, на ходу отыскивая ключи.

Что-то важное у него было в машине, возможно, все свое носил с собой, и
кассета с видеозаписью поединка с Колеватым находилась там же...

Подвыпивший старший егерь стоял перед президентом с видом трезвейшего
человека.

- Где сейчас обитает Кудеяр, не знаешь? - спокойно спросил Ражный.

- По всем признакам, на старом смолзаводе, - уверенно заявил Карпенко. - По
крайней мере, ночевал не раз в печах...

Брошенный смолзавод был далековато и от Красного Берега, и от места, где
слышалась стрельба. И все равно надо было бы проверить...

- Возьми Агошкова, тот вроде еще на ногах стоит, и галопом, - велел Ражный.
- Пока идете - протрезвитесь. Если Кудеяр там, вяжи его и ко мне. Да
смотри, он вооружился...

- А если он...

- Только живым! И здоровым!

- Понял!

- И еще... Встретится Герой, отберите у дурака ружье.

Ражный открыл "шайбу" - полная темнота, а точно помнил, что оставлял свет.
И выключатель был в рабочем состоянии...

- Молчун? Ты где? - он зажег спичку и увидел волчонка, точнее, его глаза и
ощутил озноб, как от рисунков Фелиции на березах.

- Что это с тобой? - спросил от порога. - И почему здесь не горит свет?

Молчун, как положено, молчал, смотрел, лежа на шкуре и положив морду на
вытянутые передние лапы, словно бы говоря при этом, дескать, извини, так
получилось...

Под лампочкой лежала груда полурассыпанных мешков с фуражом. Он зажег еще
одну спичку, подошел и осмотрел лампочку - из патрона торчал стеклянный
сердечник с остатками спирали, а чуть в стороне валялись осколки стекла,
запачканные кровью.

- Зачем ты это сделал? - спросил Ражный и склонился к волчонку.

Тот приоткрыл пасть и издал короткий, гортанный звук, напоминающий скрип
дерева в ветреную погоду, будто силился что-то сказать...

Спичка догорела, Ражный вышел назад спиной и запер двери.

И только вернулся к костру, где ожидал его финансист, как увидел Каймака,
идущего странной, прыгающей походкой. Кажется, его ограбили, по крайней
мере, раздели, ибо шел он в плавках и больших калошах на босу ногу, однако
при этом блаженная, благодушная улыбка блуждала на его лице, измазанном
давлеными комарами.

- Полюбуйся на него! - зло проворчал финансист, тотчас же оказавшись рядом.
- Компаньон... Мать его!.. Не голова бы, не, деньги и не зарубежные связи -
ей-богу, утопил бы сам!

10

И у второго поединка неожиданно оказался свидетель!

Только если в первом оглашенный с видеокамерой снимал по-шпионски, затаясь
где-то на дереве, то Молчун не таился, просто стоял и созерцал, как
сражаются люди. Впрочем, и оглашенным он не был, поскольку вел свой род от
волков - вечных поединщиков в борьбе за жизнь.

Его звериный взор не мешал и не отвлекал - напротив, даже вдохновлял: хоть
волк и принесен был в дар, но, преодолевая боль раны, сбежал от Голована и
пришел на ристалище сопереживать вожаку...

Чаще всего схватку созерцали только птицы - черные вороны, слетавшиеся в
дубраву в ожидании поживы. И лишь единственный раз в три года совершалась
Ярмарка - своеобразные олимпийские игры, когда сильнейший засадник, не
знающий поражений, вызывал на поединок Пересвета на Боярское ристалище.
Засвидетельствовать этот бой собирались многие арак-сы и все иноки без
исключения. Зрители приходили к ристалищу заранее, искали потаенное место,
обычно забирались в кроны дубов и, никак не выдавая себя, наблюдали за
схваткой.

И еще в одном случае - во время Судного Пира, если Ослаб приговаривал к
поединку и объявлял его зримым...

Волк сейчас был благодарным зрителем...

Еще только взявши друг друга в объятья, Ражный впервые почувствовал мощь
плоти Скифа, тугое, напористое биение крови и тепло... нет, жар, исходящий
от тела. Было полное ощущение, не человека обнял - коня! И не зря эту
стадию поединка называли братанием: яростный, беспощадный противник в
кулачном бою на самом деле вдруг стал близким и в какой-то степени родным,
но так, как в детстве бывает родным отцовский конь, на спину которого ты
вскочил и помчался без узды и седла, всем телом прильнув к существу более
выносливому и сильному.

Он знал, что это происходит за счет взаимного обмена энергией при прямом
контакте и ждал лишь момента, когда он начнется. Скиф так и не дал
возможности воспарить летучей мышью в течение всего зачина, и теперь, в
братании, этого и не требовалось, поскольку Ражный "увидел" соперника
телом.

И в первый миг был восхищен его силой, опять же как в детстве восхищаешься
мощью коня. Тогда же у него мелькнула мысль об историчности этого поединка.
Ражному невероятно повезло, и он сейчас бо-пется с одним из сильнейших,
если не самым сильным человеком планеты, и о схватке с ним будет что
рассказать сыну и внукам.

Но подобные чувства мелькнули в сознании искрами, между прочим, ибо полыхал
уже иной высокий огонь страсти, ни с чем не сравнимый и всепоглощающий.
Скиф и в братании делал попытки танцевать, вернее, водить соперника, как
кавалер водит барышню, - не зря намекал про польку-бабочку! Пояс у него был
сделан тоже из кабаньего панциря, толстый и жесткий, он едва захватывался
рукой и почти не сгибался, чтоб сомкнуть пальцы. Снег на цветах хоть и
стремительно таял, а все-таки сильно мешал, скользил под ногами, не давал
упереться в землю, и пока Ражный осваивал особенности ристалища, инок
потаскал его по центру круга. И наконец, утвердившись на земле, врыв ее
скрюченными пальцами ног, Ражный сделал попытку провести свой родовой прием
- зажать шею противника и обвиснуть на нем, поджидая момента, когда
уставший держать его вес соперник сделает ошибку и приблизит ногу для
захвата. Короткими, молниеносными движениями он стиснул инока, вжал его лоб
в свое плечо, но тут понял - замысел не удастся из-за роста Скифа! Он был
ниже на голову, и чтобы повиснуть на его шее, нужно или встать почти на
колени, или слишком далеко от противника упереться ногами, а он немедленно
использует такое положение: опасно перемещать вперед центр тяжести.

Инок активно сопротивлялся ему, но одновременно как бы наблюдал с
интересом, словно сказать хотел:

- Ну-ка, ну-ка!.. Что это ты изобразить вздумал?

Его железный кулак, зажавший пояс Ражного, находился сейчас как раз
напротив старой раны, хотя ему Удобнее бы было взяться за ремень ближе к
позвоночнику. От такой близости руки противника к неприкрытому уязвимому
месту на правом боку начинался не испытанный раньше болезненный озноб. И
преодолевая его, Ражный резко повел бедро вперед, словно намеревался
бросить с холки, и обманул Скифа; тот предусмотрительно шире расставил ноги
и пополз рукой, жуя пальцами пояс, к спине.

Положение все равно оставалось опасным, больше потому, что фокусировало
внимание и все время преследовала мысль-приказ - ни за что не выпускать
инока из братских объятий, не давать ему переходить в кулачный бой, дабы не
смог нанести удара в правый бок, а в момент расцепления у него будет такая
возможность!

Он же пытался разъять руки и разбежаться на некоторое время: так обычно
поступали засадники, как бы по взаимному согласию, чтобы размять затекшие
от напряжения мышцы и изменить положение, которое обоим уже поднадоело. Он
предлагал это Ражному, делал движения-знаки, но тот лишь плотнее стискивал
шею соперника, в то же время понимая, что долго так его не удержать, как не
удержать уросливого, своевольного коня. Инок пока не принимал никаких
определенных действий, кроме противления захвату или броску, изучал
противника, отдавая ему инициативу, проверял, на что он способен. Всякий
араке до Свадебного Пира имеет возможность бороться только с отцом, дедом
или тем поединщиком