же около года находились в розыске, как уклоняющиеся от
призыва на действительную военную службу.

Братья вряд ли когда плакали, выросшие в суровой природной среде, и потому
у младшего получался не плач, а отрывистый, сдавленный вороний клекот,
доносившийся из кустов.

- Заткнись, - сказал ему Ражный. - Слушать противно... Мужик!

Молодой человек с сумкой наконец-то приблизился к лодке и представился без
всяких эмоций:

- Я врач районной больницы.

- И что дальше? - поторопил он.

- Нужно доставить труп в морг. Ражный помолчал, спросил натянуто:

- Какой еще труп?

Тем временем старший Макс сполоснул водой лицо, проговорил отрешенно:

- Она умерла...

- Кто - она?

- Дядя Слава, она умерла! - в детском отчаянии крикнул он. - Сейчас, на
наших глазах!

И с ужасом посмотрел туда, где стояли кони и откуда доносился плач
младшего.

Ражный догадывался, кто мог умереть, но не хотел, не желал верить и еще
надеялся услышать другое имя...

- Может, ты объяснишь, кто? - спросил у врача и вышел на берег.

- Не знаю, - обронил тот и замялся. - Документов нет... Женщина лет
двадцати. Меня привезли к больной... Очень красивая... девушка.

За безучастием и равнодушием доктора скрывались растерянность и сильное
волнение: вишнево-синие протуберанцы исходили от него в разные стороны и
стелились над землей клочковатыми сполохами.

- Ты же помнишь, дядя Слава, - в сторону проговорил старший Макс. - В
прошлом году девушка потерялась, Миля звали... Милитина полное имя...

Ражный молча направился к лошадям, привязанным за корягу на склоне берега,
Трапезников и врач тотчас пошли за ним.

Завернутое в пододеяльник тело лежало на примитивной волокуше, видимо,
только что изготовленной из двух срубленных берез. Возле него сидел младший
Макс, держа руки покойной в своих руках - будто отогреть пытался.

Еще год назад, когда Ражный в последний раз видел Милю, она была
красавицей. Точнее, не просто смазливой и ухоженной, каких сейчас было
много, а потрясающей воображение, ибо никто ему так не снился, как эта
девица легкого поведения.

Но о покойниках или хорошо, или ничего...

Узнать мертвую сейчас было невозможно: изможденное желтое лицо, проваленный
старушечий рот, скатавшиеся в мочалку волосы и капли пота, будто
заледеневшие на широком лбу...

- Она прекрасна, - между тем проговорил доктор. - Смерть проделывает с
женщинами поразительные вещи...

Старший Макс опустился рядом с покойной на колени, бережно отнял одну руку
ее у младшего и стал гладить скрюченные пальцы.

- Где ее нашли? - спросил Ражный братьев, однако они переглянулись и
промолчали.

- В домике была, - вместо Трапезниковых сказал доктор. - Избушка на курьих
ножках... В тяжелом состоянии... Болезнь обезобразила, а смерть изваяла
красоту.

- Отчего умерла? - перебил говорливого доктора Ражный.

- Трудно сказать... Вскрытие покажет. Нужно немедленно в морг. Помогите
доставить труп.

- Она заболела, - не сразу пояснил старший. - Три месяца назад, летом...

- А за мной приехали только позавчера! - укорил врач. - Теперь отвечать
будете, лекари!

Братья скорбно помалкивали и думали не об ответственности...

- Несите ее в лодку, - распорядился Ражный. Младший легко поднял тело на
руки и понес к реке, старший шел рядом и поддерживал свисающую голову.

- Вероятно, запущенное двустороннее воспаление легких, - на ходу
доверительно поделился предположениями доктор. - Сильный кашель, кровь в
мокротах...

Утомленный компанией странных лесных братьев и не менее странной умирающей
девицы, он теперь, кажется, радовался, что встретил взрослого серьезного
человека и что избавлен наконец-то от долгих мытарств перевозки трупа в
морг районной больницы. Когда Трапезниковы положили тело на дно лодки,
доктор сел на скамейку поближе, намереваясь поговорить по дороге, а рядом с
покойной оказался младший Макс.

- Езжайте берегом, - приказал Ражный. - Перегруз, лодка маленькая.

Парень нехотя, но послушался, укрыл лицо Мили и вылез на берег. Доктор же
придвинулся еще ближе, спросил между прочим:

- Интересно, как вы узнали? Или случайно ехали?..

- Случайно, - буркнул тот, запустил мотор и, отвернувшись от встречного
ветра, погнал дюральку вниз по реке. Скорбящие братья вскочили на коней и
поехали напрямую, волчьим ходом, срезая речные меандры.

- Ее можно было спасти! - доктор еще попытался наладить разговор,
перекричать вой мотора. - Хотя бы на несколько дней раньше!.. Отправить
санрейсом в областную больницу!.. А эти полудикие ковбои пользовали ее
травкой! Когда нужны мощные антибиотики!..

Ражный не отвечал, лавируя между тесных берегов и бурлящих топляков. Вместе
с сумерками засеял мелкий, хлесткий дождь, отчего пододеяльник быстро намок
и облепил худенькое тельце. Он старался смотреть вперед и по сторонам, но
взгляд сам собой притягивался к мертвой, и непроизвольно всплывали
воспоминания более чем годичной давности.

- У нее была на шее лента? - вдруг спросил он.

- Какая лента?

- Черная, бархатная? Как проститутки носят?

- Она что, проститутка? - заинтересовался врач.

- Нет.

- И я думаю. Такого быть не может!

И это был весь диалог за дорогу.

На базу Ражный приехал в темноте, насквозь мокрый и озябший, у доктора так
вообще зуб на зуб не попадал. А братья Трапезниковы уже стояли у воды, и их
кони паслись по краю обрыва, выщипывая еще зеленую траву. Едва лодка
ткнулась в берег, как младший прыгнул на нос и, грохоча сапогами, полез за
телом Мили - спешил первым взять ее, боялся, отнимут. Встал на колени,
бережно просунул руки под шею и колени, поднял и так же торопливо понес на
берег. Голова покойной откинулась, подогнулись ноги, и вся она собралась в
мокрый комочек, закрученный в пододеяльник, как в пеленку.

- У вас есть машина? - спохватился доктор.

- Есть, - проронил Ражный, провожая взглядом братьев. - Но не дам.

- Почему?

- Двигатель разобран...

- А как же мне ехать? Как везти труп?

- Не знаю, - он привязал лодку и пошел в гору.

- Но его срочно следует доставить в морг!

- В морг можно и не срочно, - пробурчал Ражный. - Раньше пошевелился бы - в
больницу отвез...

Врач чуть приотстал, растерянный, потом догнал - бежал рысью, разогревался.

- И поблизости никакого транспорта не достать?

- Возможно, завтра заедет охотовед...

Младший Трапезников вынес тело на берег и остановился в нерешительности.
Старший хотел было помочь ему, взять скорбную ношу, однако тот отстранился
и крепче прижал к себе покойную.

- Что же нам делать? - за всех спросил доктор.

- Ждать утра, - на ходу посоветовал Ражный, направляясь к своему дому. -
Вон охотничья гостиница...

- А труп?.. Понимаете, его нужно доставить для судебно-медицинской
экспертизы. Иначе начнутся химические процессы в тканях, мозге,
разложение... - он оглянулся на Трапезниковых, заговорил шепотом. -
Неизвестно, чем они пользовали больную. Может, отравили по невежеству... У
вас есть морозильная камера?

- Есть... Но для хранения пищевых продуктов, а не трупов.

- Да ничего с ней не случится! Проведете дезинфекцию!..

- Морозильники отключены, нет энергии. Отнесите тело в "шайбу".

- В какую шайбу? - возмутился и разогрелся врач.

- Они знают, в какую. - Ражный кивнул на братьев и, поднявшись на крыльцо,
снял с гвоздя ключ, бросил доктору. - Отопрете и положите на поддон. Там
холодно...

В доме он зажег керосиновую лампу, задернул шторы на многочисленных окнах,
запер дверь на засов и, спустившись в подпол, достал небольшой бочонок с
хмельным медом собственного изготовления. Выдернув затычку, бережно,
по-скупердяйски, нацедил немного в глубокую деревянную миску, после чего
спрятал бочонок назад, а в мед долил воды, разбавив его таким образом раза
в четыре. Покрытую полотенцем миску оставил на столе, а сам снял с полки
ручную кофемолку, засыпал туда смесь семян тмина и острого перца, после
чего долго и старательно молотил, пока не наполнился душистой мукой
стальной стаканчик.

Это был ужин поединщика перед схваткой. Он ел медленно и задумчиво,
аккуратно засыпая в рот щепотку муки и запивая ее разбавленным хмельным
медом. Сначала кто-то постучал в дверь, через несколько минут - в окно,
однако ничто не могло оторвать Ражного от этой ритуальной еды. Покончив с
ужином, он сполоснул миску, вымыл руки и лишь после этого отбросил засов:
он ждал, что первыми придут Максы, однако их опередил врач.

- Мы положили труп в эту шайбу, - сообщил он. - Но там не очень холодно. И
крысы.

- Не тронут, - заверил Ражный. - Что еще?

- А утром точно будет транспорт?

- Этого не знает никто.

- Связи тоже нет? Радиостанция или сотовый телефон?

- На сотовый не заработал...

Доктор чуял, что разговор пустой и бесполезный, но не уходил, мялся у
порога, исподволь озирая пространство дома.

- Извините, а поесть у вас ничего не найдется? - наконец решился он. -
Сутки, как из дома...

Ражный молча взял лампу и повел в кладовую. Снял со стены пустую корзину,
сунул в руки доктора и стал щедро бросать туда банки с тушенкой, сгущенкой,
сухари и печенье в пачках. Изголодавшийся врач оживал, и вместе с ним
оживала скромность.

- Да хватит, куда столько? - бормотал он. - На троих-то... Нам перекусить
только...

Но в глазах светился примитивный человеческий голод, по молодости еще
охватывающий разум. Ражный добавил пару банок деликатеса - тресковой
печени, чем окончательно растрогал доктора.

- А почему вы спросили про ленту? - вдруг вспомнил он.

- Про какую ленту? - будто бы не понял Ражный.

- Да у этой, - кивнул на улицу. - У покойной?.. Должен сказать вам по
секрету, она не была проституткой.

- Не была - так не была...

- Мало того, - тон доктора стал доверительным, - умершая оставалась
девственницей.

- Ты что же, проверил? - недобро усмехнулся Ражный.

- Разумеется... - смутился он, четко уловив тон собеседника. - Когда делал
осмотр. Там еще, в избушке, пока была жива... Так положено...

- И что же тут особенного?

- Вы же сказали, лента на шее, как у проститутки! Открыв железный ящик,
Ражный достал две бутылки водки и тоже положил в корзину.

У доктора блеснули глаза от предвкушения, но природное смущение не
позволяло откровенно порадоваться неожиданному и приятному обороту.

- Это уж слишком, - сказал он. - Даже неловко...

- Погреетесь, помянете усопшую...

- Я промерз до костей! - счастливо выпалил врач. - Соточку пропустить самое
то. Спирта нам теперь не дают!.. А вы с нами?..

- Дел много, - пожаловался Ражный. - Квартальный отчет для налоговой.
Ночами сижу... Чайник и посуда есть в гостинице.

- Мы со старшим все нашли!

- А что младший?

Врач вынул белый сухарь из корзины, откусил, разгрыз крепкими молодыми
зубами.

- Переживает... Блаженный!

- Ты присмотри за ним, - попросил Ражный. - А лучше заставь выпить стакан
водки и уложи спать. Он спиртного, пожалуй, еще не пробовал. Должен сразу
сломаться.

- Логично, - доктор сам вынул из коробки банку красной икры. - Ему надо
расслабиться.

Проводив его до охотничьей гостиницы, Ражный отметил, что братья уже сидят
в зале трофеев - там горела керосинка - и пегие стреноженные кони пасутся
за сетчатой изгородью вдоль реки, где на солнцепеке еще зеленела и цвела
поздняя трава. Он выждал полчаса, наблюдая за окнами, где маячили три тени,
после чего достал запасной ключ от "шайбы" и в полной темноте приблизился к
каменному круглому строению посередине территории базы. Так назывался
каменный сарай, где когда-то была электроподстанция. В зимнее время здесь
остужали парное мясо битых лосей и кабанов, поэтому под потолком висели
крючья, а бетонный пол был залит и пропитан почерневшей звериной кровью.

Он знал, что нечаянные гости на базе сейчас заняты случайным застольем, и
потому действовал решительно. Тело Мили лежало на стопке поддонов из-под
кирпича, как на постаменте. По прежнему завернутое в мокрый пододеяльник,
оно казалось маленьким и щуплым; свечение смерти довлело в пространстве и
мешало дышать. Ражный нашел ее ледяную кисть у подбородка, скомкал
тоненькие пальцы в своей огромной руке и замер.

Жизнь еще тлела в этой плоти, хотя она умерла несколько часов назад, что и
констатировал профессиональный врач. Только по молодости и неопытности не
заметил одной детали - не наступало трупного окоченения, поскольку кровь
еще не сворачивалась в сосудах, не превращалась в печенку, и мышцы
сохраняли прежнюю эластичность, допивая остатки жизненной силы из этой
крови, костей и позвоночника, как растения допивают мельчайшие частицы
влаги в засушливую пору.

И выживают, даже если земля превращается в золу...

Плоть не была еще безвозвратно утраченной, и оставалась надежда на
воскрешение, если бы витающая над телом душа проявила к этому волю.

Ражный простоял над Милей несколько минут - душа реяла под потолком
"шайбы", цепляясь за мясные крючья, и тончайшая связующая цепочка,
напоминающая жемчужную нить, - единственный ее корешок, еще касался плоти в
области солнечного сплетения, оставляя путь к отступлению. Но утлая,
иссохшая скорлупа - то бишь, тело, не выражало ни малейшей охоты продолжать
биологическое существование.

Она умерла не от воспаления легких, и не от другой телесной болезни;
диагноз был иной и весьма распространенный в текущее время, хотя никак не
трактовался и не признавался современной медициной. Смерть наступила из-за
крайнего противоречия между душой и телом, не совместимым с жизнью.

- Не стану будить тебя, спи, - сказал он и вышел, заперев дверь, направился
домой.

И уже поднимался на высокое крыльцо, когда услышал озлобленный лай Люты и
гул проволоки, по которой скользила собачья цепь. Кого-то носило ночью по
территории базы - овчарка свой хлеб отрабатывала честно, знакомств с людьми
не заводила и никому не доверяла, кроме своего хозяина - старика
Прокофьева, и работодателя Ражного.

Он сбежал с крыльца, направляясь в обратную сторону, и тут заметил возле
"шайбы" человеческую фигуру - кто-то ковырялся с замком на двери. Вероятно,
хмель на братьев Трапезниковых подействовал не так, как хотелось, и вместо
сна и утешения в скорби еще больше взяло за сердце горе. Наверняка это был
младший Макс - старший умел сдерживать свои порывы и чувства.

Ражный подходил осторожно с мыслью отвести парня к себе и поговорить по
душам, но вдруг там, у "шайбы", возникло какое-то стремительное движение,
сдавленный человеческий крик, и в тот же миг все пропало. Когда он
подбежал, возле мясного склада никого не было и замок оказался закрытым,
услышать же топот ног мешал яростный лай Люты. Так и не поняв, кто подходил
к двери и что здесь произошло, Ражный снял цепь с проволоки и привязал
овчарку возле "шайбы": нечего молодым пацанам ходить ночью к покойной, даже
если она - возлюбленная...

Возвратившись домой, он обнаружил на крыльце Молчуна, сидящего у двери.

- Ну, а теперь что? - недовольно спросил Ражный. - Мы же обо всем
договорились.

Волк осторожно взял его за рукав и сомкнул челюсти, давая понять, что
настроен решительно. Он попытался выдернуть руки из пасти - зверь не
отпустил, мало того, потянул к себе.

- Как это понимать?.. Ты же видел, я не успел, не застал живую. Она умерла.
Я знаю, вы были друзьями... Ну и что? Мне тоже ее жаль... Но все равно она
бы не смогла жить в этом мире. И в лесу бы не смогла, потому что - человек.

Молчун выслушал его, не выпуская рукава, и снова потянул с крыльца.

- Что ты хочешь? - уже рассердился Ражный. - Я же сказал, она умерла! Ей не
нашлось места, понимаешь? Жить среди людей - значит продаваться. Торговать
душой и телом. А здесь она скоро бы озверела. Вот так, брат. Смерть для нее
- спасение...

Увидев в ответ жесткую зелень в волчьих глазах, он вскипел, вырвал руку,
оставив в пасти клок камуфляжной куртки.

- Ты зверь, понял?! Только зверь! И не смей больше вмешиваться в
человеческую жизнь! И в смерть тоже! А ты уже раз вмешался!.. В лес. Иди в
лес и не показывайся на глаза!

Волк склонил голову перед вожаком, поджал хвост и, когда Ражный ступил
через порог, обиженной походкой спустился с крыльца и тотчас же скрылся в
темноте. Поведение его было порывом отчаяния, а значит, слабости, никак не
сочетающейся с волчьей жизнью. Правда, следовало учесть, что Молчун почти с
самого рождения познавал и впитывал не звериный, а человеческий образ жизни
и, надо сказать, перенимал не лучшие его стороны, поскольку слабость губила
всех одинаково, зверей и людей. Но отпущенный на волю, он больше не имел
права на чувства - иначе его ждал бы такой же печальный конец, как и девицу
со старинным и редким именем Милитина...

Визит Молчуна разозлил и обескуражил его одновременно, и чтобы отвлечься от
мыслей, вызывающих дисгармонию, Ражный стал думать о предстоящем поединке и
сразу забыл обо всем. Заложив двери на засов, он вошел на поветь и, не
зажигая света, стал готовить станок для работы. Для этого требовалось
совсем немного времени - поднять и поставить каждый противовес на сторожок,
чем-то напоминающий шептало в ружейном механизме, после чего сковать себя
по рукам и ногам. Остальное уже никак не относилось к.дедовской технике и
зависело от воли и самоорганизации. Нехитрое это устройство могло возвысить
человека, поднять и ввести его в состояние Правила, но могло превратиться в
орудие казни - попросту разорвать на части.

Основная подготовка к взлету проходила днем, при свете солнца, когда он
впитывал его энергию. Человеческий организм, точнее, костяк, представлял
собой самую совершенную солнечную батарею, способную накапливать мощнейший
заряд. Иное дело, сам человек давно забыл об этом, хотя интуитивно все еще
тянулся к солнцу, и потому весной и стар и млад - все выползали на
завалинки, выезжали к морю, на пляжи и бессмысленно тянули в себя миллионы
вольт, если солнечную энергию можно измерять как электрическую.
Бессмысленно, поскольку энергия эта оставалась невостребованной по причине
того, что была утрачена способность высвобождать ее и управлять ею.

Чтобы достигнуть предстартового состояния, следовало полностью
абстрагироваться от действительности, отключиться от всего, что было
важным, значительным еще несколько мгновений назад, избавиться от земного.
Одним словом, совершить то, чего в обыкновенной жизни сделать невозможно -
уйти от себя, как это делают монахи, чтобы служить Богу. Поэтому старых
поединщиков по древней традиции, заложенной еще отцом Сергием, называли
иноками, то есть способными к иной, бытийной, жизни.

Через каждые три подхода к этому станку груз уменьшался - из мешков
выпускался песок. Тренажер можно было разбирать и прятать в сухое место
после того, как опустеют все мешки и когда араке начнет вздыматься над
землей без помощи противовесов и в любом желаемом месте...

Пока еще Ражный был на середине пути и на каждом конце веревки висело по
три центнера речного песка. А времени до поединка оставалось совсем мало -
чуть больше трех недель, если не считать дорогу до Урочища где-то в районе
Вятских Полян.

Длина веревок позволяла лежать на спине или на животе, раскинув звездой
руки и ноги. Всякое неосторожное движение или даже мышечная судорога могли
сорвать с шептала один из противовесов, и тогда сработают остальные,
разрывая на части неподготовленное тело, поэтому он почти не шевелился, и
лишь изредка от солнечного сплетения к конечностям пробегала легкая
конвульсивная дрожь, напоминающая подергивание электрическим током. И чем
больше и чаще пробегало этих энергетических волн, тем сильнее расслаблялись
мышцы, крепче становились суставные связки и жилы, и как только из
позвоночника и мозговых костей начинали течь ручейки солнечной энергии,
бренная плоть теряла вес.

То, что монах достигал постами и молитвами, поединщик получал за счет
энергии пространства, напитываясь ею и равномерно распределяя по всему
скелету, в точности повторяя магнитные силовые линии.

Через некоторое время воздух, соприкасаясь с телом, начинал светиться,
образуя контурную