земли, мы - смак земли, только бы не было войны...
   Только бы не было войны - тогда без них сложно...
   Игры, в которые играют люди, люди, которые играют в игры - и вот  уже
кто-то моделирует ваш сценарий: "А что бы  вы  сами  написали  на  своем
могильном памятнике? А какая надпись могла бы быть на обратной стороне?"
   Кто знает, не замени мне тогда "че-тыре" по поведению на "хорошо"  по
алгебре...
   Итак, хэппи-энд! Утром мы уехали домой в  сияющий  золотыми  куполами
город с буд-ками ГАИ  у  невидимых  прозрачных  ворот.  Здесь  тоже  был
зоопарк с дивными животными, но с газонами обстояло неважно,  и  в  этом
городе жили  мужчины  и  женщины,  и  они  все  еще  занима-лись  своими
привычными делами, а третья труба уже протрубила, и всадники с  печатями
в портфелях уже метались на разноцветных конях в теплых и далеких далях,
где землю трясло огненными зигзагами божественных проклятий.
   Мы въехали в город, и город  не  заметил  этого,  он  был  спокоен  и
равнодушен, и те, кто не сидел в отдельных квартирах, сидели на премьере
Виктюка, где переодетые рабы,  возомнив  себя  хозяевами,  убивали  друг
друга,  после  чего  ос-тавшиеся  мутанты  танцевали  о  чем-то   своем,
бесплодном и обреченном, и  наша  история  на  фоне  этого  феерического
зрелища выглядела скучновато и старомодно.
   Мы приехали домой  и  поженились  на  следующей  неделе,  в  четверг.
Мальчик родился в положенный срок, и, если бы не русый цвет  волос,  его
можно было бы принять сейчас за ма-ленькую копию Андрея, и каждый  божий
день мы так стараемся уберечь его от всего дурного на этом свете, что  к
вечеру становится страшно - а как же он будет жить потом, когда  нас  не
будет. И мы каемся, не щадя себя, а утром все повторяется,  но  это  уже
совсем дру-гая история.
   Пакавене щедро расплатилась со мной, и мы  до  сих  пор  храним  друг
друга в своей па-мяти.  А  пока  я  не  без  удовольствия  живу  скучной
семейной жизнью, и у нас никак не получа-ется потерять друг друга, и для
постороннего читателя это могло бы быть уж  совсем  не  инте-ресным,  но
каждый год в последний день апреля Андрей увозит сына к  бабушке,  и  мы
уезжаем на дачу. К вечеру он топит  печь,  а  я  ухожу  в  лес  к  голым
березкам и недавно ожившей траве и оттуда смотрю на  луну,  стараясь  не
пропустить тот единственный миг, когда ее силуэт не пере-черкнется  хоть
одной быстрой тенью.
   Но год проходит за годом, и никто не летит этой ночью в сторону  горы
Броккен, и моя Казимира до сих пор сражается одна, и все беды этого мира
уже собрались вокруг нее  в  страш-ном  хороводе,  норовя  сомкнуться  в
подъезде случайного дома вокруг кровавого пятна, и я не могу понять, что
происходит - то ли с метлами в районах плохо, то ли взлететь так трудно,
то ли всех разом ограбили, - и я кружусь по лесу в беспамятстве от  горя
и злости, а потом прихожу домой и говорю ему ужасные вещи, а он молчит и
не уходит.
   А к утру мы засыпаем, и просыпа-емся, когда солнце уже вовсю светит в
окна, и под окнами желтые нарциссы смотрят на синие пролески, и  примулы
розовеют от счастья, и пар подымается от черной  влажной  земли,  и  мой
любимый смотрит на меня, и мне в это утро уже ничего больше не нужно.
   Но одна мысль все-таки не покидает меня в последнее время  -  денежки
на  ремонт  из  главного  чулка  моего  Национального  парка  уже  давно
украдены, а атомные стан-ции появ-лялись во времени густо  -  как  грибы
после до-ждя. И, может быть, я все получила сполна, но  просто  срок  не
вышел - глядишь, через десяток лет заве-дутся черви, все станции  скопом
прохудятся,  а  тут  уж  всякое  может  случиться!  Вот  тогда-то  мы  и
замути-руем, вот тогда-то мы и рас-шевелимся! Страшной  черной  стаей  с
апрельскими  тезисами  в  ос-каленных  зубах   мы   помчимся   на   гору
вы-рабатывать свою нацио-нально-зеленую  платформу,  и  горе  тому,  кто
окажется на нашем пути.
   Боже! Когда мы первого мая  вернемся  на  свою  землю  -  помоги  нам
увидеть живыми и здоровыми всех тех, для кого мы полетим в эту ночь!